Текст книги "Линейцы"

– Уходить нада! – торопливо вмешался маленький шайтан, оттопыривая из-под папахи большое волосатое ухо. – Погоня будет, безать со фсех ног осень-осень нада, э?!

Желающих поспорить почему-то не оказалось. Дед Ерошка махнул было рукой, и в этот момент подземный лифт вновь открыл двери, выпуская в ночь первую четвёрку чёрных абреков. И если бы небеса хоть на пару минут прекратили неумолимый ливень, то история двух линейцев из будущего могла бы прекратиться буквально на следующей странице этой пёстрой истории. Но, как вы понимаете, всё продолжилось согласно погодным условиям, да ещё в достаточно комичной манере.

Наши бросились босиком врассыпную, по щиколотку в воде, и даже пленный наиб по примеру остальных догадался быстренько снять тонкие сапоги. Преследователи с ходу пустили трёхногих коней вскачь, но изготовители не учли коэффициент скольжения неподкованного копыта по гладкой поверхности в сырую погоду. У скакунов все три ноги поехали в разные стороны, и все пятеро всадников рухнули, подняв тучи брызг. Веселуха-а!

А из лифта уже выпрыгивал второй отряд, который налетел на первый, навернулся через них же, и в причудливых позах неумолимо заскользил в погоню. Но из-за вращения в воде закрутился вокруг собственной оси и, резко сменив курс, всей массой врезался в третью группу выскочивших белых роботов. Засверкали искры, послышался треск электричества, и ночной дозор вперемешку с чёрными абреками полетел к едрене фене под наглый хохот удирающих туземцев…

…Когда выбрались к реке, заранее подхватив свою обувь, а до гладкой стены наверх оставались считанные шаги, Заур вдруг услышал над самым ухом:

– Я узнал тебя. А ты не так прост, дервиш. Хоть и стоишь на чужом берегу.

Он резко обернулся, но наиб уже исчез в густом перелеске. Впервые показавший признаки усталости дед Ерошка свистом дал знать внучке, что они вернулись и вниз были сброшены две мокрые верёвки. Подниматься было трудно, однако в спину никто не дышал – погоня кончилась, не успев начаться, поэтому уже час спустя весь отряд грелся у огня в пустом доме Мёртвого аула. Рассказы о совместных и индивидуальных подвигах затянулись вплоть до самого рассвета. Который, как всегда, наступил столь же неожиданно, сколь внезапно закончилась гроза…

Спать повалились все, даже не выставив часовых. Шайтан Ахметка поклялся на собственном кинжале, что никто и ничто не потревожит сон его дорогих кунаков, бесконечно уважаемого дедушку и прекрасную Татьянка-ханум. Ему поверили, но привели лошадей, привязав их к коновязи у порога. В конце концов, днём Мёртвый аул был достаточно безопасен, а если кто и попробует подойти слишком близко, бдительные кони этого не допустят. Сам нечистый улёгся, свернувшись калачиком на пороге, и захрапел первым.

Быстро уснули все, кроме Заура. Первокурсник исторического факультета вертелся с боку на бок, пытаясь хоть на минуту выкинуть из головы таинственные слова освобождённого им мюрида. Рыжебородый узнал его даже переодетым, а ведь господин Кочесоков изо всех сил старался прятать лицо, сутулить плечи и отводить глаза.

Студент прекрасно помнил их первую встречу, когда благородный кавказец назвал его «учёным дервишем, сопровождающим сумасшедшего», а его мюриды положили к их ногам хлеб и сыр, возможно, поделившись последним – таковы были традиции гор. И вот сейчас тот же самый человек сказал ему: «Ты стоишь на чужом берегу». Вряд ли он имел в виду просто берег реки.

Скорее это было неким упрёком, полупрезрительной пощёчиной, говорящей о том, что вольный черкес не должен служить русскому. И плевать, что времена изменились – армия Ермолова будет продолжать покорение Кавказа, а значит, будут гореть аулы, гибнуть герои и мирные жители, и человеческая кровь с обеих сторон, смешиваясь на земле, окрасит горные пики…

Перед внутренним взором Заура вспыли страницы его собственного доклада, из-за которого всё и началось. Вспомнил он описанную им же осаду аула Дади-Юрт, крупнейшего места сосредоточения абреков, разбойников и грабителей всех мастей. Первоначально, как и полагается, горцам было предложено сдать аул без боя, отступив за реку Сунжу. Но, естественно, привыкшие к безнаказанности бандиты, сидящие за высокими каменными стенами, не восприняли русских всерьёз. Потому что до сих пор никто на всём Кавказе не мог тягаться с неуловимыми бандами грозных абреков, ради наживы легко убивающими и своих и чужих.

Но вот на рассвете царские войска пошли в атаку. Ими руководил походный атаман генерал Сысоев, под его началом стояло пять рот кабардинских пехотинцев, две роты Троицкого полка, порядка семи сотен казаков и пять орудий артиллерии. Битва была страшной. Пушки разрушали каменные заборы, пули свистели со всех сторон, люди бились в рукопашной на узких улочках и дворах грудь в грудь, штыки против кинжалов, никаких законов, никаких правил, никакого милосердия.

Горцы сражались отчаянно: они стояли на своей земле, убивая своих жён и детей, а потом безрассудно бросались на верную смерть. Солдаты прикрывали друг друга, офицеры шли в самую свалку, никто не ждал пощады, огонь пожирал дома, пороховой дым ослеплял людей, и эта кровавая бойня длилась несколько часов. Здесь не было героев в белом, здесь была война.

От большущего аула остались сожжённые развалины, русским удалось спасти едва ли две сотни женщин, детей, стариков, с десяток раненых мужчин, был убит каждый пятый солдат, сам генерал Сысоев тяжело ранен, но победа оказалась столь впечатляющей, что самые горячие горские джигиты уважительно признали могучую силу русского штыка.

Поэтому когда следом было взято селение Истису, там бои длились едва ли с полчаса. Практически без сопротивления сдались Ноенберды и Аллаяр-аул, а маленькая крепость Хошгельды вообще встретила генерала Ермолова хлебом-солью.

Участник кавказских войн поручик Михаил Лермонтов как-то написал такие строки:

 
Какие степи, горы и моря
Оружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделят рок.
Настанет час – и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
 

Кого-кого, а поэта, дважды награждённого за личную храбрость в стычках с горцами, никак не упрекнёшь в презрении или неуважении к противнику.

Но именно это и тревожило сейчас мятежную душу Заура Кочесокова: почему он, черкес по крови и рождению, стоит на чужом берегу? Быть может, его место на противоположной стороне, в рядах отважных соплеменников, с шашкой и кинжалом, на горячем кабардинском жеребце? Как получилось, что он поставлен изображать кунака, денщика и чуть ли не прислугу этого самодовольного русского Васи, который вообще ничего не понимает в кавказских традициях, лезет куда не просят, с бесцеремонностью косолапого щенка московской сторожевой, счастливого, невоспитанного, милого, но кусачего?

Уж, наверное, ему-то все эти приключения, бои, беготня, рваный сон, несбалансированное питание и отсутствие туалетной бумаги под кустом только в радость! Да если бы не хладнокровие Заура, этот неотёсанный старшекурсник был бы зарублен чеченцами ещё в самом начале, у безымянной горной речки! И ведь именно там, именно тогда гарантированно стоило хотя бы задуматься: а действительно, на каком же берегу ты стоишь, на своём или на чужом? Задуматься и принять решение…

Сон оборвал мысли молодого владикавказца как раз на том моменте, когда он твёрдо решил уйти в горы и присоединиться к отрядам мятежного имама Шамиля. Пусть даже как будущий историк он прекрасно отдавал себе отчёт в том, чем это закончится…

* * *

Дед Ерошка проснулся первым. Говорят, старикам вообще нужно спать мало. Он осторожно потянулся, сунул пистолет за пояс и вышел из дома. Лошади стояли спокойно, за ночь они отдохнули, можно было бы седлать и возвращаться в свой секрет. Татьяна присоединилась к деду буквально через пару минут, чуткости её сна могла бы позавидовать любая рысь или волчица. Разговаривали негромко, чтобы зря не будить остальных.

– Рукав бы зашить, дедуль.

– Дак то мелочь, в пещерке, поди и заштопаешь.

– Самого не задело?

– Ни раза! Да и хлопчики-то себя показали настоящими линейцами, друг за дружку-от держались крепко, труса не праздновали. Что татарин, что офицерик, лихостью и удачей не обижены. Один-от ажно за шайтаном нашим в дудку лезть не испужался, сам вышел и его вывел. Другой при мне двоих часовых врукопашную завалил, без оружия, лоб в лоб! Не обманулся в них Ляксей Петрович!

– Да и пёс с ними!

– Чего ж вдруг-от?

– А того ж… Лучше скажи, что у нас там за Линией? Я так поняла, будто крепость какая иноземная. Вся из стали, пушкой не пробить, живут там злыдни-демоны, а служит им всякая нечисть из пришлых да иногородних.

– Поднимай выше, Танюшка – из инопланетных! Я и сам не всё понял, но-от щас расскажу…

В этот момент доверительный разговор внучки и деда был бесцеремонно прерван тревожным ржанием каурой кобылы. В лесу притихли птицы, земля под ногами начала вздрагивать. Старый пластун озадаченно покачал головой:

– Опять двуротый Шаболдай в горах чикиляет[35]35
  Чикилять – прыгать, хромать (казач.).


[Закрыть]!

– Давно б стрельнули его, а?

– Дурачков на Кавказе любят, такого грех убивать. Сходи ужо, прогони супостата.

Татьяна взлетела на спину своей лошадки, даже не тратя времени на седлание.

– Ружьишко-то возьми.

– Так обойдусь. Поди, не в первый раз.

– Ну, с богом…

Каурая пустилась с места в намёт. Через Мёртвый аул вела одна дорога, и, доскакав до самой окраины, казачка спрыгнула на большой валун и уселась на него, подвернув ноги на азиатский манер. К её лёгкому удивлению, в небесах не парили соколы, а над плоскими крышами домов не проносились жужжащие джинны. Обычно они здесь частые гости, но, видимо, не в этот день.

Земля продолжала вздрагивать, и временами слышался странный гул. Но девушке не было страшно. И не потому, что чувство страха забылось или атрофировалось, вовсе нет… Просто люди на Кавказе презирают трусость, считая ее грехом против Всевышнего. Действительно, если твоя жизнь уже расписана по дням и решена, разве есть смысл чего-то бояться? Всё произойдёт ровно так, как угодно Аллаху, а никак не иначе!

Это, наверное, заслуживает уважения, но одновременно заставляет человека совершать кучу откровенно глупых поступков, потому что и ответственность за них легко можно переложить на того же Всевышнего. Типа, я не виноват, так было предначертано…

А у казаков отношение к страху иное. Они принимают инстинкт самосохранения как естественное состояние для человека и животного: страха не надо бояться или стыдиться, его нужно делать союзником, им нужно учиться управлять. Не прыгать очертя голову в пропасть носом вниз, а, по выражению Александра Дюма, «тщательно оберегать свою кожу». Проще говоря, храбрость и страх должны идти рука об руку, помогая друг другу.

Пока те же солдатики и офицеры храбро маршируют плотным уверенным строем на вражеские пушки, падая под картечью и вновь смыкая ряды, казаки тихонько обойдут ту батарею сзади, а потом кинутся с сумасшедшим гиком, подняв панику, трое против десятерых. Всю прислугу вырежут – вот тебе и нет артиллерии! Победы лучше достигать быстро, разумно, тактикой, стратегией и малой кровью, война ведь и без того дело грязное…

Татьяна, не вставая с места, приготовила всё необходимое. Выложив на камень щепоть соли в платочке, горсть лесных орешков, такую же пригоршню винтовочных свинцовых пуль, сунула рукоятью в рукав острый менгрельский кинжал с «крестом святой Нины» на пяте. Потом она сладко потянулась, подняв руки над головой, и уже после всего этого честно дождалась Шаболдая. Благо, он не заставил слишком долго по себе скучать…

* * *

– Верховный всё знает, нам конец!

– Положим, он знает не всё…

– А чего он не знает? Этот идиот доложил ему, что аборигены проникли на «Нергал»! Дежурный офицер службы охраны корабля уже пытался перегрызть себе вены на ноге!

– Справился?

– Ему помогают стюарды. Все они знают, какое наказание светит за проникновение посторонних на корабль.

– Во-первых, это произошло случайно.

– Кто-то забыл герметически закрыть выходной тоннель для джиннов и соколов Ту-ра 87tnt, а глупые туземцы просто провалились туда.

– Да, такое бывает. Дело случая.

– А потом случайно переломали наших птиц слежения, случайно попали в помещение для хранения киборгов-абреков, так же случайно вызвали лифт и случайно бежали.

– Форс-мажорные обстоятельства. Ничего личного.

– А как объяснить их беспрепятственный отход за реку и уничтожение наших роботов охраны?

– А вот это тем более случайность. Причём роковая!

– В смысле?

– Был дождь, и, естественно, техника пострадала. Надо было стрелять из лучевых пушек, а не гонять чёрных абреков. Теперь придётся работать над их водонепроницаемостью.

– Но как эти двое вообще умудрились попасть на территорию базы?! Мы же потратили столетия, усилиями жрецов делая это место запретным в умах местных аборигенов. Они с молоком самок впитывают страх перед Линией!

– Может, это были не местные? И они просто не в курсе, что нас надо бояться…

* * *

Дрожь земли становилась всё явственней. Лес смолк, но верхушки деревьев напряжённо покачивались, словно кто-то могучий шатал их стволы. Молодая казачка вела себя совершенно спокойно: покатала пальчиками лесные орехи, даже успела разгрызть два, и тут из чаши выпрыгнуло страшное чудовище.

Это был одноногий великан, загорелый до черноты, втрое выше человеческого роста и такой волосатый, словно его связали из непромытой бараньей шерсти. Башка лысая, лицо плоское, глаза маленькие, лоб низкий, брови, словно две сосновые ветви, срослись на переносице. Нос вроде батона протухшей докторской колбасы, весь в прыщах, пасть полна жёлтых зубов, скорее похожих на потрескавшиеся кабаньи клыки, руки свисают почти до земли, ногтями можно камни выкапывать.

Одет в грубую безрукавку из медвежьих шкур до колена, подвязанную украденной где-то верёвкой. Таких брутальных типов блондинки из библиотеки обычно называют «о, мой мачо», верно?

– А-а, челове-ек! Хочу ам-ном-ном! – счастливо зарычало чудище, заприметив девушку, спокойную, как валун, на котором она сидела. – Шаболда-ай я! Хочу ам…

– Слюнями не брызгай и руки убери. Не то нос откушу!

Великан на мгновение стушевался, сведя глазки к кончику носа.

– Шучу, – смилостивилась Татьяна. – Не буду я кусать твой сопливый баклажан.

– Ты кто?

– Странный вопрос. Я – это я.

– Хм… Слушай, Яэтоя, ты чё такой маленький, но дерзкий? А ну…

– Не нукай, не запряг. Орехи будешь?

– Буду, – доверчивый великан протянул ладонь, высыпал себе в рот с десяток круглых свинцовых пуль и мощно зачавкал. Впрочем, отдать ему должное, то что «орехи» невкусные, он понял достаточно быстро, уже на третьем сломанном зубе. Он выплюнул их в траву вместе с расплющенным свинцом, и уставился на девушку уже с некоторой опаской.

– Как ты такие невкусные орехи кушаешь? Дай в губки посмотреть…

Шаболдай потянулся было указательным пальцем и мгновенно лишился когтя.

– Это ты как?

– А ногтем, – безмятежно соврала Татьяна, вновь пряча кинжал в рукав. – Вот всегда спросить хотела, почему про тебя в горах говорят: «Шаболдай двуротый»? Рот-то у тебя один.

– Жру много. За двоих, – ответил лысый великан, всё ещё рассматривая чистый срез когтя. – Ты, наверное, очень сильная, да? Но я всё равно сильнее. Вот только раз дуну, и нет тебя!

Он набрал полную грудь воздуха, запрокинул голову, зажмурился и дунул на манер волка из сказки про трёх поросят. Скорость ветра в секунду была умопомрачительная, ближайшие деревья закачались, кусты пригнуло к земле, траву вообще вырывало с корнем. Но ловкая казачка просто спрыгнула за валун, где спокойно переждала бурю.

Когда недалёкий великан выдохся, девушка вновь встала перед ним в полный рост и объявила:

– А ну-ка, наклонись поближе…

– Зачем?

– Да вот кажется мне, что у тебя правый глаз шире левого.

Лысый Шаболдай послушно наклонился, едва не коснувшись носом высокой груди дедушкиной внучки, и сам предупредил:

– Это правда, в левый меня орёл клюнул, когда я его яйца пил. Сожрал потом орла.

– Орлицу, – наставительно поправила Татьяна, метко швырнув в карий зрачок горсть соли. Вопль, который издал великан, был слышен даже в Закавказье, Грузии и Армении, а горным эхом, наверное, и до Ирана с Турцией долетел. Естественно, Вася и Заур проснулись мгновенно, словно от пожарной сирены в ухо.

– Чёчилось?! – в два голоса вскинулись они.

– Да то, поди, внученька моя Шаболдайку двуротого вспять погнала, – зевнул дед Ерошка, зашивая рукав своей видавшей виды черкески. – Великан энто местный, на одной ноге ходит. Силы немереной, прожорливый, аж жуть, на все горы страх наводит! От тока ума недалёкого…

– Великан? Я хочу посмотреть!

– Вася, я с вами!

Однако когда оба студиозуса прибежали на окраину аула, красавица-казачка уже шла им навстречу. Не обращая внимания на их восклицания, где злодей, куда ушёл, почему их не подождал, они тоже посмотреть хотели, интересно же, и так далее, девушка просто вручила Барлоге отрубленный коготь с указательного пальца великана. Исследуйте, парни! Вдалеке ещё слышались ухающие прыжки и отдалённые всхлипывания. Бескровная меж тем вернулась к деду.

– Не шибко ты его обидела-то?

– Не, всё как и в прошлый раз. Умнее он не становится.

– Про имя твоё выспрашивал?

– А то! Ты говорит, кто? Я, говорю, это я. Так и запомнил.

– В прошлый раз вроде как по-другому назвалась?

– Ясам. Но это ж что в лоб, что по лбу. Спросят, чего орёшь, кто тебя обидел, он и ответит: «Ясам» или: «Яэтоя», – завершила Татьяна. – Так мы-от что, здесь вечерять будем, али всё-таки до дому до хаты?

Разумеется, ночевать в Мёртвом ауле никто не собирался. Ахметку будить не стали – в конце концов, он в этом селении всегда желанный гость, пусть отсыпается. Оседлали лошадей, попрыгали верхами и направились лесной тропой в свой секрет, ставший почти родным. Дорога была, как помнится, не слишком длинной, так что ничего такого достойного упоминания по пути не произошло.

Разве что Вася с Зауром долго спорили, кому будет принадлежать обрезок когтя, какую он имеет ценность для науки и как срочно его надо отправить в фонд Кунсткамеры столичного Санкт-Петербурга? Но тут вопросов было больше, чем ответов, сами понимаете. Впрочем, хотя коготь впоследствии достался подпоручику, однако честь таскать его была предоставлена господину Кочесокову. Так или иначе, но довольны оказались все, никто не ушёл надутым.

Считается, что казаки всегда поют в походе. Так вот, оказывается, нет. Пластуны на пограничной территории чаще всего помалкивают. Горло драть хорошо, если отряд большой, впереди разведка и никаких неприятностей не ожидается – тогда, как говорится, чего бы и не спеть? Заур почему-то вновь ушёл в себя, вспоминая, чего он там недоанализировал в прошлый раз, перед тем как уснуть. Что-то мутное про чужой берег, да?

Зато погодка радовала. Несмотря на то, что после грозы всё размокло, повсюду валялись сломанные ветром ветки и под копытами хлюпало, но смеющееся солнышко, белейшие, свежевыстиранные облака и самозабвенные птичьи трели вселяли надежду.

По крайней мере, тот же Барлога вдруг поймал себя на том, что пытается трампампамкать какой-то мотивчик в такт мерной рыси своего буланого. Желудок урчит от голода, голова только прошла, спали мало, одежда до сих пор влажная, грязная, как у чучела огородного, а в душе соловейки крылышками трепещут. Что ж за растакие чудеса природные?

Всё кончилось, когда могучий скакун деда Ерошки, идущий впереди маленького отряда, вдруг прижал уши и, тревожно раздувая ноздри, встал как вкопанный. Вслед за ним, повинуясь своей особой конской интуиции, мгновенно остановились и все остальные лошади.

Татьяна Бескровная, не дожидаясь приказа или намёка, птичкой слетела с седла и, щёлкнув курком черкесской винтовки, исчезла в кустах. Студенты дёрнулись было за ней, но старый казак упреждающе поднял руку – ждём! Девушка вернулась через пару минут.

– Нет больше секрета. Спалили нас.

– Кто?

– Следов на земле нет. По всему видать, те же летающие джинны.

Дед Ерошка тронул поводья. Дальше шли тихим шагом, оглядываясь на каждый шорох, не убирая рук с оружия. Хотя, наверное, понимали, что против жужжащего в небе инопланетного квадрокоптера длинноствольный пистолет середины девятнадцатого века вряд ли чем поможет. Не тот уровень, не та сила и мощность стрельбы. Вот если б добрый «калашников», тогда ещё да…

Когда вышли по узкой тропинке к пещере, ахнули уже все. Площадка у входа была перепахана огненными струями, загон для лошадей разломан в щепки. Внутри самого секрета, видимо, взорвалась бомба, не уцелело практически ничего, лишь валялись покорёженные ружья и пистолеты, разбитая посуда, остатки тлеющих шкур да кое-где ещё плясали крохотные островки огня. Ни воды, ни пороха, ни припасов. В воздухе всё ещё витал слабый запах гари.

– Шикардос, теперь мы бомжи, да? – тихо спросил Барлога.

– Правильнее сказать, жертвы межпланетного терроризма, – задумчиво поправил Заур.

– А-а, ты тоже въехал, что мы не с теми связались?

– Я с самого начала был против. Мы лишние в этом временном отрезке, что нарушает сам ход истории. И, разумеется, приводит к таким вот плачевным результатам.

– Ты это на серьёзных щах? Лично я склонен принимать произошедшее как агрессивное приглашение за Линию. Сходим в гости ещё раз?

Первокурсник даже не ответил: он понимал, что его старший товарищ неслабо треснулся головой (и не в первый раз, кстати!), а значит, ожидать от него разумных действий в ближайшее время вряд ли стоило. Сам же подпоручик сполз животом с буланого, потрепал его по холке, поискал глазами, подобрал и отдал ему последний подмокший, чудом уцелевший сухарь и вместе с казаками пустился оценивать нанесённый ущерб.

Поскольку после любого пожарища всегда хоть что-то полезное да отыщется, втроём им удалось собрать: несколько горстей крупы, два непогнутых кинжала, шило, ещё шесть (одна погнутая) серебряных монеток из разбойничьего аула и аж целых три запасных подковы. Всё остальное пропало безвозвратно, адрес тайной дислокации маленького отряда линейцев можно было объявлять утратившим актуальность.

– Что ж, мы-от их ночью навестили, шороху навели, а с утречка ужо и они ответить сподобились, – широко перекрестился старик. – Нам и обижаться, стало быть, не на что.

– Вам нет, а мне есть, – сухо ответила казачка. – Я ж девка любопытная, мне теперича тоже охота пришельцам иноземным кулаком в харю двинуть, как поздоровкаться.

– Можем проводить! – в один голос вскинулись Вася с Зауром.

– А энто ежели вам дедушка позволит, – кокетливо повела круглым плечиком Татьяна. – Он у меня дюже строгий, до свадьбы-то с хлопцами гулять не дозволяет. В ком тока какую шаловливость почует, разом за кинжал и режет всё желание под корень! У нас уже половина станицы фальцетом в Кубанском хоре поёт. Вы думаете, почему-от я до сих пор не замужем?

Ну, на таких притягательных условиях энтузиазм молодых людей тоже заметно подугас, однако они сумели сохранить лицо. Оба честно встали перед дедом Ерошкой (который сурово кусал собственную бороду, лишь бы не заржать) и дали слово чести, что быстренько сгоняют с красавицей-казачкой за Линию, всё ей покажут, но дома все будут как штык до двадцати двух ноль-ноль!

Договорились, что возвращаться все будут в Мёртвый аул. Пока действует договор с шайтаном Ахметкой, покойников со всякой нечистью можно и не особо бояться, а крыша над головой нужна.

Отдалённый, едва уловимый гул подсказывал, что где-то далеко в горах работают русские пушки. Значит, могучая армия Ермолова с боями, медленно, но неуклонно движется вперёд. В своё время они дойдут и сюда, но до этого кое-кому предстоит разобраться со всем этим безобразием за Линией…

До аула возвращались все вместе, а уже там оставили деда Ерошку на попечение выспавшегося нечистого. Тот едва ли не отплясывал от счастья, отвешивая низкие поклоны и вереща, что будет просто счастлив провести время в разговорах с таким казачьим мудрым старейшиной. Красное вино, лесные орехи, сухой чурек, масло и козий сыр появились неизвестно откуда.

Православный пластун, вздохнув, без затей перекрестил накрытый столик, и сыр превратился в кусок мела, орехи в речную гальку, масло в грязь, но вино и хлеб остались прежними. Над какими-то вещами не властны чары нечисти, сакральную «кровь и плоть» Христову не подделаешь.

– Внученька, ты уж на рожон-то зазря не лезь. Побереги хлопцев. Храбрые они, слово держат, но по жизни ровно дети неразумные.

– Ой, ну я и не знаю, право, уж как пойдёт…

– Танька!

– Чегось?

– Ты у меня… Смотри-от!

Девушка разулыбалась, крепко обняла деда, пристально взглянула в бесстыжие глаза кривоногого шайтана, сдвинула брови, демонстративно проведя ладонью под горлом, так что Ахметка нервно сглотнул, и выпорхнула из дверей. Два приятеля-студента ждали её, усевшись верхами.

Все трое пустили скакунов в галоп, и хоть господа Барлога с Кочесоковым ещё болтались в сёдлах, но вороной и буланый, словно смилостивившись, старались делать всё, чтобы не выронить своих неумелых всадников. Извилистая горная тропа вела их к той самой Линии…

* * *

Верховный заливал мозг туземным алкоголем. Ануннаки прекрасно знали о свойствах перегонного аппарата, но никогда не использовали полученный спирт для приёма внутрь. Ему находилось десятки других способов применения, от дезинфекции до чистки деталей в тонкой аппаратуре. Однако, неоднократно замечая, как накачиваются водкой аборигены, пришельцы со звёзд тоже, бывало, совершали грех подражания. Надо же понять, каким образом местные жрецы с голубой Тиамат впадали в экстаз, пели, плясали, а потом даже шли на смерть в прекраснейшем расположении духа?

Чёрный Эну задумчиво покачивал в руках сосуд с прозрачной бесцветной жидкостью крепостью ровно в сорок восемь градусов и размышлял вслух:

– Разумеется, они проникли к нам в грозу. Природное явление, которое ранее считалось священным для первобытного сознания. Никто и никогда раньше не мог представить себе, что именно в проливной дождь, под гром и молнии, хоть кто-то из них посмеет сделать шаг через Линию…

Говорить и думать о потерях не хотелось. Владыка прекрасно понимал, что не является доминатом на самой Нибиру, а значит, именно ему придётся давать отчёт о потерях экспедиции. Тем более что сейчас всё складывается не в пользу ануннаков. Хорошо, что хоть алкоголь постепенно успокаивал малоприятное предвкушение неминуемой ответственности…

– С другой стороны, как они воапще… вааще… посмели поднять взгляд в нашу сторону? Оторвать его от грязной… этой… земли под ногами? Они сами говорят – из земли вышли, в землю уйдём! Пральна? Вот так и делайте. Это называется се-гре-га-ция, и-истес-с-снный отбор! Чё вы к нам припёрлись? Чё вам тут н-надо? Мы чё, вам м-мешаем, что ли?!

Верховный поймал себя на том, что слишком часто спотыкается в буквах и при этом зачем-то облизывает губы. Эта мысль показалась ему настолько смешной, что он попробовал дотянуться кончиком языка до собственного носа. Получилось! Эну с наслаждением потыкался в каждую ноздрю, отхлебнул ещё и постарался максимально расслабиться.

– Ф докладе наа… напис… написа… ха-ха, смешное слово… Нада сказать, што их… этих… туземц… а-б-о-ри… уф! Ка-ароче, их были сотни! Тысячи! Многа-а… Но я победил! Ф-фсех! Вышел с двумя ба-зу-ка-ми и… как этта… расхреначил им тут… И чё?! И ф-фсё!

Когда стюарды осторожно отрыли дверь, Чёрный Эну уже спал на полу, в ароматной луже спирта, завернувшись в коврик. Его парадный мундир был мокрым, штаны полуспущены, хвост нервно дёргался, ноздри выдували жёлто-зелёные пузыри, а из уголка рта тянулась длинная непрозрачная слюна.

– Утром он будет очень зол.

– Если не опохмелится.

– Нужно предупредить химиков насчёт алкоголя.

– Да. Выходим тихо, тихо-о…

* * *

…По пути парни наперебой развлекали свою спутницу веселыми рассказами о светлом будущем. Красавица-казачка обладала живым умом, бойким языком и хорошим чувством юмора, поэтому общаться с ней было легко, несмотря на огромную разницу во времени и миропонимании.

Согласитесь, есть какие-то моменты, при которых легко находить точки соприкосновения даже совершенно разным людям. Например, хоть те же анекдоты. Уж онито всегда понятны любому человеку, любой веры, любой эпохи и любой национальности.

В этот раз тон задавала Татьяна:

– Сидят на званом обеде фельдмаршал Суворов с генералом Кутузовым. Подали на стол арбуз. Кутузов ест и тайно свои корки кладёт на тарелку Суворову. А потом как закричит: «Господа, смотрите, каков обжора наш Александр Васильевич! Вон сколько у него корок!» На что Суворов спокойно отвечает: «Господа, нет, вы посмотрите, каков обжора наш Михаил Илларионович! Он даже корки съел!».

Молодые люди не оставались в долгу, хоть и старались подбирать что-то максимально понятное, одновременно слегка подковыривая друг друга. Начал Заурбек, подмигнув подпоручику:

– Если у вас в Калуге принято пропускать женщин, то у нас во Владикавказе принято не пропускать ни одной!

Барлога насупился, а Татьяна уже отбивала подачу:

– Споткнулся как-то Петр Первый на параде, а тут простой солдат за локоть поддержал, не дал ему упасть. Государь его по плечу хлопнул и говорит: «Орёл! Вот тебе рубль серебра за усердие! На что потратишь?» Солдат отвечает: «Водку пить не буду, лучше бабу себе сыщу». – «Ох, шалун! Ну, сыщи, да тока смотри, чтоб здоровая была!» На другой день видит царь того же солдата: «Как дела, служивый, бабу-то сыскал, здоровую?» – «Да уж куда здоровее, государь, едва рубль назад отнял!»

Первокурсник открыл было рот, но на этот раз Вася был быстрее:

– Женился как-то кавказец на москвичке. Говорит ей: «Слюшай, прыготовь хинкали!» – «С чего бы это, за красивые глаза, что ли?» – «Нэт, за целыэ зуби!»

Теперь уже был готов надуться господин Кочесоков, но девушка быстро вставила своё слово:

– Едет полем молодой есаул с казаками. Видит, впереди парнишка гусей пасёт. Решил атаман над ним пошутить: «Эй, парень, а чегой-то ты на меня так похож? Твоя мамка при моём батьке в нашей хате случаем не прислуживала?» Казаки в гогот! А парнишка спокойно так отвечает: «Та ни! То мой батька у вашей мамани конюхом служил!»

В общем, если уж и не обхохотались, то по крайней мере в нужную точку все прибыли с хорошим настроением. Полная тайн и опасностей Линия гостеприимно встретила их легким ветром и разлитым повсюду расплавленным янтарём грядущего заката, когда даже холодные тени приобретают мягкий оттенок золота с медью. Горы кажутся бархатными, птичьи трели сонными, в разноцветном небе вместе с опускающимся солнцем уже восходит прозрачная луна, а потому всё вокруг представляется чуточку мистическим.