Текст книги "Книжные воры. Как нацисты грабили европейские библиотеки и как литературное наследие было возвращено домой"

Андрес Ридел
Книжные воры
Как нацисты грабили европейские библиотеки и как литературное наследие было возвращено домой

Anders Rydell

The book thieves: the Nazi Looting of Europe’s Libraries and the Race to Return a Literary Inheritance

Published by agreement with Salomonsson Agency Copyright © Anders Rydell 2015

© Мамедьяров З. А., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

* * *

Посвящается Альве, моей возлюбленной и музе

Предисловие

Прошлой весной я оказался на борту самолета из Берлина в Бирмингем с маленькой оливковой книгой в рюкзаке. Время от времени я открывал рюкзак и пухлый коричневый конверт, в котором хранилась книга, чтобы убедиться, что она все еще там. Спустя более семидесяти лет она должна была вернуться в семью, внуку человека, которому она когда-то принадлежала. Человека, который аккуратно приклеил свой экслибрис на форзац и написал на титульном листе свое имя: Рихард Кобрак. В конце 1944 года его вместе с женой отправили в газовую камеру на одном из последних поездов в Освенцим. Маленькая книга в моем рюкзаке не имела особой ценности; в букинистическом магазине в Берлине за нее, вероятно, попросили бы не больше нескольких евро.

И все же все те несколько дней, что я был хранителем книги, при мысли о ее возможном исчезновении меня охватывала паника. Я с ужасом представлял, как забуду рюкзак в такси или обнаружу, что его украли. Ценность этой книги не денежная, а эмоциональная; эта книга бесценна для того, кто вырос без своего деда. Маленькая оливковая книга невероятно ценна, потому что она единственное, что осталось от Рихарда Кобрака. Это книга из мужской библиотеки. Как ни печально, она одна из миллионов, что до сих пор не нашли хозяев. Миллионов забытых книг из миллионов потерянных жизней. Более полувека никто не обращал на них внимания. Те, кто знал об их происхождении, зачастую пытались стереть всю информацию о владельцах, вырывая страницы с надписями, вычеркивая личные посвящения и фальсифицируя библиотечные каталоги, в которых «подарки» гестапо и НСДАП превращались в анонимные пожертвования.

Но многие сохранились, возможно потому, что грабеж был слишком распространен, а изучить историю оставшихся книг никто не стремился.

В последние несколько десятилетий совершенные нацистами кражи стали привлекать большое внимание. В 2009 году я и сам начал писать об этом, заинтересовавшись историей выставленной в Музее современного искусства в Стокгольме картины Эмиля Нольде «Цветущий сад в Утенварфе», которая пропала во время Второй мировой войны. Подобно оливковой книге, она принадлежала немецкой еврейской семье и была утеряна в конце 1930-х годов. Начав с этого, я принялся изучать историю крупномасштабных нацистских грабежей, за которыми последовала семидесятилетняя битва за возвращение предметов искусства их законным владельцам. В итоге я написал книгу «Книжные воры», которая была опубликована в 2013 году.

Погрузившись в изучение подробностей грабежей, в равной степени движимых идеологией и жадностью, я узнал, что нацисты воровали не только предметы искусства и старины, но и книги. В этом не было ничего удивительного – грабительские нацистские организации хватали все, что могли.

Меня поразил масштаб грабежей – тот факт, что десятки миллионов книг исчезли в грабительской операции, охватившей территорию от Атлантического побережья Европы до самого Черного моря. Но мое внимание привлекло и кое-что еще, а именно то, что книги казались гораздо более важными в идеологическом отношении. Предметы искусства распределялись главным образом среди нацистского руководства, включая Адольфа Гитлера и Германа Геринга. Эти шедевры выставлялись напоказ, придавая вес и достоинство новому миру, который нацисты намеревались построить на руинах Европы. Более красивому, чистому миру, как они полагали.

Но книги служили другой цели. Их крали не ради чести и не только из жадности, но и по более тревожным причинам. Библиотеки и архивы по всей Европе были разграблены ведущими идеологами Третьего рейха, организациями во главе с руководителем СС Генрихом Гиммлером и главным идеологом партии Альфредом Розенбергом. Величайшая кража книг в истории была организована и реализована во время войны. Страдали от этого грабежа все идеологические враги – евреи, коммунисты, масоны, католики, критики режима, славяне и т. д. Эта история не слишком известна и сегодня, а преступления в значительной степени не раскрыты. Я решил проследовать по тропе мародеров, которая простирается на тысячи миль по Европе. Мне хотелось не только попытаться понять случившееся, но и узнать, что осталось, а что было потеряно. Я посетил разбросанные по всему Парижу эмигрантские библиотеки и разыскал древнюю еврейскую библиотеку в Риме, история которой восходит к началу нашей эпохи. Я охотился за секретами масонов в Гааге и искал фрагменты искорененной цивилизации в Салониках. Я был в сефардских библиотеках Амстердама и в идишских библиотеках Вильнюса. Следы находились повсюду, хотя зачастую их было мало: люди и книги разбрасывались по всему свету и во многих случаях уничтожались.

Это в значительной степени рассказ о разбросанных книгах – о тысячах библиотек, разоренных во время Второй мировой войны. Миллионы книг, которые когда-то составляли часть коллекций, все еще стоят на полках по всей Европе. Но они потеряли свой контекст. Это фрагменты некогда богатых библиотек, которые собирались на протяжении поколений и формировали культурное, лингвистическое и персональное наследие общин, семей и отдельных лиц. Эти библиотеки были незаменимы, ведь они являлись отражением людей и обществ, которые создавали и формировали их.

Это также книга о людях, которые боролись, чтобы защитить свое литературное наследие, рискуя жизнью и порой погибая в процессе. Эти люди прекрасно понимали, что кража их литературной культуры – это способ лишить их своей истории, человечности и, в конечном счете, любых воспоминаний. Эти люди отчаянно пытались спрятать рукописи и закопать дневники, цепляясь за единственную, самую любимую книгу в своем последнем путешествии в Освенцим. Мы благодарны этим людям за возможность вспомнить о случившихся ужасах – и тем, кто лишился жизни, и тем, кто выжил и рассказал о пережитом миру. Они облекли в слова все то, что должно было остаться невысказанным. Скоро умрут последние свидетели холокоста. Мы можем только надеяться, что их вклада будет достаточно, чтобы мы ни о чем не забыли. Работая над этой книгой, я понял, что их воспоминания важнее всего, ведь воспоминания и привели к кражам книг. Лишить людей слов и рассказов – все равно что заключить их в тюрьму.

Книги редко столь же уникальны, как произведения искусства, но их ценность под силу понять гораздо большему количеству людей. В наше время книга сохранила символическую, почти духовную ценность. Нам до сих пор кажется кощунством выбрасывать книги. Сожжение книг – один из самых мощных символических актов культурного разрушения. Хотя в основном его ассоциируют с нацистскими книжными кострами 1933 года, символическое уничтожение литературы так же старо, как сама книга.

Глубинная связь между людьми и книгами объясняется ролью, которую письменное слово на протяжении тысяч лет играло в распространении знаний, чувств и опыта. Постепенно письменное слово заменило устную традицию. Мы получили возможность сохранять больше информации и заглядывать дальше в прошлое. Мы получили возможность утолить свою неутолимую жажду большего. Умение читать и писать, которое до недавнего времени оставалось привилегией немногих, ассоциировалось с магическими способностями. Овладевший этими навыками мог общаться с нашими предками, получая знания, уважение и власть. Мы взаимодействуем с книгой на эмоциональном и духовном уровне, потому что книга «говорит с нами». Она дает нам возможность связаться с другими людьми – как живыми, так и мертвыми.

Американским рабам долгое время не позволяли учиться читать, и они называли Библию, которую белые рабовладельцы использовали для оправдания их неволи, «говорящей книгой». Важным шагом к их освобождению стал момент, когда они изучили Библию и использовали ее против своих угнетателей. Эта книга стала инструментом угнетения и освобождения. Интерпретация священных писаний и сегодня становится причиной глобальных конфликтов. Эта книга не только передает знания и чувства – она сама источник власти.

Именно поэтому в Германии 1933 года и горели печально знаменитые книжные костры, в огонь которых летели сочинения авторов, ненавидимых режимом. Нацистов зачастую представляют антиинтеллектуальными, бескультурными вандалами, ведь так нам легче их понять, учитывая, что мы предпочитаем считать литературу и печатное слово хорошими по умолчанию.

Но даже нацисты понимали, что если и было что-то, что давало больше власти, чем уничтожение слова, так это владение и управление им. В книгах была сила. Слова могли быть оружием, эхо которого звучало еще долго после артиллерийского залпа. Они были не только оружием пропаганды, но и оружием памяти. Владеющий словом может не только толковать его, но и писать историю.

Глава 1. Огонь, что пожирает мир

Где сжигают книги, там сожгут и людей.

Генрих Гейне, 1820 год

Эти слова выгравированы на ржавой красной металлической табличке, утопленной в булыжники Бебельплац в Берлине. Приезжающие летом туристы проходят мимо площади, расположенной между Бранденбургскими воротами и Музейным островом, по пути к одной из самых грандиозных достопримечательностей города. На площади и сегодня чувствуется символическое напряжение. В одном углу стоит пожилая женщина с взъерошенными седыми волосами. Она завернулась в большой израильский флаг, звезда Давида у нее на спине. В Газе вспыхнула еще одна война. Около тридцати человек собрались на площади, чтобы выступить против антисемитских настроений, которые спустя семьдесят лет после Второй мировой войны вновь пробудились в Европе.

С другой стороны широкой, фешенебельной улицы Унтер-ден-Линден, перед воротами Университета имени Гумбольдта выставлены простенькие прилавки. За несколько евро здесь можно купить потрепанные томики сочинений Томаса Манна, Курта Тухольского и Стефана Цвейга – всех авторов, чьи работы сжигались здесь в мае 1933 года. Перед столами – несколько металлических пластин размером с булыжник. На каждой начертано имя: Макс Байер, Марион Бютлер, Алиса Виктория Берта – все они когда-то учились в университете. Рядом с каждым именем стоит дата с названием места, которое не требует пояснений: «Маутхаузен – 1941», «Освенцим – 1942», «Терезиенштадт – 1945».

Слова Генриха Гейне, взятые из диалога в пьесе «Альманзор», со времен Второй мировой войны считаются точным пророчеством о том, что произошло здесь, и о случившейся в дальнейшем катастрофе. 10 мая 1933 года на Бебельплац, которая в то время называлась Опернплац, была организована самая известная церемония сожжения книг – событие, которое навсегда осталось мощным символом тоталитарного гнета, культурного варварства и беспощадной идеологической войны, ведомой нацистами. Огни книжного костра также стали символом тесной связи между культурным разрушением и холокостом.

Ранее той же весной нацисты взяли власть в Германии с помощью другого огня – случившегося в феврале 1933 года поджога Рейхстага, который они использовали в качестве предлога. Нацисты заявили, что это была работа коммунистов и что Германии угрожал «большевистский заговор», а потому запустили первую масштабную волну террора. Под арест попали коммунисты, социал-демократы, евреи и другие представители политической оппозиции. Обвинения подпитывались газетой национал-социалистической партии Völkischer Beobachter, которая много лет вела агитацию против еврейской, большевистской, пацифистской и космополитической литературы, подготавливая почву для возвышения нацистов.

Нацисты саботировали культурные мероприятия, и до 1933 года нападкам подвергалось все, от показа «нежелательных» фильмов до выставок так называемого дегенеративного искусства. В октябре 1930 года Томас Манн, который годом ранее был удостоен Нобелевской премии, раскритиковал преобладающие настроения на открытых чтениях, состоявшихся в Бетховенском зале Берлина. О готовящемся выступлении сообщили Йозефу Геббельсу, который отправил на чтения двадцать коричневорубашечников из штурмовых отрядов СС, приказав им одеться в строгие костюмы, чтобы не выделяться на фоне других зрителей. В эту группу вошел целый ряд правых интеллектуалов. Речь Манна была встречена аплодисментами из некоторых секций зрительного зала, но саботажники накинулись на него с критикой. В итоге атмосфера так накалилась, что Манн был вынужден покинуть помещение через заднюю дверь.

Еще распространеннее были угрозы. Родственники Манна, а также многие писатели, включая Арнольда Цвейга и Теодора Пливье, беспрестанно получали звонки и письма с угрозами. Дома писателей расписывали граффити. За рядом писателей была установлена слежка силами отрядов СА, которые караулили их дома и следовали за ними, куда бы они ни пошли.

Составлялись списки нежелательной литературы. В августе 1932 года Völkischer Beobachter опубликовал черный список писателей, которых следует запретить, после того как партия придет к власти. В начале того же года в той же газете была опубликована подписанная сорока двумя немецкими профессорами декларация, требующая защиты немецкой литературы от «культурного большевизма». Зимой 1933 года, когда нацисты взяли власть, атаки на нежелательную литературу переместились с улицы на правительственный уровень. В феврале 1933 года президент Пауль фон Гинденбург подписал закон «о защите людей и государства», который налагал ограничения на печатные издания, а весной того же года были приняты дальнейшие поправки, ужесточавшие контроль над свободой самовыражения. Первыми жертвами нового закона стали коммунистические и социал-демократические газеты и издатели. Герман Геринг возглавил борьбу против так называемой грязной литературы: марксистских, еврейских и порнографических книг.

Именно эта атака на литературу привела к майскому сожжению книг, но на самом деле инициатива исходила не от НСДАП, а от Немецкого студенческого союза – объединенной организации немецких студенческих федераций. Некоторые из этих студенческих федераций более или менее открыто поддерживали нацистов с 1920-х годов. Немецкие правые студенты-консерваторы не впервые за межвоенный период организовали сожжение книг. В 1922 году сотни студентов собрались на аэродроме Темпельхоф в Берлине, чтобы сжечь «грязную литературу», а в 1920 году студенты в Гамбурге сожгли копию Версальского договора, оговаривавшего условия капитуляции, которые Германия была вынуждена принять после Первой мировой войны.

Нападение НСДАП на литературу подпитывалось нападениями, которые уже проводились группами правых студентов-консерваторов. Эти студенческие группы считали сожжение книг немецкой традицией неповиновения и сопротивления, восходящей ко временам Мартина Лютера и Реформации. В апреле 1933 года Немецкий студенческий союз объявил о начале борьбы с «негерманской литературой», назвав Адольфа Гитлера новым Лютером. Лютер начал Реформацию с публикации 95 тезисов, а студенческая федерация опубликовала в Völkischer Beobachter собственные «тезисы» – двенадцать тезисов «Wider den undeutschen Geist!» («Против негерманского духа!»).

Назвав язык душой народа, студенты заявили, что в связи с этим немецкая литература должна быть «очищена» и освобождена от иностранного влияния. Они назвали евреев злейшими врагами немецкого языка: «Еврей может думать только по-еврейски. Если он пишет по-немецки, он лжет. Немец, который пишет по-немецки, но думает не по-немецки, предатель». Студенты потребовали, чтобы вся «еврейская литература» публиковалась на иврите, а «негерманский дух был искоренен из публичных библиотек». По мнению студентов, немецкие университеты должны были стать «твердынями традиций немецкого народа».

Провозглашение студенческих тезисов стало началом национального движения по вычищению «негерманской» литературы. Подчиненные Студенческому союзу студенческие ассоциации немецких университетов сформировали «военные комитеты» для организации скоординированного сожжения книг по всей Германии. Сожжение книг должно было позиционироваться как праздник, а комитетам надлежало афишировать грядущие мероприятия, приглашать ораторов, собирать дрова для костров и искать поддержки у других студенческих федераций и местного нацистского руководства. Выступавшие против этого, особенно преподаватели, получали угрозы. Военные комитеты также расклеивали плакаты с лозунгами, такими как «Сегодня писатели, завтра профессора».

Но главная задача военных комитетов заключалась в сборе «нечистой» литературы для сожжения. Студентам было приказано начать очистку с личных библиотек, а затем перейти к публичным библиотекам и местным книжным магазинам, многие из которых охотно соглашались сотрудничать. Весной 1933 года был также составлен более общий черный список книг и авторов. Библиотекарь Вольфганг Херрманн, который участвовал в правых экстремистских студенческих группах еще в 1920-х годах, несколько лет работал над списком литературы, «достойной сожжения». В первом варианте было перечислено всего 12 имен, но вскоре список расширился до 131 писателя из ряда категорий. Среди них были коммунисты, от Троцкого и Ленина до Бертольда Брехта; пацифисты вроде Эриха Марии Ремарка; еврейские интеллектуалы вроде Вальтера Беньямина и многие другие представители интеллигенции и литературные деятели, добившиеся успеха в Веймарской республике.

Помимо критиков национализма, в черный список попали и историки, взгляды которых не совпадали с представлениями нацистов, особенно на тему Первой мировой войны, Советского Союза и Веймарской республики. Были и мыслители, позицию которых нацисты отвергли полностью, в эту категорию попали Зигмунд Фрейд и Альберт Эйнштейн. Они оба подверглись нападкам за развитие «еврейской науки».

Помимо «очистки» собственных библиотек, студенты обратились к публичным библиотекам и книжным магазинам с просьбой внести свой вклад в движение, отказавшись от запасов «грязной литературы». Во многих случаях секретари и преподаватели университетов сотрудничали со студентами при очистке институтских библиотек.

Однако, чтобы добраться до книг, военные комитеты применяли и более жесткие меры при поддержке местной полиции и штурмовиков СА. За несколько дней до сожжения книг, в начале мая, студенты напали на платные библиотеки и коммунистических книготорговцев. Первые были особенно ненавистны консерваторам – Вольфганг Херрманн называл их «литературными борделями», которые распространяют грязную, еврейскую, декадентскую литературу среди приличных людей. Библиотеки стали чрезвычайно популярны после Первой мировой войны. Из-за экономического кризиса и инфляции, которые настигли Германию в межвоенные годы, все меньше и меньше немцев могли позволить себе покупать книги. Традиционные библиотеки не могли обеспечить растущий спрос на книги, что привело к созданию более чем пятнадцати тысяч небольших платных библиотек. Эти библиотеки за небольшую плату выдавали книги на дом, закупая большие объемы бестселлеров того времени, например сочинений Томаса Манна. Эти «народные библиотеки» стали легкой добычей для студентов, в то время как отряды СА разоряли частные библиотеки. Один известный рейд был проведен в берлинском жилом доме, принадлежащем Союзу немецких писателей – организации, которая активно противостояла цензуре и другим формам государственного вмешательства в литературу. В здании проживало около пятисот членов Союза, квартиры которых подверглись обыску и вандализму. Подозрительные книги были конфискованы или сразу же уничтожены, а пойманные с «социалистической» литературой писатели были задержаны.

Самый крупный рейд был проведен всего за несколько дней до сожжения книг: около сотни студентов напало на Институт сексуальных наук, расположенный в берлинском Тиргартене. Основанный врачами Магнусом Хиршфельдом и Артуром Кронфельдом, институт занимался прорывными исследованиями сексуальности, а также отстаивал права женщин, гомосексуалов и транссексуалов. Три часа студенты громили здание, заливая ковры краской, разбивая окна, расписывая стены граффити и уничтожая картины, фарфор и другие предметы интерьера. Они забрали книги, институтский архив и обширную коллекцию фотографий, а также бюст основателя института Магнуса Хиршфельда.

Уже в 1932 году многие евреи и коммунисты почувствовали, куда дуют политические ветры, а потому принялись вычищать личные библиотеки и уничтожать фотографии, записные книжки, письма и дневники. Коммунисты разослали членам партии предупреждение, что любой, кто имеет при себе «опасные» документы, должен быть готов их проглотить. В результате книги горели не только на площадях – люди сжигали свои библиотеки в печах, в каминах и во дворах. Вскоре они поняли, что это не так-то просто: сожжение книг требует времени. Одни бросали свои книги в лесах, топили в реках и оставляли на пустынных улицах; другие анонимно отправляли их на несуществующие адреса.

После 1933 года большое количество немецких писателей предпочло уехать из страны – по доброй воле или под давлением. Помимо Томаса Манна уехали его брат Генрих Манн, Бертольт Брехт, Альфред Дёблин, Анна Зегерс, Эрих Мария Ремарк и сотни других писателей. К 1939 году нацистскую Германию и Австрию покинуло около двух тысяч писателей и поэтов. Многие из них никогда не вернулись на родину. Но немало писателей решило остаться. Некоторые из них не высказывали политических идей и выбрали так называемое внутреннее изгнание. Одни остались в немецком мире, на родине, но решили больше не публиковаться. Другие выпускали книги, получавшие одобрение совета цензоров: детские книги, сборники стихов, исторические романы. Третьим публиковаться не позволялось, поскольку для этого необходимо было членство в Национальной литературной палате – подразделении Министерства народного просвещения и пропаганды, которым руководил Йозеф Геббельс.

Но была и группа писателей, которые присоединились к режиму. В октябре 1933 года в ряде немецких газет была опубликована прокламация, подписанная восемьюдесятью восемью немецкими писателями и поэтами. Она была озаглавлена «Gelöbnis treuester Gefolgschaf» («Клятва верных последователей») и представляла собой своеобразную присягу на верность. В прокламации заявлялось о поддержке недавнего решения Германии выйти из Лиги Наций. Среди подписавшихся были такие писатели, как Вальтер Блём, Ганс Йост и Агнес Мигель, теперь по большей части забытые, поскольку их возвышение и падение оказалось тесно связано с режимом, которому они поклялись в своей верности.

В то время принявшие национал-социализм писатели всячески поощрялись. Им открывалась дорога на ранее недоступные для них позиции в самых уважаемых литературных академиях, фондах и ассоциациях Германии. Как только режим захватил контроль над ведущими книжными клубами страны, они также получили новых читателей. В 1933 году нацистский книжный клуб Buchergilde Gutenberg насчитывал 25 000 членов, а через несколько лет в нем состояло уже 330 000 человек. Опираясь на такие книжные клубы, режим мог эффективно распределять среди миллионов читателей всевозможные книги, от сочинений Гёте и Шиллера до работ националистических, консервативных и нацистских писателей.

Министерство пропаганды стимулировало литературное и политическое движение, которого не видывала история Германии, а возможно, и истории мира. Ежегодно министерство вручало более пятидесяти литературных премий.

На протяжении 1930-х годов Министерство пропаганды Геббельса полностью контролировало немецкую книжную отрасль, включавшую в себя около 2500 издательств и 16 000 книжных и букинистических магазинов. Первым делом министерство планировало избавиться от «еврейского влияния» в мире книг, постепенно исключая евреев из академий, литературных ассоциаций и профессиональных союзов писателей, издателей, книготорговцев и типографщиков. Еврейские издатели, типографщики и книготорговцы были «ариизированы», то есть переданы во владение арийцам. Некоторые из еврейских издательств входили в число крупнейших в отрасли. К примеру, Springer-Verlag было крупнейшим в мире научным издательством. Поэтапный процесс зачистки продолжался до конца 1930-х годов. Первоначально поглощение еврейских компаний и исключение евреев шло осторожно, чтобы компании не теряли ценность, а международные связи не оказывались под угрозой. Еврейских владельцев просто уговаривали продать свое дело, а если они отказывались, режим прибегал к принуждению, преследованию и угрозам разной степени тяжести. Ариизация издательств принесла партии, государству и индивидуальным предпринимателям огромные прибыли. После 1936 года эта практика была юридически оформлена в Нюрнбергских законах.

Хотя НСДАП уже к 1933 году вынудила многих прославленных писателей покинуть страну, потребовалось гораздо больше времени, чтобы избавиться от их книг. Процесс шел поэтапно – к примеру, новые издания работ Томаса Манна печатались вплоть до 1936 года, пока он не был лишен гражданства. Несложно было заставить немецких издателей избавиться от неугодных авторов и не выпускать дополнительные тиражи, но контролировать рынок подержанной литературы было гораздо проблематичнее, не говоря уже о контроле за книгами, которые стояли на полках немецких домов. Избавиться от этих книг раз и навсегда не представлялось возможным, поэтому сочинения большинства писателей из черного списка оставались доступны и во время войны, пускай и не в свободной продаже. Самым эффективным инструментом режима была самоцензура. Люди сами вычищали собственные библиотеки.

Был и другой способ борьбы с запрещенными книгами – необходимо было предложить немецкому народу новую литературу. На протяжении 1930-х годов ежегодно издавалось около двадцати тысяч новых книг. Книги, которые Министерство пропаганды считало «образовательно полезными для народа», печатались огромными, финансируемыми государством тиражами. Внезапно популярность пришла к тем книгам, которые прежде доходили лишь до ограниченного количества читателей. Только в 1933 году было издано 850 000 экземпляров «Моей борьбы» Адольфа Гитлера. При первой публикации в 1925 году разошлось всего 9000 ее экземпляров. Крупнейшим покупателем трудов Гитлера было немецкое государство, которое приобрело более шести миллионов книг. Собственное издательство НСДАП, Franz-Eher-Verlag, которое помимо «Моей борьбы» также издало «Миф двадцатого века» Альфреда Розенберга, в конечном итоге стало одним из самых успешных предприятий партии.

Особое внимание в Третьем рейхе уделялось классической немецкой литературе, включая сочинения Райнера Марии Рильке и Иоганна Вольфганга Гёте. Ближе всего нацистской идеологии была проза и поэзия, прославляющая арийскую расу. Порой это прославление было достаточно сдержанным, однако зачастую оно происходило за счет злобных карикатур на евреев, славян, цыган, чернокожих и азиатов. Зачастую эти истории подчеркивали наличие прямых связей между расой и характеристиками личности – иначе говоря, называли всех евреев по природе своей «ненадежными», «хитрыми» и «алчными». Наиболее успешной стала книга Ганса Гримма «Народ без пространства». В своем романе Гримм предположил, что немцы проиграли Первую мировую войну, потому что «у них было слишком мало пространства для жизни». Германия не сможет в полной мере реализовать свой потенциал, пока не захватит больше земель в Европе и больше колоний. Книга разошлась в нацистской Германии тиражом около полумиллиона экземпляров, а ее название режим использовал в качестве пропагандистского лозунга.

* * *

В 11 часов вечера 10 мая 1933 года берлинские студенты отправились на Опернплац, держа в руках факелы и потрясая бюстом основателя Института сексуальных исследований Магнуса Хиршфельда, который напоминал отрубленную голову свергнутого монарха. Позже бюст был брошен в огонь вместе с книгами из института. В ту же ночь сожжение книг состоялось еще в девяноста городах Германии. Немецкий студенческий союз составил подробные планы по организации и координации сожжения книг. Оно проводилось в центральных, общественных местах, причем во многих городах для усиления эффекта использовались мощные прожектора. Многие костры были сложены за несколько дней и украшены фотографиями Ленина и флагами Веймарской республики.

В одних городах книги из черного списка свозили на площади на навозных телегах, запряженных волами, словно на казнь. В других городах книги прибивали к позорным столбам. Студенты, одетые в парадную форму своих факультетов, украшенную значками региональных студенческих федераций, маршировали вместе с авангардом Гитлерюгенда, СА, СС и консервативной военизированной организации «Стальной шлем». Исполнялись военные марши и песни, включая «Боевую песню национал-социалистов». Пока книги ритуально бросали в огонь, было зачитано девять специально подготовленных «огненных клятв», в которых перечислялись имена ряда осужденных писателей и выдвинутые против них обвинения.

С речами выступали студенты, преподаватели, ректоры университетов и местные нацистские лидеры, что привлекло большое количество людей. Считается, что на берлинской Опернплац собралось около сорока тысяч человек, а в других городах – до пятнадцати тысяч. Еще больше людей собралось у радиоприемников, которые передавали прямую трансляцию из Берлина, где к толпе обратился Йозеф Геббельс. Происходящее снималось на камеру, и позже фильм показывался в кинотеатрах по всей Германии.

Недавно основавший Министерство пропаганды Геббельс втайне поощрял инициативу студентов, хотя черный список Вольфганга Херрманна в то время еще не стал частью официальной культурной политики. В нацистском движении не было единства по вопросу литературной политики: некоторые представители партии были обеспокоены резким международным осуждением сожжения книг. Кроме того, новый режим вполне оправданно боялся потерять контроль над крупным правым революционным движением, охватившим Германию весной 1933 года. Даже Геббельс лишь в последний момент решился открыто высказаться в поддержку сожжения книг.

Сожжение книг было в первую очередь ритуальным – его ни в коем случае нельзя было назвать реальной «зачисткой» немецких библиотек и книжных полок. Геббельс прекрасно понимал символическое значение книжных костров как с исторической, так и с политической точки зрения, ведь эти костры были исступленным крещением возрожденной Германии. Древний ритуал очищения через огонь как нельзя лучше подходил новому режиму. Геббельс подчеркнул это в своем выступлении перед собравшимися в Берлине, провозгласив: «Здесь обращаются в пепел интеллектуальные основы Ноябрьской республики, но из пепла, подобно фениксу, триумфально воспрянет новый дух».