Текст книги "Курьер смерти"

Запрокинув голову и оскалив зубы, женщина таращила широко раскрытые глаза в потолок. Язык быстро высовывался и исчезал, снова высовывался и снова исчезал.

Если б не многолетний опыт, Ида громко вскрикнула бы. И не расслышала бы тех слов, которые бледная женщина с трудом исторгла из себя:

– Ким, darling, свет моей жизни… Ким, darling, свет моей жизни…

15

– О'кей, поет она хорошо. Но мы не можем только поэтому снова открыть старое дело, тем более не наше, а гессенское, – сказал Йенс.

«Поэтому – действительно не можем, а вот потому, что несчастной матери больше не на кого надеяться, – должны хотя бы попробовать», – подумала Ребекка, но промолчала.

Она уже пересела в своего Ивара и подъезжала к дому, радуясь возвращению. То, что ей всю жизнь придется лечиться в санаториях, стало для нее одним из самых неприятных последствий инвалидности. Ребекке нравилось быть дома, в привычной среде, в своей пещерке, где ей не приходилось постоянно кому-то что-то доказывать. Здесь она могла хандрить или лениться сколько душе угодно.

Йенс шел впереди, неся в одной руке чемодан, в другой – маленький черный рюкзак. История, рассказанная Ребеккой, окончательно испортила ему настроение, которое и так не было слишком хорошим. Язык болел, Баумгертнер диктовала, что делать, чего не делать, – Йенса это всегда бесило. К тому же дело бледной женщины по-настоящему интересовало его, а если он чем-то загорелся, остановить его было уже невозможно.

Та маленькая ложь, на которую он пошел, заключив союз с охотницей, была вполне в его духе. Ребекка понимала: Йенс привык все улаживать сам, поэтому хорошо еще, что он вообще рассказал ей об этом. Но вместо радости она почему-то ощущала легкую ревность. Йенс говорил о той женщине, Регине, с таким восхищением! Дескать, как храбро, как хладнокровно она выслеживала ужасающее призрачное существо в темном лесу… Ребекка знала, что Йенсу нравятся сильные, уверенные в себе женщины, чье счастье не зависит от мужчин. Охотница, судя по всему, именно такая.

У входа в подъезд Йенс подождал Ребекку: ключ был у нее. Поравнявшись с ним, она подняла глаза, но не смогла расшифровать выражение его серьезного лица. Он молчал, делая вид, что заинтересован чем-то происходящим на улице.

Вздохнув, Ребекка открыла дверь и въехала в дом. Раз Йенс Кернер не расположен поговорить, приставать к нему с расспросами не имеет смысла. С другой стороны, если человек много молчит, когда вы вдвоем, он, скорее всего, хочет тебе что-то сказать – Ребекка где-то вычитала такое наблюдение, но не знала, справедливо ли оно по отношению к Йенсу. У любого правила есть исключения.

В квартире, которая неделю не проветривалась, было нечем дышать. Первым делом Ребекка проверила цветы на застекленной террасе. Поскольку она выходила на теневую сторону, растения неплохо перенесли рекордную жару.

Не дожидаясь указаний, Йенс отнес чемодан и рюкзак в спальню, на кровать. Потом заглянул в кухню, где была сама Ребекка, но не вошел, а остановился на пороге, нервозно поигрывая ключами.

– Кофе будешь? – спросила она.

Он казался очень напряженным, и ей не хотелось отпускать его в таком состоянии.

– Ты же знаешь, что ничего не выйдет, – сказал Йенс вместо ответа. – Как гражданское лицо ты не можешь вести расследование.

У Ребекки кольнуло в сердце. Отвернувшись к кофемашине, с которой возилась, она с усилием сглотнула ком в горле и произнесла голосом, показавшимся чужим даже ей самой:

– Знаю. Так ты будешь кофе или нет?

У Йенса зазвонил телефон. Он принял звонок, внимательно выслушал то, что ему сказали, и ответил: «Сейчас буду».

– Кажется, бледная женщина назвала свое имя, – объяснил он Ребекке. – Мне надо ехать. В понедельник поговорим, ладно?

– Конечно. Спасибо, что привез меня.

Постаравшись сосредоточить все внимание на воде и кофейных зернах, Ребекка спиной почувствовала взгляд Йенса. Когда входная дверь захлопнулась за ним, она чуть ли не с ненавистью сказала себе: «Не надо было так просто его отпускать!»

Пить кофе ей теперь и самой расхотелось.

16

Где-то на десятой минуте пробежки Сабина почувствовала, что за ней как будто кто-то наблюдает.

Она не остановилась, а только сбавила темп и внимательно огляделась вокруг. Никого. Ни других бегунов, ни хозяев с собаками. Гравийная дорожка, протянувшаяся между рекой и деревьями, была совершенно безлюдна. Но солнце уже почти опустилось за горизонт, его лучи сюда не проникали. Стена зеленых насаждений отбрасывала на берег густую тень. Сегодня этот путь впервые показался Сабине небезопасным. Она вдруг поняла, что эти деревья и кустарники – прекрасное укрытие для того, кто мог за ней следить.

На соревнованиях Сабина никогда не выступала, зато участвовала в спаррингах, причем, за неимением партнеров своей весовой категории, всегда с более тяжелыми противниками, в том числе и с парнями. По опыту тренировок с ними Сабина знала, что может положиться на свою быстроту и ловкость. Для того чтобы отправить мужчину в нокаут по всем правилам, ей чаще всего не хватало сил. Но если никакие запреты ее не сковывали и она могла бить туда, где действительно больно – например, в гортань, – тогда вполне можно было рассчитывать на успех.

Вдруг, как будто из ниоткуда, на дорожке возник еще один бегун.

Сначала Сабина услышала у себя за спиной хруст гравия и обернулась. Человек бежал примерно в ста метрах от нее. Он был среднего роста – это все, что она видела на таком расстоянии. Даже цвет волос не разглядела. Их скрывала бейсболка, козырек которой отбрасывал тень на лицо.

Двигался он примерно в том же темпе, что и она. Значит, не должен был ее догнать. Помня о неровностях и выбоинах на дороге, Сабина постаралась сосредоточиться. Усталость и волнение мешали ей правильно дышать. Еще минуту назад она ощущала в себе и мужество, и боевой дух, но они внезапно иссякли.

Ноги сами собой побежали быстрее. Ничего, она в хорошей форме. Запросто выдержит и такой темп…

«Нет! – вдруг решила Сабина. – Так не годится. Если это правда он, то бегство – не выход. Я встану у него на пути и покажу ему, что у всего есть границы».

Вопреки здравому смыслу и сигналам своего тела, она постепенно сбавила скорость. Теперь преследователь должен был ее догнать. Он действительно стал медленно приближаться. Не оборачиваясь, Сабина поняла это по ритмичному звуку его шагов.

Еще три-четыре минуты – и он будет здесь. Услышав его тяжелое дыхание, она резко отскочила вправо и встала в боксерскую стойку.

Бегун, вздрогнув, шарахнулся влево.

Ему точно было за шестьдесят. Он посмотрел на Сабину с подозрением и, стараясь не слишком приближаться к ней, пробежал мимо. Прежде чем скрыться из виду за следующим изгибом тропинки, опасливо оглянулся.

Упершись ладонями в колени, Сабина невольно рассмеялась. «Совсем спятила!» – сказала она себе, облегченно вздохнув.

Чтобы больше не пересекаться с тем бегуном, она спустилась с дорожки на пляж. Приятно было бежать по мягкому песку и любоваться рекой. Нет, Сабина не позволит себе заразиться пугливостью своей подруги. Психи выбирают жертв не из таких, как она сама, а из таких, как Виола, – милых, робких, боязливых. Их очень легко заметить, выследить и одолеть. Они полны страха, но не борются с ним, не развивают силу воли, не пытаются стать смелее, чтобы порвать с этой паршивой гендерной ролью…

Вдруг какой-то темный силуэт выскочил из-за Старого Шведа[9]9
  Старый Швед – ледниковый валун, обнаруженный на дне Эльбы во время работ по углублению фарватера в 1999 г. и поднятый на берег при помощи плавучего крана. Высота камня – 4,5 м, обхват – 19,7 м.


[Закрыть] и сшиб Сабину с ног. Нападение было таким быстрым и неожиданным, что она не успела отреагировать. Упала ничком, почувствовала на себе тяжесть мужского тела, а в следующую секунду не смогла дышать: чья-то рука опустилась ей на затылок и ткнула ее лицом вниз.

Охваченная паникой, с песком во рту и в горле, Сабина принялась отчаянно молотить вокруг себя руками и ногами.

«Защищайся! Защищайся!» – кричала в ней воля к выживанию.

17

Подруги дома не оказалось. Прибранная квартира выглядела сиротливо. Не было даже признаков того, что в течение дня Сабина сюда забегала.

Виола стояла посреди своей маленькой гостиной, не зная, что делать. На звонки и сообщения Бина не отвечала – это было очень странно.

В квартире вдруг стало неуютно. Но, несмотря на тревогу и чувство одиночества, Виола все-таки радовалась тому, что наконец-то закрыла за собой дверь. С порога она бросилась в ванную, зажгла яркий свет над зеркальным шкафчиком, открыла одну из его дверок и принялась рассматривать свой затылок, чтобы убедиться, что все это не просто сон.

Да, очевидно, кто-то отрезал целую прядь. Первым делом Виола по привычке подумала о Мариусе. Он был злопамятен, к тому же, как она не раз убеждалась, не всегда себя контролировал. Багровое лицо, выпученные глаза, дрожащая рука, занесенная для пощечины…

За это он получил от Сабины два коротких сильных удара. Высокий мускулистый Мариус не смог защитить себя от миниатюрной девушки. Ее движения были такими быстрыми и точными, что он, видимо, даже не успел ничего понять. Секунда – и он лежит на полу с окровавленным носом. Та смесь стыда и растерянности, которая запечатлелась в тот момент на его физиономии, дорогого стоила. Потом он наверняка пришел в ярость. И, возможно, захотел отомстить…

Но сегодня в метро это был точно не он, а кто-то другой. Зачем тот человек позволил себе такую выходку? От нечего делать? Потому что ему просто нравится пугать и мучить людей, сеять хаос? Или же он специально выбрал именно ее? Неужели она его чем-то раздразнила, спровоцировала?

Закрыв зеркальный шкафчик, Виола вышла из ванной и направилась в кухоньку своей двухкомнатной квартиры, чтобы заварить чай. С ромашкой – глядишь, поможет успокоиться… Накручивать себя не стоит; нужно, насколько удастся, сохранять ясную голову. Чай еще заваривался в большой яркой кружке, которую Сабина подарила Виоле на день рождения, когда снаружи донесся шум подъехавшей машины и хлопанье дверей.

Виола застыла.

Улица была узкой. Всползая вверх по стенам зданий, все звуки значительно усиливались. Иногда в квартире отчетливо слышались даже разговоры прохожих. Кто-то перешел дорогу и приблизился к дому. Может, Сабина тоже приехала на такси? Но вообще-то ей это не по карману…

Виола подошла к окну и посмотрела в крошечную щелку между шторой и стеной. Так можно было увидеть только узкую полоску улицы.

Вроде бы никого.

Или…

За кустами скользнула какая-то тень.

Виола вздрогнула. Что теперь делать? Руки задрожали, живот подвело. Она закрыла глаза, чтобы успокоиться, но увидела чужие пальцы, протянувшиеся с ножницами к ее затылку. Слезы отчаяния подступили к горлу. Она с трудом сдержала их.

Хлопнула дверь подъезда, которую жильцы (в том числе и сама Виола) постоянно забывали запирать. В доме было шесть квартир. В трех жили молодые пары. Они часто возвращались поздно. Может, это кто-то из них? Не стоит пугаться раньше времени…

Но вот послышались чьи-то шаги по деревянным ступеням. Громкие и очень быстрые. Соседи обычно по лестнице не бегали…

Сабина?

Виола чуть было не подскочила к двери и не распахнула ее, чтобы встретить подругу, но вовремя подавила этот импульс. Все ножи в выдвижном ящике оказались смехотворно маленькими. Готовить Виола не умела и орудий для разделывания мяса у себя не держала. Лезвие ножика, которым она резала овощи, было не длиннее мизинца, но выбирать не приходилось. Лучше короткий нож, чем никакого.

Шаги на лестнице стихли, и Виоле показалось, что за дверью ее квартиры кто-то дышит.

18

Ребекка неподвижно смотрела на телефон. Ни звонков, ни сообщений от Йенса не было.

Хорошо. Допустим, она знала, что он не самый коммуникабельный человек на свете, особенно если дело касается телефонного общения. Но мог бы все-таки дать о себе знать, чтобы ослабить напряжение, возникшее между ними…

Ребекка вздохнула и, отложив телефон, спросила себя: может быть, Йенс потихоньку заразил ее своей привычкой действовать окольными путями? Вообще-то она принадлежала к типу идеальных государственных служащих, которые всегда соблюдают все правила и предписания, а если раз в жизни припаркуются в неположенном месте, то потом страдают от угрызений совести. Йенс, в отличие от нее, действительно был госслужащим, но так себя не вел. О его нелюбви к формальностям ходили легенды, поэтому почти все в отделении называли его Грязным Гарри. Ребекке такое прозвище не нравилось, она даже считала его в какой-то мере оскорбительным. Как бы сам Йенс ни защищал эту свою репутацию, Ребекка знала его достаточно хорошо, чтобы видеть не только силу и крутизну, выставленную напоказ. Она смотрела глубже и была бы рада помочь Йенсу.

Ну а поскольку он ее помощь не принимал, ей оставалось только одно – принять помощь от него. Какую именно – она пока не знала. Но точно не с Сандрой Дойтер. Ребекка и сама могла выполнить обещание, которое дала матери пропавшей девушки. Какую-нибудь информацию всегда можно откопать, даже если ты не уполномочена вести официальное расследование и гессенские коллеги не предоставят тебе по первому требованию все необходимые материалы.

На самом деле Ребекка уже выяснила, что в Гессене за последнее время было три подобных случая исчезновения людей. Правда, сходство ограничивалось возрастом и необычайно привлекательной внешностью пропавших девушек, и тем не менее…

Натали Драйер, Лизбет Крюгер, Беатрикс Грисбек.

22, 23 года и 25 лет.

Все три исчезли в один год с Сандрой Дойтер.

Для того чтобы получить эту информацию, доступ к полицейским базам данных Ребекке не потребовался – хватило и того, что есть в интернете. Газетные статьи, посты в соцсетях… «Гугл», как известно, знает все.

Натали Драйер – невысокая худенькая брюнетка с карими глазами. У нее есть брат на десять лет старше. Как только она пропала, он начал ее искать, причем именно через соцсети. По тем сообщениям, которые молодой человек оставил в «Фейсбуке» сестры, можно было видеть, как угасала его надежда. В последние полгода они стали редкими и уже не выражали ничего, кроме беспросветного отчаяния.

Кстати, свои посты он размещал не только в профиле Натали, но и на других страницах «Фейсбука». Назначение у них одно и то же, но названия разные: «Поиск пропавших», «Пропавшие люди. Германия», «Германия ищет пропавших». Везде висит фотография Натали с просьбами о помощи. Брат даже пообещал вознаграждение. Правда, денег у него нет, но он каменщик и предлагает себя в качестве бесплатной рабочей силы: построит целый дом тому, кто поможет ему вернуть сестру… Ребекка была тронута до слез.

Объявление о розыске Лизбет Крюгер удалось найти только на сайте полиции. Эта девушка, тоже очень симпатичная, казалась совсем не похожей на Натали. Светлокожая, волосы окрашены в медно-красный цвет, в носу пирсинг. Выразительные серо-голубые глаза застенчиво смотрят в объектив. Характер, наверное, замкнутый.

В отличие от бледной красавицы Лизбет, Беатрикс Грисбек производила впечатление очень энергичной женщины. Ее страничка в «Фейсбуке» пестрела моментальными снимками, сделанными в самых разных точках Германии и мира, а также фотографиями со всевозможных концертов и фестивалей. Многочисленные друзья восторженно откликались на все, что она писала… до исчезновения. Потом тон комментариев резко изменился. Чтобы не травить себе душу, Ребекка решила не вчитываться в то, как люди, которым дорога эта девушка, выражают свое неподдельное горе.

До того как Беатрикс пропала, ей особенно часто писала одна подруга. Судя по их влюбленным взглядам на совместных фотографиях, они были парой.

На популярных сайтах розыска пропавших Беатрикс Грисбек не фигурировала. Ребекка нашла в «Фейсбуке» ее подругу и заметила странную вещь: девушка перестала пользоваться своим аккаунтом примерно за неделю до того, как на странице Беатрикс появились первые посты о пропаже.

Может быть, две любящие друг друга женщины просто сбежали из мира мещанских условностей и ограничений? Мысленно вычеркнув Беатрикс из своего списка, Ребекка пожелала ей и ее подруге счастливой жизни где-нибудь на Ибице или на Мадейре.

Помассировав уставшие глаза и подвигав плечами, которые уже начали болеть от долгого сидения в одной позе, она решила, что пора выключать ноутбук и готовиться ко сну. Но почему-то задержалась. Снова открыла «Фейсбук» и нашла там возлюбленную Беатрикс.

Девушку звали Мелли. Мелли Беккер.

На этот раз Ребекка более внимательно изучила фотографии и сообщения. У нее не сложилось впечатления, что подруги были недовольны жизнью. Никто вроде бы не оскорблял их, не угрожал им…

Тогда куда же они делись?

Где они сейчас – Мелли Беккер и Беатрикс Грисбек?

Ребекка просидела за компьютером до тех пор, пока глаза не стали слипаться, а шея не одеревенела.

19

И мать, и отец Йенса умерли в больничных палатах, поэтому он ненавидел больницы. Но покой, царивший в клинике этой ночью, действовал на него умиротворяюще. Когда законы дневной суеты теряют силу, все становится другим.

Тяжелая огнеупорная дверь отделила Йенса от тех неприятных вещей, которые тянулись за ним как хвост. Огорчительная размолвка с Ребеккой и начальница, запретившая ему расследовать дело бледной женщины, – все это осталось позади. Сейчас он спокойно займется своей работой.

Дежурная медсестра Ида Людвиг сидела, склонившись над какими-то документами, в стеклянной будке посреди длинного полутемного коридора. Свет низко опущенной настольной лампы обволакивал ее, как защитный кокон. В отделении было тихо, тревожные огоньки над дверями палат не горели.

Подойдя достаточно близко, Йенс заметил, что медсестра кемарит: ее подбородок коснулся груди, глаза прикрыты, в пальцах застыла шариковая ручка, которой она заполняла карточку пациента.

Йенс кашлянул. Ида Людвиг, вздрогнув, проснулась. Буквально за секунду ее растерянный взгляд прояснился. Она вскочила со стула и вышла из-за стеклянной загородки.

– Я, кажется, задремала…

– Со мной такое частенько случается, когда приходится дежурить ночью, – соврал Йенс.

На самом деле он был с Братцем Сном в натянутых отношениях. Особенно после того, как однажды на службе ему пришлось застрелить троих человек. Сон любит показывать людям такие картинки, которые вряд ли могут кому-нибудь понравиться. Уж точно не Йенсу.

На изнуренном лице медсестры появилась благодарная улыбка.

– Вы, наверное, комиссар?

– Йенс Кернер. – Он показал удостоверение. – Большое спасибо, что сообщили мне…

– Первым делом я, конечно, поговорила с главврачом. Он не возражает против того, чтобы вы прямо сейчас еще раз взглянули на пациентку. Правда, она, может быть, уже спит…

– Вы говорите, она громко и отчетливо произнесла какое-то имя? – спросил Йенс, убирая удостоверение.

Ида Людвиг кивнула. Ее умные добрые глаза помрачнели.

– Я… – начала она и осеклась. Поискала внутри себя ответ на какой-то вопрос, но не нашла его и просто покачала головой. – Со мной еще такого не было. Та женщина… Вы только не подумайте, пожалуйста, что я тоже сошла с ума или что это у меня от недосыпа… С моими мозгами всё в порядке, а к ночным дежурствам я давно привыкла. Но у меня такое ощущение, будто, кроме нее, в палате кто-то есть. Она определенно кого-то видит, и мне кажется… Ну я не знаю… Это выглядит так, как если б она могла силой мысли вызвать к себе другого человека.

Медсестра посмотрела на Йенса большими глазами. Ее приоткрытые губы задрожали. Она прекрасно понимала всю странность своих слов и, похоже, испытала некоторое облегчение, высказав то, что ее беспокоило. Теперь она ждала. Нужно было ответить ей правильно.

– Поверьте, я вас понимаю, – тут же откликнулся Йенс. – Я задержал эту женщину ночью в лесу. Мне было жутко, как никогда.

Ида Людвиг расслабила плечи и, выдохнув, кивнула.

– Она смотрела наверх, в потолок, и все время повторяла: «Ким, darling, свет моей жизни».

– Ким? Вы уверены, что хорошо расслышали?

– Абсолютно. Мне было страшно, но я простояла около нее довольно долго. Она успела повторить эту фразу по меньшей мере раз десять. Нам нельзя уходить, пока пациент не успокоится.

– Она успокоилась?

– Через некоторое время – да. Обмякла на кровати, как будто кто-то вырубил ее из сети.

– Значит, Ким… – задумчиво произнес Йенс.

– Да, так она сказала. Никаких сомнений быть не может.

– Вы считаете, это имя того, на кого она смотрела?

– Мне так кажется. Можно было подумать, что она находилась и до сих пор находится под очень сильным влиянием этого человека. Страшно представить себе, с чем бедной женщине пришлось столкнуться… Наверное, она видела ад на земле.

Йенс молча кивнул.

– Могу я сейчас к ней пройти? – спросил он.

Бесшумно ступая легкими ногами в белых кроссовках, Ида Людвиг повела его в палату. На комиссаре были всегдашние ковбойские сапоги с тяжелыми подошвами. Стараясь шагать как можно тише, он все равно топал как слон. Регина Хессе была права.

Перед дверью Ида Людвиг остановилась, прислушалась и только после этого осторожно нажала на ручку. Вошла в палату и тут же вскрикнула – громко и пронзительно. Кровь! Повсюду! На полу уже образовалось целое озеро, а густая красная жидкость все капала и капала с простыни.

20

За некоторое время до этого

Все, что она чувствовала и о чем могла думать, был холод. Холод полностью подчинил себе ее тело, проник в каждую клеточку. Теперь она поняла, что ОН имел в виду, когда сказал: «Ты будешь идти долго, очень долго».

Перестать двигаться – значит замерзнуть. Время от времени она останавливалась, прислонялась на несколько секунд к твердой стене и снова шла. Руки, вытянутые в стороны, нащупывали путь в непроглядной темноте. Кожа на подушечках пальцев почти стерлась. Еще чуть-чуть, и придется скрести по камню голым мясом, оставляя кровавые следы.

Но она продолжала идти – медленно, с дрожью в коленях и болью в ступнях. Куда? Может быть, по кругу, а может – все глубже и глубже в ничто. Дорога через пустоту – кто знает, что это такое? Есть ли конец у этого пути, или его единственная цель, единственный смысл – каждым шагом продлять мучения идущего?

Если б только хоть где-нибудь виднелся огонек!

Ей вспомнилось, что папа всегда оставлял свет в доме и перед домом, когда она поздно откуда-нибудь возвращалась. Ни запретов, ни комендантского часа, как у большинства ее одноклассниц. Только свет, чтобы ей проще было найти дорогу к дому и чтобы он не был холодным и мрачным, когда она с радостью в него войдет.

Это воспоминание стало для нее чем-то вроде маяка. Она ориентировалась по нему, стараясь не сойти с ума, не утратить надежду. Она боролась, отчаянно напрягая свои недюжинные силы, и тем не менее не могла не чувствовать, что все потеряно. Это ужасающее ничто непобедимо. Ни один человек не может быть настолько силен.

На кончиках пальцев выступила кровь. Она облизала их и попыталась продолжить путь, но дикая боль в ступнях не позволила. Пришлось присесть на ледяной пол. Стало еще хуже.

Время больше ничего не значило. Только холод имел вес. С огромным трудом заставив себя подняться, она пошла дальше, чтобы движение помешало ей замерзнуть.

Хочешь уйти? О да, ты уйдешь. И идти будешь долго, очень долго, darling, свет моей жизни. Иди же!

И она шла, шла, шла.

А потом, спустя часы – или, может быть, дни – вдруг услышала шум.

Это был металлический грохот, прозвучавший громко и резко, но вскоре стихший.

Она остановилась, как будто налетела на стену, и стала искать источник звука.

Там, сзади… Неужели это… свет?

Нежное серебристое мерцание… Вдруг оно только плод ее воображения? Если это мираж, то очень правдоподобный.

Она хотела света, он был ей необходим!

Желание видеть заполнило ее, вытеснив все другие мысли.

Она побежала настолько быстро, насколько позволяло ее состояние, ударяясь о стены узкого коридора бедрами и плечами, но не обращая на боль ни малейшего внимания.

Впереди был свет! Не иллюзия, не фата-моргана. Чем сильнее она приближалась к нему, тем ярче он горел.

Наконец она увидела: он льется косым четырехугольным столбом сквозь отверстие наверху, заполняя незнакомое ей пространство, через которое она, вероятно (даже почти наверняка), уже проходила. Но в полной темноте никаких пространств не бывает. Есть только ничто.

Бледный голубоватый свет, идущий сверху… Как будто лик Божий озарил землю с небес.

Она подбежала бы, чтобы окунуться в это сияние, если б ее не остановил новый звук – настолько жуткий, что по замерзшему телу забегали мурашки. Почему он раздавался так гулко, если все другие шумы уходили в ничто, как гигантские камни под воду?

Отражаясь от стен, звук усиливался. Это было человеческое чавканье, за которым последовали отчетливые слова: «Darling, свет моей жизни…»

Небо обрушилось ей на голову.

21

До своей квартиры в Гринделе, на Борнштрассе, 12, Йенс добрался далеко за полночь. Свернув с Гриндельхофа в маленький проулок возле «Бургеров Отто», он въехал во двор. Там, под козырьком магазина грампластинок «Платтенрилле» всегда ночевала его Красная Леди. Хозяин магазинчика, друг Йенса и такой же доисторический человек, как он сам, хотел отдать ему это место бесплатно – комиссар настоял на том, чтобы платить сорок евро в месяц, и все равно был очень благодарен.

Выходя из машины, Йенс чувствовал себя стариком.

Денек выдался адский. Сначала разговор с Баумгертнер, запретившей ему расследовать дело бледной женщины, потом встреча с Региной Хессе на Хассельбраке, дальше долгая поездка в Гессен, окончившаяся конфликтом с Ребеккой, который все никак не шел у Йенса из головы… Казалось бы, более чем достаточно для одного дня, так нет же: под занавес пришлось еще и лицезреть кровавый потоп в больнице.

Бледная женщина по имени Ким (а может, и не Ким) откусила себе язык. Не кончик, как сам Йенс в тот момент, когда ловил ее, а целую половину. Кровь хлынула рекой, откушенный язык застрял в горле, и женщина задохнулась. Эту разновидность суицида Йенс раньше встречал только в голливудских фильмах и считал, что на самом деле такое невозможно – ни одному человеку не хватит силы воли.

Даже маленькая ранка на языке причиняет чудовищную боль – в этом комиссар убедился на собственном опыте. Так какие же муки должна была испытывать бледная женщина, какие воспоминания должны были терзать ее, чтобы ей захотелось избавить себя от них таким жутким способом?

И еще один вопрос мучил Йенса: кто подал ей эту мысль? Уж не он ли? Вдруг она не была полностью невменяемой и запомнила, как он откусил кончик языка, когда пытался ее задержать? Его кровь потекла прямо ей на спину…

После того, что Йенс увидел в больнице, его ранка взялась за старое: опять начала болезненно пульсировать.

Сперва он подумал, что женщине кто-то перерезал горло. Например, тот самый человек, который держал ее взаперти и довел до такого состояния. И только врач, прибежавший вскоре, установил истинную причину смерти.

Верно ли Ида Людвиг расслышала имя, произнесенное бледной женщиной? Было ли это ее собственное имя, или она звала кого-то другого?

В голове Йенса крутилась карусель вопросов, картин и фактов, но он понимал, что этой ночью уже не получит никаких ответов. Если он хотел, чтобы завтра нейронные механизмы работали, сейчас нужно было заползти в постель и поспать хотя бы часов пять.

Йенс устало поднялся в свою квартиру, где его никто не ждал. Только мебель, покой и полпалки говяжьей салями в холодильнике. Умирая с голоду, Йенс отрезал тоненький ломтик и осторожно прожевал. Эксперимент прошел удачно: язык пульсировал, но было терпимо. Взяв колбасу и нож с собой на балкончик, Йенс уселся и положил ноги на перила. Затянулся сигаретой, съел еще кусочек салями, и так несколько раз. Желудок угрюмо заурчал в ответ.

Покончив со своей нездоровой ночной трапезой, Йенс проверил телефон. Никаких сообщений от Ребекки. Неужели она до сих пор на него обижается? Или просто устала после долгой дороги и давно спит? А может, переписывается со своим санаторным поклонником? Йенс подумал о том, чтобы самому написать ей. Но что? Обе его бывшие жены жаловались: он, мол, слишком скуп на слова и не хочет выражать свои чувства. Они, конечно, были правы, но ведь чувства – на то и чувства, чтобы носить их внутри себя, а не болтать о них? Если людям приходится громко говорить о своей любви, то, скорее всего, поезд уже ушел.

Ребекка отличалась от большинства женщин. Пространные излияния ей не требовались. Она каким-то образом и без них понимала, что Йенс чувствует.

Пока он пытался сочинить для нее эсэмэску, глаза стали слипаться. Он поплелся в спальню, разделся, упал на кровать и заснул со вкусом салями и крови во рту.

22

Вся ночь была одним сплошным кошмаром, который никак не хотел заканчиваться. Виоле постоянно снился человек с голубым портфелем. Портфель она видела очень четко, а вот его самого – нет. Голова мужчины, мерцая, маячила над телом, как у привидения.

Виола оставила свет включенным и то и дело просыпалась. Страх не покидал ее ни на минуту, она прислушивалась к малейшим шорохам и без конца заглядывала в телефон: вдруг Сабина дала о себе знать? Но ни звонков, ни сообщений не было. К утру Виола совсем извелась, чувствовала себя разбитой и не могла сосредоточиться.

Что же случилось с Биной? Почему она молчит? Неужели этот Карстен из тренажерного зала для нее важнее лучшей подруги? Получается, ни на кого нельзя положиться?

Нет, в то, что Сабина про нее забыла, Виола поверить не могла.

Приняв душ и одевшись, она решила отправиться на поиски. Но заставить себя выйти из квартиры оказалось нелегко. Прежде чем открыть дверь, Виола постояла, прислушалась и почувствовала, как по всему телу расползается парализующий страх. А когда из подъезда действительно послышался шум, мужество совсем покинуло ее.

Она приблизилась к дверному глазку.

На освещенной площадке вроде бы никого не было. На долю секунды Виоле показалось, что по лестнице промелькнуло какое-то призрачное существо. Она тут же отпрянула от глазка, а когда опять к нему прильнула, то уже ничего не увидела.

Прошло минут десять, прежде чем Виола все-таки отважилась открыть дверь. Только тревога за Сабину заставила ее это сделать. Иначе она не высунулась бы за порог.

Виола быстро спустилась по ступеням и выбежала из подъезда. Солнце уже светило вовсю. Почувствовав на своем лице его теплые лучи, она немного успокоилась. На улицах царила обычная для Гамбурга деловая суета. Виоле вдруг вспомнилось то чувство защищенности, которое раньше давал ей родной город.

За неимением лучших идей она пешком направилась к дому подруги. Конечно, вряд ли Сабина вернулась к матери. С чего бы? Но зайти и проверить все-таки стоило…

Виола шла торопливо, постоянно ища взглядом неприметного блондина с голубым портфелем. Поскольку за всю дорогу он так и не показался, страх немного отпустил ее. «Может, все еще будет хорошо? – подумала она. – Наверное, Бина просто осталась на ночь у своего Карстена. Ей нужно было снять стресс, вот она и прыгнула к нему в постель… Ничего, все нормально. Правда, могла бы и позвонить, но я не буду на нее из-за этого дуться».