Текст книги "Эльфийское отродье"

И чем меньше об этом будет речи, тем лучше.

– Я знаю, что Рена ему действительно нравится как личность и что он всегда будет обращаться с ней как с личностью. А что до прочего… – Шана снова пожала плечами. – Кто знает? Будь что будет. Одно могу сказать: тебе нечего бояться, что волшебники в Цитадели откажутся ее принять. После всего, что сделал для нас Валин, это просто невозможно.

Лоррин вздохнул.

– Надо признаться, что я действительно тревожился на этот счет. Если бы вы ее не приняли, мне пришлось бы уйти вместе с ней. Я не мог бы бросить и ее тоже.

«И ее тоже»?

У Шаны язык чесался спросить, что он имеет в виду, но она не решилась: в глазах Лоррина стояла такая глубокая боль, что она, пожалуй, была под стать ее собственным горестям. Но юноша поднял глаза и дал ей ответ точно сокровенный дар:

– Моя мать.., эльфийка, леди Виридина.., она моя настоящая мать, это мой отец был человеком, – тихо сказал он. – Она скрывала меня под личиной до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым. Она рассказала мне, кто я такой, и научила меня защищаться. Я уже говорил тебе, почему нам пришлось бежать: в наш дом явились маги из Совета, чтобы проверить, не полукровка ли я. Отец точно знает, что он чистокровный эльф. Я не мог остаться, иначе бы меня схватили; но, бежав, я фактически признался, что я действительно полукровка. Так что остается…

– Твоя мать, у которой был любовник-человек! – выдохнула Шана. – И она не могла забеременеть случайно, верно?

– Да, для нее это было бы концом всего, – признался Лоррин бесцветным тоном. – Она может притвориться безумной; она может создать фальшивое воспоминание, так что лорды Совета увидят, что ее родное дитя родилось мертвым, а повитуха подкинула ей младенца-полукровку.

Конечно, если они копнут поглубже, это не сможет объяснить, почему я с самого рождения выглядел как чистокровный эльф, но если она сделает вид, что сошла с ума, ее просто поручат заботам лорда Тилара. Но ей придется до конца дней своих жить в башне, пленницей в собственном поместье, не имея ничего сверх самого необходимого.

Лорд Тилар никогда не простит ей обмана – более того, он никогда не простит ей того, что, оказывается, он так и не смог зачать сына.

Лоррин чувствовал куда более сильную тревогу и вину, чем желал показать, – Шана это видела. Ему казалось, будто во всем, что происходит сейчас с его матерью, каким-то образом повинен он сам. И, увы, утешить его Шане было нечем.

В конце концов юноша поднял голову и слабо улыбнулся.

– Шана, мне хочется задать тебе один вопрос… Но боюсь, он покажется тебе чересчур личным и, может быть, нескромным… Не знаю, имею ли я право спрашивать об этом…

«Вот как?!»

– Спрашивай, спрашивай! – разрешила Шана. – Я всегда считалась специалистом по нескромностям.

– Ты была влюблена в Валина?

Хотя Шана как раз только что обдумывала этот вопрос наедине с собой – или именно поэтому, – вопрос Лоррина застал ее врасплох, и она выпалила, не успев подумать:

– Если бы ты спросил об этом месяц назад, я ответила бы «да».

Сказав так, Шана сама испугалась собственной откровенности.

– А теперь.., теперь я не знаю. Я начинаю думать, что, может быть, и нет…

– А-а! – сказал Лоррин и улыбнулся чуточку шире. – Это хорошо.

– Хорошо? – резко спросила Шана. – Почему это?

– Потому что это значит, что у меня есть шанс, – ответил Лоррин. Его откровенность поразила Шану еще больше. Лоррин взял ее за руку. – Я сделаю все, что в моих силах, и, может быть, этого хватит – но если бы ты была влюблена в Валина, мое дело было бы безнадежно.

Мне не по силам тягаться с призраком.

– А! – только и смогла вымолвить Шана, глядя на Лоррина круглыми от удивления глазами. – Понимаю.

– Я тоже думаю, что понимаешь.

Лоррин еще некоторое время смотрел в глаза Шане, потом встал на ноги и мягко поднял ее.

– А пока что я думаю, что Меро с Реной правы: в этих прогулках под луной есть некое очарование. Пошли пройдемся?

***

Шейрена еще никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой. Они с Меро медленно брели по степи, залитой лунным светом, мягкий ветерок нес душистый запах трав, вокруг звенели цикады и щебетали ночные птицы. Так легко было забыть, что они на самом деле пленники, и отдаться очарованию этой минуты!

А для Рены тем более: ей всю жизнь приходилось довольствоваться краткими мгновениями счастья, так что ей было не привыкать.

Меро был совсем не похож на героя романа. Это и неудивительно, ведь все романы писались под пристальным взором эльфийских мужчин, и, хотя все герои в них были скроены так, чтобы понравиться эльфийским девам, они, кроме этого, были еще и воплощением идеала мужчины с точки зрения сильного пола. Герою романа полагалось ворваться в жизнь девушки, ошеломить ее своим мужским обаянием, защитить от всего на свете и принять за нее все решения. А Меро… Меро поддерживал ее – но не защищал. Когда Рена чувствовала себя неуверенно – а такое бывало более чем часто, – Меро сжимал ее руку или просто смотрел ей в глаза, и этот жест, этот взгляд без слов говорили: «Ты – сможешь. У тебя получится. Ты нужна. Ты умная».

И это было для Рены куда важнее, чем всякая там защита. «Ты самостоятельная…» Меро никогда не держался с ней покровительственно.

Да, он протягивал ей руку, чтобы помочь преодолеть трудное место, но при этом он ждал, что при нужде и она ответит ему тем же, поддержит его…

– Дорого бы я дал за то, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь! – нарушил молчание Меро.

Рена рассмеялась.

– О, всего лишь о том, как хорошо, что ты – это ты!

– Я – это я? Но кем же я мог бы быть еще? – спросил Меро, изображая недоумение.

– Ну, хотя бы тем идиотом, за которого меня собирались выдать замуж!

Она рассказала Меро про тот ужасный обед с Гилмором. Меро выслушал сочувственно, но тут же посоветовал подумать о том, как должна была чувствовать себя эта наложница. Наверняка она очень боялась утратить свое положение – ведь судьба отвергнутой наложницы чрезвычайно печальна. Ее ждет падение, а там, внизу, найдется достаточно таких же рабынь, как она, которые будут только рады ее унижению.

Рене вспомнились бывшие отцовские наложницы. Вероятно, потому они и злые такие, что чувствуют себя несчастными! И как иначе они могут потешить свою гордость, если не бунтуя время от времени?

Мать, должно быть, понимала это – и потому смотрела сквозь пальцы на выходки рабынь. Рена тогда и не подозревала, что ее мать настолько чуткая…

– Ну что ж, на самом деле я тоже рад, что я – это я.

И что ты тоже все больше становишься самой собой.

Меро ласково пожал ей руку. Рена придвинулась поближе. Где-то замычала корова.

– Знаешь, ты становишься сильнее с каждым днем, прямо на глазах. Ты все чаще вспоминаешь, что главное – не бояться.

– Да нет, все равно я трусиха! – сказала Рена. Но Меро покачал головой:

– Вовсе нет. Ты просто иногда забываешь, какая ты на самом деле храбрая. Вот и все.

Он поднес руку Рены к губам, развернул ее ладонью кверху, поцеловал и сомкнул кулак Рены.

– Вот тебе. Храни как напоминание.

Девушка вздрогнула от удовольствия и счастья и почувствовала, что краснеет.

– Хорошо, я буду его хранить, – прошептала она.

– Я знаю, – ответил Меро.

И это-то и было самое главное. Он действительно знал.

Знал, что Рена навсегда запомнит этот миг. Что бы ни случилось, этот поцелуй останется с нею навеки.

Глава 9

Сегодня, пока Джамал смотрел, как тренируются его воины, заговорщики впервые собрались под открытым небом, а не в шатре. Кеман тревожно озирался: ему не нравилось, что они стоят тут, в проходе между двух шатров, принадлежащих жрецам. Но ему так и не удалось обосновать свои возражения.

Кеману было не по себе с того самого момента, как Джамал подозрительно легко поддался на требование Шаны. Что-то тут было не так. Но, на самом деле, единственное, что мог сказать Кеман, – это что все идет чересчур гладко. А этого, согласитесь, маловато. Джамал помалкивал и не вмешивался в дела пленников. Он ни о чем не спрашивал, молча принимал карты, молча выслушивал описания поместий и их охраны и вообще, казалось, ничего не собирался предпринимать. Кеман чуял, что дело тут нечисто. Ведь Шана опозорила Джамала при его воинах, а Джамал явно не из тех, кто готов спускать подобные вещи.

Джамал – опасный враг, он не прощает даже ошибок, не то что оскорблений.

Шана говорила Кеману, что все его тревоги не стоят выеденного яйца, и ехидно спрашивала, неужели он скучает по опасностям. Но молодой дракон никак не мог избавиться от ощущения, что все они чего-то не видят – чего-то очень важного. В поведении Джамала явно что-то кроется, надо только понять, что…

Утро выдалось жаркое, и к обеду навалилась невыносимая духота – ни ветерка и в небе ни облачка. Дальние холмы дрожали в полуденном мареве, пот стекал по телу, не испаряясь и не остужая. Шатры так накалились, что даже Железный Народ не выдержал. Потому Дирик и согласился на предложение Шаны для разнообразия встретиться на улице. В конце концов, Джамал и все его воины собирались сегодня устроить что-то вроде турнира, чтобы проверить, насколько они готовы к битве, – хотя с кем они должны биться, Джамал пока не говорил. По крайней мере, большинство членов клана об этом ничего не знали.

Так что заговорщики чувствовали себя в безопасности.

Все, кроме Кемана. Ему все время казалось, что они, сами того не зная, содействуют планам Джамала…

– Если бы мы могли отрастить когти, чтобы разодрать стенки шатра, и крылья, чтобы улететь оттуда… – говорила Шана. – Или лучше было бы сделать вид, что мы провалились под землю?

– Я предпочел бы второе, – начал Каламадеа. – Первый вариант…

Но тут его перебили.

– Ах, какое трогательное зрелище! – с растяжечкой произнес чей-то громкий голос.

Каламадеа, Кеман и Шана дернулись, словно марионетки на веревочках. Это было сказано не на языке Железного Народа, а на языке драконов. И голос был знакомый – даже чересчур…

Мире?!

Перед ними, небрежно прислонясь к стенке шатра, стояла женщина из Железного Народа, худощавая, мускулистая, одетая как воин. Лицо женщины было Кеману незнакомо, но он сразу признал надменную осанку своей сестры. И еще у женщины была драконья тень…

– Вот видишь, вождь, – продолжала женщина на языке Железного Народа, лукаво улыбаясь, – все, как я тебе говорила. Жрец сговаривается с демонами, собираясь предоставить им возможность сбежать, а эти люди Зерна

– вовсе не люди, а такие же демоны, как и те.

Даже личины, созданные Лоррином, были не настолько прочны, чтобы Железный Народ не мог видеть сквозь них. Для этого им просто достаточно было перестать верить в эти личины. Джамал уставился на Лоррина и его сестру. Глаза вождя сузились, и он медленно кивнул.

У Кемана душа ушла в пятки.

– Я уж вижу…

Джамал шагнул вперед и встал, скрестив руки на груди и гневно усмехаясь.

– Я вижу шестерых врагов и одного предателя. Или не предателя? Дирик, я даю тебе шанс спастись. Быть может, ты просто выжил из ума от старости и эти демоны обманули тебя? Быть может, пора Железному жрецу передать свою власть военному вождю? Если ты согласишься одуматься и добровольно передать мне свои полномочия, я, быть может, и соглашусь забыть о том, что видел.

Вся эта сцена выглядела хорошо отрепетированной, и Джамал говорил так, словно заранее заучил свою речь. Но почему?..

Дирик медленно встал. Лицо его было неподвижно, словно выкованное из железа в одной из его кузниц.

– Ты можешь отнять у меня власть только путем поединка, молодой глупец, – ответил жрец, и голос его был ледяным, как снега на горных вершинах. – И не забывай, я имею право попросить другого сражаться вместо меня.

Дирик давно обхаживал мужеподобных женщин, разгневанных тем, как обращался с ними Джамал. А среди этих женщин были лучшие бойцы клана. Дирик мог попросить одну из них выйти на поединок вместо него.

А Джамал давно запустил тренировки, так что было вполне вероятно, что эта женщина не только выиграет поединок, но и покроет Джамала несмываемым позором.

– Я тоже, – лениво ответил вождь. – И я назначаю – ее.

И неожиданно указал на Мире.

– Думается мне, у тебя не найдется воина, равного ей, – продолжал военный вождь, любуясь смятением, отразившимся на лице Дирика. – На твоем месте я сдался бы сразу. Тебе же проще будет.

А Мире улыбнулась – улыбкой человека, играющего краплеными картами и знающего, что наверняка выиграет.

Кеман первым понял, почему Мире так лукаво ухмыляется, почему Джамал так уверен в победе. «Она ему сказала! Или даже показала! Он знает, что Мире – дракон!» И прежде чем Дирик успел назвать своей поборницей одну из мужеподобных женщин – что было равносильно катастрофе, – молодой дракон принял решение.

Он расстегнул свой ошейник, швырнул его наземь и сменил облик быстрее, чем когда-либо в своей жизни, так что остальным пришлось разбежаться, чтобы огромная туша дракона не придавила их к палаткам. У Кемана закружилась голова, но он поборол головокружение.

Джамал удивился – но не испугался. И Кеман понял, что был прав. Джамал знал, что Мире дракон, и уже видел ее в драконьем облике.

Но, возможно, Мире не сказала ему, что среди пленных есть еще два дракона. Или оба думали, что ошейники действуют по-прежнему…

– Дирик назначает меня! – взревел Кеман, видя изумление на меняющемся лице Мире – драконица запоздало последовала его примеру. – Поборником верховного жреца буду я!

И прежде чем Мире успела завершить превращение и броситься на него, положив конец неначавшемуся бою, Кеман взмыл в небо, оглушительно хлопая крыльями и едва не снеся соседний шатер. Только туча пыли и прошлогодней травы взметнулась ему вслед. Люди, стоявшие рядом с ним, вскинули руки, прикрывая лицо от ветра.

Шатры быстро уменьшались, превращаясь в крохотные грибочки на золотисто-зеленой равнине! Кеман лихорадочно работал крыльями, набирая высоту. Небесная высь была его другом и союзником. Мире уже случалось одерживать над ним верх в поединке крылом к крылу: она была крупнее и тяжелее брата. Главное – не подпускать ее вплотную, а сделать так, чтобы больший вес и размер из преимущества превратились в недостаток.

Драться надо головой, а не когтями.

«Удираем, братишка? – услышал он насмешливый голос. – Что ж так сразу-то?» «Возглавляю гонку, сестрица! – ответил Кеман не менее насмешливо. – А тебе что, догнать слабо? Что-то ты разъелась в последнее время! Никак и брюхо отвисает? Да и талия куда-то подевалась…» Конечно, все это было не правдой, но для того, чтобы заставить Мире делать то, что ему надо, необходимо ее разозлить до полной потери соображения.

Его главное оружие – быстрота и подвижность. Надо не дать ей опуститься на землю. Пусть она за ним погоняется…

«Лучше сдавайся, пока не поздно, щенок! – яростно рявкнула его сестрица. – Или удирай и оставь своих людишек мне. Быть может, я позволю тебе приползти к твоим двуногим дружкам, если там еще осталось, к кому ползти!» «Если там еще осталось, к кому ползти»?! Неужто она знает о волшебниках что-то, чего он не знает? Да, похоже на то… Но Кеман ничего не ответил. Какой смысл-то?

Если у Мире есть что ему сообщить, она и так сообщит – не удержится. А если новости плохие, тем более сообщит – нарочно, чтобы заставить его пасть духом и разозлить его до полной потери соображения.

Мире говорила так, чтобы ее слышали все, кто способен воспринимать мысленную речь. Кеман понимал, почему. Она хочет, чтобы ее услыхали Шана с Каламадеа.

Вот только она не знает, что здесь еще и Дора… Дора – его тайный союзник, тот непредвиденный случай, который способен лишить Мире победы, даже если Кеман проиграет эту схватку. Если случится худшее и он проиграет и даже если Мире удастся уничтожить их или навеки сделать пленниками, Дора будет знать, чем Мире хотела поддеть Кемана. И, если это действительно важно, Дора позаботится о том, чтобы вовремя предупредить волшебников.

Ведь позаботится же, правда? Звать ее Кеману не хотелось: Мире могла подслушать. И вообще сейчас нужно думать только о схватке. Кеман мог лишь надеяться и ждать, когда гнев заставит сестру проговориться.

«Твои волшебнички перегрызлись, братец! – бросила Мире, отчаянно работая крыльями, пытаясь догнать его. – Старичкам хочется, чтобы все шло по-старому, молодые отказываются им служить, и все они слишком заняты своими разборками, чтобы думать об эльфах. А зря! Из-за бегства Лоррина все эльфийские лорды стоят на ушах и уже собираются объединить свои силы – впервые за века! – чтобы выследить вас и уничтожить всех до единого.

Совет уже принял решение уладить все распри. Дело продвигается медленно, но все же продвигается! Не пройдет и нескольких месяцев – самое позднее, к весне, – и начнется третья Война Волшебников. Третья и последняя!» Кеман похолодел. Мире ни за что не сказала бы этого, если бы не была уверена. А в ее мыслях чувствовалась такая уверенность в собственной осведомленности, что Кеман ни на миг не усомнился: она знает, что говорит.

В прошлый раз волшебников спасло лишь то, что эльфийские лорды никак не могли договориться. А если они все же объединятся…

Кеман встряхнулся и взял себя в руки – точнее, в когти. Не отвлекаться! Мало ли что там творится! В конце концов, ничего еще не случилось. А для того, чтобы этого не случилось никогда, он сперва должен выиграть схватку.

Он продолжал набирать высоту. Крылья работали ровно и сильно. Дракон летел прямо на солнце, что давало ему дополнительное преимущество – Мире не может видеть его как следует.

Сейчас он забрался уже гораздо выше нее. Может, хватит? Ну что ж, проверим!

Кеман резко развернулся, сложил крылья и камнем ринулся вниз, выставив перед собой лапы с растопыренными когтями наподобие сокола, падающего на добычу.

Не зря же он наблюдал за тем, как летают и дерутся ястребы и соколы! Ему не раз приходилось видеть, как небольшой сокол-сапсан сбивал на лету уток вдвое тяжелее себя.

Видел он, и как сапсан защищал свое гнездо от здоровенного ястреба-тетеревятника. Именно его случай.

Ветер бил ему в ноздри и яростно трепал края крыльев.

Ветер пытался заставить Кемана раскрыть крылья, и дракону приходилось сопротивляться изо всех сил. Мире до сих пор не подозревала, что он задумал: она приближалась, щурясь против солнца, размахивая крыльями, задыхаясь, пытаясь догнать брата…

Внезапно глаза драконицы расширились. Она увидела Кемана, падающего на нее с высоты. Мире резко развернулась, инстинктивно пытаясь избежать столкновения…

Поздно!

Кеман с разлета ударил ее по голове обеими лапами.

Звук удара, должно быть, донесся даже до земли. У Мире, наверно, искры из глаз посыпались. Во всяком случае, ее полет превратился в беспорядочное падение. Но для того, чтобы вывести ее из строя, одного удара было явно мало.

Инстинкты ее не подведут. Поэтому, прежде чем она сумела развернуться и вцепиться в него когтями, Кеман снова раскрыл крылья. Воздух больно ударил в перепонки. Скорость падения была так велика, что он еще некоторое время падал, прежде чем сумел снова развернуться и начать подниматься. На миг Кеман потерял Мире из виду, борясь с ветром; когда он увидел ее снова, она была далеко внизу, но упрямо поднималась вверх, следом за ним.

Однако теперь она молчала, как ни дразнил ее Кеман.

Грудные мышцы молодого дракона горели от усталости, крылья гудели, но все же он улыбался. Раз Мире молчит, это верный признак, что она слишком зла, чтобы говорить.

Но во второй раз эта уловка не сработает. Как бы ни злилась Мире, боец она превосходный. А с тех пор как они бились в последний раз, она наверняка успела научиться кое-чему еще…

Что ж, пусть она решит, что он вознамерился во второй раз прибегнуть к той же тактике. А в последний момент свернем. Это может сработать…

Кеман снова развернулся вниз головой и понесся к земле, хотя теперь солнце было не у него за спиной. Он намеревался вместо того, чтобы бить Мире по голове, вцепиться когтями ей в спину – быть может, даже порвать нежные перепонки крыльев. Но Мире не собиралась сдаваться: в тот самый миг, как Кеман налетел на нее и развернул крылья чуть раньше, чем прежде, она перевернулась брюхом вверх, отчаянно пытаясь схватить его когтями!

В последнее мгновение Кеману удалось резко вильнуть и уйти в сторону. Но из-за этого отчаянного маневра он потерял преимущество в скорости. Тут бы Мире могла его схватить – но она рассчитывала на то, что схватит его сразу, и потому потеряла еще больше высоты, пытаясь выровняться после своего сальто.

И в третий раз Кеман понесся к солнцу, но уже медленнее, чем прежде. Он задыхался, воздух жег ему горло и легкие, крылья казались тяжелыми, точно каменными, тело тянуло к земле…

«И что теперь? Что теперь? В догонялки я больше играть не могу. Она выносливее меня. Надо заканчивать, и заканчивать как можно быстрее! Последняя стычка только истощила мои силы!» И наконец он придумал выход. Это был отчаянный шаг, но ведь и положение было отчаянное!

Кеман снова развернулся и нырнул вниз. И снова Мире перевернулась кверху брюхом, чтобы сцепиться с ним лапа к лапе.

И на этот раз он позволил ей схватить себя.

Ее передние лапы намертво сомкнулись с лапами Кемана, а задними она принялась драть ему брюхо. Боль была дикая. Кеман взвыл – но только ближе притянул Мире к себе, накрыв ее голову крыльями.

И использовал самое страшное оружие дракона – молнию. Голубая искра проскочила между кончиками крыльев, пройдя через голову Мире.

Она разинула пасть в безмолвном вопле; голова на длинной шее откинулась назад, прижавшись к лопаткам.

Ее когти конвульсивно сомкнулись – но тут Кеман убрал молнию, и Мире обмякла.

Кеман был готов к этому. Иначе бы победа его оказалась тщетной: Мире рухнула бы наземь с огромной высоты, утянув его за собой, и оба они разбились бы. Но он снова яростно замахал крыльями, удерживая ее бесчувственное тело. Правда, у Кемана не хватило сил остаться на лету, но, по крайней мере, они не рухнули камнем на землю. Посадка была довольно жесткой, но Мире оказалась внизу, и Кеман сейчас был не настолько добр, чтобы не воспользоваться ее телом в качестве подушки.

Оно было и к лучшему. Ведь когда они приближались к земле, Мире уже начала приходить в себя. Но тут она ударилась головой и опять потеряла сознание.

Правда, ненадолго – Кеман едва успел прижать ее к земле. От шатров уже бежали волшебники. Следом за волшебниками осторожно приближались люди из Железного Народа.

– Обернись, Мире! – прорычал Кеман. – Обернись человеком! А не то…

– Ну и что ты мне сделаешь? – насмешливо спросила драконица, хотя в глазах у нее стоял страх. – Убьешь?

Кишка тонка!

– Я тебе крылья переломаю! – рявкнул он. – Порву перепонки и переломаю все косточки, так что ты больше никогда в жизни не сможешь летать! Я это сделаю, Мире!

Клянусь Огнем, сделаю!

Он видел, что сестра поверила ему. Разумеется, ей не пришло в голову, что достаточно сменить облик туда и обратно, чтобы исцелить все повреждения! Отец-Дракон знал эту маленькую хитрость, и мать Кемана тоже знала. Насколько было известно Кеману, он был первым, кто проверил это на собственной шкуре. Но, очевидно, Мире, как и большинство драконов, полагала, что повреждения, причиненные истинному облику, неисцелимы.

Вот и прекрасно!

Ее тело задрожало, расплылось – и она превратилась в беспомощного человека, дрожащего в мощных драконьих когтях. Но глаза Мире глядели на Кемана с прежней ненавистью. К тому же она приняла не тот облик женщины из Железного Народа, в котором явилась прежде. Она обернулась бледнолицей рабыней эльфийских лордов.

– Ну и что ты будешь делать теперь? – усмехнулась она в морду нависшему над ней Кеману. – Сожрешь меня, что ли?

Кеман только покрепче стиснул когти.

– Ты еще пожалеешь, что я этого не сделал.

«Шана! – мысленно сказал он. – Захвати с собой ошейник – только исправный! – и приведи Калу с ее инструментами».

Люди окружили их, неподвижно сидящих в сухой пыльной траве. Кеман не собирался менять облик, пока Мире не будет обезврежена. Солнце палило безжалостно, но полуденное солнце – друг дракона, и чем жарче, тем лучше. Раны на брюхе у Кемана причиняли ему дикую боль при каждом движении, но он чувствовал, как силы возвращаются к нему. А вот Мире в ее человечьем облике приходилось совсем несладко.

Прибежала Шана, держа в руках ошейник. Кала приблизилась медленно, с опаской. На Мире жена жреца даже не взглянула – ее внимание было приковано к Кеману. Ей было страшно – Кеман видел, что руки у нее дрожат и лоб покрылся бисеринками пота. Но, несмотря на страх, она подошла вплотную, доказав, что не уступает в храбрости любому существу, двуногому или дракону, которое доводилось видеть Кеману.

– Надень на нее ошейник, Шана, – приказал Кеман вслух, говоря на языке Железного Народа, так, чтобы все его поняли. – Надень и застегни.

Шана послушалась. Кеман гадливо отбросил Мире и отступил на шаг. Шана поспешно скрутила Мире, повалила ее на землю и уселась сверху, чтобы драконица не вздумала сбежать.

Кеман снова сменил облик, сосредоточившись не только на том, чтобы принять обличье полукровки, но и на том, чтобы исцелить раны, нанесенные Мире. Это было трудно, но зато, избавившись от боли, Кеман ощутил головокружительное облегчение.

Когда Кала увидела его в прежнем обличье, у нее прямо глаза на лоб полезли.

– Кала, ты сумела сломать замки на наших ошейниках, чтобы открыть их,

– сказал Кеман очень тихо, чтобы никто, кроме нее, не услышал. – А можешь ты испортить замок так, чтобы его вообще нельзя было открыть?

Она молча медленно кивнула. Мире принялась браниться и дергаться, пытаясь стряхнуть с себя Шану. Кала развернулась, подошла к Шане и сделала ей знак встать и держать Мире за ноги. А сама уселась Мире на спину и схватила ее за волосы. А ведь Кала была отнюдь не перышко. Мире побагровела от натуги и притихла.

– Лежи тихо, тварь! – сказала жена жреца и тряхнула Мире за волосы так, что драконица скривилась от боли. – Мне все равно, кто ты, демон или чудовище. Пока на тебе этот ошейник, ты всего лишь баба и останешься бабой.

А уж с бабой-то я как-нибудь управлюсь. Так что лежи смирно, пока я работаю, а то я ни за что не ручаюсь. Инструменты у меня очень острые.

Мире застыла, не смея шевельнуться.

Кале только этого и надо было. Она отпустила волосы Мире, достала щуп, сунула его в замок и обломила кончик, оставив его внутри ошейника. И только тогда встала и позволила растрепанной Мире медленно и неуклюже подняться на ноги.

– Теперь этот замок никому открыть не удастся, – спокойно сказала Кала. – Так что снять ошейник ты сумеешь, только если найдешь кого-нибудь, кто согласится его перепилить. А это тоже не так-то просто. С помощью магии ошейник не снять, а закален он так, что не всякий напильник возьмет.

– А пока он на тебе, дуреха, тебе не удастся ни сменить облик, ни воспользоваться магией – разве что самой слабой, – добавил Каламадеа, подошедший вместе с остальной толпой. – На твоем месте я бы и пытаться не стал.

Мне говорили, что последствия могут быть самые неприятные.

Толпа внезапно расступилась, и в круг вошел Дирик.

Следом за ним четыре мужеподобные женщины вели Джамала. Он не был связан, но, судя по тому, как Джамал держался, можно было подумать, что он в цепях. Вождь ссутулился и смотрел в землю.

Но Кеман увидел в его глазах с трудом скрываемую ярость. Вождь потерпел поражение, но никогда не смирится с этим, и, если ему представится случай отомстить, месть его будет ужасна.

«Значит, не следует предоставлять ему такого случая».

– Пока ты сражался в воздухе, мой поборник, – торжественно произнес Дирик, обращаясь к Кеману, – я вел свою битву здесь, внизу.

Он возвысил голос:

– Слушайте, о люди моего народа! Знайте, что ваш военный вождь в безумии своем намеревался рискнуть вашей жизнью и жизнью ваших семей, и все лишь ради того, чтобы добиться мимолетной славы для себя самого!

Дирик принялся излагать сильно отредактированную версию всего, что произошло с тех пор, как Джамал взял в плен четырех волшебников. Кеман быстро понял, к чему клонит жрец, и перестал слушать. Он следил за Мире. Та, видимо, не обратила внимания на предупреждение Каламадеа и попыталась прибегнуть к какой-то мощной магии.

Она смертельно побледнела и с трудом сдержала стон. Кожа под ошейником побагровела и пошла волдырями.

Кеман, наверно, пожалел бы сестру – но уж очень она его разозлила!

А вот Лоррин уставился на нее, разинув рот.

– В чем дело? – негромко спросил Кеман. – Отчего ты так пялишься на мою сестру?

– Да ведь это же.., это же служанка Рены, та самая, что помогла нам сбежать! – выдавил Лоррин, не сводя глаз с Мире. – Но.., разве это не она только что была драконом?

– Она, она. Ведь она еще и моя сестра. Она со времен Войны Волшебников пытается убить Шану и всех ее друзей, – угрюмо ответил Кеман. Лоррин обернулся к нему.

В глазах молодого человека стояла тысяча вопросов. Но Кеман только покачал головой. Теперь многое стало яснее – но с этим можно обождать.

– Потом объясню. А сейчас у нас есть дела поважнее.

Кеман скрипнул зубами. Речь Дирика близилась к завершению. Жрец объявил, что Джамал будет заклеймен как предатель и изгнан из клана.

– Сейчас нам надо предотвратить войну, – сказал Кеман. – Если удастся.

***

К тому времени как спустилась ночь, у Рены голова пошла кругом. Слишком много всего сразу обрушилось на нее. Ее горничная, ее наперсница – драконица? Нет, с этим еще как-то можно было примириться – ведь Мире так много знала о драконах, больше, чем она могла бы знать, даже если бы была агентом волшебников. Но узнать, что Мире к тому же была еще и злым драконом, что сбежать она им помогла отнюдь не из добрых побуждений…

Это потрясло и больно ранило Рену. У нее было так мало друзей, а Мире она считала настоящим другом, несмотря на разделявшую их пропасть… Разве она, Рена, не была добра к своей служанке, вопреки всем обычаям эльфов? Разве не поверяла она Мире все свои секреты? Во всех историях, во всех романах говорилось о том, какую боль причиняет предательство… Теперь Рена изведала это на себе. И как можно после этого верить хоть кому-нибудь?

Да кому она теперь сможет верить?

Такова была ее первая реакция. Рена лихорадочно пыталась осознать все, что произошло, и сделать хоть какие-нибудь выводы. Но по мере того, как шло время и девушка снова обретала способность мыслить трезво, она понимала, что ее собственная боль – всего лишь мелкий эпизод по сравнению с теми важными вещами, о которых рассказала Мире. Сама Рена не слышала того «мысленного голоса», о котором говорил ее брат, но Каламадеа, Шана, Лоррин, Меро и, как ни странно, Дирик слышали. Опасность, грозившая волшебникам в их новом доме, была еще далека – пока, – но кто знает, сколько времени у них осталось?