Текст книги "Жаркое лето – 2010"

Глава двадцатая
Прощание и коварный заговор

Гарик, понятливо кивнув головой, объявил:

– Извините, друзья, но нам надо срочно посекретничать с господином Петровым. Глеб Сергеевич, отойдём в сторонку!

– Это не займёт много времени, – заверила Аля. – Вы, надеюсь, не успеете проголодаться и заскучать.

– А скучать никто и не собирается, – оживился Белкин. – Я благоразумно и предусмотрительно прихватил с собой пару бутылочек шампанского, а в объёмной корзинке милой Матрёны имеются и домашние медовые тянучки, и свежайшая сдоба. Идите, юноши и девушки, секретничайте! Идите…

Глеб, непроницаемо щурясь вдаль, сознался:

– Я тоже ощущаю нечто, чего не описать словами. Словно бы кто-то невидимый старательно и навязчиво подсказывает, мол: – «Срочно бросай все дела и, сломя голову, беги к пещере. Или же, ещё лучше, скачи на лошади. Причём, так скачи, чтобы искры – во все стороны – летели из-под конских копыт…».

– Тогда – поехали? В смысле, поскакали? – облегчённо выдохнула Аля. – Что ещё, собственно, обсуждать? Надо поторапливаться…. Да, что такое с тобой, Петров? Глаза трусливо отводишь в сторону, гримасничаешь – насквозь непонятно…. Не можешь никак решить, мол, звать трепетную красотку Натали Ларину с собой в Будущее, или же не звать? Зови, понятное дело! А если она откажется, то советую не расстраиваться сверх разумной меры и волосы на голове – от бесконечного отчаяния – не рвать…

– Дело совсем не в этом, – голос Глеба был на удивление невозмутимым, сухим и равнодушным. – Я уже давно принял окончательное решение и…остаюсь.

– Как это – остаёшься? – изумился Гарик. – Где – остаёшься?

– Здесь, в 1812-ом году.

– Из-за этой хозяйственной и приземлённой блондинки, разбирающейся в яровом овсе, английских овцах и в откармливании домашних гусей дубовыми желудями?

– Не надо, пожалуйста, так непочтительно говорить о моей Натали. Она добрая, умная, нежная, ранимая и всё понимающая…. Я остаюсь не из-за неё. Вернее, не только из-за Натальи Петровны Лариной. Видите ли…. В скучном и мутном двадцать первом веке меня ничего, в принципе, не держит. Отец ушёл из семьи, когда мне только-только исполнилось шесть лет. С тех пор я его больше никогда не видел…. Мать? Сейчас у неё молодой муж и пятилетние дочери-близняшки. Зачем я ей нужен? Только мешаю и смущаю, напоминая своим существованием о почтенном возрасте…. Да и видимся мы крайне редко, не чаще одного-двух раз за год. Я – в Питере, она – в Поволжье. Так что, сами, наверно, понимаете.… А тут, в девятнадцатом столетии, у меня есть Петровка, Платон, Матрёна, Наташка, Денис Давыдов. С Денисом мы, кстати, уже договорились о всяком. Он обещал полноценно привлечь меня к партизанскому движению, доверить – со временем, понятное дело – руководство отдельным летучим отрядом. Так что, вставим хвалёному и расписному Наполеону Бонапарту – по первое число, только держись…. Потом я женюсь на Натали и заживу в Петровке рачительным и справедливым помещиком. Детишки пойдут – дружной чередой…. Что в этом зазорного?

– Ничего зазорного в образе «рачительного, справедливого и многодетного помещика», конечно же, нет, – покладисто согласился Гарик. – Доля, как доля. Не хуже прочих…. Правда, амазонка?

– Чистая правда, – подтвердила – серьёзным и строгим голосом – Аля. – Лучше и честнее, на мой взгляд, быть помещиком в России девятнадцатого века, чем депутатом Государственной Думы в веке двадцать первом…. Так, к заветному подземелью мы отправимся на карете Матрёны. Бросим повозку, не доезжая до пещеры метров двести пятьдесят. Завтра утром, Глебчик, обязательно пошли кого-нибудь из дворовых, пусть пригонят в поместье. А, может, лошадки – животные, безусловно, умные и сообразительные – сами поймут, что к чему, и дошагают до дома без посторонней помощи.

– А что мне сказать остальным? Как прикажете объяснить ваш внезапный и скорый отъезд?

– Скажи, что нам срочно потребовалось посетить громовскую почтовую станцию, – предложил Гарик.

– Зачем?

– Естественно, чтобы оправить письмо. Мол, я обещал своему отцу – незамедлительно, то есть, без малейших промедлений – известить о состоявшейся свадьбе. Совершенно правдоподобная и жизненная версия, так как сибиряки – с точки зрения жителей европейской части России – всегда отличались странными поступками и залихватской эксцентричностью…

– А, что дальше?

– Действуй, в смысле, нагло ври, в том же ключе. Садитесь за праздничный стол и начинайте беззаботно праздновать-гулять. Небось, всё уже приготовлено и накрыто. Не пропадать же добру? С утра же ты, якобы охваченный сильнейшим беспокойством, поедешь в Громово. А по возвращению объявишь, что, мол, мы уехали в родимый Томск, оставив прощальное пространное письмо. Мол, дико извиняемся, но неожиданно настигла-посетила приставучая ностальгия, поэтому всем – горячий привет и наилучшие пожелания…

– А откуда возьмётся это самое письмо? – продолжал тупить Глеб. – Может, попросить у батюшки Кирилла бумагу, перо и чернила?

«Он же – самым наглым и беспардонным образом – валяет Ваньку!», – сердито возмутился внутренний голос. – «Зачем-то притворяется наивным и недальновидным дурачком, а сам, наверняка, уже всё тщательно продумал и просчитал. Причём, в нескольких автономных и подробных вариантах. Ох, и крутит наш Глебчик! Ох, и вертит…. Может быть, он совсем и не тот, за кого старательно выдаёт себя? А, кто тогда? Тайный агент некой секретной и могущественной спецслужбы? Попахивает горячечным бредом, но истинные философы всегда относятся ко всяким сумасшедшим – на первый взгляд – идеям и теориям с неизменным и искренним пиететом…».

Вслух же Гарик, стараясь быть мягким и максимально-толерантным, произнёс совсем другие слова:

– Сам, дружище, его и напишешь. Заранее, понятное дело…. А что нам-то рассказывать – в далёком 2010-ом году – о тебе?

– Людям, которые вас встретят…

– А кто – конкретно – нас встретит в далёком Будущем? – заинтересованно перебила Аля. – Ты знаешь?

– Откуда? Ни сном, ни духом! – «сделал» удивлённые глаза Глеб. – Конечно же, не знаю…. Итак, в Будущем вас встретят. Расскажите этим людям всё, как было на самом деле, ничего не утаивая и не приукрашивая. А что делать дальше, в том числе, что говорить родственникам и прочим обывателям, вас научат и подробно проинструктируют. По крайней мере, я так думаю…. Ладно, вам уже пора ехать, давайте прощаться. Только, пожалуйста, обойдёмся без помпезной помпы и излишних сентиментальных эмоций, чтобы не шокировать зрителей. Мне их недоверие и подозрительность сейчас совершенно ни к чему. Давай, Игорёк, обменяемся крепким рукопожатием, а тебя, Алька, я чмокну в щёку.… Всё, ребята, уезжайте! Удачи вам! А просвещённому двадцать первому веку – персональный привет от меня! Может, мы с вами ещё когда-нибудь и встретимся. Мир, как говорится, ужасно тесен…. Залезайте-ка на козлы, садитесь рядышком. Ага, вожжи, Гарик, ты держишь правильно.… Ну, с Богом, смелые странники!

Повозка повернула за очередной поворот, и лошади, испуганно заржав, остановились, как вкопанные. Впереди, слегка покачиваясь и чуть заметно подрагивая, возвышалась бескрайняя светло-сиреневая стена, уходящая – такое впечатление – прямо в небо. Изредка по волнистой вертикальной плоскости пробегали шустрые лимонно-жёлтоватые всполохи.

– Что это такое, Игорёк? – зябко поёжилась Аля. – Из чего она сделана? Страшновато немного…

– Похоже на самый обыкновенный туман, только цветной и очень плотный. А туман, как известно, не кусается, – постарался успокоить жену Гарик. – До пещеры осталось метров триста. Предлагаю – оставить повозку здесь и дальше пойти на своих двоих. Бедные лошадки и так трясутся от липкого страха – как жёлтые листья на сильном осеннем ветру. Видимо, животные чувствуют, что в этом странном тумане происходит что-то необычно-нетипичное, – ловко спрыгнул на просёлочную дорогу. – Давай, наяда, руку! Помогу спуститься, типа – благовоспитанный кавалер – из насквозь романтичного девятнадцатого века – ухаживает за благородной дамой, коварно похитившей его горячее сердце…

Аля, осторожно и чуть боязливо потрогав ладошкой сиреневую «стену», сообщила:

– Действительно, туман! Упругий такой, вязкий и тёплый. Кожу слегка щекочет…. Как там поживают «волшебные» клыки саблезубого тигра? Холодные? Горячие?

– Нормально-нейтральные, – сообщил Гарик. – Значит, смертельной опасности – прямо сейчас – не наблюдается. Пошли, отважная амазонка! Только держимся рядом, молчим – как пугливые речные рыбы, и ни в коем случае не паникуем, чтобы не случилось…

Странный туман без устали клубился, постоянно меняя свою плотность. Иногда в нём появлялись (зарождались?) тёмно-фиолетовы сгустки-камушки неизвестной субстанции. Сгустки, плавно перемещаясь по крутой спирали, в конечном итоге лопались, беззвучно рассыпаясь мельчайшими ультрамариновыми искорками.

«Очень красиво, креативно и загадочно!», – одобрил сентиментальный внутренний голос. – «Создаёт праздничную, практически новогоднюю атмосферу…. Лишь искорки в глазах, да ночи – аромат. Её прекрасней нет, кого ты не спроси. И я тону в словах, любви покорный раб. А танго танцевать она идёт с другим…. И со звуками здесь не всё так однозначно. То полная и звенящая тишина. То сквозь неё назойливо прорываются обрывки коротких и длинных фраз, причём, произносимых на разных языках и наречиях…. Вот, кто-то увлечённо рассказывает – на классическом английском языке – историю создания ансамбля «Битлз». Теперь некий испанец увлечённо нахваливает высокий моральный облик генералиссимуса Франко. Мол, примерный семьянин, убеждённый католик и всё такое прочее. Вновь – мёртвая тишина…».

Туман постепенно начал редеть, приятно запахло дымком походного костра.

– Упрямец, ты, Коба, каких поикать! – недовольно, со сварливыми еврейскими нотками, заявил чей-то трескучий фальцет. – Ведь, просили тебя, как человека, мол, не надо подбрасывать в огонь еловые ветви. И, что? Навалил по полной программе! Теперь костёр ведёт себя, как старенький паровоз. Приставучий дым упрямо разъедает глаза…

– Революционер – не человек! – с характерным кавказским акцентом ответил хриплый голос, принадлежавший, скорее всего, заядлому курильщику. – Революционер – кремень! Наша задача – упрямо идти вперёд, вопреки всему и вся. Упрямо идти! Понимаешь, нет? Упрямо! Вот, я и тренируюсь немного в упрямстве. Понимаешь, да? Ха-ха-ха!

«Только дорогого товарища Сталина нам и не хватало – для полного счастья!», – огорчился внутренний голос. – «Меньше всего хотелось – повстречаться с этим одиозным и кровавым монстром. За что наказываешь, Господи, своих верных слуг? Мы, ведь, даже обвенчались – с соблюдением всех православных правил и традиций. Стыдно тебе должно быть, Господи, ей-ей! Не хорошо шутить изволишь, не корректно…».

– Аля, опускаемся на четвереньки и осторожно перемещаемся вон к той тёмной штуковине, – шёпотом велел Гарик. – Лучше бы, конечно, ползти по-пластунски, да жалко портить твоё великолепное подвенечное платье, украшенное изысканными вологодскими кружевами…

Тёмное пятно оказалось гигантским еловым корнем-выворотнем, сквозь узорчатое переплетение корневищ которого прекрасно просматривалась круглая полянка перед входом в пещеру.

Раздался нежный хрустальный звон, и светло-сиреневый туман мгновенно рассеялся, будто бы его и не было никогда, не оставив даже малейшего следа. Вокруг заметно похолодало – примерно до плюс двенадцати-тринадцати градусов по Цельсию.

Посредине поляны горел-тлел дымный костерок, а рядом с ним – на толстом сосновом бревне – сидели два приметных человека. Около бревна располагался поставленный на попа берёзовый чурбак, торец которого был аккуратно застелен газетой, напечатанной на серо-жёлтой бумаге. На газете, окружив со всех сторон бутылку светлого стекла, наличествовали: три стандартных гранёных стакана, несколько луковиц и яблок, краюха серого хлеба и кусок белого сала, нарезанный на тоненькие ломтики. На земле, рядом с чурбаком, стоял мятый непрезентабельный котелок, над которым поднимались кудрявые струйки светлого пара.

«Личности, безусловно, узнаваемые – по многочисленным художественным и телевизионным фильмам, посвящённым революции 1917-го года и последовавшей затем Гражданской войне», – скорбно вздохнул внутренний голос. – «Чего только не приходилось смотреть в розовом детстве и в ранней юности…. Очевидно, товарищи Сталин и Троцкий, устав от тяжких революционных трудов, решили организовать маленький «пикник на обочине». Интересно, а для кого предназначен третий стакан? Вообще, что эта сладкая парочка делает в провинциальном Мещёрском крае? И какой, собственно, сейчас год?».

Судя по огромным Алиным глазам, в которых плескалось ярко-выраженное изумление, её тоже очень сильно занимали эти, да и многие другие вопросы.

Иосиф Виссарионович, одетый в серую неприметную шинель, с такой же серой фуражкой на голове, увлечённо чистил ножом большую светло-коричневую луковицу.

«Он его, видимо, держит за широким голенищем сапога», – предположил опытный внутренний голос. – «Непростой ножичек, честью клянусь! Лезвие отливает благородной синевой, следовательно, тяжёлое. Метать такое оружие – самое милое дело…. Сам же товарищ Сталин выглядит несколько непривычно – лицо худое, моложавое и очень подвижное. Горячая грузинская кровь видна, что называется, за версту…».

Облик же Троцкого полностью соответствовал общепринятым представлениям о легендарном «Льве Революции» – кожаная потёртая тужурка, такая же фуражка, стильные очки, кавалерийские галифе, громоздкая деревянная кобура на длинном кожаном ремешке, переброшенном через худенькую шею. Лев Давидович, рассеянно наблюдая за жёлто-оранжевым пламенем костра, лениво дымил мятой папироской.

Сталин, покончив с первой луковицей, взялся за вторую и ехидно поинтересовался:

– Что это, Лейба[119]119
  – Настоящее имя Л.Д. Троцкого – Лейба Давидович Бронштейн.


[Закрыть], ты такой хмурый и задумчивый? Размышляешь над проблемами предстоящей Мировой революции? Брось, баловство это сплошное…. Плесни-ка лучше водочки в стаканы. Выпьем – для начала серьёзного мужского разговора.

– Может, Яшку подождём? – неуверенно предложил Троцкий. – Обижаться будет, что всё выпили без него. Скандал, того гляди, закатит.

– Не будет и не закатит. У меня во внутреннем кармане шинели имеется и вторая бутылка. Настоящий революционер всегда должен быть предусмотрительным и внимательным – по отношению к ближайшим соратникам. Если, конечно, ему жить не надоело…. Лей, лей! Грамм по сто пятьдесят. И хлебушка руками наломай на куски. Не люблю – хлеб паскудить ножом. Его руками надо ломать – с почтением и любовью…

Известные и заслуженные деятели русского революционного движения взяли в ладони по гранёному стакану, наполненному водкой, коротко чокнулись, и Сталин провозгласил тост:

– Ну, за успех нашего безнадёжного предприятия! В смысле, за то, чтобы безнадёжность ушла и больше никогда не возвращалась! Как и те людишки, которые нам мешают, заслоняя дорогу в Светлое Будущее…

Иосиф Виссарионович выпил свою порцию браво – в три крупных глотка. После чего со вкусом занюхал рукавом серой шинели и аппетитно захрустел луковицей. Троцкий же, жалобно подрагивая хрящеватым кадыком, цедил водку – меленькими глоточками – бесконечно долго. Потом с полминуты отчаянно вдыхал-выдыхал и, восстановив-таки дыхание, принялся вяло обкусывать тёмную корку с хлебного ломтя.

– Лук кушай! – заботливо посоветовал Сталин. – Очень полезная вещь. Сплошные витамины. Цингу отпугивает, простуду, чахотку.

– Спасибо, обойдусь. Не люблю, когда воняет изо рта. А, вот, сальца отведаю, пожалуй…. Хорошее сало, в меру просоленное. Хорошее…. Так как, Коба, ты согласен с нашим предложением?

Сталин, дожевав луковицу, тщательно обтёр узкие губы всё тем же рукавом шинели и, немного помолчав, ответил:

– Хорошее такое предложение. Безусловно, дельное. Главное, что очень своевременное…. Ситуация сейчас сложилась – хуже и не придумаешь. Разруха. Анархия. Продовольствия катастрофически не хватает, несознательное крестьянство занимается подлым саботажем. На фронтах локальные победы чередуются с локальными поражениями. Всякие эсеры и меньшевики нагло поднимают головы…. Надо что-то менять. Причём, кардинально. Нужна народу хорошая встряска, очень нужна. А Ленин, как и всегда, занимает половинчатую и неоднозначную позицию. То будем заниматься полномасштабным и безжалостным террором, то только попугаем – отдельными акциями…. Вот, пару дней назад Ильич – под нажимом товарищей – подписал телеграмму по поводу недавнего кулацкого восстания в Пензенской губернии. Мол, повесить сто кулаков, отнять у них весь хлеб и назначить заложников. Это, конечно, хорошо…. Но, лишь, полумера! Почему – повешено только сто крестьян, а не полновесная тысяча? Не две? А как же быть с другими губерниями? Там, что же, нет кулаков? Ох, уж, эта интеллигенция сопливая! Во всём сомневается, ничего не доводит до логического завершения…. К тебе, Лёйба, это, понятное дело, не относится. Ты мужик правильный и жестокий. Хотя и еврей, а крови совсем не боишься…. Набулькай ещё грамм по сто…

Аля, пользуясь очередной алкогольной паузой, жарко зашептала Гарику в ухо:

– Пару дней назад, кулацкое восстание в Пензенской губернии…. Это же получается, что сегодня – на данный конкретный момент – двенадцатое августа 1918-го года. Очень неуютное и неадекватное время….

– А что здесь, под Рязанью, делают товарищи Сталин и Троцкий?

– Как это – что делают? Ты же сам слышал – собрались на экстренное совещание и ждут приезда некоего Якова. Скорее всего, Якова Михайловича Свердлова…. Я, кажется, догадываюсь, какой важный и судьбоносный вопрос они намерены обсудить. Некоторые продвинутые историки уже неоднократно выдвигали такую нестандартную версию…. Как эти высокопоставленные советские руководители оказались в глухой Мещере? Невелика загадка. Лев Троцкий, как известно из документов тех (этих?) лет, весной 1918-го года был назначен Наркомом по военным и морским делам, и после этого очень много времени проводил в разъездах, планомерно посещая воинские части и подразделения Красной Армии. А Иосиф Виссарионович – с мая этого же года – являлся (то есть, является?) ответственным за поставки продовольствия на юге России, а с июня месяца – лично возглавил оборону города Царицына…. Всё сходится, Игорёк. Вот, сам посуди…. Существуют следующие достоверные исторические факты. С десятого по пятнадцатое августа 1918-го года армия белого генерала Краснова подошла к Царицыну вплотную. Причём, товарищ Сталин в этот момент находился в отъезде. Но двадцатого августа он – ни пойми и откуда – появился, после чего Красная армия перешла в решительное и успешное наступление…. Понимаешь? Иосиф Виссарионович, действительно, отъезжал на секретные переговоры с Троцким и Свердловым. На «Тайную Вечерю», так сказать. И сейчас мы с тобой узнаем о содержании этих загадочных переговоров. Редкостная удача…

«Удача, говоришь? Ну-ну…», – засомневался недоверчивый внутренний голос. – «Удача – по краеугольным канонам философии – это полный покой и глубочайшее душевное спокойствие. Тихонько потрескивают аметистовые угли за кованой каминной решёткой, умиротворённо мурлычет толстый чёрно-белый кот на коленях, терпкое рубиновое вино, аромат жареного мяса, молоденькая женщина со счастливой улыбкой на нежных карминных губах, беззаботно дремлющая в кресле-качалке красного дерева…».

Пикник, тем временем, продолжался. Водочная бутылка опустела, и разговор приобрёл более конкретный характер.

– Ильич – больше не нужен! – напрямик заявил заметно-захмелевший Троцкий, с жадностью впиваясь мелкими острыми зубами в упругий яблочный бок. – Сделал своё дело – отойди в сторону, дай порулить другим соратникам, более решительным и уверенным в себе. Сейчас розовые слюни и зелёные сопли не нужны. Не то Время…. Террор нужен! Красный террор, не знающий ни малейшей пощады к врагам! В лапшу всех недобитков покрушить! Саблями! На мелкие кусочки…

– Во-во, на кусочки…. Верно говоришь, товарищ Лейба, правильно, – сытым сибирским котом промурлыкал Сталин. – Революцию нельзя делать в белых перчатках. Если ты всех гадов не расчленишь на составные части, то они расчленят тебя. Власть должна опираться на страх народный. Без этого нельзя. Диалектический материализм, мать его…. А на «Лейбу», брат, ты не обижайся. Это же я так, по-свойски, пока никого нет рядом…. Прав ты, Лёва, мешать нам стал дорогой товарищ Ленин…

– Ещё как – мешать! Если бы не эта ленинская нерешительная двойственность, я уже давно развернулся бы. Как говорится, во всю ширь русской души. Все недоумки и сомневающиеся личности – умылись бы кровушкой…. Что эта за идеология такая дурацкая? Мол: – «Шаг вперёд, два шага назад, три – вперёд, один – назад»? Трусость сплошная и вредительство явное! Только вперёд и вверх! Без сомнений и остановок! Кто не с нами – тот против нас…. Мне больше нравится другая идеология: – «Лес рубят – щепки летят. А благородство высоких целей – оправдывает низость и подлость используемых средств…».

– Правильно всё говоришь, верно. Кончать надо Ильича. Надоела эта его дворянская мягкотелость. Только по-умному – кончать. Чтобы извлечь максимум пользы из этого действа…

«Вот же, неблагодарные сукины дети!», – возмутился внутренний голос, всегда радеющий за справедливость. – «Их, засранцев, пригрели на груди, облачили огромным доверием, а они…. Впрочем, борьба за Власть – штука кровавая по определению. Во все Времена и у всех народов…».

Послышался и через полминуты стих шум автомобильного мотора, но сама машина в поле зрения так и не появилась. Зато, минуты через три-четыре, к костру подошёл очередной персонаж – мужчина среднего возраста и роста, слегка похожий на Троцкого: кожаные тужурка и кепка, очки на длинном носу, лёгкая сутулость.

«Только массивная кобура на боку отсутствует, да и движения у мужчины более плавные и спокойные, без нервического дёрганья», – отметил про себя Гарик. – «Знать, прибыл последний участник «Тайной Вечери» – Яков Михайлович Свердлов. На личном авто? Ничего странного, он, если мне не изменяет память, нынче является Председателем ВЦИК, то бишь, формальным главой РСФСР…».

Остановившись возле чурбака-стола, Свердлов вежливо поздоровался:

– Всем – пламенный революционный привет! – а, присмотревшись, тут же обиделся: – Вы, оглоеды, что же, выпили всю водку? Тогда разговор отменяется, и я незамедлительно возвращаюсь в Москву…

– Вах! Не кипятись так, Яша. Выпусти лишний пар, – добродушно посоветовал Сталин. – За кого ты нас держишь? За наглых революционных матросов, никакого удержу не знающих? Вот, тебе – отдельная бутылочка. Открывай, дорогой, открывай…. Себе стакан наливай до самых краёв, а нам с Лёвой лишь капни. Хлеб бери, сало, лук, яблоки. Будь как дома, то есть, как в Кремле. Не стесняйся, пожалуйста…. Ну, братцы, за успех нашего благородного и многотрудного дела! Вздрогнули!

Выпив и закусив, Свердлов – оттаявшим и мягким голосом – поинтересовался:

– Как там наш главный вопрос? Порешали, надеюсь? Пришли к единому мнению?

– Пришли! – пьяно усмехнувшись, хихикнул Троцкий. – Мочить надо Володеньку! Причём, чем быстрее, тем лучше…. Правда, Коба?

– Правда, Лев Давидович. Обязательно надо…. Только, как я уже говорил, по-умному. Чтобы каверзных вопросов у народа не возникло. Чтобы, наоборот, революционные массы объединились-сплотились вокруг ЦК партии…. Ты же, Яша, у нас являешься главным затейником? Небось, уже и первоначальный сценарий набросал? Не скромничай, родной…

– Очень надо! Никогда скромника не строил из себя, – в подтверждении этого тезиса Свердлов наполнил свой стакан на треть, выпил, довольно крякнул и, закусив яблоком, признался: – Дельный сценарий, он же подробный план будущей операции, я уже давно разработал, месяца четыре тому назад.

– Так, излагай, не томи! Закурить хочешь? Пожалуйста, угощайся, Яшенька! Могу и спичку поджечь-поднести…

С удовольствием затянувшись презентованной папиросой и выпустив в небо несколько идеально-круглых табачных колец, Урицкий приступил к изложению плана:

– Предполагается, всё списать на подлых эсеров и прочую шушеру, близкую им по идеологии и духу…

– Не слишком ли узко? – засомневался Троцкий. – Помасштабней бы чего придумать, чтобы бредень захватил побольше людишек.

– Всё нормально, Лёва! Давай, рассуждать логически. Например, в партии эсеров состоят учителя гимназий и прочих учебных заведений?

– Наверняка, найдётся несколько персон.

– Вот, следовательно, и все остальные учителя являются потенциальными эсерами. Смекаешь? То же самое касается землемеров, инженеров, профессоров, врачей и прочих представителей загнивающей нейтральной интеллигенции…

– Ты, Яков, голова, – одобрительно протянул Сталин. – Действительно, поле деятельности будет обширным. Шире и не бывает…. Ну, а продуманы все детали предстоящей акции? Кто будет непосредственным исполнителем? То бишь, метким стрелком?

– Есть у меня на примете одна подходящая и полностью управляемая тётка, подверженная психозу совместно с маразмом, – лениво зевнул Свердлов. – На днях доставят из Крыма, где она – по протекции самого Дмитрия Ильича Ульянова – поправляет здоровье, подорванное на царской каторге.

– Кто такая? Как зовут?

– Фанни Каплан.

– Как же, знаю. Она – кажется, в 1906-ом году – готовила террористический акт. То есть, покушение на киевского генерал-губернатора Сухомлинова. Но что-то там не заладилось, и мощная бомба рванула раньше положенного срока – прямо в гостиничном номере. Фанни была серьёзно ранена и контужена, частично потеряла зрение и – тоже частично – рассудок. Именно благодаря последнему обстоятельству, заслуженная смертная казнь и была заменена на пожизненную каторгу в Акатуйской каторжной тюрьме…. Хорошая кандидатура. Только, как мне помнится, Каплан сотрудничала сугубо с крайними анархистами.

– Ну, и память у тебя, товарищ Коба! – восхитился Свердлов. – Всё правильно излагаешь. В далёком 1906-ом году Фанни, действительно, была махровой анархисткой. Но на каторге она познакомилась со знаменитой Марией Спиридоновой и слегка подкорректировала свои мироощущения, став умеренной эсеркой…. То есть, мы цепляем как анархистов, так и эсеров. Комплексный подход, так сказать…

– Замечательно! – прокомментировал Троцкий. – И факт личного знакомства Каплан с Дмитрием Ульяновым – тоже очень кстати. Мол, ленинский младший братишка помог ей – для полноценного восстановления здоровья – перебраться в солнечный Крым, а она, тварь неблагодарная и отвязанная, застрелила нашего легендарного и неповторимого Владимира Ильича. Все эсеры, мать их, коварны и бессовестны! Мочить их, гнид, не ведая жалости! Стоп-стоп…. А полуслепая Фанни, часом, не промажет?

– Найдётся, кому подстраховать убогую. Потом, естественно, произведём оперативную зачистку. Уберём-ликвидируем и сумасшедшую Фанни, и тех, кто будет ей помогать…. А ещё через пару-тройку суток мы объявим – в качестве достойной мести за смерть обожаемого Вождя – массовый и беспощадный террор. После чего наведём в стране настоящий порядок, без дураков и сомневающихся. Готовьте, товарищи, списки…э-э-э, неугодных, ненадёжных и подозрительных личностей…

– Давно уже всё готово, – хищно усмехнулся Сталин. – Но, в свете предстоящих изменений, дополним и расширим…. Когда планируется проведение мероприятия? И что у нас с товарищем Дзержинским? Не помешает? У этого старого лиса – отменный нюх на всевозможные неприятности и опасности…

– Думаю, что в последних числах августа[120]120
  – Покушение на В.И. Ленина было осуществлено 30-го августа 1918-го года.


[Закрыть] всё и осуществим. Ранним утром неизвестные «враги» подло застрелят Моисея Урицкого (та ещё гнида!), Феликс, естественно, тут же умотает в Петроград. А поздним вечером этого же дня и Ильича – в Москве – отправят на тот свет…. Ну, хотите ещё выпить, пламенные и бескомпромиссные революционеры? Думали, что Яшка Свердлов – потомственный еврей фиг знает в каком поколении – приехал к вам, чтобы водки попить на халяву? Не угадали, морды! И я бутылочку «казёнки» прихватил с собой…. Коба, почисти, пожалуйста, ещё пару луковиц. Лёва, а что у вас в котелке? Варёная картошка? Отлично, уважаю! Ставь посудину на середину чурбака…

Пикник вошёл в свою финальную фазу-стадию. Ещё минут через десять-двенадцать участники «Тайной Вечери» начали – в три пьяных голоса – самозабвенно выводить:

– Чёрный ворон, чёрный ворон! Что ты вьёшься на до мной? Ты добычи не дождёшься. Чёрный ворон, я не твой…

Сзади что-то сухо щёлкнуло и тихий голос – с мягким прибалтийским акцентом – посоветовал:

– Не надо делать резких движений. Не надо…. Встать на ноги. Поднять руки вверх. Обернуться…. Быстро!