Текст книги "«Ход конем»"

– Он обязательно влезет, если уже не влез по самые уши! – закричал, брызгая слюной, Гитлер. В последнее время его безумно раздражали соратники! Их глупость росла в геометрической прогрессии. Они перестали выдавать хорошие идеи, приходилось самому тащить на себе весь воз государственных проблем. – Адмирал Канарис, узнайте, что готовит Москва. Разработайте специальную операцию и создайте специальное подразделение, которое займётся решением этой задачи вплотную! Если необходимо, то доверьте уничтожение Тито дивизии «Бранденбург». Не жалейте ни сил, ни людей!

– Слушаюсь, мой фюрер! – отчеканил Канарис, хотя это было уже бесполезно.

– Нас мучают старые проблемы, нам нужен свежий взгляд на вещи, – не обращаясь ни к кому персонально, сказал куда-то в пространство Мартин Борман. Потом, пожевав губами, то ли пошутил, то ли приговорил кого-то: – Когда в борделе падает выручка, меняют девочек, а не освежают интерьеры.

Через несколько дней судьба Канариса была решена. Его ведомство переподчинили СС, а самого адмирала отправили в отставку. Естественно, всё это произошло не без «доброго» участия Генриха Гиммлера. Главный мистик и поклонник всего оккультного не любил откладывать дела в долгий ящик. После одного из совещаний, когда его адъютант, штандартенфюрер[9]9
  Штандартенфюрер СС – звание, которое соответствовало чину полковника.


[Закрыть] СС Вернер Гротманн, с гордостью демонстрировал свою коллекцию личного оружия, Гиммлер вернулся к теме Балкан и Тито. Переходя от стенда к стенду, он методично давал Вернеру указания.

– Фюрер опасается, что миссии союзников у Тито помимо переманивания его на свою сторону готовят плацдарм для открытия Второго фронта. Этого нельзя допустить категорически! Всю информацию, связанную со Вторым фронтом, взять на особый контроль. Хотя этот слесарь – наш враг, но мне хотелось бы, чтобы у нас в Германии был десяток таких Тито. А вот эта игрушка как вам?

– Норвежский «Конгсберг», калибр одиннадцать двадцать пять миллиметра, ёмкость семь патронов, состоит из сорока трёх деталей, очень надёжен.

– Прекрасно, Вернер. Перед нами поставлена задача: добиться перелома на этом театре военных действий. И мы добьёмся этого! Нам сейчас необходима пусть маленькая, но удача. Ничто так не поднимает воинский дух, как скромная победа. Без захвата знамён и генералов, без салюта и трёхдневного разграбления города, но победа. Иногда такой маленький успех переламывает ход большого сражения в твою пользу. В войне очень часто выигрывает не количество пушек, штыков и патронов. В сражении побеждает желание одних идти до победы, стоять насмерть и нежелание вторых победить и отдать свою, зачастую никчёмную, жизнь, ради общей победы. Даже талант полководца тут ни при чём! Вот из этих двух противостояний и складывается окончательная историческая картина.

– Куда конкретно будут направлены удары, рейхсфюрер?

– Основной удар: Дрвар – по дислокации главного штаба мятежников. Задача: его уничтожение, захват связи и нарушение управления всеми частями. Милая вещь, Вернер, не правда ли? – Гиммлер ткнул пальцем в тяжеловесный, сияющий никелем, пистолет.

– Финский «Лахти Эль – тридцать пять», калибр девять миллиметров, магазин на восемь патронов. Единственный «полярный» пистолет, создан для эксплуатации при низких температурах. Особое внимание – защите от грязи. Короткий и лёгкий спуск и незначительная отдача, что позволяет вести точную стрельбу. Снабжён необычным для пистолетов узлом – ускорителем отката затвора, обеспечивающим высокую надёжность в любых условиях.

– Вы поражаете меня, Вернер!

– Рейхсфюрер[10]10
  Рейхсфюрер – высший чин в СС, одновременно звание и занимаемая должность, соответствовало званию генерал-фельдмаршала немецкой армии.


[Закрыть], я стреляю с пяти лет, – расплылся в гордой улыбке Гротманн. В его словах даже проскользнула нотка пренебрежения, что не скрылось от внимания шефа. – У отца превосходная коллекция стрелкового оружия. Моему собранию ещё расти и расти до неё.

– Я тоже неплохо стреляю, но как вам удаётся держать в голове столько информации?

– Иногда в детстве отец в качестве наказания за мои шалости оставлял меня в нашей оружейной коллекции. Волей-неволей я все изучил. Сначала я страдал, а потом увлёкся. Даже специально шалил, чтобы попасть в заветную комнату. Правда, отец быстро это понял и перестал меня там оставлять.

– Знания очень часто оборачиваются против своего владельца. Берегитесь.

– За себя я всегда смогу постоять.

– Не буду вас разубеждать, – неприятно усмехнулся Гиммлер. – Но учтите, за самонадеянность мы платим столько же, сколько за самообман, если не во много раз дороже. Главная задача операции – это пленение, а в случае невыполнимости этой задачи – физическое уничтожение Тито. Фюрер приказал начать переподчинение абвера, его функции перейдут к нам. Канарис полностью себя дискредитировал. Надо разработать план молниеносной операции, найти достойных исполнителей и не провалить её, как операцию «Шварц» в сорок третьем году. Тогда Тито удалось ускользнуть, а мы понесли значительные потери. Ситуация не должна повториться. Ясно? А вот как вам этот образчик?

– Так ведь это же штатный «Вальтер П тридцать восемь» от «Маузер», под патрон девять миллиметров…

Гиммлер неожиданно навёл пистолет на адъютанта.

– Надеюсь, вам не стоит напоминать об особой секретности данной операции, а то и защититься не успеете…

За бликами света в стёклах его пенсне трудно было понять, шутит он или говорит всерьёз. Адъютант шумно сглотнул, согласно кивнул и с ужасом посмотрел на направленное на него дуло. Никогда не знаешь, чего ждать от этого человека. И ведь не моргнув глазом, попортит шкурку и тогда прости-прощай, Вернер Гротманн!

* * *

– Сегодня он опять приходил. Прошёл мимо. Опять в маршальской шинели…

– Лицо белое?

– Нет вроде. Но волос на голове нет, – пересказывала Лизе свой сон Катюша.

– Непонятно. Если лицо не белое, то живой. А если седой, то страдает. А тут – поди разбери. Всё, подруга, пора выметаться.

Девушки схватили мешки с личными вещами и выбежали из избы, в которой жили. У штаба, возле открытого капота полуторки с тентом, возился сорокалетний мужчина – шофёр Семён Гущин.

– Старшина Семенова и рядовой Сотникова, только вас и ждём! Можем опоздать! Живо в кузов! – сердито сказал капитан.

Девушки тихими мышками юркнули под тент, где их дожидались остальные связистки. Теперь капитан обозлился на шофера Семёна.

– Гущин, скоро ты там?

– Товарищ капитан, это же всё-таки механизм. У него свой норов имеется, – заступился за машину водитель.

– Гущин, сейчас ты мой норов узнаешь! Давай скорее! У меня приказ!

– Да тут-то делов! Там на полниточки закрутить, здесь на полниточки подтянуть, – сказал и нырнул по пояс в моторный отсек. Капитан нервно закурил.

– Готово, товарищ капитан!

– Давай, Гущин, не томи!

Гущин закрыл кожух, сел в кабину. Поплевал на ладони, ласково нажал педаль акселератора. Машина мелко затряслась всем телом, выражая своё недовольство, но всё-таки тронулась с места.

Грузовик, натужно ревя мотором, поднялся на пригорок. Неожиданно на дорогу выскочил капитан Сонин и замахал рукой. Гущин не то чтобы остановился, но сильно сбавил ход, тем более что дорога начинала крутой спуск и поворот направо. Сонин вскочил на подножку с пассажирской стороны.

– Капитан, подбрось до Заскочино, – то ли попросил, то ли приказал он.

– Не могу, товарищ капитан, у меня предписание – срочно следовать за штабом. Мне полковник и так голову снимет.

– Мне тоже срочно. И срочней твоего! – настаивал Сонин.

– Если я опоздаю, штаб без связи останется! Вы понимаете, товарищ капитан?!

– По-хорошему прошу, капитан, подбрось, – вроде бы ласково просил особист.

– А хоть по-хорошему, хоть по-плохому, но у меня приказ.

Капитан Сонин побледнел лицом, вытащил пистолет и начал водить стволом перед носом связиста.

– А вот этот приказ ты видал? Пристрелю тебя, как дезертира, и вся недолга. Понял?

Что ни говори, а это был убийственный аргумент в споре двух капитанов. Штабной сдался и спросил у шофёра:

– Гущин, Заскочино это далеко?

– Я не местный, товарищ капитан, не знаю.

– Это небольшой крюк, километров семь-восемь, – подсказал Сонин.

– Ну, если семь-восемь… – стал тянуть штабной капитан.

– Так это же в одну сторону минут двадцать, а то и все полчаса выйдут! – изумился Гущин. – Глядишь, туда-сюда – час и вылезет.

– Да ладно тебе час, минут сорок, – весело убеждал Семёна Сонин.

– Дорогу знаете? – спросил штабной капитан.

– А то! – озорно ответил Сонин. – Мы мигом. На развилке направо и потом, как петляет дорога, прямо в деревню и упрёмся. Не переживай, капитан, это быстро.

– Ладно, но в кабину пассажиров, – особо выделив это слово интонацией, отомстил Сонину связист, – не положено, садитесь в кузов.

– Вот это другой коленкор. Благодарю за службу!

Убедившись, что Сонин залез в кузов, капитан приказал Гущину:

– Поехали, на развилке повернёшь направо.

– Есть, – безрадостно подчинился шофёр.

Ввалившись в кузов, Сонин оглядел девушек.

– Теперь понятно, почему меня брать не хотели. Здравствуйте, девушки!

Связистки ответили вразнобой не по уставу, но Сонин не заострил на этом внимания. Капитан подсел к Катюше, которая сидела ближе к кабине.

– Вот так встреча, красавица! Нравится тебе, не нравится, а будем некоторое время попутчиками.

– А мне-то что, машина не моя, казённая.

Машина рывком тронулась, и капитан полетел к кабине. Катюша инстинктивно схватила его за гимнастёрку, а тот с удовольствием прижался к ней.

– Спасибо, Катя-Катерина. Без тебя убился бы.

– Вы, товарищ капитан, садитесь лучше на лавочку, а то зашибётесь ненароком. А с повреждённой головой вы ни армии, ни органам, ни будущей жене не нужны будете.

Кто-то из девушек прыснул, но тут же осёкся под взглядом Сонина. Такой взгляд ничего хорошего не сулил.

– Не переживай, Катюша, я своё место в строю всегда найду.

– Тогда я пойду ближе к краю сяду, а то меня укачивает. Не дай бог, вас испачкаю.

И, несмотря на тряску, Катя ловко перебралась к краю кузова. Сонин кинул на неё злобный взгляд, но выяснять отношения не стал.

Полуторку качало и кидало, как будто она ехала не по дороге, а угодила посреди степей и суши в жесточайший девятибалльный шторм. Мотор то надсадно выл, то жалобно скулил, но с горем пополам тянул. Иногда машина застывала на вершине дороги, мотор замолкал, и казалось, что он вот-вот умрёт, а они встанут или ухнут вниз. Но проходили одна-две секунды, и сухопутное плавание продолжалось.

После очередного подъёма полуторка повернула почти под прямым углом. Капитан и шофёр одновременно увидели, как на них движется колонна, которую возглавлял немецкий танк. За ним, из клубов дыма и дорожной пыли, выруливали бронемашина «Ханомаг», мотоцикл с коляской и крупнокалиберным пулемётом на ней, и в самом конце величаво катил легковой автомобиль.

– Поворачивай! – крикнул капитан.

– Какой поворачивай?! Задний ход!!! – опомнился шофёр.

Полуторка застыла. В этот момент капитан Сонин решил, что настало время показать дорогу водителю. Он снял фуражку и высунул голову из-под тента прямо над водительской дверцей. Слова указаний застряли у него в горле, когда он заметил немецкую технику. Он мгновенно юркнул в кузов и побежал, насколько это было возможно, к заднему борту. Ему очень мешала фуражка, и он, вечный блюститель устава, выбросил её из кузова в малюсенькую щель, появившуюся на мгновение между пологом и кузовом.

– Вы что, уже приехали, товарищ капитан? – наивно спросила одна из девушек.

– Да, забыл кое-что важное, придётся возвращаться, – пролепетал он.

В это время водитель изо всех сил дёрнул рычаг переключения скоростей и положил педаль газа на пол кабины. Машина, бешено вращая задними колёсами, понеслась назад, пытаясь скрыться за поворотом. Сонин чудом не вывалился под колеса грузовика.

Немцы отреагировали быстрее, колонна остановилась, а танк, опустив ствол оружия, выстрелил.

Снаряд разорвался прямо в кабине полуторки. От взрыва машину подкинуло, и она встала на дыбы. Несколько метров автомобиль пролетел на задних колёсах, а потом рухнул на бок. Сонина выбросило из кузова в кювет, в нескольких метрах от горящей машины.

От колонны к грузовику побежал автоматчик. Из развороченной кабины вырывался огонь. Вряд ли там был кто живой. Немец пошёл к заднему борту грузовика и наткнулся на лежащего капитана. Он или сломал, или вывихнул ногу, встать у него не получалось, а телом он придавил свою кобуру.

– Я готов сотрудничать, – заблеял капитан и попытался достать пистолет.

Автоматчик от страха выпустил в капитана длинную очередь. Капитан выгнулся дугой и разом осел, как будто кто-то выпустил из воздушного шарика воздух.

Потеряв всякий интерес к убитому, автоматчик стволом автомата осторожно отодвинул сбитый клапан тента. Весь кузов изнутри был забрызган кровью, тела связисток лежали в самых причудливых позах. Могло показаться, что это старые детские куклы, как попало разбросанные злым капризным ребёнком. Дальше всех от входа лежала Катюша. Во время взрыва её откинуло в глубь машины.

Когда немец просунул голову в кузов, Катюша пришла в себя и посмотрела на фашиста. Пока он пялился на девушек, на их молодые красивые тела и задранные юбки, Катя попыталась потихоньку вытащить свой автомат.

Немец высунулся из-за машины и крикнул людям, сидящим на «Ханомаге»:

– Тут есть полуживая девка. Что делать?

– Так тащи сюда, рядовой, разберёмся! Тут настоящих мужчин много! – заржал офицер.

Автоматчик снова заглянул в кузов. И обнаружил направленный на него ствол автомата. Правда, он не обратил внимания, что ППШ был без магазина.

– Сдавайся! – заорал он.

Катя с трудом различала мутный и пляшущий силуэт на светлом фоне, но попыталась прицелиться. Автомат заходил ходуном, связистка хотела второй рукой остановить пляску, но не смогла. Фашист следил за движениями автоматного дула. Но тут Катя потеряла сознание. Немец снова дал длинную очередь. Пули входили в девичью грудь, но на залитой кровью гимнастёрке этого уже не было видно. Катя расширенными глазами смотрела на этого рыжего парня, а он всё стрелял и стрелял. Наконец, последний раз дёрнувшись, Катюша сползла на обнажённые ноги одной из своих подруг.

– Чуть не убила, дура! – Немец от испуга сплюнул себе под ноги.

Переведя дух, он затрусил к своим. Его встретил хохот солдат на броневике.

– Клянусь! Это была ведьма! Глаза огромные, черные! – продолжал оправдываться солдат.

«Ханомаг» опять завыл и захрюкал от хохота.

– Да, рядовой, при таком подходе к женщинам ты детишек для великой Германии не настругаешь! – сквозь смех подытожил шутник.

Новый взрыв хохота. Автоматчик плюнул на насмешников и пошёл к легковушке. Рядовой успел заскочить в машину сопровождения, и колонна продолжила свой путь.

А грузовик с мёртвыми связистками так и остался на дороге. Капитан Сонин стал непреодолимой преградой на пути к счастью этих девушек. Если бы не он, неизвестно, как сложилась бы их судьба. Может быть, бог войны Марс сжалился бы над ними и они смогли бы увидеть салют Победы.

* * *

Выстрелы гулко отдавались в пещере и били по ушам. Отряд четников зажал небольшую группу подчинённых Крижича и не давал им вырваться наружу. Они накатывали яростными волнами, стремясь уничтожить разведывательный дозор партизан. Наткнувшись на жестокий отпор, бойцы Дражи Михайловича перегруппировались и продолжали наседать. Когда двое партизан, прикрывавшие вход в пещеру, погибли, внутрь ринулась обезумевшая от ненависти толпа, жаждавшая крови.

Пробежав несколько метров, четники неожиданно поняли, что двигаются под звук собственных шагов и своего дыхания. Из тёмного чрева пещеры тянуло холодом и смертельной опасностью.

Враги метались тёмными тенями на фоне светлого входа в пещеру. И дед Вук находил их своим оптическим прицелом и укладывал одного за другим. Вот один из них попытался встать на ноги. Плавно двинулся курок, сухо щёлкнул боек. Выстрел. И тень навсегда слилась с полом.

Оскорблённые четники с новой силой начали атаку. Но и ответный огонь тоже не утихал. Особо тщательно работал у партизан Тито трофейный немецкий пулемёт, на мгновения освещая поле боя короткими вспышками. Вскоре то ли патроны кончились, то ли сила духа у четников исчезла, но они отошли из пещеры.

В звенящей после боя тишине робко прозвучал вопрос самого молодого партизана в группе, недавно появившегося в отряде Пейвела:

– Крижич подкрепление обещал! Где оно? Что делать будем?

– Делать одно – заряжай, стреляй! – проскрипел Вук. – Продержаться надо. Только вот патронов надолго ли хватит?

– Дед Вук, мы что, погибнем? – со страхом поинтересовался парень.

– Хоть я и самый старый, но помирать мне рановато! Эх! Узнать бы, как там снаружи? И как улизнуть из этого чёртова мешка? Но кто прикроет, если что…

Откуда-то из темноты ответил Подкопин:

– Я прикрою.

– Это хорошо, но только я этих мест не знаю, – расстроился старик.

– Моя деревня в пяти километрах отсюда, – обрадовался и затараторил Пейвел. – Славонский Брод, может, слыхали? Я могу посмотреть. – Парень горел желанием доказать, что он совсем даже не струсил.

– Давай, сынок, а я тебя у входа покараулю, – приободрил парня старик.

Оба, не рискуя подняться в полный рост, стали пробираться к выходу. Их негромкое движение по пещере сопровождало натужное дыхание что-то ворочавшего и поднимавшего Подкопина.

Пейвел, убедившись, что в округе никого нет, скрываясь за выступами скалы, побежал прочь. Прижимаясь к каменной плите, он ужом заскользил вдоль скального карниза. Через минуту его спина исчезла из виду. Дед довольно хмыкнул и скрылся, заняв позицию у входа в пещеру.

За уходом молодого партизана внимательно наблюдал командир четников. Опустив бинокль, он дёрнул подбородком, и двое партизан сползли вниз по склону.

* * *

Лопата тяжело входила в землю, из которой торчали остатки прошлогодних табачных кустов и какой-то мусор. Вук отбросил последний ком земли, оперся на лопату и оглядел свой участок на южном склоне холма. Теперь всё было готово к посадке табака. Он чувствовал лёгкий ветерок, скользивший по коже. Хорошо. Вдруг кто-то свистнул.

Старик открыл глаза. Солнце, пройдя часть своей дуги по небосклону, играло лучами у него на лице. Свист повторился. Вук вскинул винтовку и приник к окуляру.

Неподалёку от входа Пейвел махал рукой. Старик обрадовался возвращению парня и не обратил внимания на скованность его движений.

– Пейвел вернулся! Все нормально, можно идти! – крикнул Вук и отправился забирать оставшиеся на позиции вещи.

Бойцы потянулись к выходу, Подкопин что-то завозился возле своего трофейного пулемёта.

– Дед Вук, иди, я следом.

– Я подожду, вдвоём веселей, хуже ожидания только одиночество.

Партизаны осторожно, ещё не веря в такую удачу, стали выходить из пещеры. Увидев своего разведчика, кто-то даже вскинул приветственно руку. Одновременно с этим раздался выстрел. Пуля прошила парню висок и кровавым облаком вылетела над ухом. Пейвел осел на землю. Из засады по людям у входа открыли ураганный огонь. За считанные секунды в живых не осталось никого. Четники, как гиены, почуяв запах мертвечины, с жутким хихиканьем кинулись на свою добычу, так же воя кинулись в чёрный зев пещеры.

Внутри нападающих встретила тишина. От испуга кто-то дал автоматную очередь, подхваченную раскатистым эхом. Уверенности выстрелы не прибавили, страх разъедал нападающих изнутри, и они двумя ручейками стали расходиться в стороны, прижимаясь к влажному камню и хоронясь за натёками на стенах пещеры. Кто-то зажёг ещё одну трофейную шашку и осветил карстовый зал. В неестественном химическом свете антрацитово сверкали лужи крови, но людей не было видно. Командир четы удивлённо спросил у своих товарищей:

– Где трупы? Крови много, а тел нет. Они что, воспарили?

Шашку подняли выше. И перед изумлённым взором возникла адская картина. Продолжением каменного вала на полу стала стена баррикады, аккуратно сложенная из тел убитых людей. Их руки безвольно свисали к полу, а чьи-то лица пятнами белели во тьме.

– Матерь Божья! – выдохнул командир. – Ничего святого! Смотри! Даже нашего Среко использовали. Скоты! Пойди, забери парня, надо же похоронить по-людски, – приказал он стоявшему рядом.

Первый шаг совпал с пулемётной очередью. Пулемёт, озорно и весело грохоча на всю округу, поливал свинцовым дождём врагов. Алексей просунул ствол своего оружия сквозь просветы между тел и теперь не жалел патронов. Он тут же положил несколько человек. Часть оставшихся залегла, часть бросилась к выходу из пещеры. Последнего бегущего назад настигла винтовочная пуля. Стрельба затихла. Кто-то попытался этим воспользоваться, но винтовочный выстрел успокоил торопыгу навеки. Никто даже не помышлял двинуться в тусклом свете догорающей шашки.

Дед Вук высунул голову из-за валуна и осмотрелся. Вроде бы никого не видно, но тут из-под свода его накрыл многократно повторенный эхом голос Алексея:

– Дед, ты жив?

– У смерти моей одышка, не подняться ей в го…

Дедову речь оборвал выстрел с другой стороны, и Вук исчез за камнем. Оживший пулемёт, уничтоживший противника, через мгновение слишком резко затих. Раздался возглас Подкопина:

– Твою-то дивизию!

Старший сержант яростно дёрнул затвор. Он двигал его к себе и от себя, но патроны не поступали. Алексей обречённо осел рядом с уже ненужным оружием, прикрыл глаза.

* * *

Волчица, лёжа на боку, лениво грелась на солнце. В невысокой траве рядом с ней, под её расслабленным взглядом, резвился её выводок. Неожиданно на поляне появился матёрый. Уже наученные щенки лохматыми шариками закатились под ветви кустарника, но любопытство было пока ещё сильнее страха. И они, нарушив всякую маскировку, бусинками глаз внимательно следили из-под куста за каждым движением взрослых. Мать подбежала к главе семейства, припала к земле и закрыла морду лапами. Через секунду подскочила, играючи куснула самца за плечо и, как кошка, изогнувшись подковой, отпрыгнула в сторону. Самец остался неподвижен и невозмутим, как скала. Тогда самка резко его толкнула и обнажила клыки. Волк принял приглашение, и некоторое время парочка носилась по поляне, пытаясь беззлобно цапнуть друг друга. За родителями пристально наблюдали малыши. В другое время они бы не посмели, но азарт игры захватил их, и они оголтело кинулись друг на друга. Образовав пушистую кучу малу, они, как и родители, пытались ухватить соседа – кто за плечо, кто за лапу, кто за холку.

* * *

Подкопин огляделся вокруг. На глаза ему попалась поясная кобура с пистолетом одного из мёртвых четников. Ещё не веря в удачу, он достал вальтер и проверил его. Оружие исправно и готово к бою. Глаза Алексея в надежде скользили по трупам, из которых он сложил баррикаду. У одного из мёртвых он отстегнул с пояса нож.

– Прости, Милун, так надо, – извинился он перед партизаном, которого убили в самом начале боя.

Нож исчез в рукаве. Подкопин, нелепо изогнувшись, лёг у пулемёта и двумя трупами накрыл себя. Стало тяжело и противно. Запах крови разъедал ноздри. Полковой разведчик подавил рвотный спазм и закрыл глаза…

Двое полицаев, упираясь ногами в землю, придерживали дощатые двери, двое других крест-накрест приколачивали длинный брус. Кто-то из немцев поднёс зажигалку к факелу, он с готовностью вспыхнул коптящим пламенем. Мотоциклист развернул оружие в сторону сарая. И в тот же момент немец выгнулся дугой, дёрнулся, из его груди вырвалось несколько фонтанчиков крови…

Четники посчитали, что пауза слишком затянулась, и снова вошли в пещеру. Кто-то наступил на мелкий камешек, и мерзкий скрип на высоких частотах резанул по сердцу каждого. Старший сержант напрягся. Нападающие застыли. Кто-то из них от страха дал в сумрак пещеры длинную автоматную очередь. Ответа не последовало. Другой бросил в баррикаду гранату. Взрывом у одного из трупов оторвало руку. Звук затих, дым рассеялся – и тишина. Безответной была и следующая автоматная очередь.

Командир нападающих кивком отправил вперёд своего разведчика. Тот, где ползком, где скрываясь за складками пола пещеры, добрался до груды тел. Он дышал, как агонизирующий бульдозер, и его слышно повсюду. Четник полез через тела, образовавшие верхнюю кромку баррикады.

Хриплое дыхание подсказало Алексею, что враг рядом. Подкопин, открыв один глаз – второй закрывал чей-то локоть, – едва различил ползущего. Как в замедленном кино, он увидел сначала горло ползущего, грудь, а затем и живот.

Обнаружив несколько бездыханных тел возле пулемёта, разведчик с радостной улыбкой обернулся к своим, торопясь обрадовать этим открытием. Но буквы застряли в горле, потому что живот ему вспорола финка Алексея. Разведчик выпучил глаза, пытаясь что-то сказать, но кровь хлынула горлом. Он повис и возмущённо забулькал. Его клёкот оборвал пистолетный выстрел.

После секундного ступора четники открыли беспорядочный огонь из всех стволов. Пока они обстреливали баррикаду, у входа в пещеру появилась обещанная ранее партизанская подмога во главе с Крижичем и с ходу атаковала врага.

Численное превосходство на этот раз было на стороне партизан. Вдобавок испуг парализовал и без того не очень уверенных в себе четников. Их судьба решилась в считаные секунды и не в их пользу.

Сломив сопротивление, партизаны подожгли факелы. За валуном обнаружили лежащего без сознания деда Вука. Кто-то припал ухом к его груди.

– Дедуля-то наш – бронебойный! Дышит!

– Несите его к выходу, – приказал Крижич. – Ищите других.

– Командир, подойди, – подозвал Радован Митрич.

Крижич в два шага оказался у баррикады, но среди клубка тел и крови было ничего не разобрать.

– Дайте ещё факелов! – требует Драган.

Принесли огонь. Из-под убитых торчала рука Алексея, сжимавшая окровавленный нож. Убрали одно тело, второе, под ними лежал вымазанный кровью бывший полковой разведчик. Крижич с протяжным вздохом стянул свою пилотку.

– Товарищ Алёша! Мы… – он обвёл взглядом угрюмые лица своих соратников, – мы отомстим за тебя.

Радован и кто-то из партизан потянулись к старшему сержанту. Герой погиб, и тело должно быть придано земле со всеми подобающими воинскими почестями! В этот момент Алексей открыл глаза.

– Кто-нибудь даст закурить? – с некоторой ленцой спросил русский.

Люди синхронно вздрогнули от неожиданности и отдёрнули руки.

– Чтоб тебя разорвало, Алёша! Когда же ты свои закуришь? – разозлился Радован.

– У меня чуть сердце не лопнуло, – признался второй.

– Мои в крови, но моей, – невозмутимо сказал «погибший герой».

– Ты вечно залезешь в самую… – распалялся Радован. – Когда же ты накуришься?

– Кури, Алёша, сколько влезет, лишь бы жив был. И не пугай нас так больше.

Радован достал сигарету, прикурил и протянул её Подкопину. Алексей с наслаждением затянулся. Ожил командир отряда, стоявший рядом.

– Кто-нибудь скажет мне, почему этот русский всё время сухим из воды выходит? Заговорённый он, что ли?

– Нет, из стали отлит! – пошутил кто-то.

– Понятно, что не из деревяшки выточен. Но устроить такое… – и Драган изумлённо обвёл рукой тела.

– С детства любил молоко нашей коровы Милки. Всю семью кормила, а фрицы её прирезали.

– Так ты их всех под нож из-за молочка? – удивлённо спросил Митрич.

– Это же четники! – недоумевал второй.

– Друзья моих врагов – мои враги.

– Теперь я буду с тобой аккуратнее, – выдавил Радован.

– Я не мстительный, мне животных жалко.

Через секунду вся пещера смеялась во весь голос.

– Я обязательно доложу о твоих подвигах в штаб и лично маршалу Тито! – заверил всех смеющийся Крижич.

* * *

Холмы и горы образовывали чашу, где и прятался от непогоды и врагов малюсенький городок Дрвар. Для югославского лидера неподалёку от горы Градинана построили небольшой скромный дощатый домик. Его спрятали в расщелине отвесной скалы высотой около ста пятидесяти метров. Камни нависали над ним, практически обнимая его, так что он стоял в глубокой нише. Перед домом оставался небольшой проход, по которому можно было укрыться в глубине огромной пещеры. Чуть ниже было небольшое расширение тропинки перед поворотом, откуда открывался вид на долину.

Тито задержался на небольшой площадке, созерцая пейзаж, который был преисполнен ожиданием весны. Прозрачное небо, перестав давить на землю, воспарило над холмами. Деревья потеряли зимнюю жёсткую графичность, в кронах появилось еле уловимое зеленоватое марево. Несколько дней – и вспыхнут цветом плодовые деревья. Ветви станет лизать белое, нежно-розовое и ярко-розовое пламя цветов. Потом появится молоденькая влажная листва, которая с каждым днём все сильней будет перешёптываться с многочисленными ветрами. Как огромное дерево во дворе родительского дома.

Маршал вдохнул воздух полной грудью. «Прячемся в темноте, как клопы… Но и, как клопы, больно кусаем. В борьбе с врагом можно побыть и клопом. Свобода и власть этого стоят», – размышлял Тито. Прикрыв глаза, он подставил лицо начинавшему слегка пригревать февральскому солнцу. Это не тепло марта, но тоже приятно. Уже понятно, что весна рядом. Еще немного – и она появится из-за дальнего косогора.

На губах Тито цвела довольная улыбка. Со стороны штаба подошли Глигорич и Крижич и, не шелохнувшись, застыли за его спиной. Они искренне боялись вспугнуть великие мысли своего соратника и руководителя. Прошло минут пять, прежде чем маршал открыл глаза. При виде личного телохранителя зажглись весёлые огоньки. Была, пусть представленная всего одним человеком, но публика, которую маршал очень любил.

– О! Салют, Душан! Надеюсь, опасности нет? И я могу вдоволь налюбоваться родными просторами? Или мне опять кто-то угрожает?

– Сегодня угроза минимальна, а вот завтра… Это счастье надо пестовать, а беда приходит сама. Безопасность – моя служба.

– Как бы я хотел, чтобы ты, Душан, забыл об этой службе и не охранял день и ночь старого солдата. Чтобы мы сеяли и строили, как до войны, а не взрывали и разрушали.

– Этот «старый солдат» даст сто очков форы многим молодым из вашей «личной гвардии»!

– А не льстишь ли ты мне?

– Зачем? Лесть нужна слабому, а вам…

– Раньше мне не довелось у тебя спросить, мы всё дрались и стреляли… Кем ты работал до войны, Душан?

– Плотником. Строил дома, делал мебель, ходил по деревням и кричал: «Пилить, строгать, ремонтировать! Крыши крыть, латать заборы!»

И Душан так точно повторил знакомый, и не только в югославских деревнях, крик странствующих работников, что мужчины невольно заулыбались. Даже у Крижича на лице против воли появилась улыбка.

– Да… Голос у тебя сильный… Тебе бы в церковный хор… Прославился бы… – уверенно сказал Тито.

– К старости поздно меняться. Я не пел, я стружку снимал.

– Неужели тебе не нравилось то, чем ты занимался? Это же прекрасно – создавать людям новое! Новый дом, новая семья, детишки, счастье! – спросил руководитель Верховного штаба.

– Любил. Всю округу исходишь, в пятницу домой, к своим детям. Я до сих пор люблю запах свежеструганного дерева. Бывало, идёшь вдоль дороги, смотришь на ветки деревьев, а там олень или лесовик притаился.