Текст книги "Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!"

Глава 8. Дома

Колонна прошла по деревянному мосту через Сухой Еланец и устроила привал за рекой. Алексей забрался в опустошённые фуражирские сани и прямо тут черпал из котелка разваренное дроблёное зерно. Испечённый в Фёдоровском хлеб закончился, и он откусывал серые, отогревшиеся и размякшие в вареве сухари.

– Господин полковник! – Из-за соседних саней вышел Осокин и, увидев, что командир ещё не отобедал, смешался. – Прощение просим, Алексей Петрович, я, пожалуй, позже к вам подойду.

– Пустое, Тимофей Захарович, – кивнул Егоров, – доедаю уже, – и скребнул ложкой по дну. – Чего сказать-то хотел? – Он отложил котелок в сторону и блаженно потянулся. – Ну?

– Да я как бы от всего общества, господин полковник, – смущённо ковырнул ногой снег командир роты. – Мои разведчики ведь почти все из бывалых егерей. Многие здесь на Буге ещё до войны служили. Во-от, попросили к вам подойти и поинтересоваться, нельзя ли нам без ночной стоянки дальше быстрым маршем идти? Ну-у, это чтобы скорее до Николаева добраться?

– Так ведь ещё вёрст тридцать, Захарович, до него? – лукаво сощурился Алексей. – Неужто же не вымотались за долгую дорогу? Это ведь до утра тогда придётся по самой темени топать. А так бы заночевали себе в поле и потом спокойно, после обеда уже бы к городу подошли.

– Да это ничего, это дело-то привычное, господин полковник, ночью идти, – пожал плечами старший разведчик. – Нет, вы, конечно, сами смотрите, просто уж больно ребяткам побыстрее дойти охота. Ну а прикажете в поле ночевать, так оно и ладно, в поле ночевать – оно дело нам, конечно, привычное.

– Да я бы и сам так и полетел бы вперёд, – признался Егоров. – Семья ведь там ждёт. Так бы и вскочил на коня. Ваша-то рота ладно, Тимофей, егеря в ней закалённые, а все остальные как? Выдержат ли? Может, им лучше не спеша идти? Четыре сотни вёрст уже ведь позади.

– Да мои пробежались уже тишком по артелям, пока те обедали, – ответил Осокин. – Говорят, что вроде как всем в жилое тепло хочется побыстрее. А самых квёлых можно в провиантские или фуражные сани посадить, всё равно они уже давно опустели.

– Ладно, посмотрим, как вечером роты идти будут, – решил Алексей. – Вдруг егеря сами о ночлеге в поле запросят, тогда извините, на бивуак придётся встать, – и, откинувшись назад, вытянул ноги. – Никита, через полчаса толкнёшь меня, глаза после сытного обеда слипаются, подремлю чуток.

Солнце, подсвечивая красным небо, садилось за Южным Бугом в степь.

– Ох ты, закат какой багряный, словно пожар небесный! Похоже, к сильному ветру такое, – проговорил идущий впереди Кожухов. – Это хорошо, что жильё совсем рядом, не хотелось бы тут в буранной степи опять маяться. Никакого укрытия ведь до самого Ингульца нет.

– Поспеть бы ещё до жилья, Лука Назарович, – отозвался шагающий рядом Южаков. – Ноги гудят, той прыткости, какая прежде была, совсем уже нет. Устал шибко.

– Ну вот и шёл бы тогда во временный эскадрон, – проворчал командир плутонга. – Предлагали же тебе, как шибко знающему лошадей. Сам ведь туда, Ванька, не схотел идти. Теперяча вот терпи. До привала совсем немного топать осталось, а там ужин, передышка – и вёрст через десять уже и через Ингул переправа будет. Лишь бы только пурга нас не догнала, – и он опять озабоченно посмотрел на малинового цвета небо.

– Егеря! – послышалось из головы колонны. – После ужина на ночёвку встанем или дальше пойдём?

– Пойдё-ём! – загомонили хором роты. – Чего же на снегу-то спать, когда жильё совсем рядом?

– Я к зазнобе хоть босым, а хоть и в исподнем бы прибёг, вашвысокоблагородие, только не держите! – донёсся весёлый крик спереди.

В ответ ему раздался громовой хохот егерей.

– Ну, коли тебе так нужно, Евграфович, тогда конечно, тогда идём! – ответил полковник. – Только ты уж не разнагишался бы раньше времени. Куда ж так спешить-то? Ещё ведь полтора десятка вёрст до зазнобы. А ну как смёрзнется всё?

Колонна опять зашлась в хохоте.

– Федя Лужин, старший из дозорных унтеро́в, – вытирая выступившие из уголков глаз слёзы, проговорил Кожухов. – Он это, Цыган, точно его голос. Ох и шлында, хотя ведь и меня годами старше!

Стряхнув усталость, роты пошли быстрее. Через пару часов в темноте устроили небольшой привал. Отужинали, немного отлежались и пошли дальше.

Небо только-только начало сереть, когда колонна подошла к пригороду. Караул из гарнизонных заспанных солдат с удивлением взирал на выступающие из темноты ряды егерей в тёмно-зелёных шинелях. Длинная жердина в чёрно-белую полоску была сдвинута на обочину, а рядом с капралом стоял сержант Аникеев из конно-егерского эскадрона.

– Господин полковник, – кивнул он на идущего вслед за головной ротой офицера, – команду-то своим дай, дурень! Чего рты все раззявили, совсем никакого порядка у вас нет!

– Смирн-на! – рявкнул тот, взяв фузею на караул.

Усталый офицер козырнул и прошёл мимо.

– Во-от, ну хоть так, – проговорил сержант. – Совсем вы тут в гарнизонной тиши обленились. Ничего-о, теперь-то с нами веселей будет.

Возле слияния Ингула с Бугом высились на берегу корабельные остовы, словно диковинные скелеты огромных вытащенных на сушу рыб. Тут кипела жизнь. Даже ночью при свете факелов копошились у стапелей, штабелей брусьев и досок люди. Слышалось тюканье топоров и визг множества пил. Работники отложили в сторону свои инструменты и с любопытством взирали на огромную растянутую колонну из солдат и повозок.

За два года отсутствия Алексея город сильно разросся. Вдоль прямых улиц стояли большие каменные и деревянные дома – как государственные, так и личные. Много было не завершённых, около которых виднелись штабеля кирпича и горы тёсаного камня. Ближе к центру, возле большой площади белели строения каменных торговых рядов и виднелся Потёмкинский Спасский дворец.

Статский советник Михаил Леонтьевич Фалеев принял Егорова без промедления, велев провести в кабинет. Одетый в длинный шёлковый халат, он обнял его как старого знакомого.

– Ну вот, а я же говорил, что мы с вами ещё увидимся, Алексей Петрович, – проговорил он, оглядывая обветренного, красного с мороза полковника. – Рад, очень рад! Столько лет ваши егеря тут квартировались и Бугскую линию от турок стерегли. Небось, сроднились уже с Николаевом? Теперь вот до самого Днестра земля наша, но море оно во-он, сосем рядом. Всегда, знаете ли, сударь, хорошо для защиты крепкий гарнизон иметь, тем более из таких славных воинов, как ваши егеря.

– Спасибо, Михаил Леонтьевич, и я искренне рад нашей встрече, – склонил голову Алексей. – Сомневаюсь, конечно, что турки осмелятся более тут появиться. А с каждым новым спущенным вами на воду́ кораблём опасаться того можно всё меньше и меньше. Вы славно потрудились над укреплением нашего флота, да и всего этого края. Так что можно, полагаю, не опасаться никакого врага. Но коли уж начальство нас сюда определило на постой, значит, ему виднее, где нам быть.

– Да, да, – махнул рукой градоначальник. – Я получил депешу из столицы о расквартировании вас у себя в городе. Мы тут уже посмотрели, что можем для вас сделать. Где-то на тысячу человек освободим новопостроенные казармы, ну а всех остальных к обывателям подселим. Помнится, ваш полк с южной стороны, тогда ещё станицы, располагался? Сейчас там пригород, и он очень расстроился, зайдя далеко в степь. Вот давайте и не будем традицию нарушать, отдадим вам для расселения эту же его часть. Скоро мой помощник со своими людьми сюда прибудет, вот он и займётся этими вопросами. А вас мы просим к завтраку.

– Михаил Леонтьевич, спасибо вам за приглашение, я бы с превеликим удовольствием, но понимаете, у меня тут семья, дети, – извиняясь проговорил Егоров. – Я последние два года войны их не видел, а сейчас они в какой-то вот версте от меня.

– Ну что же, понимаю, – вздохнул Фалеев. – Тогда не буду вас задерживать, Алексей Петрович, но обещайте прийти со всеми своими офицерами на торжественный приём, скажем… – Он задумался и взмахнул руками, словно дирижируя. – Скажем, через пару недель, двадцать пятого февраля, в субботу. Будет много музыки, хороший стол, а после ужина мы устроим бал. Обществу было бы очень интересно посмотреть на своих защитников, сломивших османов на Дунае и завоевавших нам такой долгожданный мир. Вот вас с вашей супругой, Алексей Петрович, и ждём. Да, и конечно – всех ваших офицеров, хоть женатых, а хоть и холостых. У нас, знаете ли, тут тоже дворянских и купеческих дочерей на выданье предостаточно, а достойных кавалеров раз-два и обчелся. И не смейте мне отказывать, сударь! – покачал он головой. – Этот ваш отказ я уже точно не приму!

– Хорошо, Михаил Леонтьевич, – улыбнулся Алексей. – Ещё раз спасибо вам за приглашение, мы будем рады присутствовать на вашем торжественном приёме. А сейчас позвольте мне откланяться? Все вопросы о квартировании полка, о довольствии и прочие, хозяйственного толка, может решить с вашим помощником мой главный полковой интендант премьер-майор Рогозин Александр Павлович. Он как раз находится сейчас внизу, в приёмной.

– Ну вот и славно, – улыбнулся градоначальник. – Не смею вас задерживать, господин полковник. Спешите к своей семье. Я думаю, для них это будет огромным сюрпризом.

Запрыгнув в сани к ожидающему в них Гусеву, Алексей тронул правящего лошадьми вестового:

– Гони, Никита! Не забыл, надеюсь, дорогу?

– Обижа-аете, Алексей Петрович! – пробасил тот и громко гикнул. – Эге-ей! Вперёд, родимые! Но-о! Немного до дома осталось!

Сердце Алексея билось всё сильнее. Вот она большая, кривая улица, ведущая к его переулку. Ещё немного – и у оврага за поворотом будет его дом. Звёзды на небе погасли, а с востока уже немного посветлело. По улице в сторону верфи шли группки работных людей. Многие из них, завидев сидящих в санях господ офицеров, останавливались и, сняв шапки, кланялись.

Вот и дом. Над крышей из печной трубы поднималась струйка дыма. Чуть светилось маленькое, шириной с локоть, застеклённое окно. Сани всё ещё продолжали катиться, а Лёшка, не в силах больше сдерживаться, уже выпрыгнул из них. Стукнула калитка, под ноги, заливаясь звонким лаем, кинулась какая-то маленькая шавка. Алексей, не обращая на неё внимания, спешил к крыльцу. Дверь дома распахнулась, и из её щели выступила с масляной лампой в руках закутанная в шаль Катарина.

– Кто там?! – тревожно воскликнула она, завидев подбегающего военного, но вдруг охнула и бросилась вперёд. – Лё-ёшка! Лё-ёшка! Лё-ёшенка! Ты?! Ты!

Лампада, шипя, полетела в снег, рядом скакала с заливистым лаем мохнатая собачонка. Вышедшие из саней Гусев с Никитой смущённо отвернулись от прильнувшей друг к другу в крепких объятиях пары, а двое всё продолжали стоять на крыльце.

– Мама, мама, кто там? – послышался приглушённый испуганный детский голос. Из-за спины Катарины со свечой в руках показалась девчушка, за белую льняную ночнушку которой держались два пацанёнка.

– Папка приехал, дети! Папа наш! – воскликнула Катарина. – Идите быстрее сюда!

– Поехали, Никита, – Гусев тронул вестового за плечо. – Не будем им мешать, не до нас им сейчас, потом с Катариной Николаевной поздороваемся. А сейчас к моим катим.

Потрескивали поленья в печи. Светили все три зажжённые лампады, освещая комнату. Вся семья Егоровых сидела посреди неё у обеденного стола.

– А вы ведь не мой папа, а где мой папа? – Один из сидящих на коленях у Алексея мальцов, внимательно глядя ему в глаза, перебирал руками золотые орденские кресты. – Моего папу Курт зовут, а вы Алексей, где же он? Когда он за мной придёт?

– Теперь я тоже твой папа, Егорка, – проговорил тихо Алексей, гладя его по светлым мягким волосам. – Мама Катарина ведь не будет против?

– Что ты такое говоришь, – смахнула та слезинку со щеки. – Меня мамой он своим самым первым словом назвал. Наш это сын. Наш.

– Конечно наш! – воскликнул сидящий на другом колене отца Николашка. – Ты чего это, Егорка, забыл, что ли, мы же с тобой братья? Забыл, да?! Настька, а ну скажи, правда ведь мы с Егоркой братья?!

– Вы, может, и братья, Колька, а вот я ему сестра! – важно надув щёки, заявила та. – Старшая сестра! Так что вы слушаться меня должны!

– Ага! Конечно! Слушаться! – воскликнул малец. – Чего это сразу-то слушаться?! Нас двое с Егоркой братьев, и мы с ним мужчины, а мужчины они всегда главнее девчонок. Правда ведь, Егорка?

– Ага, – подтвердил тот, кивнув светлой головёшкой. – Главнее, да-а.

– Ну вы, мужчины, хватит с девочками ссориться, – усмехнулся Алексей. – Сейчас я вас всех гостинцами буду одаривать, ждите, – и пошёл к двери.

– Мама, а папа Курт сегодня не придёт? – подбежав к Катарине, спросил её тихо Егорка. – Я ведь так по нему соскучился, – и, всхлипнув, прижался к обнявшей его женщине.

– Уе-ехали! Вот ведь Барбосы! – воскликнул, входя в дом с двумя объёмными мешками, Алексей. – Всё у калитки оставили и укатили. Даже в дом не зашли! Ну ладно, увидимся ещё. Серёгу понять можно, к своим ведь спешил. Та-ак, вот ещё один боевой конь для моего второго и такого же любимого сына, – поставил он совершенно похожую на первую лошадку-каталку на пол. – Точно-точно такая же, какую дядя Серёжа с дядей Радованом вам в ту зиму привезли. Теперь вам, ребятки, и ссориться, и делить её не нужно, у каждого своя есть. Был бы Ильюха здесь, и ему бы такую же привёз, – сказал он с улыбкой. – Но парню четырнадцать, он там, в кадетах, небось, давно боевого коня седлает. Так, а это что такое? – и он вытащил из одного мешка перевязанный разноцветными лентами рулон нежно-кремового шёлка. – Ну как, на два самых лучших платья моим дорогим дамам хватит?

– Да тут и для Милицы с мамой даже останется! – воскликнула в восторге, перебирая шёлк, Катарина. – Ткань тонкая, благородная, а рулон вон какой большой!

– У Милицы свой шёлк будет, даже не сомневайся, – усмехнулся Алексей, – правда, расцветки другой. А так, смотрите, конечно, сами. Главное, за две недели успейте платье пошить. Градоначальник торжественный приём устраивает, всем нам, полковым офицерам, предписано на нём присутствовать. А кому посчастливилось быть женатым и у кого жёны живут в Николаеве, тем надлежит быть обязательно с ними. И это не обсуждается! – попытался остановить он возражение Катарины.

– Ну две недели ведь всего, Лёшенька! – воскликнула та. – Да разве же за это время успеешь что-нибудь тут приличное пошить?

– Ничего не знаю! – отмахнулся тот. – Мы люди военные, к дисциплине приученные, а градоначальник тут первый государев человек. Сказал быть с жёнами – значит, с жёнами. Неужто во всём городе искусных мастериц не найти? Если уж совсем всё плохо, в Херсон с Милицей к дядюшке шёлк отправьте. Там город побольше, сумеют небось платья пошить. Думаю, дядя и сам завтра-послезавтра с тётушкой Антонией приедет, как только узнает, что его родня с войны вернулась.

– Он-то, конечно, приедет, ну как я шёлк незнамо кому буду отправлять? – покачала головой Катарина. – Платье это ведь тебе не мундир, который где-то подшил, где-то распустил – и любому носи. Тут одних только примерок нужно хорошо если с десяток сделать.

– Как же всё сложно-то с вами, – вздохнул Алексей. – Не то что с егерями дело иметь – всё понятно и просто, да, ребятки? – и подмигнул подбежавшим сыновьям. – Так, что там ещё у нас? А вот, – и он достал плоскую кожаную коробочку. Открыв её крышку, Алексей взял в руки нить крупного жемчуга, подошёл сзади к Катарине и надел белоснежное ожерелье на шею жены. – Нравится? – подмигнул он Насте.

– Да-а, – восхищённо прошептала та, любуясь украшеньем.

– Мама, ты такая у нас красивая!

– А вот и для другой моей красавицы подарок, – и вынув из мешка холщовый мешочек, он достал бусы, сплетённые из яркого бисера.

– А нам, а нам?! – прыгали рядом мальчишки. – Настьке вона чего! А нам?!

– А вот это уже теперь вам, – и отец достал два одинаковых кожаных ремешка с небольшими серебряными пряжками и ножнами-чехольчиками. – Как у военных ремни, настоящие, амуничные! А сюда вот вы сабельку вставите. Выстругаем вам сабли?

– Да-а! – закричали мальчишки в восторге.

– Ну, тут ещё плотное шерстяное сукно, как говорят, настоящее, английское. Из него тоже пошить всякое можно, – проговорил он, выкладывая отрез ткани из мешка. – Это для тёщеньки, – отложил он в сторону шаль. – Это Милице, дяде Михайло, тётушке Антонии. А это нам для дома, – и поставил на стол диковину – отделанный в массивную малахитовую оправу часовой циферблат. – Часы. Теперь можно будет точно знать, сколько времени. Ох и дорогу-ущая штука! Если только в Потёмкинском Спасском дворце такие же есть, ну и, может, у самого градоначальника. Никому, кроме папы и мамы, руками не трогать! – погрозил он сорванцам пальцем. – Ну и теперь сладости: сушёная хурма и вяленая дыня, изюм, пастила, всякие засушенные фрукты, шербет с орехами, халва кунжутная, – доставал он из большого дорожного кожаного мешка холщовые поменьше.

– Лучше бы в хаты на постой определили, – глядя на массивные своды казармы, проговорил Горшков. – Там как-то привычнее, роднее, что ли. А тут такие стены толстенные, каменные, массивные, и потолок высокий.

– Это ты, Фрол, просто раньше никогда в таких не жил, – ответил ему сидящий рядом на топчане Кожухов. – Нам-то в крепостях не раз такое видеть доводилось. Так ведь, Иван Пахомович? Помнишь, в ту войну как в Измаиле и в Журже стояли?

– Было дело, – кивнул сержант. – Да ладно, сухо, тепло и сытно. Чего ещё служивому надо? Тем более, поговаривают, что ненадолго мы здесь задержимся, – понизил он голос. – Меня полковой писарь, Павел Фомич, по секрету предупредил, чтобы не очень-то тут приживались. Дескать, к лету, как только дороги просохнут, так опять куда-то маршем погонят. Вот только куда, он и сам не знает. Вот так-то вот, братцы.

– Дороги просохнут, – задумчиво повторил Кожухов. – Это значит, где-то в начале мая? Ну, тогда нам меньше трёх месяцев до того марша осталось. Ла-адно, будем знать. Нужно обувку всем подбить, ротные повозки поправить.

– Это да, в конце марта и начнём, – кивнул сержант. – Пока же и передохнуть можно. Ну что, робята, – оглядел он сидящих на топчанах ротных унтеров. – Пока их благородия на своих квартирах обустраиваются, вот чего вам скажу. Непорядка я никакого не потерплю, от него самыми первыми нижние чины и страдают. Господа-то они там, на своих верхах, дела решают, а мы, унтера и ветераны из разумных и опытных егерей, должны сами здесь за служебным устоем смотреть. Так что глядим, чтобы без всякой пьянки в артелях, чтобы чистота была, все мундиры и амуниция прибраны, про оружие я уже и вообще молчу. Где какое послабление можно будет дать, я вам о том и сам скажу. Бестолковые, они, конечно же, будут, война-то вон закончена, вроде как отдых. Дуранёт кто-нибудь обязательно – тут даже и к бабке не ходи, и так ясно. Вон Горшков лыбится, сам из таких недавно в капралы выбился, понимает, о чём я говорю. Это я к чему? Лучше, робята, нам самим это дело на корню пресекать, чем до ротного и полкового начальства дурь дойдёт. Тут в больших гарнизонах карцеры и гауптвахты ох какие! Здоровье в их подвалах потерять можно. А за сурьёзные провинности, сами знаете, разговор всегда короткий. Хорошо если арестантская рота, а то и вовсе петлю на шею – и скамейка из-под ног. Ну ладно, всё, идите к своим капральствам и плутонгам, скоро барабан «отбой» пробьёт. Горшков, завтра твоё отделение я на караульную службу подал. Так что почиститесь, в порядок всё приведите. Не хмурься, зато потом недели три заступать не придётся. Вот ещё чем хороши большие казармы – народу в них много, так что в наряды на службу надобно реже заступать. Ну всё, ступайте, – и сержант расправил на топчане набитый сеном матрац.

– Скоро вы? Там горячее уже на стол подают, – в комнату, где дядя Михайло осматривал Алексея, заглянула Милица. – Ой, мама! – прошептала она, увидев большой багровый рубец.

– Задёрни занавески, коза! – воскликнул дядя и заслонил своим телом Лёшку. – Ну что это такое?! Сейчас ещё немного, и мы освободимся. Тут совсем не болит? – нажал он в верхней части рубца. – Ага, хорошо, хорошо, а если поглубже? Замечательно, все рёбра срослись ровно. Хорошо, что сколов совсем не было. Как скальпелем клинок по ним прошёл, безо всякого раздробления. Ну и, разумеется, корсет поработал. Полгода, говоришь, ты его не снимал?

– Почти, – кивнул Алексей, – словно бы сросся с ним. Зажило уже давно всё, а Илья Павлович всё не разрешает снимать. Чешется ужасно, так бы и содрал с тела. Нет, говорит, носи дальше.

– И правильно говорил, – покачал одобрительно головой Войнович. – Был бы он мягок с тобой, не уверен, что такого бы справного офицера увидел. Ну что я могу сказать в заключение? Счастливо ты отделался, Алексей. Больше такой удачи может и не быть. Чуть глубже бы сталь зашла – и всё, осталась бы Катарина вдовой, а ваши дети сиротами. Беречь себя нужно.

– Поберегусь, – проговорил глухо Алексей. – Спасибо вам за заботу и за Дьякова. Надеюсь, забирать его у меня не будете обратно в Херсон?

– А вот это пусть он уже сам решает, – пожал плечами дядя Михайло. – Война закончилась, может, ему теперь здесь, в госпитале будет интереснее, чем у тебя? В любом случае обещаю на Илью Павловича не давить, последнее слово всё равно будет за ним. Ну что, пошли ко всем? А то скоро нас дамы сами силком вытащат.

За большим столом было тесно, здесь собрались все самые близкие люди. Не было только лишь Курта.