Текст книги "Мойте руки перед бедой"

9

9 апреля 1917 год (по новому стилю), земля Баден-Вюртемберг, Германия

Поезд резво набирал ход, постукивая колёсами по рельсам. За окном вагона открывалась чудесная пасторальная картина провинциальной жизни Германии, нисколько не напоминающая о том, что где-то далеко ещё бушевала опустошительная мировая война. Паровозик, дымя трубой, натужно вытягивал вагоны на пригорок. Только что состав тронулся от пограничной станции Готтматинген и теперь направлялся транзитом через Франкфурт, Ганновер Берлин к портовому городку Засниц с дальнейшим следованием на пароме в Швецию. Если быть совсем точным, то этот маршрут распространялся только на один неприметный вагон в конце состава, в который только что вошли два офицера германского Генерального штаба – капитан фон Планец и лейтенант Буринг, которые расположились в крайнем к входным дверям, купе. Однако недовольный их присутствием Ульянов провёл поперёк прохода меловую черту, определив её как разграничительную линию между немецкой и российской юрисдикциями. Удивительно, но это установленное правило неукоснительно соблюдалось на протяжении всего пути по территории Германии.

Задача немецких офицеров была достаточно простой, но ответственной – сопровождение тридцати двух человек. Особенность состояла в том, что это были подданные Российской империи, которая в настоящий момент находилась в состоянии войны с Германией. За исключением двоих, которые являлись разведчиками – нелегалами германской разведки. Майор Андрес принял русскую фамилию Рубаков, а майор Эрих стал Егоровым. Присутствие германских офицеров определялось особой ценностью пассажиров противоборствующей стороны для самой Германии.

Для этого официальному представителю революционно настроенной делегации Францу Платтену пришлось составить расписку следующего содержания:

1. Я, Фриц Платтен, сопровождаю за полной своей ответственностью и на свой риск вагон с политическими эмигрантами и беженцами, возвращающимися через Германию в Россию.

2. Сношения с германскими властями и чиновниками ведутся исключительно и только Платтеном. Без его разрешения никто не вправе входить в вагон.

3. За вагоном признается право экстерриториальности. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее никакого контроля паспортов или пассажиров не должно производиться.

4. Пассажиры будут приняты в вагон независимо от их взглядов и отношений к вопросу о войне или мире.

5. Платтен берет на себя снабжение пассажиров железнодорожными билетами по ценам нормального тарифа.

6. По возможности, проезд должен быть совершен без перерыва. Никто не должен ни по собственному желанию, ни по приказу покидать вагона. Никаких задержек в пути не должно быть без технической к тому необходимости.

7. Разрешение на проезд дается на основе обмена на германских или австрийских военнопленных или интернированных в России.

8. Посредник и пассажиры принимают на себя обязательство персонально и в частном порядке добиваться у рабочего класса выполнения пункта 7-го.

9. Наивозможно скорое совершение переезда от Швейцарской границы к Шведской, насколько это технически выполнимо.

Берн – Цюрих. 4 апреля (22 марта. Н. М.) 1917 г.

(Подписал) Фриц Платтен

Секретарь Швейцарской Социалистической Партии.

Были также составлены правила проезда по территории Германии, под которыми подписи поставили все пассажиры. Этот документ до сих пор хранится в архивах Германии.

Кроме того, прилагался поимённый список пассажиров

1. Ленин (Ульянов) В.И.

2. Ленина (Крупская) Н.К.

3. Арманд И. Ф.

4. Зиновьев (Радомысльский) Г.Е.

5. Радомысльская (Лилина) З.И. (с сыном 5-ти лет)

6. Поговская Б. Н. (с сыном 4-х лет)

7. Бойцов Н. (Радек К. Б.)

8. Сафаров Г. И.

9. Сафарова-Мартошкина B. C.

10. Усиевич Г. А.

11. Усиевич (Кон) Е.Ф.

12. Гребельская Ф.

13. Константинович А. Е.

14. Мирингоф Е.

15. Мирингоф М.

16. Сковно А. А.

17. Слюсарев Д.

18. Ельчанинов Б.

19. Бриллиант (Сокольников) Г.Я.

20. Харитонов М. М.

21. Розенблюм Д. С.

22. Абрамович А. Е.

23. Шейнесон

24. Цхакая М. Г.

25. Гоберман М. Л.

26. Линде И. А.

27. Айзенхуд

28. Сулиашвили Д. С.

29. Равич С. Н.

30. Рубаков (Андерс)

31. Егоров (Эрих)

Фри́дрих (Фриц) Пла́ттен (нем. Fritz Platten, 8 июля 1883 – 22 апреля 1942) – швейцарский деятель международного социалистического и коммунистического движения. Друг В. И. Ленина. Погиб в лагерях 22 апреля 1942 при невыясненных обстоятельствах. Место захоронения неизвестно. После смерти Сталина был посмертно реабилитирован.

Германские офицеры просмотрели список, поданный им Платтеном, и направились по плацкартам. По пути капитан Планец отдал распоряжение Платтену, чтобы тот утихомирил пассажиров и запретил им подниматься с места до конца проверки. Впрочем, всё ограничилось пересчётом людей. Контроля паспортов и досмотра багажа не было. Более тщательная проверка также была проведена на станции Шафхаузен – месте посадки в поезд. После этого щепетильные офицеры проверили пломбы на трёх дверях вагона. Четвёртую заперли под ответственность старшего команды Платтена, который должен был действовать в соответствии с обязательствами, зафиксированными в расписке.

Меньше часа назад социалисты шумно погрузились в вагон и расселись по местам. После непродолжительной и беззлобной перепалки с Радеком Ленин согласился обосноваться в особом купе, где ему было бы комфортнее работать. Однако это удобство было весьма условным – шутки и смех пассажиров были слышны по всему вагону. Не обошлось и без штофа водочки. Последнее сильно разозлило Владимира Ильича, и только Инессе Арманд удалось утихомирить его гнев. Тем не менее, Ульянов продолжил настаивать, чтобы Ольга Равич, которую он посчитал заводилой, покинула плацкарту, но общими усилиями удалось отстоять и её.

Владимир Ильич вернулся в своё купе. Надежда Константиновна спала. Шум на неё не действовал, она всегда сохраняла спокойствие. Ульянов сел за стол взял перо и попытался писать, но в поезде это оказалось совершенно невозможным делом. Тогда будущий вождь мирового пролетариата прилёг на мягкий диван, взял пачку свежих газет и принялся их просматривать. Наскоро перелистал, бросил их на пол, затем поднял и аккуратно положил на столик. Ему нужны были российские новости. Ульянов давно не был в России.

С изрядной долей справедливости его можно было назвать иностранцем. Из своих сорока семи лет Владимир Ильич семнадцать лет прожил за границей. Иными словами, больше половины сознательной жизни России он не видел. Ленин уже смирился с мыслью, что проживёт всю оставшуюся жизнь в тихой Швейцарии с кружкой пива в одной руке и газетёнкой в другой.

Всем было известно, что претендовавший на первые роли в российском революционном движении, Ульянов первую революцию прозевал. Это сильно раздражало Владимира Ильича, однако, увы, конфуз едва не повторился и в этот раз, и тогда, обозлённый, он был готов на всё лишь бы встать во главе революционных масс.

В тот день, когда пришла весть о свержении самодержавия, Ульянов собирался в библиотеку. К ним в квартиру ворвался товарищ Бронский с возгласом: «Как вы ничего не знаете?! В России революция!» Надежда Константиновна едва не выронила тарелку из рук – она как раз убирала посуду со стола после скромного обеда. Прокричав новость, Бронский тут же удалился, а Ульяновы засобирались к издательству, возле которого вывешивались ещё не просохшие от типографской краски газеты с последними новостями.

Всю дорогу Владимир Ильич выглядел растерянным и не произнёс ни слова. Действительно, срочные телеграммы сообщали о революции в России. С этого момента Ленин был одержим мыслью срочного возвращения на родину. Днём он писал письма, пытался связаться с соратниками, использовать знакомства, чтобы выбраться в Россию. Ночью он также не мог успокоиться. В его голову приходили самые бредовые и невыполнимые идеи.

Он всерьёз обсуждал с Надеждой Константиновной то перелёт через Германию на аэроплане, то получение швейцарского паспорта или нелегальный переход через границу под видом глухонемого шведа. Сон окончательно пропал, Ульянов нервничал, злился, но выхода не было, а тем временем события в России развивались без его участия.

31 марта Владимир Ильич вернулся с одной из встреч уже спокойным и уверенным в себе. С кем была встреча достоверно неизвестно, но с того момента будущий вождь мирового пролетариата начал собираться домой. В Россию. Ему срочно потребовались деньги. Он телеграфирует своему доверенному лицу и соратнику Ганецкому: «Выделите две тысячи, лучше три тысячи крон для нашей поездки. Намереваемся выехать в среду (4 апреля) минимум 10 человек». А через несколько дней пишет Инессе Арманд: «Денег на поездку у нас больше, чем я думал, человек на 10–12 хватит».

Впоследствии немецкий левый социал – демократ Пауль Леви утверждал, что именно он был посредником между германским МИДом и Ульяновым. Первые были страшно заинтересованы в отправке того в Россию. Заинтересованность была настолько велика, что международным ведомством были приняты все условия выставленные Лениным.

Гомон в вагоне наконец поутих, приподнятое настроение пассажиров, вызванное благополучной отправкой, умирилось, и Владимир Ильич вновь попытался записать свои мысли. Вопрос, который он обдумывал, был архиважным. Отправка оказалась достаточной неожиданной, и плана действий левых социалистов по прибытию в Россию не было. Именно этим и пытался заняться Ульянов.

Благо поезд сбавил ход, и оказалось возможным сделать некоторые записи, но только при помощи карандаша. Владимир Ильич уселся за столик и принялся писать:

1. Кончить войну истинно демократическим, не насильническим миром нельзя без свержения капитала, абсолютный отказ от «революционного оборончества»;

2. «Буржуазно-либеральная» стадия революции завершена, и следует переходить к революции «социалистической», в ходе которой власть должна перейти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства;

3. Никакой поддержки Временному правительству;

Ленин закончил писать. Теперь требовалось обдумать остальное. Он поднялся, сбросил накинутый на плечи пиджак и открыл дверь.

– Ты далеко Володя? – спросил, не открывая глаз Крупская. Ульянов дробно засмеялся и ответил:

– Наденька, куда я денусь из пломбированного вагона? В туалет.

– Ну-да, ну-да, – промурлыкала женщина и вновь задремала.

Поезд начал набирать ход, и Владимиру Ильичу пришлось двигаться по коридору, придерживаясь за стены. Возле дверей туалета стояла большая очередь в несколько человек. Ульянов без особой деликатности подвинул пассажиров и подошёл к двери, подёргал ручку и затем принюхался. Кто-то из очереди хихикнул, а Владимир Ильич строго спросил:

– Значит это все желающие оправиться? О чем же вы на вокзале думали?

– Как бы нет так! – возмущенным голосом отозвалась только что подошедшая Поговская. На руках она держала четырехлетнего сына. Женщина опустила ребёнка на пол и, придерживая его руками, продолжила ещё более возмущенным тоном:

– Они там курят, Владимир Ильич, а «туалетных» нас тут мало. Дети только.

– Что? Нет, милостивые государи, – произнёс Ульянов, не обращаясь ни к кому конкретно, – так дело не пойдёт.

Он развернулся и порывисто зашагал в своё купе. Резко распахнул дверь и плюхнулся на диван. Схватил тетрадь, пробежал глазами написанное, перевернул её и вырвал несколько чистых листов. На мгновение задумался и тронул Крупскую за плечо. Та быстро поднялась и вопросительно посмотрела на мужа.

– Надюша, я тебя попрошу, сходи к проводнику и попроси ножницы.

Женщина без лишних вопросов, поднялась, поправила волосы перед зеркалом и вышла. Через минуту она вернулась и протянула Ульянову просимое. Владимир Ильич кивнул головой в знак благодарности и принялся резать листы на небольшие прямоугольники. Надежда Константиновна с любопытством наблюдала за его действиями.

Ульянов аккуратно сложил стопочкой кусочки бумаги и принялся их нумеровать в порядке очередности, а затем разложил по три штуки. На одном он писал «курить», а на двух других «туалет». Крупская приподнялась с дивана и спросила:

– Володенька, что ты там за пасьянс раскладываешь?

– Представляешь, – тут же отозвался Владимир Ильич, расписываясь на каждом подписанном листочке, – вроде воспитанные люди, а как только возникли некоторые физиологические потребности и трудности с их отправлением, как сразу превратились в стадо животных.

Ульянов собрал заготовленные «пропуска» в туалет и отправился к очереди. Владимир Ильич хитро посмотрел на соратников и спросил Поговскую:

– Так Вы, барышня, по прямой потребности?

– Именно так, Владимир Ильич. Вот ребёнок.

– Получите билет, – произнёс Ленин и вручил ей соответствующий пропуск. Затем оглядел очередь и обратился ко всем сразу:

– Кто ещё в туалет, а не в курительную комнату?

Две женщины подняли руки.

– Так, так. Остальные значит курить? Только не вздумайте лгать, – предупредил Владимир Ильич, и в ответ получил подтверждение от троих мужчин. Затем отдал листок первому из них и расставил людей в порядке очерёдности. Таким образом, получалось, что из троих двое получали право справить нужду и только один – курить. Мужчины начали было возмущаться, но под строгим взглядом, неформального на тот момент, лидера умолкли. Только Слюсарев осмелился спросить:

– А совместить можно?

– Можно, – соблаговолил Ульянов, понимая, что этот процесс невозможно проконтролировать.

– Тогда мне.

– Получите, – ответил Владимир Ильич, но тут же строго предупредил, – Теперь за малой нуждой только перед сном.

– А я как же? Мне что теперь делать? – возмутился другой курильщик.

– А вы ждите пока двое…, – начал было говорить Ульянов, но потом посмотрел на Слюсарева и поправился, – нет один, по нужде объявится.

– Ну, тогда я тоже совмещу, – отозвался недовольный.

– Вы, батенька, хитрец, – констатировал Владимир Ильич, но пропуск всё-таки выдал. После того, как порядок посещения туалета был определён и доведён до всех пассажиров, Ленин отправился в своё купе. Сам он, как распорядитель позволил себе посетить туалет вне очереди ещё до выдачи пропусков.

Занавески на приоткрытых окнах в коридоре вагона раздувались теплым ветром. Радек с недовольством издалека посматривал сквозь стёкла очков на действия Ульянова и грыз потухшую трубку. Однако Карл Бернгардович вынужден был сдерживать свою природную нагловатость и теперь ничем не выражал своего протеста. Уж очень был высок авторитет Ульянова в этой компании. К тому же в будущем Собельсон – Радек был его псевдоним – рассчитывал на преференции от лидера партии, поэтому старался всячески демонстрировать свою лояльность к Владимиру Ильичу. Карл Бернгардович, не отягощённый нравственностью, обладал изрядной приспособляемостью, чем был крайне полезным для Ленина.

Карл Бернга́рдович Ра́дек (псевдоним Radek – в честь популярного персонажа австрийской юмористической печати, настоящее имя Кароль Собельсо́н, нем. Karol Sobelsohn; 31 октября 1885 года, Лемберг, Австро-Венгрия – 19 мая 1939 года, Верхнеуральск) – советский политический деятель, участник международного социал-демократического и коммунистического движения, журналист, революционер.

Состав начал глубокий поворот в наветренную сторону и клубы дыма стали попадать внутрь вагона, поэтому Платтену пришлось спешно закрывать окна. Шёлковые шторы враз успокоились. Радек подхватил ближайшую из них, снял круглые очки и принялся старательно протирать стёкла, время от времени бросая взгляд на очередь в туалет.

Владимир Ильич к этому времени уже скрылся за дверями своего купе, и Карлу было интересно посмотреть, как будут соблюдаться указания будущего вождя пролетариата.

Фриц Платен с удовлетворением посмотрел на проделанную Ульяновым работу и остановился возле Радека.

– Что, Карл Бернгадович, – съязвил он, умышленно пропустив вторую букву «р» в отчестве собеседника, – недовольствуешь втихую?

– Отнюдь, – отозвался Радек, пропустив мимо ушей откровенное издевательство, надел очки и продолжил, – Восхищаюсь!

Его никогда не смущало, как с ним обращаются люди. Даже после унизительных слов и действий в свой адрес он продолжал общаться с обидчиками как ни в чем не бывало. Будучи евреем, обожал рассказывать анекдоты о своих соплеменниках, выставляя их в неприглядном виде.

– Это как же прикажете вас понимать? – удивился Платен, зная неудержимую тягу собеседника к курению.

– А вот так! – воскликнул Радек и тут же пустился в пространное объяснение. – Вот теперь все мы зависим от него. Видишь, как умело Ильич нашёл уязвимое место нашего коллектива и под предлогом наведения порядка может теперь всеми управлять. Главное, что порядок действительно наведен, и никто не посмеет этого оспорить. Даже, если кто из курильщиков попытается перехватить право на выдачу пропусков, то наши бабы тут такой вой поднимут. И опять же, отобрать монополию на клозет можно только аргументировав своё вторжение, но таких аргументов и быть не может.

– Хм, а я и не подумал об этом… – задумчиво произнёс Фриц.

– А надо было подумать, право это должно было оказаться у тебя, как у старшего по вагону, но ты ушами прохлопал и вовремя не сообразил. Теперь он и тобой командовать сможет. Ты ведь на ночь в сортир побежишь? – с ехидной усмешкой поддел собеседника хитрый Карл Бернгардович и с ещё большей издёвкой продолжил. – Увёл он у тебя власть из-под носа. Пройдёт время он эту власть и у Керенского уведёт, и тот будет как молодой ослик, понурив голову бродить вокруг Зимнего дворца. Если уцелеет. А наш Ильич и там, в России, быстро найдёт болевую точку и так на неё надавит, что всё общество вздохнуть не посмеет без его разрешения.

Платтен окончательно растерялся. Он не понимал, как расценивать неожиданное откровение хитрого и беспринципного еврея, то ли как похвалу Ленину, то ли как критику. Пока он соображал, Радек шумно втянул воздух сквозь потухшую трубку и направился в купе к Ленину. За пропуском. На полпути остановился, обернулся к Фрицу и промолвил: «Ну что старший команды, айда со мной, пропуск попИсать себе может выпросишь». Стукнул два раза в дверь, после приглашения открыл её и вошёл внутрь.

Платен пробурчал: – Я на станции в клозет схожу, у меня ключ от дверей есть, – и удалился в тамбур.

Ленин задумчиво грыз карандаш. Крупская с отсутствующим взглядом смотрела в окно. Карл вежливо поклонился и произнёс:

– Ильич, мне бы талончик в туалет.

– Покурить? – спросил тот и многозначительно посмотрел на трубку Радека. Тот немедленно вынул её изо рта и спрятал за спиной:

– По малой нужде…

– Ну-ну, – недоверчиво отозвался Владимир Ильич, но всё-таки подвинул к себе клочок бумаги, подписал его и отдал просителю, с трудом выговаривая такое сложное для него сочетание букв в имени и отчестве собеседника:

– Имейте ввиду, Карл Бернгардович, следующий пропуск только поздно вечером.

Радек ещё раз отвесил поклон, в знак величайшей благодарности и скрылся за дверями. Ульянов продолжил писать:

4. Признание факта, что в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве, и пока в слабом меньшинстве, перед блоком всех мелкобуржуазных оппортунистических;

5. Не парламентарная республика, – возвращение к ней от С. Р. Д. было бы шагом назад, – а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху. Устранение полиции, армии, чиновничества;

6. В аграрной программе перенесение центра тяжести на Советы батрацких депутатов. Конфискация всех помещичьих земель;

Ульянов вновь перестал писать и задумался. Впоследствии сформулированные им тезисы будут расширены, дополнены и войдут в историю большевизма под названием «Апрельские тезисы».

Несомненно, Ленин был выдающимся мыслителем, но не для всего человечества и даже не для отдельно взятого государства, а только для политической партии, стремящейся к власти любым путём и не выбирающей способов достижения цели. Здесь Владимир Ильич не имел себе равных в переходный период, и никто другой, пожалуй, не смог бы так умело развалить целое государство. Разумеется, опираясь при этом на солидное финансовое обеспечение извне.

Поезд мчался, с натугой преодолевая подъёмы и весело сбегая с косогоров ухоженной Европы. Чахлые перелески, едва-едва зазеленевшие поля, полноводные озерца, вобравшие в себя талые воды, убегали вдаль и терялись за горизонтом. Один за другим мелькали полосатые верстовые столбы. Паровозик пускал из трубы чёрный шлейф дыма, который волей ветра пытался проникнуть то в вагон, то в окна придорожных деревень, но по большей части просто растворялся в голубизне безоблачного неба.

Пассажиры наконец угомонились и занимались каждый своим делом, а вернее пустым времяпрепровождением, за исключением Ульянова, который пытался закончить тезисы. Постоянные визиты желающих попасть в клозет, взрывы хохота в соседних купе и прочие беспокойные мелочи, всегда возникающие в местах вынужденного скопления людей, мешали ему трудиться.

Владимир Ильич отложил тетрадь и принялся смотреть в окно. Его ожидала тяжелая работа. С деньгами проблем уже не должно было возникнуть, но использовать их предстояло так, чтобы ни у кого не возникло подозрения об их происхождении, а царская охранка не дремала. Ульянов предусмотрительно отказался накануне от встречи с Парвусом, но Радек провёл в переговорах с ним целый день.

Теперь Ленина волновало, как его встретят в России. Он всерьёз опасался ареста сразу по приезде в Петроград. Однако эти опасения оказались напрасными. Во время митинга Ульянов, выступая со знаменитой речью с броневика на Финляндском вокзале, закончил её словами: «Да здравствует социалистическая революция!». Даже после такого откровенного вызова новая власть и не подумала арестовать его.

Тревожные размышления Владимира Ильича, были прерваны громким стуком в двери. После приглашения делегация из нескольких человек ввалилась в купе, Один из пассажиров положил на стол листок бумаги и предложил Ульянову подписать текст.

– Что это такое? – спросил Владимир Ильич, не притрагиваясь к бумаге.

– Это ультиматум, – последовал ответ.

– Кому?! Какой?

– Существует опасность, что Платтена не впустят в Россию, – пустился в пространные объяснения, очевидно, инициатор составления настоящего документа. – Мы все из солидарности предупреждаем их, что тоже откажемся въезжать в Россию. До тех пор, пока Франца не впустят.

– Какой идиот это писал? – хладнокровно уточнил Ульянов. Ответом было молчание. Тогда Владимир Ильич с изрядной долей язвительности продолжил: – Они, то есть временное правительство, настолько не желают нашего приезда, что вполне возможно нас просто арестуют прямо на вокзале, а вы, значит, к их вящей радости решили сами отказаться?

Делегация вдруг прозрела в собственной глупости и робко покинула купе. Листок остался лежать на столике. «Бумагу заберите!» – крикнул вслед Ульянов, но никто так и не решился это сделать. Владимир Ильич с раздражением схватил листок, с видимым удовлетворением смял в кулаке и бросил под стол.

Поездка закончилась более чем благополучно, и Ленин приступил к работе с присущей ему неукротимой энергией. Причем настолько активно, что через некоторое время от одного из представителей германской разведки в МИД Германии полетела телеграмма: «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы».

События последующих лет полностью это подтвердили. Вплоть до того момента, когда Ленин потерял здоровье, а вместе с этим и рычаги управления государством.