Текст книги "Богатыри не мы. Новеллы (сборник)"

5. Награда

Этому угораздило случиться аккурат в сочельник.

Была среда, лил густой холодный дождь. Над озером звучали нескончаемые плеск и шорох – биенье мириад капель по листве, по воде. Горы потемнели и отяжелели, словно ниже стали. Доносились раскаты грома, то и дело хребты бело озарялись сверканием молний. Еле слышались колокола из-за гор – зов к началу рождественской службы. Добрые люди уже зажгли в очаге три пня, плеснули им вина и дали хлеба в честь Троицы, наложили сена на стол и под стол. Томился, глядя в окна, молодняк – пора рядиться козами и лярвами, идти колядовать, а тут такое ненастье!

Под колокольный звон у Дайры начались схватки. Глаза ее округлились, лицо осунулось и посерьезнело. Будто не замечая смятения Гри, она тонко, жалобно запела, созывая к себе Дев. Когда отошли воды, слетелось уже с десяток озерных хозяек. При входе в пещеру они сильным взмахом стряхивали брызги с полупрозрачных крыльев и выдыхали волны июньского тепла, согревая скальное жилище. Григора молча попросили вон, здесь мужчине дела нет. Одна Янира молвила: «До утра это место забудь». Только-только смог он подержать Дайринку за руку, ободрить пожатием, шепнуть доброе слово, потом надел пастушеский плащ с капюшоном и вышел в дождь.

Здесь ему открылось, что значит «места себе не находить». Сидеть, стоять – просто сил нет. Обходить кругом озеро значило раз за разом возвращаться к пещере, куда вход запрещен, а заглянуть страх как хочется.

Он поднял глаза к тропе, скрытой тьмой и ливнем: «Да что я топчусь?..» Как раз сверкнула молния, поцеловав огнем вершину горы, – вспышка высветила начало тропы, будто пригласила.

Та же молния, словно фотограф, обрисовала летящую фигуру в воздухе, полном застывших стеклянных прочерков, – еще одна! Размах острых крыл, стелящийся по ветру шлейф золотых волос, развевающаяся рубаха…

На полпути к тропе он встретил Илияну, спешно ковылявшую с клюкой – сгорбленная ворожея шла одна, без внучки, обычно сопровождавшей старуху.

– Что, юнак, выгнали?.. – оскалила она редкие зубы. – Ходи далеко! Ноги длинные, грудь широка – как олень скачи. Сегодня мой день ворота отворять. Видишь? Ждут меня, хором зовут. Куда им без старухи-повитухи? Я коряга от земли, они цветы от ветра и росы…

И, удаляясь, с одышкой сипло запела, качая головой:

 
Ой, ты, вила, золотая дочка тучи
Пролилась весенним дождичком на землю
От тепла взошла травинкой изумрудной,
В лучах солнца, как цветок, раскрылась
Алой летней ягодкой созрела…
 

Оскальзываясь на камнях, цепляясь за колючки шиповника и держидерева, пробирался Григор во тьме вверх по тропе, а в голове вертелось одно: «Все ли хорошо выйдет?.. Она сказала – мальчик. А какие ноги будут у него?..»

Своих ног он почти не чуял, когда сошел с гор в долину. Да и не думал – как идет, куда идет. Мелькнуло, что надо бы в церковь свернуть, но его вело напрямую к Меане. Туда он добрался часа через три после ухода с озера – скорее, чем днем, будто слова Илияны сил и быстроты придали. Лишь на пороге домика, который Пьетро гордо называл «особняком», Григор понял, что насквозь промок и продрог. Когда он ступил внутрь, от его плаща шел пар.

Как полагается, за рождественским столом было оставлено незанятое место. А уж компания у Пьетро собралась!.. Монастырский приор, синие монахи, мужчины и парни (иные открыто с патронташами), девицы, вдовицы, пара монашек-микеток – румяных от вина, но строгих на вид. Блюдо с пророщенной пшеницей, яслицы с глиняными фигурками в виде Младенца, Иосифа, ангелов – все по обычаям.

Пьетро, веселый и щедрый хозяин, сидел во главе стола – праздничный король в бумажной короне, с жезлом. На стене над ним висела рогатая маска в пышной клокастой шерсти – еще недавно он в ней, со свитой косматых, обходил соседние деревни, пугал непослушных детей… или предателей? Всем досталось – кому розгой, кому ствол из-под полы показали – берегись, не зарывайся.

– Виват Авету! – встал Пьетро, салютуя ему полным стаканом. – Силы в крылья, огня в мотор, детей в дом! Эй, девицы – мяса на стол, звезда взошла!

Все радостно загудели – первым на порог ступил черноволосый, это к большой удаче.

Раздав рукопожатия, приняв благословения, Григор сел с хозяином, хватил ракии, но не заметил ни вкуса, ни крепости. В углу свистел и пищал радиоприемник; парни крутили верньер, пытаясь уловить голос или музыку сквозь грозовые разряды.

– Рожает, – коротко и тихо молвил он в ответ на дядюшкин взгляд.

Как истый халдей, Пьетро во всем видел предзнаменования и знаки:

– Что со среды на четверг – пустяки. Солнцестояние! Да в дождь!.. Твой парень счастье принесет, он духовидец будет. И от матери ему дары положены.

– Вот я и думаю – чьи ему ноги достанутся?..

– Выброси из головы. Ты в ней любишь душу, а не ноги. Все, что от милой, – в радость. Тс-с-с! – вдруг поднялся он, вслушиваясь с закрытыми глазами. – Эй, приглушите радио!.. Выключите совсем!

Пирующие замерли. Скрип скамьи под кем-то прозвучал как громкий скрежет. В тишине властель слепо водил головой, улавливая нечто, лишь ему одному ведомое.

– Налить всем по полной, – очнулся Пьетро. – Идем наружу, это надо пить под небом. Вилич родился!

Восторженный рев сотряс стены и потолок домика. Тотчас откуда-то появились карабины, пистолеты-пулеметы, защелкали затворы. Григор, еще не способный осознать, что стал отцом, видел, как молоденькая микетка умело вставляет магазин в «беретту» M38. Все высыпали под дождь, и грохот беспорядочной пальбы заглушил шелест ливня.

– Наша земля! Вся земля наша!

– Пей, Водина! Гуляй, Морея!

– Видишь, – Пьетро обнял Григора за плечо, – все одно к одному. Сила к силе; к племяннику – внучатый. Одним корнем у гор стало больше, одним ручьем у озера. Иди к Дайре, ты ей нужен сейчас. Иди, не боясь, как взлетаешь.

Надолго стал пропадать Авет с небес Ядрана. Кому полагалось знать, те знали – у Призрака прибавление в семействе. Даже отчаянному гайдуку настает время голубить милу, одарившую его сыном, и радоваться, любуясь наследником. Станешь ли в такую пору сетовать, что Авет реже вылетает? Всем ведомо – когда придет час нанести удар, над Водиной мелькнет в сумраке тень гидроплана – и горе врагам!

За зимними дождями, за весенними туманами в горах Мореи собирались юнаки, укрепляли базы, копили оружие, следили из потайных гнезд за веницами. Те уже не решались спроста сунуться в ущелье, подняться на планину, разве что силами роты, с поддержкой бронемашин. И чем хуже шли дела у Муссолини, тем неохотней итальянцы отправлялись на задания.

Было – веницы выступили разорить деревню, заподозренную в помощи сенкам. Двигались быстро. Оставалось пройти два километра, когда звук летящего самолета заставил их беспокойно поднять головы. «Цапель» нарочно не звали, чтоб партизан не спугнуть – значит…

– Воздух!

Колонна врассыпную, на бегу отыскивая где залечь, за каким камнем укрыться. На дороге остались только бронеавтомобиль с танкеткой – малышка CV-33 выползла вправо из-за «аутоблинды», тоже пострелять захотела. Броневик приподнял хобот зенитного автомата – где мишень, кого бить?

«Южный» возник вдали над верховьем долины, пошел змейкой от склона к склону, будто слаломист, уклоняясь от очередей зенитки и пулеметов. Потом выровнялся, взял круто вверх – прицел потерян, – и с пологого пикирования сбросил бомбы. Пуль не тратил, полудюймовкой броню не пробить. Но бомбы легли точно! Первая рванула перед «аутоблиндой» и перевернула броневик через корму, вторая пробила осколками корпус танкетки и ее экипаж.

Что делать? Отступать, собрав убитых и раненых. Что рапортовать? Только врать: «Бандиты тайно получают помощь от англичан; в бою с их стороны участвовал гидроплан союзников. Кто не верит, пусть приедет и проверит лично.

За стычками на морейских островах – как бы мелки не были бои, – втихомолку наблюдали все заинтересованные стороны.

Немцы – презрительно: «Жалкие фашисты, с грязным отребьем справиться не могут. Учитесь у нас, как мы Ужицкую республику топтали…»

Правительство в изгнании – с все нарастающим интересом. Убедившись, что это всерьез, герцог повелел компетентным лицам возглавить национальное Сопротивление. А то у повстанцев ширятся контакты с бойцами Тито, что нежелательно. Пойдут разговоры про славянское единство, то да се, потом о слиянии с сербской державой… Так и короны лишиться недолго.

И, конечно, в дело влезли англичане. Они словно бесы – стоит их помянуть всуе, а они уж тут как тут. Их интересовало абсолютно все – адриатические конвои, оперативные данные, планы оккупантов, планы повстанцев и, конечно, власть, власть, власть над морями и землями.

Туго приходилось командиру итальянского гарнизона на острове Стрич. Из двухсот тридцати квадратных километров гористой суши он контролировал, дай бог, десятую часть – ту, что вокруг единственного городка-порта. Рим требовал «нормализовать», «очистить», но дивизии Второй армии были заняты наведением порядка на материке. Вместо того чтобы выделить силы для Стрича, генерал Роатта слал циркуляры: «Казнить, брать заложников, репрессировать, заключать в лагеря, жечь дома. Исполнять энергично, без ложного сострадания!»

Как же-с, пробовали. Взяли сотню подозрительных, затолкали в трюм парусно-моторного суденышка, повезли в лагерь на Кадоре. Потом один – хороший пловец, впору медаль дать! – вернулся чуть живой. Мол, встретили в проливе лодку с синими монашками: «Ах, синьоры, помогите, у нас течь, пропадаем!» Как хорошеньких святых сестер не пожалеть? А те, на палубу забравшись, достают «беретты» из-под ряс: «Всем лечь!» И очередь над головами.

Или послал отделение осмотреть руины рядом под горами, вроде там кто-то скрывается. Ясным днем ушли, все с оружием, парни один к одному, глазастые и верткие. Солнце не зашло, как прибежал старшина сельской стражи: «Синьор команданте, там ваши валяются». Ни выстрела, ни взрыва не было, а семеро бездыханные, остальные без ума, себя не помнят, воют и от света прячутся. Стали трясти местных: «Кто отравил?» Те мнутся: «Сакра это. Туда без понятия нельзя ходить. Плюнул, помочился, слово скверное сказал, – сенков обидел».

Нормализуй их, жги, если и плюнуть опасно!

Но в пределах, где королевская армия стоит крепко, духи не являются, а стричане вежливы:

«Мы вас нижайше понимаем. Времена нынче трудные, с пайками сложно… Не откажите гостинец принять. Пршут свежайший, только вчера на угольках коптили. Вино, сыр, табак… и жене пошлете. Ни-ни! Какие деньги? От чистого сердца. Хотите, при вас любой кусок съем?»

Поневоле закроешь глаза, если парусные каики от Стрича плывут на запад. Ну, да, контрабанда. Но ведь натурой уплачено. Итальянский черный рынок ненасытен, народ пояса затягивает, а едой по карточкам детишек не накормишь.

Комендант с тоской глядел вслед каикам – жена, дети, провались война пропадом, да когда ж все это кончится? Надо бы плыть с морячком на Крун, в монастырь синего ордена Мики, опознавать нападавших… но что-то подсказывало – ищи-свищи этих микеток, они уже в горах на каком-то из десятков островов.

«И я, добрый католик, прикажу допрашивать невест Христовых… словно нацист из гестапо! Боже, до чего мы докатились…»

Пока он сокрушался, созерцая теплое море, переливавшееся солнечными бликами до горизонта, на восточном краю Стрича открыто высаживались сенки – не те, чьи тела из тумана и праха, а те, что из плоти и крови, с ручными пулеметами, с гранатами на поясах, яростные бойцы Балкан. Они переплывали в шлюпках с судна, угнанного монашками, а в бухте-увале их поджидал «южный» Ro.44. С широкой улыбкой шагал Раде Гулан навстречу Григору:

– Хэй, вот и свиделись!

– Да ты похудел, сербин, будто на тебе дрова возили!

Обнялись, аж плечи скрипнули; каждый – радуясь тому, что другой жив.

В самом деле, прежнего осанистого Раде было не узнать – подобрался, ужался телом, словно мясо на огне, хотя лицо осталось круглым и радушным, как у русской матрешки. Мундир его исчез, куртка была истертой и порыжелой, на суконной пилотке-титовке – кокарда с пятиконечной звездой.

– Ты у красных?

– Был у четников, да не сроднился. Как сам?

– Сыну полгода. – Хотя первый восторг от своего отцовства поумерился, Григор до сей поры так ходил, словно сам родил. Гордился. – Назвали – Драган. Голова золотая, ручки, ножки – все при всем.

– Ох, ты!.. Ну, это надо отметить, ракия со мной, – хлопнув Григора так, что тот качнулся, Раде подмигнул. – И другое для тебя найдется – запчастей мешок. Вообще, «южному» давно пора на техосмотр и ремонт, вот только где на стоянку тебя приводнить, это большая закавыка. Я ведь с сенками не просто так приплыл, а с предложением…

– Будь здрав, господин Авет, – знакомый мастер контрабанды уважительно подал широкую, как лопата, ладонь. И этот с пистолетом!

– Ты что, Зоки, оставил мирный промысел? То честно барыжил через море…

Зоки степенно кашлянул.

– Мы исконных дел не бросаем. Торгуем по старинке. Но барыш барышом, а воевать надо. Вот, теперь моя посудина, – кивнул он на судно. – Пушечку имею, буду брать веницев на абордаж. С югославскими товарищами договор имеем – друг за друга стоять, помогать, по-гайдуцки добычу дуванить.

– Вот и я о том же, – душевно взяв Григора под руку, Раде повел его к морю, где причалила очередная лодка с грузом и людьми. – К нам перешел от усташей один пилот – хорват, но честный малый. Доктор-юрист, Сорбонну окончил, представь!.. Думаем свои ВВС создать. Как ты на это смотришь? Нам авиация нужна как воздух. Сам знаешь, один Авет пяти «цапель» стоит.

– О, захвалил. Мне к вам перелетать некстати. Еще красную звезду на фюзеляже нарисуете.

– Ни-ни! Ты страшен, какой есть. Но гляди – найдем укромную увалу, соберем техников, будет тебе вторая база и ремонтный цех.

Уговаривать серб не разучился, но и Григор за два года не размяк.

– Подумаю, но мое гнездо надежнее. Э, а Зоки-то целый взвод десантирует! Не рано ли Стрич отбивать? Гарнизон велик…

Раде потер подбородок, оценивая длину щетины.

– Тут политика. Союзники заранее к плацдарму примеряются. Сена подстилают, чтобы мягче сесть. Вон те, двое, для надзора присланы. Жди, сейчас к тебе двинут.

– Зачем я им?

– Как – зачем?.. Офицер на вольном выпасе – это нелепость. Ему нужен генерал, чтоб он задачу знал. Поэтому лети к нам. У нас воли больше.

– …и партийная дисциплина. Хм. – Григор со смутной тревогой ощутил, что друзья и благодетели тянут его свободу каждый к себе, как одеяло. Как было просто до сих пор! Вот я, вот родина, и между нами никого. А теперь?.. Он бросил взгляд на тех двоих, что выделялись среди сенков:

– Из какого курятника эти орлы приезжие?

– Первого, красавчика, не знаю. Похоже, с Мальты. Второй, долговязый – английский капитан коммандос, он к нам на парашюте спрыгнул, с тонной взрывчатки в придачу. Полезный человек.

Простецкая одежда моряка красавчику не шла, коробилась на нем, словно чужая кожа. Судя по стати, манерам и породе, больше всего ему к лицу были лейб-мундир, фрак, самое меньшее – костюм от кутюрье в стиле принца Уэльского. Тут не только Сорбонна, но и Оксфорд, или Кембридж. С врожденным достоинством он оглядел Григора, как бы на глаз снимая мерку для гроба. Этот чернявый малый в застиранном летном комбезе, с настороженными серыми глазами – тот самый?..

– Я уполномочен Его Королевским Высочеством вручить вам Рыцарский крест Святого Михаила Архангела, именуемый Сатаноборец. Вы исповедались и причащались в нынешнем году?

– Да, – растерянно вымолвил Григор, ожидавший чего-нибудь вроде: «Отныне я ваш непосредственный начальник».

– Преклоните правое колено. В ознаменование боевых заслуг перед Великим Герцогством… – как по писаному заговорил посланец государя. Сенки и контрабандисты, столпившись вблизи, затаили дыхание. Не каждый день в Морее жалуют крестом Мики-Сатаноборца!

– …отныне вы и дети ваши в будущих поколениях обладаете достоинством велича, сиречь кавалера, пока правит светлейший род Делафор и его преемники. Аминь!

Вставая под нестройные и громогласные приветствия, несколько ошалевший Григор все же не сдержал улыбки. Велич, вот как!.. Не выше ли будет титул малыша Драго по матери – вилич?

– Обстановка, конечно, походная, но в военное время иной не предвидится… Кавалер Данцевич, позвольте запечатлеть вас. На фоне биплана. – Закончив средневековый обряд, посланец герцога достал вполне современную «лейку».

Человека с Сатаноборцем на груди по плечам не хлопают. Зато правая ладонь скоро заныла. Ручищи у мужчин с проливов – о-го-го! Последним, завершив перекладку тротила в рюкзаки, поздравил его с наградой англичанин – светловолосый, длиннорукий, ногастый. Очень сдержанный, как подобает настоящему убийце.

– Как ми будэм говорит, Sir?

– Parlez-vous français?

– Oh, yes!

Дальше пошло легче. Коммандос угощал настоящими «Данхилл». Тонко и вежливо, но глубоко вникал в местную диспозицию. Возможности для сброса военных грузов на материке, на островах? Противодействие итальянских самолетов?

– Признаться, многие сомневались, что вы сумели атаковать виллу Муссолини. Но позднейшие сведения из Рима оказались очень точны… Наши пилоты вам завидуют. Ждут часа, когда смогут повторить ваш рейд. Вообще на Мальте – в определенных кругах, – о вас ходят легенды.

– Неужели?

– Да. Например, будто на острове, который виден лишь на Рождество и Пасху, вы нашли родник, который вместо воды струится золотом, потоками монет.

– Все обстоит иначе. Хотите узнать правду?

– Конечно! Я весь внимание.

– Давным-давно один венецианский купец прослышал о красавице, равных которой нет на свете. Он хотел завоевать ее сердце, посылал ей великолепные дары, но красавица не соблаговолила даже показаться ему на глаза.

– Настоящая леди!

– Именно. Исчерпав все средства обольщения, вениц пошел на крайность. Ночью у заветного камня он произнес клятву – пообещал устлать цехинами путь такой длины, какой она скажет, чтобы красотка прошла по нему перед глазами своего поклонника, а он смог бы насладиться лицезрением ее.

– И только?

– Большего он не желал. Тогда красавица уступила его мольбам, но наложила заклятие – без ее соизволения ни человек, ни зверь, ни птица на золото не посягнет. И встреча состоялась.

– Что же дальше?

– Вениц выделил содержание семье, прочее роздал нищим и вступил в орден Мики на острове Крун. По смерти он завещал сжечь себя и развеять пепел там, где ходит красавица. Под его надгробием нет останков, а надпись на камне такая: «Anima ad Deum, mortali corpore in terra, cor ad meum corculum». Это значит «Душу – Богу, бренное тело – земле, сердце – возлюбленной». У нас его называют Благой Вениц. А еще говорят, что мы их ненавидим!.. – Григор рассмеялся.

– Поразительно!.. А как же дорожка из золота? Неужели до сих пор не тронута? Вот уж в самом деле – сказка…

Вместо ответа Григор запустил руку в карман комбеза и протянул англичанину десяток золотых:

– В подарок. На память о Морее. Мне пора.

Тот так и остался стоять, глядя на цехины в ладони.

Позже, в августе, отснятая на Стриче фотопленка сложными путями была доставлена на Мальту и проявлена. После этого фотограф удостоился высочайшей головомойки.

– Любезный, – холодно выговаривал Илиан III камер-секретарю, – вам было поручено отснять героя. И где же он?

– Ума не приложу… – бормотал тот, перебирая снимки. – Я сделал несколько кадров… Он был прекрасно различим в видоискателе… Не понимаю, как это могло случиться.

На фотобумаге там, где должен был красоваться Григор Данцевич в полный рост, виден был только потрепанный гидроплан Ro.44, водная гладь и заросший берег увалы.

Малыш Драго научился сидеть, вовсю лепетал, потом начал ходить, смешно косолапя – родители хохотали в обнимку, наблюдая за карапузом. Молочные зубки у него прорастали один за другим, как на грядке весной. Девы стали любопытны как сороки – прилетали то и дело поглазеть на чадо, потетешкаться с ним, научить новым словам и полакомить каким-нибудь гостинцем. Прислушиваясь, Григор замечал, что слова, которые детским голоском повторяет Драго, порой совсем не человечьи. Но Дайринка это позволяла: «В жизни пригодится». Действительно, стоило Драшко проковылять к выходу их пещеры и прощебетать что-то эдакое, как со всех окрестных гор слетались птицы – даже совы просыпались и бесшумно порхали над мальцом на своих мягких крыльях, едва не задевая его золотую головенку маховыми перьями.

Креп и рос малыш-вилич – вместе с ним росли силы Сопротивления. Партизанский флот НОАЮ и Сенка Войска – когда врозь, когда заодно, – налетали на итальянские конвои, громили береговые гарнизоны. На суше повстанцы держали оккупантов в страхе, порой носа не давали высунуть из укрепленных баз.

Хотя погибли в боях смелые хорваты, составлявшие ВВС армии Тито, небо не было безраздельным владением «цапель». То и дело, всегда с дьявольской точностью предугадывая действия противника, вылетал с Кадора неуловимый Авет и одним-двумя заходами ставил крест на какой-нибудь затее итальянцев.

Вот уже союзники высадились на Сицилии! По обоим берегам Адриатики пели песню, прилетевшую с Апеннин –

 
Я светлым утром проснулся рано,
О, белла, чао, белла, чао, белла, чао, чао, чао!
Я светлым утром проснулся рано
И вижу – враг со всех сторон!
Эй, партизаны, я вместе с вами!
О, белла, чао, белла, чао, белла, чао, чао, чао!
Эй, партизаны, я вместе с вами,
Пусть даже гибель ждет меня.
 

Но когда свергли Муссолини, Дайра заплакала, а вместе с ней заревел Драшко.

– Что? Что случилось? – подхватив сынишку и сев рядом с милой, обескураженный Гри не знал, кого утешить и как.

– Беда идет, – всхлипывала Дайринка, – беда рядом. Будь здесь, не лети никуда!

Он послушался ее.

Часом позже над Кадором пронеслись самолеты люфтваффе. Не дожидаясь, пока части Второй армии капитулируют перед союзниками, командование спешно созданной Гитлером Оперативной зоны Адриатического побережья начало высадку морского и воздушного десанта на острова Мореи.

– Господин властель, – шепнул Пьетро монастырский послушник, – там у ворот эсэсовец. Он приехал с двумя солдатами на такой машине… вроде железного корыта. Говорит, что хочет видеть хозяина Меаны. Если не желаете встречаться с ним, можно уйти через подземный ход…

Но графу стало интересно – что за эсэсовец, уважающий молитвенный покой обители? Обычно они входят без приглашения и стука. А этот у порога ждет!

– Я выйду. Да не трясись ты так… Ход – на крайний случай. Если я скроюсь, обыска и арестов вам не миновать. Понял? Теперь ступай.

Снаружи, за белыми стенами монастыря, стоял открытый «кюбельваген» в пятнистой раскраске. Два «цепных пса» полевой жандармерии с MP-40 наперевес. По брусчатке у ворот прохаживался взад-вперед гауптштурмфюрер в маскировочной форме, словно собрался в карательный рейд по горам.

Этого высокого блондина Пьетро помнил еще двумя званиями младше и видел его главным образом в штатском. Или в форме испанских мятежников. Симпатичный, умный парень, как приятно его встретить!.. Вот кого убивать не следует. Но вдруг придется?..

– Герр Ланге, вы? Здесь? Какая неожиданность!

– Где же мне быть, как не рядом с вами, синьор делла Строцци? – искренне улыбнулся немец. – Высаживаюсь – и случайно узнаю, что вы купили тут усадьбу, мирно хозяйствуете, предаетесь радостям сельской жизни…

Рука Йорга Ланге стиснула ладонь седоватого графа, но убедился немец лишь в том, что внешность пожилых людей обманчива. Не все с годами хиреют. Уж пожмут, так пожмут. В свои неполные сорок Йорг едва смог противостоять хватке итальянца.

– Из монастырской библиотеки? – указал он кивком на томик в левой руке Пьетро.

– Собственная. Джованни Боккаччо! Он был здесь с посольской миссией в тысяча триста пятьдесят шестом году, посетил грязевые вулканы Круна и посвятил обрядам микеров поэму «Семь Ночей». Вот, послушайте… – Пьетро раскрыл книгу:

 
Тот кратер Плава – бурная трясина.
Клокочущею глиною полна,
Как жаждущая глотка исполина,
Ждет жертвы с нетерпением она,
Вместо слюны выплевывая тину –
Котел всепожирающий без дна…
 

К стыду своему, Йорг вынужден быть признать, что этот эпизод истории ему неведом. А граф, осваиваясь тут, изучил все до мелочей. Ну так это же делла Строцци!.. Старик всегда на шаг впереди, как в жизни, так и в разведке.

– Прелюбопытно. Обязательно прочту. Но я, собственно, к вам с другим вопросом…

Они медленным шагом удалялись от автомобиля. «Цепные псы» спокойно провожали их глазами – если гауптштурмфюрер доверяет этому типу, волноваться не о чем.

– Ну-с, чему я обязан вниманием Аненербе? – оживленно спросил граф.

– Ваш «Балканский доклад»… Бывший шеф SIA изъял из него несколько листов, я ознакомился с ними…

– Чисто случайно? – Пьетро выглядел почти веселым, хотя на душе у него сгущалась ночь. Итак, шеф сдал нацистам все, что хранил под спудом. Подлая тварь.

– Разумеется. Я вам сочувствую, как никто – уйти в отставку из-за того, что написал правду… Но мы-то понимаем, каково значение доклада. Вы можете продолжить эту тему. Я буду вашим помощником. Всегда мечтал работать с вами вместе.

– Это опасно.

– Не думаю. Если отбросить концепцию оперы «Вилии» – все-таки она вымышлена, – и оставить местные поверья о вилах, успех вполне достижим.

– Так вы знакомы с оперным искусством…

– Да, но предпочитаю Вагнера. То, что отражено в докладе, гораздо больше похоже на историю Тангейзера в гроте Венеры. Семь лет в забавах с богиней любви, за магической завесой… Мы разорвем эту завесу.

– На вашем месте я бы остерегся.

– А каково ваше место в этой легенде, граф? – остановившись, вдруг спросил эсэсовец. – Уж не тот ли вы верный Эккарт, добрый гений германских сказаний, что стережет вход в пещеру, чтобы никого туда не допустить?.. Подумайте хорошенько, по плечу ли вам эта роль. Мы можем поехать ко мне… или в гестапо. Что предпочтете?.. В любом случае, с этого момента я прошу вас быть моим гостем и больше ни с кем посторонним не общаться.