Текст книги "Ночь на хуторе близ Диканьки"

– Ох и знатная пропорция была! – Нимало не заплетаясь языком, но слегка осоловело поблёскивая глазками, Вакула задумчиво налил себе третью, вежливо привстал, произнёс короткий тост «за соучастие!» и уточнил: – Так же ж та ярмарка у Сорочинцах каждый год по осени шумит, добрые люди что могут продают да покупают, отчего ж нам о ней не знать?

– Да от того, что всё знать невозможно, – поправил друга догадливый Николя. – Так вы, Байстрюк, не знаю, как вас по батюшке, похоже, хотите поведать нам занятную историю. А не будет ли в том греха?

– За то рог даю! – громко поклялся чёрт, крутя длинный ус. – Нет и не будет вам греха, коли историю мою выслушаете, а там уж и поступайте, як вам честь козацкая подскажет!

– Ещё по одной? – предложил Вакула, но гость уже начал своё повествование…

– А ведомо ли вам, паны-браты, что село то, Сорочинцы, не на простом месте стоит? Да и то сказать, разве ж кто хозяйство огромное наугад ставит? На перекрёстке семи дорог, на семи ветрах, во чистом поле, так, чтоб откуль ты ни шёл, а ярмарку миновать никак не можно было. Известно ведь, что нет того товару, чтоб на Сорочинской ярмарке сыскать нельзя! Чего там только нет: и пшеница, и соль, и мука, и горшки, и ложки, и кони татарские, и нижегородские волы, и голландские куры, и фрукты всякие турецкие, сыры кругами, величиной с колесо от комиссаровой брички, и варенуха французская янтарного цвету, клопами пахнущая, а уж скока всего распрекрасного бабы да девки покупают, про то и представить трудно! Бусы да мониста, серьги да кольца, ленты да ткани, кружева да черевички, чего только не сыщешь на ярмарке. И всё бы то было добре, да вот в позапрошлом годе появился там один важный польский шляхтич…

– И шо вин? Задумав всих нас поворотить в католики?!

Чёрт вздохнул, наполнил стопку вспыхнувшего кузнеца и успокоил:

– Та не! Шо вин, совсем дурной? С глузду спрыгнув?! Не, поставил он себе лавку, пошлину заплатил пану голове, всё честь по чести, да и торговлю завёл. А сказать чем… тьфу, срамота, честному козаку и выговорить-то такое неудобно! Рубахи женские нижние с кружавчиками по подолу на всё людское обозрение выставил, а?!

– Срамота-а… – серьёзно признал Вакула, оборачиваясь за поддержкой к другу.

– Нижнее бельё, – пожав плечами, кивнул Николя. – Ну и что? В Польше, Венгрии да землях немецких все такое носят. В чём же беда?

– Дак вот на первый взгляд и ни в чём. – Чёрт скептически хмыкнул и вновь смачно захрустел капустой. – А только бабы да девки красные шибко за товар ухватилися, бо брал за то красавец-шляхтич всего один поцелуйчик! У губки!

– Недорого.

– Так-то оно так, да только… Наутро исчез тот шляхтич, а с ним и полсотни девок без следа пропали!

– Та то, поди, сказки…

– Да разве я когда не в свой черед, в обход товарищей, лишнюю рюмку водки выпил, шо мне за то и веры нету?! – всерьёз обиделся чёрт в красной свитке. – А коли вам, панове, оно и всё равно, так мне христианские души терять не с руки! Бо энтот паскудник, считай, всё моё хозяйство увёл! Шо ж, я рукава засучил – и в погоню, а догнав, то дело в полной печали нашёл…

Вакула и Николя заинтересованно вытянули шею.

– Так вот шоб вы знали, то был известный польский чёрт Смолюх, мне извечный соперник и конкурент! И за таковую обиду послал я ему вызов – один на один на шаблюках биться!

– Дуэль?

– Она ж, зараза иноземная! Да тока, по всем законам, коли я его вызвал, то и ему от вызова того уклониться нельзя, мелкие бесы засмеют. Он же поляк, а у них гонор выше собственного носу! Ответил честь по чести, что подуэлиться на шаблюках не прочь, однако ж будут с его стороны два секунданта. И…

– И вы надеетесь, что мы…

– А як же ж! Выручайте, хлопцы, – едва ли не на коленях взмолился запорожский чёрт. – Не дайте ж попустить рогатому прощелыге з Варшавской крайны. Там и робить-то ничого не треба, стойте себе, любуйтесь, як мы друг дружку за чубы дерём!

Николя посмотрел на друга и пожал плечами. Действительно, на первый взгляд ничего такого уж страшного или даже неприличного в предложении нечистого не было. Да и ежели подумать хорошенько, так разве есть кому какая беда от того секундантства? Как происходят дуэли, Николя в книжках читал, а возможность стравить двух нечистых, нашего и ихнего, вообще, поди, богоугодное дело, с какой стороны ни посмотри. К тому же украденных безвинных украинских девушек тоже было жалко…

– В принципе, я не против. Но какие гарантии?

– И шо там вы гуторили про сто рублёв? – вовремя вспомнил кузнец, изогнув бровь. Четыре (или уже пять?) стопок горилки нипочём бы не отвлекли его от вышеозвученной громкой суммы.

Байстрюк попытался было выкрутиться, что то-де было фигуральное выражение, но слово не воробей, вылетит – не прихлопнешь. Посему он честно поднял руки вверх и огласил все условия.

Сама дуэль проводится на нейтральной территории, там, где нет ни католичества, ни православия, ни, прости господи, какого ни на есть буддизма, на польских саблях, но по русским правилам – от первого удара до первой крови!

Каждая сторона имеет право привести двух секундантов, обязанных обеспечить порядок и благородное соблюдение правил. Вне зависимости от исхода дуэли личность секунданта завсегда остаётся неприкосновенной. За одно участие в данном мероприятии обоим друзьям предлагается по пятьдесят рублей золотыми червонцами. То есть сто рублей на двоих, сумма немалая. Если вспомнить стоимость целого вола на той же Сорочинской ярмарке, то и вообще….

Хозяйственный Вакула быстро прикинул, что сможет легко отстроить себе новую хату, посвататься богачом к неприступной красавице Оксане, и даже, бог даст, ещё и на свинарник трохи останется. Ну, в случае чего всегда ведь можно занять у друга, ибо ему-то куда девать такую чертову прорву деньжищ?

Николя, как натура более утончённая и даже в чём-то романтическая (хотя чего ж греха таить, романтическая во всём!), на финансовую часть соглашения смотрел сквозь пальцы. Его манили иные горизонты. Такие, как возможность увидеть настоящего чёрта Смолюха.

Ох, да кто его не знает?!

В определённых кругах просвещенных европейских читателей это была личность не менее легендарная, чем сам Борут! Это тот тощий чёрт в панском кожухе и шапке с пером, чей профиль порою виден в безоблачную ночь на самой луне! Да что там на луне, пройдите старой Варшавой мимо памятника королю Сигизмунду, и там, на перекрёстке, за улицей Козла, увидите вы с левой руки корчму, где на скатерти и полотенцах изображён тот же самый польский чёрт!

Варшавские поляки к тому же искренне верят, что тот, кому взбрело в полночь выпить доброго польского пива, хоть той же «Варки» или чёрного «Окочима», непременно получит заветную кружку из рук самого Борута. А уж если кто сумеет выпить подряд десять кружек да ещё потом и сплясать под диавольскую скрипку, так тот точно уйдёт из кабака с карманами, набитыми золотом!

Смолюх, конечно, рангом пониже, помоложе, но зато выше гонором и ещё не скатился до того, чтоб ловить христианские души по кабакам да чешским госпо́дам! Выходит, что не боится он появляться среди крещёного люда, хотя каждому честному человеку ясно, как запорожцы относятся к шибко добрым панам-католикам. При первой же встрече бьют промеж глаз нещадно!

Как же после всего этого не воспользоваться редчайшим шансом увидеть польского чёрта и не поглазеть на его дуэль с чёртом русским?!

– Шо скажете, паныч Николя?

– Что ж я скажу, друг Вакула…

– Лишних грошей немае!

– Верно. И учиться никогда не поздно.

– Тока чую, от я б молот потяжелее взял. Та так, мало ли шо…

– Лучше два. Один для меня, и не такой тяжёлый.

– В полпуда?

– Вполне.

– Та я до себе двухпудовый возьму. И цепоньку потолще. И ще до того, може, одну икону…

– Стало быть, по рукам? – Чёрт в красной свитке мгновенно разлил на троих и поднял свою стопку в знак полного подтверждения договора.

– Договорились, – церемонно чокнулся Николя.

– От тока сбреши там, нечиста сила, – подтвердил кузнец. – Убью же ж!

Один миг прошёл, все и вздохнуть не успели, как втроём оказались в чистом поле, в незнакомом им месте.

– Мы хучь выпить-то выпили? – жалобно пискнул Вакула, озираясь вокруг.

Николя помнил, что стопки они подняли, вроде даже как чокнулись, но пригубили ли… Кто ж теперь знает?

Странный пейзаж окружал обоих друзей. Под ногами распростёрлась голая, чёрная, обугленная земля, чудом удерживающаяся, чтобы не провалиться в тартарары! Сквозь крупные и мелкие трещины на поверхности её вспыхивали зелёные и оранжевые огни. Небес никак не было видно, всё над головой затянуто плотными грозовыми тучами. То тут, то там сверкают молнии, однако ж ожидаемый спасительный ливень никогда не прольётся на адские пажити.

Справа и слева высились грозные вершины вулканов, выбрасывающие вверх жёлтую раскалённую лаву, брызги коей едва не долетали до сапог наших героев. Горячий ветер доносил издалека стоны и вопли страждущих.

– Га! Здравствуй пекло, дом родной! – в полный голос захохотал коварный Байстрюк, обнимая за плечи товарищей. – Здесь мы Смолюха приветим! А як же? Другого такого миста нема. Бо у пекле ни христианина, ни буддиста, ни иудея, ни католика, ни православного козака – нет. Уси едины! Так як вы, хлопцы, про всё мыслите?

Насмешливый тон Байстрюка быстро вернул нашим героям трезвость ума и жажду жизни. Вакула широко перекрестился, отчего вся природа местная явственно вздрогнула. Земля под ногами испуганно замерла, прекратив вращение и качание, небушко прояснилось, тучки разбежались, а с притихших вулканов ощутимо потянуло свежим ветерком.

– Эй, та вы шо? Вы бы это, не шутковали так, – перепуганно обернулся нахальный Байстрюк. – Мы ж не где-нибудь, а в самом пекле, тут вам не там, здесь оно…

Договорить чёрту не удалось, поскольку Николя твёрдой рукой поймал его за чуб, как опытный учитель в бурсе ловит за ухо нерадивого школяра.

– А почто ж ты, сукино вымя, чтоб тебе, заразе, не довелось поутру рюмку водки выпить, опохмелиться, не сказал, что мы идём в пекло?!

– Я шо… Я ж… хлопцы, так вы… и сами…

– Николя, давай мы ще з тобою и помолимся тут Христу Богу Милосердному, – мстительно предложил кузнец, ловя обеими руками чёрта за усы. – Шоб ты, сукин кот, поганая твоя морда, и куда те надо без нашего согласия хвост поганый не волочил! Га? Га! Шо ты там себе под нос бурболишь, вражий сын?

Байстрюк хоть и был в силе на своей же территории, выражаясь фигурально, у себя дома, где и стены помогают, но тем не менее особо так рыпаться не рискнул. Уж больно решительно выглядели эти два приятеля, гимназист и кузнец, связываться с ними всерьёз выходило себе дороже…

– Дзень добрий, шановне паньство, – мягким баритоном раздалось за их спинами.

Все трое (ну, насколько позволяли возможности) резко обернулись. Позади них, буквально в десяти шагах, стоял стройный красавец-шляхтич, затянутый в чёрный кафтан с пышными рукавами, из которых выглядывала белая свитка такого дорогого сукна, что и сорочинский заседатель не мог бы себе позволить на нижнее белье купить даже в самом стольном Санкт-Петербурге.

Плечи широкие, ровно у того же Вакулы, лик красоты неописуемой, один тонкий нос чего стоит, глаза чёрные, с поволокой, в обрамлении таких дивных ресниц, что хоть десять спичек на них уложи – всё одно выдержат! Сам гладко выбрит, усы устроены на польский манер, длинные и закрученные кверху, на роскошном поясе богатая польская сабля с золоченой гардой и ножнами, усыпанными всяческими драгоценностями.

Да если к тому добавить ещё бархатные штаны с люрексом, а ноги обуть в высокие, до колен, сафьяновые сапоги на каблуке и с загнутым носком… Так, в общем, мимо такого богатого шляхтича пройти да не заметить просто невозможно! Наш местный запорожец Байстрюк в сравнении с ним выглядел буквально голодранцем…

– Пше прошу, если вмешиваюсь не в своё дело. Но у меня тоже есть рахунек[3]3
  счёт, чек к оплате за что-либо (польск.).


[Закрыть] к этому украинскому прощелыге! Быть может, пан и его холоп позволят мне избавить их от проблем?

– Шо-то я ни зрозумив, кого вин холопом назвал? – тихо спросил Вакула.

Николя пожал плечами и покрутил пальцем у виска.

– Агась, то е вин глупак?

Николя неуверенно кивнул и, отпустив Байстрюка, обратился к новоявленному дуэлянту:

– Дзенькуе бардзо за комплимент. – Молодой гимназист показал, что при желании легко может говорить и по-польски. – Но раз вы столь прекрасно владеете русским, так охотно представлю вам моего доброго друга, кузнеца Вакулу. Отнюдь не холопа, как это, может быть, у вас принято, а свободного козака, честно зарабатывающего на хлеб насущный молотом и наковальней. Желательно ли пану проверить его рукопожатие?

Обдрившийся от недавней обиды Вакула счастливо шагнул вперёд, обращая под аристократический нос шляхтича пудовый кулак размером с добрую дыню.

Видимо, в тот момент и до поляка дошёл общий смысл сего простонародного аргумента. По ходу дела понял это и Байстрюк…

– Так шо, пан Смолюх, вот он я! А то мои добрые товарищи, сиречь секунданты. А ты шо ж, вражья харя, один пришёл? Или за твою светлость никто не подписался, а?!

Элегантный польский чёрт не стал даже отвечать на столь низкие инсинуации. Он лишь слегка покачал головой и с демонстративным равнодушием щёлкнул пальцами у самого уха. В тот же миг за его спиной выросла странная пара фигур. Судя по доспеху, леопардовым шкурам да имитации крыльев – два польских гусара. Вот только под шлемами их поблёскивали голые черепа, а из пустых глазниц светилось синее пламя. Что уж были за твари сии, из какого ада выпущены, ради чего сюда призваны – оставалось только гадать.

– А вот то и мои добрые приятели, – презрительно скривил губки красавчик Смолюх. – Ещё лет пятьдесят назад героически погибли в бою с татарами. Я их сам выкопал! Жизнь вдохнул, себе на службу призвал. Жалованье, правда, не плачу. Сами кормятся, с клинка сабли, как орлы-падальщики…

В тот же миг, словно подтверждая слова господина своего, оба мертвеца выхватили из ножен тяжёлые карабелы, отсалютовав ими на кавалерийский манер.

– Добро ж тебе, пан Смолюх, потешаться, – сквозь зубы пробормотал Байстрюк, засучивая рукава красной свитки. – Я-то в секунданты живых людей привёл, достойных товарищей, а ты меня мертвечиной потчуешь?!

– Кому что жрать привычнее, – хохотнул польский чёрт. – Бардзо смаково, пан! Дзенькую за свежее мясо. А ты иди грызи кости, шелудивый пёс!

Далее следовала тягомотная дежурная перебранка со взаимными оскорблениями, плевками под ноги, низкопробным бахвальством из разряда «кто круче и у кого больше», с целью не столько унизить соперника, сколько поднять собственный боевой дух. Модный Смолюх всё чаще сыпал польскими ругательствами, более прямолинейный Байстрюк отвечал ему распевным малороссийским матом. Коий хоть и схож по сути своей с русским по буквам да понятиям, но тем не менее произношение оного куда как приятнее для слуха. Вот вроде и лается человек непотребно, а всё как будто бы стихи вслух читает. Быть может, в этой мягкости, душевности, домашней простоте и есть некое отличие дивной нашей родины Малороссии от великой России? Бог весть…

– Э-э, паныч Николя, а шо-то мне кажется (може, перекреститься треба…), шо тот Байстрюк з нами в дурачка играет? Может так быть, шо вин нам вместо ста рублёв дулю покаже, а? – быстро зашептал Вакула.

– Если смотреть на сложившуюся ситуацию с позиции непредвзятого оптимизма, то логическое решение при научном подходе, не лишённом известного скептицизма, говорит нам, что теоретически без экспериментальной методы мы не…

– А можете то ще раз и по-людски?

– При любом раскладе он нас обманет, – уверенно ответил начинающий литератор. – Иначе ведь и быть не могло, раз мы связались с чёртом.

– Так… шо ж?! Ну боже ж мой, я козак простой, тёмный, пропорционального образования не имеющий, но вы-то як?! Вы-то пошто на всё сие дело подписалися?!

– Ради науки! Ну и интересно же всё-таки.

Вот тут кузнец не стал спорить. Вакула и сам по природе своей был любопытен до икоты. Если только вспомнить, что в его жилах текла кровь настоящей ведьмы, так и… Не-не! Кузнец, слава богу, был душой крещёной, даже богобоязненной, а потому за слова «твоя мать ведьма» свернул бы челюсть любому шутнику. Хоть по факту так оно, как водится, и было, но!

Сын ведьмы не всегда сам ведьмак, верно же? Если в жилах доброго кузнеца и была часть «нечистой крови», то она находила себе реализацию в творчестве, а не в чём-то ином. То есть Вакула успешно самовыражался в живописи. Или, честнее, в малювании.

– Так что ж мы, пан Смолюх, будем биться али браниться?

– Дальше за меня будет говорить моя сабля!

– Начинается, – напомнил господин гимназист, толкая локтем друга. – Что ж, господа! Не угодно ли вам примириться?

– Шо? – дружно недопоняли лях и запорожец.

– Ясно, не настаиваем. Тогда предоставьте нам ваши сабли!

Простодушный кузнец, вытаращив глаза свои, с немалым восхищением глядел на образованного приятеля, отнюдь не подозревая за ним таких знаний. Но в Нежинске была неплохая библиотека… И Николя с малолетства относился к категории самых преданных её читателей, нахватавшись всего и всякого в сочинениях господ французов, чья изящная, хоть и несколько затянутая манера повествования изобиловала довольно-таки детальным описанием дуэлей благородных людей. Почему же не применить эти правила к неблагородным чертям?

– Чтоб мне с моста башкой в реку пьяному зимой свалиться, из проруби выбраться та ещё и в сугробе уснуть, – пробормотал Байстрюк, крутя ус. – Ежели я хоть шо понял, но звучит же! Ей-ей, звучит-то как! Бери шаблюку мою, я его и без оружия не убоюся…

– Пся крев, если я хоть на миг позволил бы наглому запорожцу взять верх в храбрости над польским паном, хоть бы тот пан и был самый безродный шляхтич от Катовице до Гданьска и от Варшавы до Кракова! – в свою очередь призадумался Смолюх, кусая тонкие губы. – Что надлежит сделать, мой юный друг? Вы хотите сравнить наши сабли? О, черна курва, это справедливо!

В руки Николя легли две сабли. Польская карабела длиннее и тяжелее, ни малейшего сомнения в том, что уж если удар придётся в цель, то мало никому не покажется. В опытных руках такая сабля и быка напополам развалит.

Запорожский клинок был более изогнут, лёгок и остёр как бритва. Казалось, что и в руках его держать опасно, а уж махать им и вовсе страшное дело – либо ногу себе же отрубишь, либо уши. Таким образом, каждое оружие содержало в себе как плюсы, так и минусы, а посему оба клинка были признаны равными. Не по параметрам, разумеется, но согласитесь, абсолютно честные дуэли невозможны по самому факту.

– Что ж, если примирение сторон не состоялось, то прошу вас к барьеру!

Вообще-то к барьеру обычно становятся с пистолетами, но черти, воодушевлённые взаимной обязанностью соблюдать некоторое подобие правил, всё поняли верно и встали на расстоянии двух шагов друг от друга с обнажёнными саблями в правой руке, левая за спиной, и выставив носок правой ноги вперёд.

– Та бийтись вже, а то стоят, як две знатные панночки у церкви на Пасху! От гуторять и гуторять, глазами лупают, а сами тока и ждут, як бы подруге в космы вцепиться! Ну шо ж, уже бы и начали. Ты дай ему леща, а ты ему плюху! Гоп, гоп, пишлы, пишлы, панове-е…

Неслабо охреневшие от такой малодопустимой фамильярности из уст простого кузнеца, два чёрта заломили шапки, сдвинули брови и бросились в атаку, крутя саблями над головой. Мёртвые польские гусары, ни во что не вмешиваясь, притушили свет своих глазниц, встав в сторонке и скрестив руки на груди. Николя и Вакула, наоборот, хлопали в ладоши, свистели, подбадривая каждый «своего». Парни явно увлеклись, даже забыв, где находятся и ради чего они сюда пришли.

– В лоб ему вломи, поганому католику! Та шоб моему отцу черти в пекле бороду опалили, ежели запорожская нечисть хоть в чём варшавской попустит! Гаси его! Гаси, а то ще и от меня у пятак словишь!

– Смолюх, ух! Не робей! Байстрюку рога забрей!

– Это шо?.. Не зразумив. Вы за кого болеете? За того ляха?! От то ж и фокус…

– Почему нет? Болеть за одного и того же неинтересно.

– То ж не патриотично?

– Бывает.

– И то верно. Байстрюк, шо ты як баба на сносях?! Забий вже его!

Ну, по совести говоря, наверное, дуэлянты их даже не слышали. Лёгкая перебранка молодых людей таяла втуне, покуда черти искренне, истово и рьяно гвоздили друг дружку. Сабли так и мелькали в горячем воздухе, высекая оранжевые и голубые искры. Судить, кто был лучше, просто не представлялось возможности. Оба были невероятно быстры, ловки, хитры, увёртливы и дрались как черти! Уж простите, Христа ради, за масло масляное, соль солёную, мясо мясное, жир жирный, а мёд медовый.

Противники традиционно не были равны. Байстрюк тяжелее, старше, опытнее, и его скорость владения острейшей турецкой саблей прямо-таки завораживала. Польский шляхтич держал спинку прямо, двигался танцевально, не сгибая ног в коленях, словно циркуль юного геометра, а удары наносил размашистые, от плеча. Запорожец, наоборот, вертелся ужом, выписывая клинком невероятные финты, восьмёрки и знаки бесконечности, нападая со всех сторон и отплясывая вокруг своего противника, словно парубок вокруг дивчины на вечёрках.

Даже неопытному зрителю было видно, что Смолюх привык биться в тяжёлой кирасе против такого же пана рыцаря, а наш козачина выходил в бой в одних шароварах, голый по пояс и защищаемый собственной саблей лучше любого доспеха.

– Ох и славно же рубятся, право слово! Шоб нам с вами, паныч, довелось вот так же лихо горилку пить, як они рубятся!

– Согласен. Очень разные техники фехтования, стойки, стили, и даже жаль, что нет возможности чуток зарисовать всё это дело.

– Та легко! Вернёмся до хаты, я ж вам их в один миг намалюю.

Оба мертвеца-гусара сердито шикнули, приложив указательный палец к губам. Друзья виновато пожали плечами – действительно, не стоило пустой болтовнёй отвлекать дерущихся. Всё ж таки тут дуэль, а не посиделки на завалинке, разок задумался, оглянулся, проморгался, и всё – пропал ни за понюшку табаку!

Так что секунданты наши терпеливо переминались с ноги на ногу, наверное, ещё с полчаса, а то и дольше. Байстрюк со Смолюхом упоённо пластали воздух, всё более и более увлекаясь самим процессом, не нанеся тем не менее друг дружке никакого видимого урона.

Ещё через какое-то время Николя зевнул. Потом Вакула сел прямо на тёплую землю и, делая вид, что не спит, захрапел так, что, наверное, перебудил всех бесов в пекле. Возмущённые гусары и шикали, и шипели, и надбровные дуги хмурили, но толку…

Всем известно, что ежели малоросский козак уснул, так его только трубами Страшного суда и поднимешь! Что, по сути, тоже является гиперболической гипотезой, ибо научным методом никем не проверено. А без научного метода оно всё вполне может показаться умным людям некоторой бездоказательной мифологичностью.

Посему и Николя, державшийся вежливого поведения более друга своего, тоже подустал от беспрерывного мельтешения двух фигур и звона сабель и, сев спиной к широкой спине Вакулы, тоже вознамерился слегка вздремнуть, да по привычке пробормотал: «Господи, спаси и помилуй», после чего перекрестился и…

Нет, закрыть глаза он не успел, поскольку грянул такой гром небесный, что и сама земля под ним содрогнулась.

– Шо?! Я не сплю! – возопил подпрыгнувший на сажень кверху обалдевший кузнец, продирая кулаками глаза свои. – А шо случилось-то, люди добри?

– Негоже поминать в месте сем Всевышнего, – пояснил заметно побледневший Байстрюк. – А уж креститься тут…

– Пся крев, – поддержал его шляхтич. – Ты что ж, паныч, решил всё пекло погубить? Секундант тоже мне, курва-лярва…

И тут же, не меняя тона, одним коротким взмахом всадил свою карабелу в живот запорожского чёрта. Тот охнул, покачнулся, выронил из ослабевших пальцев своих верную турецкую сабельку и, сведя глаза к переносице, рухнул навзничь!

– Сдохни, запорожский пёс, – презрительно сплюнул пан Смолюх, выдёргивая свой клинок и указуя им на Вакулу с Николя. – Так что скажут паны, честна ли была дуэль?

– Дуэль? Да, вполне честной, – твёрдо заявил молодой гимназист, чувствуя, как холодеет спина его. – Вот к самой вашей рубке у нас претензий нет, верно?

– То так, – сурово поддержал друга кузнец. – Однако ж потом вы того Байстрюка попросту зарезали, як волк овцу.

– Скорее барана, – поправил Николя.

– А шо, барана режут иначе?!

– Нет, разумеется, просто уточнил. В остальном ты прав. Это было не по-честному.

– То есть паны секунданты недовольны?

– Да, – встали плечом к плечу гимназист и кузнец.

– Что ж… – Польский шляхтич снял шапку свою, почесал рожки и, подумав, признал: – Я на вас зла не держу, ибо секунданта рубить – честь потерять. А честь для нас, ляхов, превыше всего на свете! Вы вольны уйти.

Вакула покосился на друга. Николя кусал нижнюю губу, лихорадочно размышляя: а куда они, собственно, пойдут, если сидят в пекле, дороги домой не знают и никто их провожать не собирается?

– Дзенькую бардзо! До видзеня в аду. – Смолюх церемонно поклонился приятелям. – Хотя вы и так в аду, верно? Однако же секунданты мои считают поведение ваше… э-э… слишком шумным. Храпеть во время благородной дуэли… то не можливо, паны!

Два мертвеца-гусара, не тратя времени, выхватили тяжёлые сабли свои, и началось…

– Ох ты ж мне, вражья морда, сучье племя, чёртово вымя, пёсий сын в правильной пропорции! – объявил ни капли не испугавшийся Вакула, засучивая рукава. – Ось я тоби промеж глаз приглажу трохи!

Пудовый кулак врезался в физиономию ближайшего мертвеца, ровненько меж сияющих огоньков, прежде чем тот успел взмахнуть саблей. Гусар пушинкой отлетел по параболе, всем весом сбивая с ног не успевшего отскочить Смолюха.

Николя вообще решил рук не марать, а сам шагнув навстречу противнику, по-бурсацки пнул ему с правой сапогом промеж ног! Не думаю, что у мертвеца что-то там в реальности сохранилось, но чисто по генетической памяти покойный гусар пискнул фальцетом, выронил саблю и рухнул на колени, держась обеими руками за «воспоминание».

– Минуточку. А чего мы их, собственно, бьём?

– Не розумею вас, паныч Николя. Воны ж чертяки, бесы, нечистая сила. Як их не бить?!

– Нет, друг мой, я имею в виду другое. Смысл нам мозолить кулаки, когда достаточно их просто перекрестить?

– Та так неинтересно, – капризно надул губы кузнец Вакула, но тут…

В одно мгновение лежащий пластом Байстрюк вдруг вскочил на ноги и встал над пытающимся выбраться из-под мертвеца шляхтичем.

– Ось и мой час настав, пан Смолюх!

Взмах турецкой сабли – и твёрдая козацкая рука отсекла голову надменного противника от тела его. Мёртвые гусары мигом погасили огненные очи свои и рассыпались пеплом, ровно и не было их.

Запорожский чёрт же, поглядев на верных друзей (верных не ему!) с руками, поднятыми для крестного знамения, также решил не слишком искушать судьбу.

– А вы что ж, паны секунданты, решили, шо я вже и вмер? Ни! Сечевого козака так просто не забить!

– Судя по всему, поляка тоже, – пробормотал себе под нос Николя, видя, как тело шляхтича встало на ноги и отправилось на поиски собственной головы, смешно спотыкаясь и шаря руками.

– Як в жмурки грае, – подтвердил Вакула. – Так шо, пане Байстрюк, не худо бы и рассчитаться, як промеж добрыми людьми водится. А то нам пора до дому, до хаты…

– Сто рублёв, як с куста! – важно объявил запорожец, доставая из кармана необъятных, как Чёрное море, шаровар приятно позванивающий мешочек. – Ще свидимся!

Друзья и глазом моргнуть не успели, как оказались в том же питейном заведении, за тем же столом, где ворчливая шинкарка ставила перед ними блюдо с галушками и сметану, а промежду приятелей, на равном расстоянии друг от друга, лежал вместительный кожаный кошель.

– Чую я, шо добре перебрали мы с вами, паныч…

– С чего вдруг?

– Та мне привиделось, будто бы я с вашей милостью в самом пекле был, где двое чертяк, наш запорожский и польский, шаблюками рубилися, а за то до нас вот этот кошель с золотыми червонцами представили.

– Получается, что мне привиделось то же самое. А так не бывает, с ума поодиночке сходят. – Николя неторопливо развязал кошель, доверху наполненный серебром, и подвинул его к другу.

– От же гадюка рогатая, а обещал, шо заплатит звонким золотом!

– Не ворчи, всё одно это чистая прибыль.

– Як делить будем, по совести али по-братски?

– Поровну.

Вакула со вздохом признал, что его украинские хитрости тут не работают, и быстренько разделил серебряные монеты на две равные кучки. Полтинники царской чеканки были потёртые, но вполне себе полновесные.

– Я до хаты, – объявил кузнец, ссыпая свою долю за пазуху.

– Так же, – подтвердил молодой гимназист, вставая из-за стола. – Сколько с нас?

Деятельная шинкарка, быть может, в первый раз в жизни забрала галушки обратно, подумала и буркнула что-то вроде как «с чёртовых приятелей денег не берём». Наши герои хоть и удивились такому повороту (знать бы, чему больше – что они отныне у чёрта в друзьях или что в еврейском шинке платить не надо?), но спорить не захотели, а посему просто поклонились, покидая сие гостеприимное и увеселительное заведение. Вакула двинулся в одну сторону, Николя в другую, у каждого были свои дела и свои планы.

Гимназист даже почти успел к ужину, который его добрая тётушка приказывала подать кухарке уже в пять часов с расчётом на то, чтоб встать из-за стола никак не раньше девяти. Да и, по правде говоря, кто бы уложился за меньшее время, когда на стол подаётся семь, а то и восемь перемен блюд.

Был здесь и бараний бок с гречневой кашей под соусом из брусники. Была знаменитая миргородская солянка с капустой, белыми грибами и тремя сортами мяса. Монастырская уха из сома на курином бульоне с рюмкой водки. Вареники с вишней со сметаной и мёдом под рябиновую настойку. Пироги с визигою на сливочном масле, из лучшей муки, с хрустящей пропечённой корочкой. Жареный петух с потрошками в обрамлении маринованных яблок и отварного картофеля, с тёртой морковкой и луковой подливой. Ну а цельный молочный поросёнок, приготовленный на вертеле, с черносливом и пшеном, по старинному семейному рецепту, коим тётушка так сильно дорожила, что и кухарке всех тонкостей не рассказывала и дочерей своих держала в неведенье?

Впрочем, не сказать, чтобы обе великовозрастные кобылы так уж и чаяли перенять тайны матушкиного искусства. Они шумно, как две галки на заборе, обсуждали последние местные новости:

– А все говорят, будто бы в Диканьке завелась самая настоящая ведьма! Летает на помеле, ругается неприличными словами да ещё и гадит сверху на головы, ровно ворона!

– Как это?!

– С завидной меткостью! Её все-все видели, она в собаку чёрную оборачивается да так на прохожих лается матюками каторжанскими, так что у супруги дьяка икота второй день не проходит.