Текст книги "Ветер в Камне"

9

В ТУ НОЧЬ в Стирмире был ещё один сновидец; видимо, Эразмовы заклинания оказались не так надёжны, как ему хотелось верить. В башню прокрался сон, полный смысла и деталей, сон, который сновидец сможет вспомнить, когда придёт время.

Сначала появился цвет. Сочные, богатые краски несли с собой покой, как дыхание жизни, как если бы Ветер стал видимым человеческому глазу.

Нет, не Ветер!.. – понимание было таким внезапным, что сновидец едва не проснулся, – хотя неведомая сила преследовала те же цели.

Юржик не мог взять в толк, что происходит. Его опутали цветные ленты, а потом на их месте возникли неясные, нечёткие лица, которые невозможно было разглядеть. Невозможно, но непременно нужно!

Цветные ленты исчезли, остались одни лица. Вдруг кто-то вдалеке позвал его по имени. Юржик ответил бы, однако голос, далёкий, хрупкий, будто прикосновение Ветра, затих так же внезапно, как появился. В этом голосе слышалась такая мольба, что Юржику захотелось бежать, найти, помочь…

– Злодеяние влечёт за собой расплату, даже если не было злого умысла.

Голос донёсся не издалека, напротив, он гремел прямо в ушах.

– Когда покажется, что наступил конец, помни: ты станешь лишь орудием в руках Эразма, а не тем, во что он попытается тебя превратить. Нож, приставленный к горлу, лишь дарует свободу – Ветер ждёт тебя. От этого злодеяния родится то, что приблизит падение повелителя Тьмы, и пусть ты тогда будешь уже…

Юношу вновь опутали цветные ленты.

Никогда прежде он не видел истинных снов, но теперь точно знал, что проснулся, хотя глаза его были закрыты. Он… Он – Юржик, приёмыш в дане Фирта. И он сейчас в… Юноша открыл глаза. Нет, это не убогий шалаш, в котором он проводил ночи с тех пор, как подошёл на зов Эразма и так попал в услужение Тьме.

За время службы Эразму Юржик забыл, как умеет злиться, – и отрезвляющая сила этого чувства показалась ему невероятной. Увы, его коснулся не Ветер, хотя те, кто дотянулся до него, были искусны в посылании снов, пусть и не имели никакого отношения к Стирмиру.

Юржик огляделся по сторонам. В комнате без окна трудно понять, день снаружи или ночь, но темно не было: две тусклые лампы не давали комнате погрузиться во мрак. Юноша долго смотрел на свечи – и наконец вспомнил!

Он в башне! Так приказал Эразм, который решил, что Юржик зачем-то ему нужен. Почему обычный раб вдруг оказался в такой роскоши? Он поднял руки – ни кандалов, ни цепей.

Юноша поднялся, ожидая, что в любую минуту сюда ворвутся гоббы и изобьют его, или потащат на какие-нибудь работы, или просто начнут издеваться ради развлечения. Юржик посмотрел на ближайшую лампу: она была железная, с ручкой, внутри горела свеча.

Юржик медленно подошёл к столу. Только теперь он заметил на нём чашку и булку, совсем не похожую на лепёшки из отрубей и соломы, которыми питались рабы.

Еда! У Юржика тут же заурчало в животе от голода, и он бросился к столу. Эту еду никакой гобб у него не отнимет!

Сначала он схватил булку и набил рот так, что поперхнулся – крошки полетели во все стороны. Потом взял кружку и пил, пока не разошёлся хлеб, ставший комом в горле. В миске лежало что-то холодное, покрытое коркой застывшего жира… мясо! Юржик постарался успокоиться и подолгу жевал каждый кусочек, наслаждаясь почти забытым вкусом.

Утолив голод, юноша понял, что помимо еды на столе лежит и книга. Он наморщил лоб – от смутного воспоминания заболела голова. Другое место, другой стол, книги – много книг – и генеалогические свитки.

Съев всё, что удалось найти, до последней крошки, Юржик почувствовал непреодолимое любопытство. Взгляд остановился на книге. Очевидно, её оставили для него. Он, конечно, умел читать, правда с трудом. И снова лоб его наморщился – сознание уловило отрывок хвалы, в мыслях промелькнуло, что он учился весьма успешно.

Юржик втянул голову в плечи. Знание, которое Эразм хранит на своих полках? О нет! Ни один чистый сердцем человек не станет гордиться такой учёностью!

И всё же рано или поздно придётся открыть книгу, узнать, что скрыто под этой обложкой. Её положили здесь не просто так.

Она не походила на те книги, которые он видел в покоях повелителя. Те были тёмные, по большей части в деревянных переплётах с замками, одна – в обложке из какой-то гадкой щетинистой шкуры. Книга в его комнате заметно превосходила их размерами – такую не почитаешь, положив на колени, ей полагается лежать на столе. Красную обложку покрывал замысловатый узор, как на заморских платках, которые привозили торговцы. У Хараски был такой платок, розовый с серебряными цветами, она одалживала его девушкам на свадьбы.

Хараска!.. Рука, уже протянутая к книге, дрогнула. Думать здесь о сновидице – всё равно что на пол плевать!

И всё же багряная обложка с каждым мигом всё сильнее приковывала взгляд. Этот цвет не походил на девичий румянец рассветного неба или на платок Хараски: он был ярче. Вид книги приводил юношу в волнение, которого он прежде не испытывал.

Наконец любопытство пересилило осторожность. Сметя все со стола, чтобы нечаянная капля жира с мяса или крошка хлеба ненароком не запятнали роскошную обложку, Юржик двумя руками придвинул книгу к себе.

Свечка, очевидно, всполыхнула, потому что Юржику на мгновение почудилось, что стало светлее. Он осторожно открыл обложку. Ему, с загрубевшими от тяжёлого труда руками, бумага показалась гладкой, будто тончайшее накрахмаленное полотно. Строки на незнакомом языке были непонятны. Юноша перевернул ещё страницу, затем вторую – все те же странные значки. Его любопытство разгорелось ещё сильнее: он должен прочитать эту книгу, следовательно – разгадать её секреты.

Перелистнув четвёртую страницу, бывший пастух замер. Теперь каждые пол-листа занимала мастерски выполненная иллюстрация. Юржик покраснел, его рука дёрнулась, чтобы захлопнуть книгу с мерзкими картинками, но он не смог. Злая воля, остановившая его, не давала поднять глаз, пока каждая деталь не вошла в сознание, как забитый молотком гвоздь.

Картинка оказалась не единственной, их было много. Снова вспыхивала свеча, и следующую иллюстрацию приходилось изучать с ещё большим вниманием. Никогда ещё он не видел такой откровенной, такой дерзко-вызывающей наготы. И, что самое ужасное, часть его существа отзывалась… упивалась тем, что он видел! Юноша покрылся потом, как будто долго работал на солнцепёке. Нет, – кричало что-то внутри, однако верх взяло бесстыдное любопытство, подгонявшее, торопившее перевернуть страницу.

На ферме очень рано узнаешь жизнь во всех подробностях – только там была нормальная жизнь, а здесь, в книге, – извращённая злом, дьявольская карикатура, наваждение.

Юржик не заметил, когда начал обращать внимание на одну и ту же девушку, которая волей художника отдавалась чудовищам, более отвратительным, чем даже гоббы. Он искал её на каждой странице – и находил. Потом – какая-то часть его разума понимала, что не по своей воле, – он коснулся пальцем бесстыдно обнажённой груди…

И ощутил живую тёплую плоть.

Юноша закричал в отвращении и схватился за провинившуюся руку, чтобы она вновь не соблазнила его на… что? Это всего лишь иллюстрации, а книгу можно закрыть.

Юржик обеими руками захлопнул книгу и откинулся на спинку кресла. На лбу выступили росинки пота, тело пылало непонятным огнём. Рядом не было Ветра, который бы остудил и успокоил. Обрывки поганых картинок мелькали перед мысленным взором, о чём бы ни пытался думать юноша.

Маг Гиффорд сидел за столом тоже с книгой, но смотрел вниз, словно она лежала у него под ногами. На некогда округлое лицо легли новые морщины, уголки губ непривычно опустились.

– Неужели мы позволим невинному ребёнку платить за то, в чём виновато только наше небрежение? – проговорил архивариус с необычной для него резкостью.

Гарвис, сидевший по левую руку от библиотекаря, неслышно вздохнул. На его коленях лежал блокнот; рука с мелком будто сама по себе потянулась покрывать бумагу виньетками, но он тут же скомкал лист и выругался.

Лицо магистра Йоста не изменилось, лишь огонь в его взгляде почти совсем потух.

– Жители Стирмира… когда-то были нашими соплеменниками. Они не принадлежат лесу, хотя порой и могут воистину слушать Ветер. – Гарвис швырнул в угол новый комок бумаги. – Тот, кого мы оставляем в когтях зла, – один из нас. И зло это зародилось в наших стенах.

– Да. – Йост говорил негромко и бесстрастно: – Такова цена свободы. Люди свободны только тогда, когда сами защищают себя и правое дело. Вы не хуже меня читаете руны. Это чудовищное деяние породит то, что Эразм сочтёт своим преимуществом и что в конце концов навсегда предаст его в руки тёмного властелина. Но не даст ему вожделенной власти!.. Мы почти истощили себя нынешней ночью, пытаясь дотянуться до сновидца, не владеющего своим талантом. Мудрая женщина, которая могла бы его уберечь, сейчас беспомощнее младенца и сама нуждается в опеке. К тому же… Гиффорд взволнованно кивнул: – Она тоже…

– Зовущая? – Мелок Гарвиса внезапно замер, и он, подняв руки, очертил в воздухе женский силуэт, вокруг которого струилось почти невидимое одеяние – знак магии.

– Нет! – вскричал Йост. – Мы только готовимся к тому, к чему она нас подталкивает. Хотя… – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Она начеку и, мне кажется, не останется в стороне. Через год-другой…

– Тогда будет поздно! – вмешался Гарвис. – Она никогда не любила действовать с кем-то сообща.

Архивариус положил книгу на ковёр у своих ног.

– Да будет так, – сказал он. – Но это решение обойдётся нам недёшево, и к часу расплаты лучше готовиться уже сейчас.

Юржик отступил от стола, от книги. Ему казалось, что от неё нельзя отвести глаз, иначе она раскроется и вся грязь выплеснется наружу.

Пятясь, он врезался в кровать, с которой встал так недавно, и рухнул на спину. Юржик тёр глаза руками, но то, от чего он хотел избавиться, не исчезало. Даже когда он зажмуривался, бесстыдный, развратный карнавал похоти плясал перед мысленным взором.

Сулерна… Он обнял себя за плечи, словно под градом ударов, от которого не скрыться, не убежать. Названая сестра… практически единоутробная!.. Юржик хотел вырвать из разума пагубную мысль.

Ветер?.. Из самого сердца Эразмовых владений он осмелился потянуться к тому, что ушло навсегда. Но нет, Ветер не пришёл на помощь, путь сюда был ему заказан.

Наконец глаза, закрытые руками, сомкнулись, и из ниоткуда пришёл благословенный покой.

– Считаешь, все правильно? – холодно спросил Йост, не оборачиваясь к Гиффорду.

– Брат, мы не можем разбить оковы, так облегчим хотя бы его страдания. Эразм ни о чём не догадается.

– Нет! – воскликнул Гарвис, сломав мелок. – Пусть все решится скорее, брат. Мученья эти ниспосланы Тьмой; никто из нас не хотел бы длить такие испытания духа.

В небе висела полная луна. Серебряные искры на Камне метались все быстрее. Впервые в этих вихрях света появилось что-то угрожающее. Над искрами зияла дыра, затянутая мраком, а с неба гневно свистел Ветер – он отыскал отверстие и ринулся внутрь, словно атакуя заклятого врага.

Ханса вышла из-за деревьев, её огромные ноги ступали с удивительной для такого большого существа грацией, плечи были увиты гирляндами ароматных цветов. Она мечтательно улыбалась – лесной народ умел улыбаться – и напевала себе под нос; даже ярость Ветра, казалось, поутихла с её приближением.

Она шла прямо к Камню, песня счастья звучала все громче и увереннее. Искры, до того метавшиеся в безумной пляске, принялись свивать узоры и широкими лентами потянулись к отверстию. Ханса была высока, до того высока, что ей пришлось нагнуться к Камню.

– Аааиии, аааиии, – запела она в отверстие, подняв руки, точно прижимая к груди драгоценную ношу. Это была колыбельная, древнейшая из песен лесного народа, и не только им принадлежала скрытая в ней магия.

Отверстие изменилось. Тёмная пелена рассеялась, и дочь леса увидела лицо – искажённое страхом и залитое кровью лицо женщины. Однако в глазах неизвестной горела такая решимость, перед которой отступила даже смерть.

– Аааиии, – ничуть не удивившись, снова запела Ханса.

Разбитые губы женщины дрогнули, но не издали ни звука. Она встретилась глазами с Хансой – будущее на краткий миг соприкоснулось с настоящим. И снова опустилась пелена.

Ханса стояла у Камня, нежно гладила его шершавую поверхность и тихо баюкала ещё не рождённого детёныша.

10

ЮРЖИК съёжился на стуле, как зверёк, что пытается спрятаться в слишком маленькую для себя норку. Он до боли зажал глаза руками. Книга была закрыта, на самом деле закрыта. Если бы только её содержимое оставалось под обложкой и не отравляло его мысли ядом, от которого никуда не деться!

В этой комнате не было ни дня, ни ночи. Каким-то непонятным образом свечи в лампах не выгорали. Всё, что он мог, это добраться до кровати и рухнуть, крепко зажмурившись, прикусив пальцы, которые тянулись листать проклятые страницы. Недавно он обнаружил, что некоторые фразы на первых страницах стали понятны. А поганые картинки просто не шли из головы.

Он боролся – о Ветер, как он боролся! Но только один раз Юржик позволил себе обратиться к тому, что, возможно, действительно могло бы помочь, – к образу родной кухни в дане Фирта, Хараски у очага, всех остальных, занятых нехитрой работой по дому. Дом был для него теперь не больше чем сон.

Тогда одного мига хватило, чтобы понять: он не один. Кто-то жаждал прочесть его воспоминания о доме – и не с добрыми намерениями. Теперь Юржик яростно пытался забыть дом, данцев и мирную беспечальную жизнь в кругу любящей семьи. Иногда он вспоминал поля, посевы и жатвы, пытался вызвать в памяти образ бабочки или птицы во всей их первозданной яркости и кричал: «Это правда, это существует! »

Однако такие воспоминания не придавали ему сил. На мгновение он вернулся в былой Стирмир, но тот исчез, и перед мысленным взором предстали такие чудовищные картины, что Юржик скорчился и прикусил край одеяла, лишь бы не закричать.

Возможно, он окончательно потерял бы власть над собой, если бы не мимолётные передышки, которые приносил ему милосердный сон…

Сулерна сидела рядом с Хараской, время от времени вытирая струйку слюны, стекавшую изо рта сновидицы. Глаза той, когда были открыты, всегда смотрели на Сулерну. Иногда бабушка пыталась говорить, но что-то не позволяло ей, и вместо слов раздавались лишь нечленораздельные звуки.

С каждым днём Сулерна все больше уверялась, что Хараска хочет о чём-то её предупредить. Девушка поделилась своими мыслями с госпожой Ларларной и очень испугалась, когда та подтвердила её подозрения.

– Да, возможно. Если позволит Великая Сила, ей ещё удастся донести до тебя послание.

После этого разговора Сулерна принялась неустанно выхаживать бабушку, почти не отходя от её постели.

Хоть кухня и стала теперь комнатой Хараски, данцы продолжали собираться здесь по вечерам, чтобы делиться друг с другом крупицами обретённых за день знаний. Никто не выходил за границы дана и не пытался общаться с теми полупризраками, в которых превратились бывшие соседи. Но те, хоть и были опустошены Эразмом почти до предела, иногда, когда над ними не надзирали гоббы, обсуждали то, что творилось в башне. Никто уже никто не верил в перемены к лучшему, однако люди продолжали осторожно предупреждать друг друга о том, как безопасней себя вести.

Последнюю важную новость принёс маленький Жэклин, который, спрятавшись в малиновых кустах у границы дана, подслушал разговор рабов.

– Это Обли рассказывал, – объявил мальчик. – Их с Жэнотом послали ставить силки на границу леса. Повелитель отправил с ними пару гоббов, но эти демоны – ленивые. Когда хозяин не следит, они творят, чего хотят. Так вот, там сегодня было ещё несколько гоббов – они охотились. А обратно они тащили такое…

– Старейшина, – обернулся он к предводителю дана, как будто других и не существовало, – двое из них тащили шест, а на нём болталась голова! Не человеческая голова, а большая и вся волосатая, и зубищи у неё были ну чисто гвозди! То есть так Обли говорил. Гоббы всю дорогу хихикали и даже приплясывали. А как встретились с теми, другими, которые были с Обли и Жэнотом, то проверещали что-то – и все гоббы побежали к башне.

А он знал, что они идут, – он все знает, – и уже поджидал внизу. Те двое сразу шасть к хозяину и кладут голову к его ногам, а сами довольные, как будто он сейчас сласти раздавать будет. А он и не обрадовался совсем – как махнёт жезлом, и они попадали на землю, то-то визгу и воплей было! Остальные, понятное дело, попятились, вдруг он и их тоже заколдует! И тут, – Жэклин, похоже, дошёл до самой важной детали, – он махнул жезлом, и из башни вышел Юржик.

– Юржик! – эхом отозвалось несколько голосов.

Мальчик сделал театральную паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием.

– Ага! И не в лохмотьях, а в хорошей одежде! На Обли и Жэнота даже не посмотрел, подошёл к голове, взял её за волосы обеими руками – значит, тяжёлая была – и унёс в башню. А повелитель за ним, уже довольный.

– Юржик служит ему! – Сулерна не могла поверить в рассказ мальчика.

Внезапно Хараска здоровой рукой ухватила девушку за фартук, не дав той подняться. В глазах сновидицы, казалось, вспыхнула искра жизни.

– Это он привёл их в долину, – напомнил Эли, старший брат Сулерны, чрезвычайно худой, но очень сильный и вспыльчивый, поэтому с ним предпочитали не связываться. Эли всегда недолюбливал Юржика. Они были почти ровесниками, однако на этом их сходство заканчивалось.

– Юржик не гобб какой-нибудь! – осадила брата Сулерна.

– Может быть, – зловеще ухмыльнулся Эли, – повелителю нравится, когда перед ним пресмыкается кто-то не такой уродливый, как эти твари…

– Замолчи немедленно, сопляк! – не удержался старейшина. Он редко повышал голос, но в такие моменты его лучше было слушаться. – Или ты знаешь кого-нибудь, кто добровольно станет служить повелителю демонов? Думаю, Эразм поработил первого, кого встретил, чтобы выведать все про Стирмир.

– Тогда бы в нём давно отпала нужда, – буркнул Эли, которому непременно хотелось оставить последнее слово за собой. – Значит, он вышел из башни и отнёс голову внутрь, ни на кого не глядя, как будто они пустое место, – так, Жэклин?

Мальчик кивнул.

– Обли сказал, что Юржика давно никто не видел одного, только с повелителем. Иногда он по нескольку дней не выходит. А когда выходит, глядит прямо перед собой, будто и не видит никого. Дората слышала от сестры, которая на кухне работает, что у него в башне своя комната и что ему носят хорошую еду, почти как повелителю. Она тогда как зарядила рассказывать, так не умолкла, даже когда гобб подошёл, пока муж не влепил ей плюху.

Госпожа Ларларна зябко укутала плечи шалью.

– Сегодня, братья и сёстры, да не будем мы осуждать Юржика. Не думайте, что он покинул нас по своей воле, – он рождён в Свете, и, возможно, судьба его горше, чем у тех, кого посылают в поля или отстраивать башню. В нём сильна древняя кровь, и в раннем детстве его однажды коснулся Ветер, хотя никто и не знал об этом, даже сам Юржик, кроме…

Она замолкла, и заговорил старейшина.

– Ветер никогда не оставлял нас, госпожа, – угрюмо кивнул он. – В каждом поколении рождались сновидцы. Но когда-то ваш дан, рождённый лесом, был сильнее нашего.

Он кивнул в знак почтения, и госпожа Ларларна ответила тем же.

– Голова… – Целительница внезапно сменила тему. – Похоже, гоббы прорвались в лес. – Вдруг на её лице мелькнула плутоватая улыбка, как будто ей в голову пришла неожиданная шутка.

В это мгновение их отвлёк слабый крик. Хараска, на которую до того не обращали внимания, попыталась сесть и чуть не упала на пол. Госпожа Ларларна и Сулерна с трудом уложили больную обратно и вернулись к очагу, но Сулерна успела расслышать, как сновидица пробормотала: «Лес». Девушка вспомнила рассказы Хараски о прежних временах, когда люди порой отваживались заходить в лес в поисках Ветра и встречали там странный, невиданный люд, страшный на вид, однако добрый и справедливый.

Тем временем вдалеке от последнего стирмирского дана Ветер срывал с земли многолетние покровы сухих листьев, дёргал старые деревья за кроны и ломал молодые. Больше он не пел о покое и благополучии, теперь его голос напоминал звериный рык, полный неукротимой ярости. Всё же его ярость сдерживали Договор и печати, сокрытые в Камне. Искры на Камне потускнели и напоминали больше о лунном свете. Теперь их блеск отдавал цветом свежепролитой крови.

Камень стоял, как якорь, храня печати Договора. Даже в ярости Ветер не мог обрушиться на лес, он был его хранителем, а не убийцей. Вскоре первая вспышка гнева утихла, и весь лес вздохнул с облегчением.

Пролитая кровь взывала о мести. Сквозь утихающий голос Ветра загремели оглушительные удары дубин о землю. Камень сдерживал и их, но не того, кто странными, танцующими движениями приближался к поляне.

Если бы живая ветвь или куча опавших листьев размером с дерево могли породить мельчайших призраков, то они, наверное, стали бы похожи на этого пришельца. У него не было формы, если не считать формой лиственный вихрь, как ветвь изгибающийся во все стороны. Живые растения сторонились его, как отпрянули бы перед угрозой огня.

Оказавшись на поляне, призрак не двинулся прямо, а начал обходить Камень постепенно сужающимися кругами. На Камне все ярче загорались искры, приобретая зловещий багряный оттенок. Трижды лесное создание обошло каменную колонну, но не коснулось её. В окошке Камня мельтешила серая муть, закрывая от любопытного глаза скрытый за ней мир. Тени сплетались с тенями, и никакой случайный наблюдатель не понял бы, чему стал свидетелем. Призрак закружился, и в Ветре послышался новый голос, словно рождённый движениями танцора.

Ветер нередко передавал чужие послания, и они всегда приходили по адресу. Кроме того, он пробуждал голос памяти и порою доносил отголоски ещё не случившихся событий.

– Кровь будет отмщена…

Кровавые пятна на Камне рассредоточились и начали терять свой багровый оттенок. Танцор становился все выше и выше, тоньше и тоньше, пока не стал похож на древко боевого копья. Нижний конец его, коснувшись земли, воспарил, и призрак завис в воздухе полупрозрачной чертой.

Как будто в руке опытного воина, копьё – оружие, которое никогда не подведёт, – поднялось и замерло. Внезапно оно устремилось вперёд, вошло в отверстие Камня и погрузилось в него целиком; Ветер взвыл, словно призывая к бунту.

Если это и был призыв, ответа не последовало.

– Что творит этот глупец? Знаний о Тьме у него больше, чем у всех у нас, вместе взятых, пожалуй, даже больше, чем у тех, кто когда-то воевал с Тьмой! Разве он может не знать, что такое Ветер! Только безумец способен гневить Ветер, проливая кровь в его чертогах! – На взволнованном лице Гиффорда давно не осталось и следа того благодушия, которым щедро одарила его природа.

– Злодей или глупец, он не отступает от плана, – не оборачиваясь к собеседнику, отвечал Йост, стоявший у окна главного зала. – Ты сам видел, как далеко он зашёл. Чем-то одним можно увлечься до такой степени, что всё остальное покажется несущественным. Стычка в лесу произошла не по его повелению, и… – магистр запнулся, – никто родом из нашего мира не отдавал этот приказ. Эразм тщится открыть иные врата. Разве он не сделал первые шаги, вызвав гоббов себе в услужение?

– Адские твари! – резко выпрямился Гиф-форд. – Брат, мы много думали о том, что можно и нельзя предпринять, но позабыли, что силы Тьмы тоже не спят в своём логове! Эразм призвал сюда гоббов, это верно, однако одного сразу убил. Может ли быть, что, выманив этих тварей, наш начинающий повелитель Тьмы переоценил свои силы? Или привлёк внимание других игроков, о которых ничего не знает… и сам он слабее, чем думает?

– Эти отродья вошли в лес, преодолев охранные заклинания! А мы считали, что его границы непроницаемы для зла!

– Лишь предполагали, учитывая её характер, – сухо ответил Йост. – Тем не менее гоббы проникли туда и убили тамошнего обитателя – разумеется, не по приказу их нынешнего господина. – Наконец магистр отступил от окна. – Может быть, некие силы, о которых нам ничего не известно, используют Эразма в своих целях, пусть даже он сделался магом из магов?

Йост вцепился в спинку стула, стоявшего напротив архивариуса. Костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– Игра пошла по-крупному, Гиффорд, и нам остаётся только надеяться на чудо. На карту поставлены человеческие жизни, а грядущие перемены превыше понимания, по крайней мере моего.

На лице Гиффорда вновь отразилась скорбь, пожиравшая его с тех пор, как маги сделали своё первое неприятное открытие.

– Почему мы остались в стороне и что мы позволили ему задумать?

– Только то, что нам навязала судьба, – ответил Йост. – Когда настанет час расплаты, никто из нас не станет оспаривать свою вину.

– Бабуля…

Сновидица так крепко вцепилась в руку Сулерны, что было больно. Сулерна попыталась встретиться с ней глазами. Девушка все яснее понимала, что Хараска – пленница в собственном теле, пленница, которая знает о своей беде и хотя бы посредством взглядов пытается предупредить о чём-то жизненно важном.

В том, что Хараска и в самом деле знает что-то важное, Сулерна не сомневалась, однако не поделилась догадками ни с кем, кроме госпожи Ларларны. Более того, Сулерна была уверена, что послание предназначается для неё.

Хараска почти прекратила тщетные попытки заговорить, но смотрела на Сулерну с той же мукой, что и прежде. Когда-то – как давно! – одно дуновение Ветра расставило бы все по местам, но Ветер навсегда оставил Стирмир.

Наконец глаза сновидицы закрылись и дыхание выровнялось. Последние усилия утомили её, и теперь она лежала без чувств. Сулерна попыталась освободить руку, разжимая бабушкины пальцы осторожно, один за другим, чтобы не разбудить старушку.

Кто-то подошёл сзади и положил руку ей на плечо. Обернувшись, девушка увидела старшего брата. Лицо Эли было встревоженным.

– Надо быть вдвойне осторожными, – заявил он. – Если связь Юржика с ним и в самом деле сильнее, чему других рабов… Здесь – его дом, он знает тут каждую кочку, а значит, у нас не осталось никаких секретов.

– Юржик нас не предаст, – упрямо покачала головой Сулерна. – Сам подумай, что про него говорят: двигается, как кукла по приказу хозяина, даже в сторону никогда не посмотрит. У повелителя достаточно рабов. Может быть, теперь ему нужны не только такие, которые годны лишь башню ремонтировать. Тебе не кажется, что есть какая-то причина, из-за чего мы до сих пор свободны?..

– Юржик! – расхохотался Эли. – Да у него отродясь никакого таланта не было! Вот что, Сулерна, не отходи от дома, и пусть рядом всегда будет кто-нибудь из старших. Все эти сны и «послания» – ерунда, конечно, но что-то не даёт мне покоя.

– Куда я денусь, – сердито отвечала девушка. – К твоему сведению, я всё время с бабушкой, мне и из дома-то выходить незачем.