Текст книги "Колдун на завтрак"

– Это ты мне?! – громом небесным грянуло из искрящейся темноты, и запад с востоком резко влепили мне по звонкой оплеухе. Не то чтобы больно, но обидно – во-первых, за что, во-вторых, им-то я чего сделал?! Парю себе в облаках, молчу, никого не трогаю.

А потом мне на голову вылился водопад огненной лавы…

– А-а!!! – чуть не захлебнулся я, забил руками и ногами и быстро выплыл на поверхность.

Стройное чучело в махровом розовом халатике, тапочках с заячьими ушками, с волосами, намотанными на гильзы, и зеленовато-красным матовым лицом уставилось на меня грозными глазами Хозяйки Оборотного города.

– Н-ну и? – голосом милой моей Катеньки нервно спросило оно, покачивая в руках чудной белый чайник со змеиным хвостом и двумя железками на конце. – Хорош притворяться, Илья! У меня скоро из-за тебя комплексы начнутся. Сам виноват, пришёл раньше времени, не дал девушке времени привести себя в порядок. Для тебя же марафечусь, изверг малахольный…

– Ка-а-атенька?! – противным самому себе, каким-то козлиным голосом проблеял я. – Что же содеялось с личиком твоим светлым?

– Питательная маска, – рыкнула она, одним движением снимая это ужасное приклеенное лицо.

– А-а… а волосы? В них что за хреноте…

– Бигуди-и! – ещё громче прокричала она, с грохотом ставя чайник на стол. – Быстро встал и сел на стул вон туда, в угол! Я в ванную комнату, и чтоб до моего возвращения даже задницу оторвать не смел. Вон там книги, там журналы, сиди себе и смотри…

– А ты?

– А мне дай господи терпения, – страстно возвела прекрасные очи к небу моя красавица, запахнула распахнувшийся было на груди халатик и, грозно топая тапками-зайками, ушла в соседнюю комнату.

Я молча вытерся рукавом казачьего кителя, уселся в углу и задумался…

Стало быть, это чтобы привести в чувство, она на меня водой плеснула! Заботливая, всё ж таки приятно. Хотя лучше бы холодненькой, но тут, видать, какая была под рукой, ничего не поделаешь… Не обварила, и уже спасибо от всего полка! А могла бы, с неё станется. Да и я хорош – в обморок бухнулся, как помещичья дочь при виде гусарского поручика в обтягивающих одно место лосинах…

– Что ж тут у вас за книжки такие интересные?

Я протянул руку, послушно не вставая с места, и осторожно коснулся ближайших корешков, имена авторов мне ничего не говорили: Агата Кристи, Энн Райс, Джоан Роулинг, Хелен Филдинг. Последнюю я вытянул, прочёл название и, не задумываясь, раскрыл на середине…

«Ну почему женатые люди никак не поймут, что этот вопрос в наше время просто невежливо задавать? Мы же не бросаемся к ним и не орем: «Ну и как ваша семейная жизнь? Все еще занимаетесь сексом?» Все знают, что ходить на свидания, когда вам за тридцать, уже не так легко и просто, как в двадцатидвухлетнем возрасте, и что честным ответом будет не небрежное: «Спасибо, великолепно», а приблизительно вот что: «Вообще-то вчера вечером мой женатый любовник явился ко мне в подтяжках и в очаровательном ангорском полусвитере и, объявив, что он гомик (или сексуальный маньяк, или наркоман, или социальный импотент), избил меня суррогатом пениса…»

Мельком пробежав глазами страничку, я покраснел круче попадьи в мужской бане, захлопнул книжку, быстро сунул её обратно. Два раза ещё и руки об штаны вытер. Не хватало тока, чтоб Катенька подумала, что я эдакие вещи читаю… Брр!

– Надыбал «Дневник Бриджит Джонс»? – безжалостно раздалось за моей спиной. – Не-э, Илья, вам, мужчинам, такие вещи в любом возрасте читать нельзя – мозг нежно плавится и вытекает через нос! Там позади где-то «Винни Пух» был, это на твоём уровне развития самое то!

Я вскочил со стула, едва не свалив и его, и полку с книгами, но Катя, совершенно обворожительная в длинном тёмно-зелёном платье с серебряной белочкой на шее и с пышными расчёсанными кудрями, поймала меня за ремень, не дав упасть.

– Стоять, герой! Вижу, что рад меня видеть. Давай чмокну!

Мы церемонно облобызались, как на Пасху, а потом она мигом выкрутилась из моих объятий.

– Садись, сейчас всё устроим. Я же тебя не раньше чем через три часа ждала, а ты свалился как снег на голову. Теперь будешь помогать накрывать на стол. Мне чудный тортик прислали! И ещё это… короче… тема есть. Ну, помнишь, я тебе тогда на кладбище намекала? – не обращая на меня ровно никакого внимания, щебетала моя кареглазая любовь, быстро расставляя на маленьком столике блюдца, чашки с ложечками. – Так вот, у меня проблемы. И кстати, из-за тебя, зацени! Всё с того раза, как ты мне полный город наполеоновских скелетов напустил.

– Но я…

– Чего «я»? Чего «но»? Не отмазывайся, поздно, теперь ты в армии – «Йо рими ёми най!». В общем, моё начальство обалдело коллективно и после благополучненького отчёта с моей стороны всё равно решило подстраховаться, послав сюда козла-доцента с целью…

– Козла знаю, а доцент это кто? – не удержавшись, перебил я.

– Козёл-доцент – это научный руководитель моего проекта, реальный подонок Соболев! Понял?

– Нет.

– Правильно. – Катя улыбнулась, потрепав меня за чуб. – Не умеешь ты мне врать, я тебя как ребёнка насквозь вижу. Ясное дело, не понял, я ж ещё ничего и не объяснила. Пока чай заваривается, слушай внимательно, истина где-то рядом.

Сидя с чашкой изумительного зелёного (а что делать, чем угощают, тем и рады) чая, аккуратно похрустывая чудной безвкусной печенькой «крекером», я с трудом заставлял себя слушать всё, что так эмоционально доказывала мне моя неприступная мечта.

Оказывается, с её точки зрения, тот факт, что мы с ней целовались, лично её ни к какому браку не обязывал и засылать сватов мне, по совести говоря, было и некуда, и незачем. Пока Катерину гораздо больше волновали непонятные для меня «наезды» этого таинственного «спиногрыза» Соболева, которого что-то не устроило в том, как мы отстояли Оборотный город.

Вроде особое возмущение вызвал именно тот непреложный факт, что на стенах Хозяйкиного дворца кроме Мони и Шлёмы, да отца Григория, да бабки Фроси билось ещё двое казаков. Не упыри, не ведьмы, не колдуны, не мертвецы ходячие, а два реальных живых человека! Как мы сюда попали? Как Катерина подобное допустила? Что здесь имеет место – непростительная халатность, роковая ошибка, непроизвольное стечение обстоятельств, преступный сговор или полное несоответствие занимаемой должности исследователя-аспиранта с собственной диссертацией на тему «Психотипы русской нечисти, их взаимоотношения в отдельно взятом мегаполисе» и всё такое прочее.

Чем он там конкретно мог угрожать ягодке моей черносмородиновой, всё равно непонятно, но её это беспокоило. А стало быть, мой долг ей помочь…

– Что сделать прикажешь, солнце моё?

– Ой, не знаю даже… – Чуть смущённо поморщив носик, Катенька подумала и попросила: – А ты трупом побыть не можешь? Ну пару дней, для вида…

Я поперхнулся чаем, едва не откусив край тонкой фарфоровой чашечки. Огрызок крекера выпрыгнул из горла и нырнул в сахарницу прятаться…

– Это временно! – взмолилась Хозяйка, напирая на меня роскошной грудью. – И умирать всерьёз не надо! Просто загримируйся мертвяком и ходи по улицам, лишь бы тебя на мониторах видно было. Ну чтоб я всегда могла ткнуть пальцем, типа вот он, тот самый казак, обычное ходячее умертвие! А то ты там на прошлой видеозаписи весь из себя, как пупс розовощёкий, кровь с молоком! Соболев тебя увидит, зафиксирует, отвалит, и у меня опять всё шоколадно!

– Но я же не… – Договорить мне не удалось, потому что она меня поцеловала прямо в губы. А когда тебя целует такая сногсшибательная девушка, то все мысли из головы вылетают в трубу, так, словно одним выстрелом из пушки прямо в сердце – бабах, и дух вон!

Я сплёл руки на её упругой талии, нежно привлекая красавицу поближе. Катенька, не чинясь, плюхнулась мне на колени, с сочным чмоканьем оборвала поцелуй и строго, приложив мне пальчик к усам, проконтролировала:

– Иловайский, мы точно договорились? Даёшь слово честное, благородное, казачье, за всё Великое войско донское, что подыграешь мне, пару дней поизображав из себя затурканную немочь в стиле энурез бледнючий-препоганистый? Как только мой доцент тебя в камеру слежения узрит – всё, улыбнись ему безбрежно, на тебе медаль на спину, и свободен!

– А ты…

– А я тебя ещё раз поцелую, – сделав честные глаза, побожилась Катенька. – И на коленях вот так посижу, тебе ведь не тяжело, правда? Ну и с меня особо не убудет.

– А если мы…

– А вот тут облом! В любви, сексе и прочем грешном деле всё должно идти поступательно и без спешки. Ты ж меня сам уважать не будешь, если я вот так тебя с распростёртыми объятиями на сеновале ждать стану, да?!

– Нет! Буду уважать, ласка моя дивная, ещё как…

– Не будешь, – сурово оборвала она и, ещё раз чмокнув меня в лоб, встала. – Всё, лимит интима на сегодня исчерпан. Сама возбуждаюсь, чего уж о тебе говорить, почувствовала… угу… Короче, время есть? Я тебе тут один мульт включить хотела…

– Есть, – покорно кивнул я, в душе кляня свою нерешительность самыми страшными словами. – Включай чего душа пожелает.

– Не дуйся, лопнешь! Там хороший мультфильм про медведя панду в Древнем Китае…

– А можно спрошу покуда?

– Валяй.

– Ты не посмотришь по своей волшебной книге про колдуна цыганского да чародея Птицерухова?

Катя замерла с плоским серебряным диском в руках. Медленно повернулась ко мне, упёрла руки в бока и тихо спросила:

– В эту-то мразь как ты умудрился вляпаться?!

Я виновато пожал плечами. В двух словах и не расскажешь…

– Колись.

Пришлось колоться, в смысле честно и подробно пересказать ей всю эту неприглядную историю с личинами, похищением полковых коней, разборками со старой цыганкой и фактом связывания Прохора, когда он принял меня за разбойного чеченца. Ну, как вы понимаете, про подозрительно заботливого чёрта в еврейском лапсердаке тоже пришлось рассказать. Что от неё скроешь, она же клещами вытянет, а врать девушке с такой грудью у меня язык не поворачивается.

Это ж как туча весенняя со спелым дождём, что весь мир напоит… Как куличи свячёные в Пасху, и ароматом от них сладостным вся хата полнится… Как дыни степные спелые с излучины Дона, так солнцем прогретые, что сами светятся…

– Иловайский, ты куда уставился?!

Куда, куда… Я потряс чубатой головой, выбрасывая из неё остатки непозволительных фантазий, мысленно пробормотал «виноват, исправлюсь, искуплю» и, сконцентрировав взгляд исключительно на её глубоких карих очах, деловито дорассказал до конца всю эпопею.

Хозяйка отстранённо выслушала меня и, развернувшись спиной, села к своему волшебному ноутбуку. Я встал и заглянул ей через плечо, пока она быстро настукивала что-то по клавишам.

На экране чудесной книги замелькали картинки, столбцы цифр, какие-то сводные таблицы, вот в одной из них с пометкой «в игнорир дебила, себе же хуже» и мелькнула знакомая фамилия.

– Нашла. Сам смотри, вот здесь и вот тут, фото, отзывы, комментарии. Поймешь, во что влез по оба колена. Ох и умеешь же ты находить себе приключения на пятую точку…

Я попробовал бегло прочесть всё, куда она мне тыкала. Ну и… собственно, ничего такого уж страшного. Обычное дело: злодей, колдун, фальшивомонетчик, поддельные документы, кража лошадей, вызов духов, насылание порчи, привороты-отвороты – сто лет как в розыске, тюрьма по нему плачет. Да, в общем, всё как у людей!

– Ты с чего такой спокойный, а? – не понимая моего равнодушия, подозрительно сощурилась Хозяйка. – Умудрился схлестнуться с самым поганым колдуном в округе и спокоен, как целая бронетанковая дивизия! Вот читай, что о нём писали наши исследователи до моего поселения в Оборотный город: «психически неуравновешен», «неадекватные реакции», «беспочвенное проявление злобной агрессии», «социально опасен», «обрывать все попытки личного контакта»… и вот ещё – «наслаждается явно выраженными фрейдистскими комплексами». Это к тому, что перед людьми является в образе уродливой старухи-цыганки, с чёрной трубкой в кривых зубах. Вот фотка. Она? В смысле он? Классическая Баба-яга с избушкой на курьих ножках в сравнении – просто фотомодель! А представь, такая вот образина за рукав схватит на ярмарке: «Дай ладонь, погадаю, золотой-яхонтовый!» – это ж такой шок, что импотент на всю жизнь! Иди лечись в Цюрихе, как Ленин. Чё молчишь? У тебя… нормально?

– Что? – искренне не понял я.

– Потенция.

– А это кто?

– Понятно, проехали, – отмахнулась Катенька. – И в самом деле, о чём это я? Я ж у тебя на коленях сидела, всё прочувствовала, функционирует, короче. То есть вот такая информация об этом скользком типе, смотрю, не очень-то тебя напугала?

– Так если врага в лицо знаешь, чего ж его бояться, – спокойно улыбнулся я. – Вернусь к дяде, доложу всё честь по чести, соберём полусотню, да и в кандалы эту ведьму цыганскую!

– Да? Как у вас всё просто… А если при одном подходе к табору к тебе опять какая-нибудь личина прилипнет? Ну не чеченец, так Гитлер, Берия или Боря Моисеев в кружевном боди… Твои донцы тебя же не порубают на всякий случай, а? А?! Не слышу ответа, Иловайский? Вот именно.

Я прикусил язык. Упрёки были вполне справедливы, как характернику мне-то ничего не стоило узнать злодея под любой личиной, хоть он старухой прикинься, хоть цыганочкой семнадцати лет, а хоть и кобылой крашеной. Но если и он на меня любую личину набросить может, так я к их кострам и на версту подходить не стану, а наши без меня нипочём Птицерухова не отыщут, хоть весь табор заарестовывай!

Оно, разумеется, тоже можно, но ведь крику будет, да и срамотищи потом не оберёшься – вопящих цыганок вручную по кибиткам распихивать! Весело, конечно, но… как-то не очень достойно деяний героического казачьего полка моего дяди Дмитрия Васильевича Иловайского 12-го.

– О чём задумался, милый, хочешь печеньку? – Катенька ласково похлопала меня по плечу. – Я ещё вот о чём тебя попросить хотела: ты меня из пистолетов стрелять научишь? А то в компьютере кур гасить как-то уже не кудряво, понты не те, эффект дохлый и под коленками не щекотит…

– Как прикажешь, любовь моя. – Я сглотнул ком в горле, после попытки представить себе «гашёных курей» поспешив просто, тупо, с радостью согласиться. А то ещё и меня запишет в эти… не в те понты…

Поэтому я быстро достал из-за пояса тульский пистолет и протянул ей.

– Заряжено? – с восхищённым придыханием Катерина осторожно взяла оружие двумя руками. – Если вот сюда нажму, выстрелит, да?

– Э-э нет. – Я с лёгким холодком вдоль спины отодвинул пальцем дуло, нацеленное мне в живот, и пояснил: – Сначала надо вот так взвести курок, потом выбрать цель, вот так вытянуть руку и…

– Учи, учи меня, снайпер. – Она взглядом обводила стены в поисках подходящей мишени. – В принципе так, особо ничего не жалко, если стену не слишком разнесет, могу пожертвовать: часами, календариком, дурацкой тарелкой с кошками, вон той фоткой в рамочке (типа мой однокурсник, два раза поцеловались, потом он слинял), кружку тоже можно грохнуть, в красного зайку стрелять нельзя, его на день святого Валентина подарили, мелочь, но дорога как память… А у тебя с собой ничего ненужного нет? Ну ладно, тогда хочу вон в тот картонный ящик со старыми…

В этот момент маленькая чёрная коробочка, лежащая рядом с ноутбуком, издала такой леденящий душу вопль, что я невольно подпрыгнул вместе с табуреткой.

– Ты чего, Иловайский? Это же обычная эсэмэс… – Катя схватилась левой рукой за сердце. – Ой, мамочки… у меня аж всё опустилось… Нельзя же так людей пугать, зайчик мой…

И, видимо, всё-таки нажала на курок. Грохнул выстрел! Храбрая Хозяйка с визгом отбросила дымящийся пистолет и перепуганной кошкой прыгнула мне на руки. Не очень удачно… В том смысле, что я косо сидел на краешке табуретки и потому не удержал равновесие, в результате чего мы навернулись уже оба. Причём я особенно неудачно…

– Живой? – интимным шёпотом спросила несравненная моя Катенька, сидя у меня на животе, компактно поджав ножки и обхватив руками колени.

– Да-а, – с трудом выдохнул я, припоминая недавнюю ситуацию с бесом.

– Тебе не тяжело?

– Не-э…

– Вообще-то я не так давно взвешивалась. Было сорок два кило. Ну это с одеждой, а без неё… Ладно, прости, вру, во мне все сорок пять.

– Да ну-у?..

– Честно, – горько вздохнула она и жалобно спросила: – Я жирная, да?

– Не-э…

– Вот только обманывать меня не надо, а?! Говорю – жирная, значит, жирная! Нет, в талии так ничего, и бёдра без целлюлита, а вот на боках… Вот, видишь? Слой жира! Или тебе не очень видно снизу?

– Ага-а…

– Слушай, а ты чего всё хрипишь так? Я тебе ничего не сломала? Может, чем-то помочь надо? Ты только скажи, я сразу…

– С пуза сле-э-эзь… – кое-как выпросил я.

Катя ойкнула, быстро встала и, потянувшись до выразительной скульптурности (или скульптурной выразительности), протянула мне руку.

Я нежно сжал её узкую ладошку и тоже поднялся. Совсем от красоты девичьей голову потерял, а она вон только что не ездит на мне, но сидит уже прямо как на диване! А я-то хорош тоже, право слово, всё ей позволяю ради улыбки одной, ради взгляда приветливого, ради слова нежного, ради…

– Иловайский, тебе не пора? – Возможно, у меня на лице отразилось всё и сразу, потому что Катенька тут же мило покраснела и попыталась исправиться: – Нет, я тебя не гоню, ты ж ещё и глюкозу в таблетках не попробовал! Вот, я целую упаковку тебе приготовила, возьмёшь с собой, у вас на Дону такие витамины редкость. Соси по одной два раза в день. Можешь Прохора своего угостить. Ему от меня привет!

То есть как ни верти, а свидание окончено. Намёк понял, не маленький…

– Ой, ну только не дуйся, пожалуйста, я и без того себя полной сволочью ощущаю. Но ведь сам слышал, как эсэмэска пришла? Зуб даю, там этот гад Соболев сообщает о скором прибытии. Хочешь, на, посмотри! – Она взяла в руки ту самую противно пищащую штуковину и, что-то понажимав, развернула ко мне маленький экранчик, прочтя вслух: – «Прибываю через час тридцать. Приготовьте комнату. Отчёты должны лежать на столе. Соболев». Вот видишь, как у нас, ни здравствуй, ни пожалуйста, ни до свиданья. Козёл, я же говорила…

– Так, что мне надо сделать?

– Прямо сейчас? Ничего. Дуй себе до дома до хаты, а завтра днём, часиков в двенадцать, начинай прогуливаться перед воротами, чтоб тебя наши камеры слежения зафиксировали. Потом ещё где-нибудь в кабаке, потом с Моней и Шлёмой, разок под ручку с бабкой Фросей, и, как только он внесёт тебя в учётную ведомость, – всё, свободен, поцелуй в щёчку, и чтоб ноги твоей тут не было! Все свидания-обнимания переносим на кладбище, туда я хоть как-то смогу высовываться…

Мне оставалось лишь козырнуть на прощанье, забрать разряженный пистолет, ещё раз полюбоваться на здоровущую дырку вместо улыбающегося лица бывшего Катиного однокурсника и развернуться на выход.

– Упс! – Катенька громко хлопнула себя ладонью по лбу. – Совсем память девичья, тебе ж профессиональный гримёр нужен, чтоб под ходячего трупа косить. Давай набросаю тебе записку к Станиславу, это один из местных парикмахеров, ну и визажист по совместительству. Передашь ему, он тебе поможет!

– Благодарствую. – Я сунул бумажку за голенище, слабо представляя себе, кто есть парикмахер, а уж тем более визажист. Да что гадать, тоже, поди, нечисть какая…

– Э, куда пошёл? – Она цапнула меня за рукав и развернула. – Дай хоть чмокну на прощанье…

Кареокая недотрога нежно коснулась моей щеки тёплыми влажными губами и на мгновение прильнула к груди. Я погладил её по волосам, а не такое уж и плохое свидание получилось, яркое, запоминающееся, с перепадами и пальбой. Может, это и неплохо, что у нас всё не как у всех, мы странная парочка…

Я вышел из дворца ровным строевым шагом, Моня и Шлёма честно ждали меня, сидя на корточках у медных ворот.

– Ну чё, хорунжий, пожмакался али опять так, на коротком поводке выгуляла?

Мне удалось сдержать улыбку, привычно показывая Шлёме кулак. Упыри так же молча шлёпнули друг друга по затылку. Значит, опять спорили и опять ничья. То есть ни я Хозяйку, ни Хозяйка меня. Катенька не первый год умело поддерживала легенду о том, что всех своих случайных «полюбовников» она наутро просто ест сырыми, целиком, без специй и соли…

Местным это важно, для них образ главы Оборотного города всегда должен быть исполнен ужаса и мистицизма. Иначе просто устроят подобие французской революции, возьмут дворец штурмом, разломают, как Бастилию, помашут флагами, а потом на своих же костях устроят полномасштабную борьбу за власть. Кому нужны такие потрясения? Разве что масонам, да вроде ими тут и не пахнет.

А может, и не должно пахнуть, они давно научились с чужими запахами смешиваться, и где этим закулисным интриганам прятаться, как не под землёй, в мире нечисти? Надо будет непременно спросить отца Григория про масонские ложи, уж он-то всегда в курсе за счёт разглашаемой тайны исповеди…

– Ну что, братцы, – поманил я упырей пальцем, – мне на свет божий пора. Проводите?

– Ага, – радостно кивнули оба.

– И про Птицерухова расскажете.

– Нет, – отказались они так же твёрдо, как только что согласились. – Мы, конечно, чуток на грудь приняли, но против этого супостата не попрём! Вона год назад Фимка-мракобес с ним схлестнулся, так его потом вороны живьём заклевали! Птиц личиной наброшенной легко обмануть, а он его телёнком дохлым обернул, дак вся стая разом и слетелась…

– Понял, не маленький, – сурово сдвинул я брови, но продолжил тот же разговор, не сбавляя шага: – Стало быть, личины он насылает, да такие, какие сразу и не снимешь, так? А почему же арка ваша любую личину рушит, как ветер домик карточный?

– А Маньку-отступницу, что ему доли с гадания не платила? Её потом в курятнике крестьяне забили, как будто лису! И по позапрошлой весне колдуна приезжего молоденького, что песни цыганские в тетрадочку мелким почерком записывал, вообще вместе со стогом сена сожгли! А ить он Птицерухову ничем и дороги не переходил, так, попался не под то настроение, и всё…

– Парни, я про арку спрашивал? – не вдаваясь в подробности, что мой же денщик сегодня чуть не пришиб меня как «дикого чеченца», напомнил я. Но эти умники, только всё более и более распаляясь, торопясь, перечисляли преступления злодея, совершенно не слушая меня…

– А помнишь, той осенью, когда он в кабак к Вдовцу припёрся? Едва ить не половину завсегдатаев перерезали, как курёнков, и ему потом отдельным указом вышло в город не заходить?!

– Вышло-то вышло, да кто ж его остановит, ежели он личины меняет, как платки носовые, и ни одна собака про то не чует! Даже арка ему не помеха…

– Не знаешь порою, с каким старым знакомым говоришь али с Птицеруховым под его личиной! От кого шила в бок ждать, кто бы подсказал?!

Слушая их, я невольно призадумался: получается, что никто, кроме меня, этого гада-конокрада под личиной видеть не может. Но я-то видел! Неужели то волшебное зрение, что баба Фрося без всякого желания даровала мне одним плевком, помноженное на врождённый талант характерника, дало мне уникальное умение – узнавать его, кем бы он ни прикинулся?! Вот тогда и понятно, зачем Птицерухов крал коней – он знал, что меня за ними пошлют, и хотел выяснить, разгляжу ли я его через личину? Разглядел! А раз я такой один, значит, теперь его первоочередная задача от меня избавиться. И чем быстрее, тем лучше…

– До арки далеко?

– А вон она за поворотом у той стены будет. Да что ж ты туда так рвёшься, хорунжий?

– Хочу проверить одну идею…

Дошли мы действительно быстро, за разговорами время всегда летит – не заметишь. Местные жители почему-то категорически до меня не домогались, то ли надоело, то ли Хозяйкиного приказа ослушаться не могли, то ли постный день на всю округу, кто их разберёт? Мне так даже скучно в чём-то стало. Как говорил незабвенный Прохор? «Дурак любит, когда красно, солдат – когда ясно, а казак – когда опасно!» Не то чтоб нам утро без подзатыльника как чай без сахара, но всё же подозрительно это…

Не нападают, не угрожают, не кусаются – не по правилам игра, а? Кстати, за поворотом даже городской стены не было, так, охранные домики, за ними чисто поле с одиноко стоящей аркой да бдительным бесом в полосатой будке. Это если волшебным зрением смотреть. Но когда обычным, человеческим, то совсем другое дело: красивое высоченное здание с тяжёлыми балконами, поддерживаемыми скульптурами грудастых девиц и могучих атлантов, у входа невысокий стройный офицер в нарядной мичманской форме с эполетами и золочёным кортиком…

– Сколько же их у вас?

– Арок-то? – переспросил Моня. – Да уж никак не меньше тринадцати. Город растёт, только за прошлый год четыре новых открыли.

– Расплодилось вас, однако…

– «Демографический взрыв», как Павлуша утверждает, – поддакнул Шлёма. – Но тока брехня это, пришлых много понаехало. Со всей России-матушки к нам под землю лезут, типа тут и сытость, и порядок, и Хозяйка лютует умеренно.

– А вот ещё такие, подобные Оборотному, города где-то есть?

– Вроде под Москвой златоглавой два или три, хотели ещё по Рублёвской просёлочной дороге строить, да дорого, – пояснил Моня. – А уж в самом Санкт-Петербурге наш брат так по готовым подвалам и канализациям шарится, что смысла нет с отдельными стройками заводиться. У них, поди, свои мегаполисы и на Васильевском, и под Невским, и под Петропавловской крепостью.

– Ты чё проверить-то хотел, Иловайский?

– Для начала беса, потому как…

– Стоять, руки вверх, покажь документы! – звонко встретил нас маленький охранник, быстренько выкатывая из-за арки корабельную мортиру. Ох ты, семейный верблюд с тремя горбами, угораздило родиться, да в кунсткамеру не берут! Вот только с пушкой меня ещё на выходе не встречали…

– Да ты чё, морда бесовская, совесть поимел бы, а?! – тоскливо взвыли упыри.

– Кого-чего поиметь?! – нахальнейше оттопырил ухо бес и поднёс тлеющий фитиль к запальному отверстию, сам себе командуя: – По предателям и извращенцам прямой наводкой, навесным ядром, пли!

Я кувырком ушёл вправо, Моня и Шлёма влево, взрыв грянул ровненько посередине!

– Слышь-ка, хорунжий, – отплёвываясь землёй, уточнили парни, – а скока времени эту заразу гремучую перезаряжать надо?

– Минут восемь – десять при должной сноровке, – потирая ушибленный локоть, прикинул я.

– Да за то время мы энтого флибустьера живьём в дуло засунем и банником артиллерийским в такое место утрамбуем, что развесёлый петушок на палочке получится!

Я встал, не торопясь отряхнулся и пару минут просто любовался на то, как два добрых молодца в рубахах с вышивкой вламывают по самое не хочу героическому мичманскому составу. Получил он у них сполна и за дело! Чуть левей, и я бы без ноги, чуть правей, и упыри без… Ну, они там враскорячку лежали, как взрывной волной причинные места не зацепило – чудо, да и только! Хорошо ещё ладошками прикрыться догадались…

– Подходи, хорунжий, не боись! Мы тут пушечку ещё раз зарядили!

Действительно, в ствол мортиры был по плечи вбит неустрашимый бес, а на его голове гордо развевались мичманские штаны со стрелками. Чуток на зайчика похоже, но гордая морда охранника портила всё смешное впечатление…

– Навалились, волки тряпочные! Сладили – двое на одного. А тока духа моего высокого вам не одолеть. Ща вон заплюю обоих насмерть, до утопления!

– Глянь, как борзометр заклинило, – с невольным уважением признали упыри-патриоты, а я, не тратя ни времени, ни лишних слов, быстро прошёл под аркой и обернулся.

– Чечен! – мигом вытаращился Шлёма. – Да чтоб у меня опять анализы до больницы своим ходом не дошли, натуральный чечен!

– Вот видите. – Я со вздохом вернулся обратно. Опыт не удался. В смысле результаты опыта меня ничуть не утешили. Как идти домой, если эта личина прилипла ко мне крепче репья к хвосту собачьему?!

– Птицерухов удружил, – понимающе кивнул Моня. – Худо дело… А только и здесь тебе дольше оставаться нельзя.

– Почему?

– Друган дело говорит, – признал Шлёма, бухаясь на землю и прижимаясь к ней ухом. – Слышь, топоток? И пяти минут не пройдёт, как здесь бесовский дозор будет. Мы ж их охранника в зюзу завернули и в его же пушку голым задом сунули, а они такое дело нутром чуют! Ща мстить набегут…

– Мы-то отмашемся, а ты беги, казачок.

Явственную дрожь земли теперь уже ощутил и я. Не знаю, сколько бесов к нам несётся в том дозоре, да, судя по топоту, и знать не хочу. Парни правы, пора уносить отсюда ноги, а уж наверху как-нибудь сам разберусь…

– Беги, хорунжи-ый! – в один голос завопили Моня и Шлёма, разворачивая мортиру навстречу выбегающей из-за домов сотне… двум… полутысяче… мама!

Я бросился бежать так, что только пятки сверкали. Сзади раздался очень одинокий выстрел, и волна маленьких бесов с головой захлестнула прикрывающих мой отход упырей. Я даже не оборачивался, чего там интересного, тем более что топот за спиной не стихал ни на минуту.

– Гони чечена! Живьём брать, живьём! Окружай его, теплокровного, на всех хватит!!!

А куда я, собственно, мог удрать от них на открытой местности? Да никуда! Но в тот самый момент, когда в голову стукнулась первая мысль о том, что «развернусь, вытащу саблю, да и помру героем!», каменные стены расступились, земля под ногами вдруг стала прозрачной и я… рухнул прямиком в душистое сено на окраине нашего любимого села Калач на Дону!

Всё. Приехали. Оторвался от погони. А жить-то как хотелось, и как здорово, что жив!

Я опрокинулся на спину, лицом к вечернему небу, и сладко потянулся, как после долгого сна. Чудны же деяния Твои, Господи, какие только пути не ведут в Оборотный город и какими только дорогами судьба казачья меня оттуда не выводит! Вот ведь как можно из-под земли упасть, сквозь землю провалиться да на земле же и оказаться?!

– Понятия не имею, – сам себе сообщил я, зевнул, потянулся и призадумался.

До села мне, конечно, отсюда рукой подать, но я ж теперь для всех не я, а злой чечен с Кавказской линии. Интересно, прибьют меня наши до того, как я выскажусь перед дядей, и не пристрелит ли он меня собственноручно, потому как у него со шпионами разговор короткий? А кем, кроме шпиона или разбойника, могут признать вооружённого чеченца на тихой излучине Дона?!

Я даже Прохора о помощи просить не могу, он мне первый не поверит, да и не поверил уже. Придётся зарыться в сено и прятаться здесь до наступления темноты, а уж потом пытаться огородами пробраться до дядиной хаты, а там… Не знаю, что-нибудь придумаю. В конце концов, должен он меня понять, родня всё-таки! Пока тут перекантуюсь, не гонят вроде…

– Бабоньки, гляньте, грузин!

Нет, только не это-о… Снизу на меня дружно вытаращились четыре молодухи с граблями и вилами. Сейчас покличут мужиков и всей массой с божьей помощью крепко возьмут за одно место…

– А может, то армянин? Я вроде одного такого горбоносого по позапрошлогоднему августу видела, он на ярмарке фокусы показывал, водку в коньяк превращал. Легко эдак! Брал самогонку да немного краски и…