Текст книги "Наследница престола"

Андрей БУТОРИН
НАСЛЕДНИЦА ПРЕСТОЛА

ЖЕНЕ МАРИНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Всех нас зовут зазывалы из пекла —

Выпить на празднике пыли и пепла,

Потанцевать с одноглазым циклопом,

Понаблюдать за всемирным потопом.

В. С. Высоцкий. Набат

Ты к знакомым мелодиям ухо готовь

И гляди понимающим оком,

Потому что любовь – это вечно любовь,

Даже в будущем вашем далеком.

В. С. Высоцкий. Баллада о времени

ПРОЛОГ

Черное августовское небо было бы действительно черным, не сочись оно призрачным светом мириадов искорок-звезд. Под таким небом хорошо мечтать, лежа в копне сена и покусывая пахучую сухую травинку. Куда хуже падать с него, нарушая огненным росчерком звенящую тишину звездной симфонии.

И все же что-то с этого неба падало. Или кто-то. Прочертив тонкую, яркую дугу над спящим городом, падающее «нечто» скрылось меж каменными коробочками домов. Произошло это на удивление тихо, без ожидаемого грохота взрыва, без малейшей вспышки. Любому стороннему наблюдателю это, безусловно, показалось бы странным. Только вот не было свидетелей этого непонятного явления. По крайней мере, на земле. Зато там, в вышине, кто-то решил повторить действо, и через пару-тройку секунд все произошло, как при кинематографическом повторе: снова яркий росчерк по той же, что и в первый раз, траектории. И вновь все случилось в полнейшей тишине.

Хорошо, что стояла глухая ночь, – магазин, разумеется, не работал. Иначе покупателей и продавцов ожидало бы немалое потрясение: сквозь стеклянную витрину «Товаров для дома» ворвался огненный сгусток величиной с шарик для пинг-понга, но яркий, как кусочек солнца. Зависнув над центром торгового зала, шарик начал стремительно расти, распухать, грозя, казалось бы, неминуемым взрывом… На самом же деле огненная клякса приняла очертания человеческой фигуры, а еще через мгновение в зале стояла рыжеволосая – под цвет недавнего шарика – женщина в длинном, ярко-алом, сверкающем переливами драгоценных украшений платье и в таких же алых с изящными и очень длинными носами сапожках. Она выглядела живой копией родившего ее пламени.

Происшествие на этом не закончилось. Не успела женщина-пламя сделать и первый вздох, как в магазин через ту же витрину ворвался еще один огненный шарик. Женщина ахнула и метнулась в сторону. Увидев перед собой дверь, она стремительно распахнула ее и влетела в открывшееся темное помещение, бывшее магазинным складом.

Из второго сгустка пламени появилась еще одна человеческая фигура – на сей раз мужская. В отличие от огненной женщины, мужчина был одет во все черное. Черные длинные волосы обрамляли его бледное лицо, казавшееся, по контрасту с остальным, ослепительно-белым пятном.

Завершив чудесное превращение, мужчина резко дернул головой влево-вправо, озираясь, быстро развернулся на каблуках, взмахнув при этом полами плаща, словно ворон крыльями, и хищно потянул носом воздух. Потом уверенно направился к двери в складское помещение.

Войдя в склад, он на мгновение застыл, вновь принюхался и издал торжествующий рык. Судя по всему, обоняние вполне заменяло ему иные органы чувств, не действующие при определенных обстоятельствах. В данный момент таким обстоятельством была кромешная тьма.

Легкое шуршание складок плаща указывало направление его движения. Огненноволосая женщина, прятавшаяся за стеллажами с пыльными коробками, поняла, что мужчина идет именно к ней. Она обладала не менее развитыми органами чувств, да и физической силой наделена была немалой, поскольку брошенная ею первая попавшаяся под руку коробка попала точнехонько в голову мужчине.

По складу пронесся тихий металлический звон (в коробке хранились, скорее всего, гвозди или шурупы), почти заглушённый ревом ушибленного незнакомца. Женщина тут же схватила вторую коробку и швырнула вслед за первой. На сей раз звон имел стеклянный характер – тонкий, нежный, даже немножечко жалобный (скорее всего, его издавали бьющиеся электролампочки)… Рев мужчины в черном изменился – теперь он звучал торжествующе-довольно (лампочки все же полегче гвоздей).

Но радовался незнакомец преждевременно. Женщине повезло: она напала на целый штабель металлических банок с краской, и мужчине пришлось туго, поскольку интервал между летящими в него банками едва ли был больше секунды. Черный пришелец задействовал на полную мощность осязание и слух, поскольку лишь колебания воздуха да легкий свист говорили ему, откуда ждать опасности. Впрочем, обоняние тоже включилось быстро: очередная банка, попав мужчине точно в середину лба, раскрылась, и густая маслянистая жидкость потекла с головы на плащ, насытив воздух резкой вонью.

Теперь уже мужчина не просто рычал, а кричал, орал, вопил, прерываясь лишь на то, чтобы выплюнуть попадавшую в рот краску. Но при этом упорно двигался вперед, неотвратимо приближаясь к забившейся в угол женщине, у которой остались под рукой лишь две банки с краской, рулон обоев и круглая малярная кисть.

Наконец последние «снаряды», отрикошетив от черепа мужчины, укатились в темноту склада. Обои, наполовину размотавшись, повисли над стеллажами невидимым транспарантом. Женщина застыла в опустевшем пространстве, выставив перед собой, подобно кинжалу, малярную кисть.

Мужчина, убедившись, что зажал противника в угол (в прямом и переносном смысле), перестал рычать. Он громко засмеялся, торжествуя, и начал понемногу светиться – не в фигуральном смысле (от радости), а по-настоящему – в видимом волновом диапазоне, ближе к красной его части. Свечение все нарастало и нарастало, вскоре в помещении можно было довольно уверенно читать крупно набранные предупреждающие надписи на этикетках.

И тут мужчина заговорил. На совершенно непонятном языке!

Конечно, на Земле существует столько языков, что лишь незначительную их часть мы слышали хотя бы один раз в жизни. Но эта речь сразу казалась неземной – настолько чужда она была человеческому сознанию.

Смысл же произнесенного незнакомцем в переложении на родной, великий и могучий сводился к следующему:

– Ну что, далеко убежала?! Хотя, не спорю, далеко! Даже моя Сила почти иссякла! Только сейчас, как видишь, стала восстанавливаться. Ну а твоей вообще лишь на швыряние подручных предметов хватило! До чего ты докатилась, Марронодарра! Где же твоя хваленая Сила? Что же ты не испепелишь меня, не распылишь на атомы?!

Женщина ответила ему. Язык остался тем же, неземным, но голос ее звучал пением райских птиц, звенел весенним ручейком:

– Я не привыкла убивать, Герромондорр! Даже таких негодяев, как ты! А моя Сила – всегда со мной! Пусть ее сейчас не так много, но она никогда не иссякнет до конца… Скоро она восполнится, и тогда…

– И что тогда? Ты же не привыкла убивать?!

Тот, кого женщина назвала Герромондорром, раскатисто захохотал. Неожиданно он оборвал смех и злобно зашипел:

– У меня сейчас действительно слишком мало Силы, но ее как раз хватит, чтобы нейтрализовать тебя на время! До местного полудня я успею восстановиться, и тогда мы отправимся с тобой ко мне в гости! Надеюсь, втайне ты всегда мечтала стать моей послушной рабыней, исполнять мои маленькие прихоти…

Договорить мужчина не успел – волосяная часть малярной кисти ткнулась ему прямо в раззявленный рот…

Это был последний выпад огненноволосой женщины против ее врага. В следующее мгновение из черных, пустых, как Ничто, глаз Герромондорра вырвались два тонких огненных луча и вонзились в женское тело. Марронодарра вздрогнула, как от удара током, засветилась и стала стремительно превращаться в подобие шарика для пинг-понга, залетевшего десятью минутами ранее в магазин «Товары для дома». Вскоре шарик утратил огненную яркость и напоминал уже бледное облачко дыма, повисшее в полуметре от пола.

– Куда бы тебя деть? – Мужчина выплюнул кисть и завертел головой. – Ага, вот как раз то, что нужно!

На глаза Герромондорру попалась злополучная коробка с лампочками, часть из которых разбилась при столкновении с его головой. Но и целых было еще предостаточно. Герромондорр взмахнул руками подобно дирижеру. Коробка медленно поднялась в воздух, зависла, слегка покачиваясь, и плавно опустилась на полку стеллажа. Из нее выпорхнула лампочка на 75 ватт в гофрированной картонной упаковке и закружилась в плавном, завораживающем танце.

Маленькое облачко, бывшее совсем недавно огненноволосой красавицей, поддавшись чарам, поплыло навстречу лампочке – сначала медленно, будто нехотя, затем все быстрее и быстрее. Вот оно уже слилось в продолжающемся танце со стеклянно-картонным партнером. Странная пара закружилась вокруг общей оси, набирая и набирая обороты.

По складу разнесся гул. Запахло озоном. (Впрочем, им пахло еще с тех пор, как Герромондорр испустил из глаз лучи, – просто сейчас запах перебил даже ароматы лакокрасочных изделий). А потом все резко стихло. В воздухе висела лампочка. Только теперь она казалась матовой – из-за переместившегося внутрь неповрежденной колбы маленького бледного облачка. Затем она аккуратно опустилась в коробку.

Герромондорр – главный дирижер произведенного шоу – неожиданно покачнулся. Он был смертельно бледен. Из-под выпачканного краской плаща клубился легкий парок. Последнее действо отняло у него остаток Силы. В помещении снова стало темно.

На негнущихся ногах мужчина в черном (скорее, уже в пестром) медленно, продолжая покачиваться, направился к выходу из склада. Сначала он даже подумывал о том, чтобы завалиться на какой-нибудь стеллаж (или под него), но решил все-таки, что это будет совсем уж унизительно для него. Надо выбраться в город и подыскать более подходящее для ночлега место…

Подергав входную дверь и поняв, что замок ему не сломать, Герромондорр, теряя последние крупицы Силы, превратился в мутный туманный сгусток и вытек через оплавленное по краям отверстие в стекле витрины.

На свежем ночном воздухе Герромондорру стало чуточку лучше. Он опять обрел человеческий вид, вдохнул полной грудью воздух, слегка переобогащенный, на его вкус, кислородом, и неспешно зашагал, уже не качаясь, по освещенному редкими фонарями тротуару.

Место для ночлега Герромондорр так и не успел найти. Очень скоро из-за темного куста его окликнул подростковый, с пробивающейся хрипотцой голос:

– Эй, дядя, огонька не найдется?

Герромондорр понял смысл сказанного, так как вообще был очень способным к языкам. Разумеется, ему хотелось дать незнакомцу такого «огонька», чтобы испепелить того мгновенно на месте. Но Силы для этого уже не было. Ее не хватило бы даже на то, чтобы вступить в рукопашный бой… Наступив на горло собственным принципам (никогда не подавать милостыню нищим и вообще никому не помогать безвозмездно), он протянул в сторону незнакомца палец, дабы явить из него искру.

Незнакомец же (на самом деле их было трое, только двое других прятались сзади в тени) понял его жест по-своему. Он стремительно бросился под ноги Герромондорру, сбил неосторожного прохожего на землю, негромко свистнул, подзывая приятелей, а потом град шести кулаков и стольких же ботинок обрушился на поверженное тело.

После пяти минут веселой молотьбы кто-то из земной троицы неожиданно ахнул, замерев с поднятой для очередного удара ногой:

– Мужики! У него кровь зеленая!

Двое других, по инерции пнув распростертое на асфальте тело еще по разу, остановились, приглядываясь.

– Да не, это отсвечивает от кустов… – неуверенно протянул один.

– Отсвечивает?! Да она сама светится! – взвизгнул, отпрыгивая, второй.

Все трое испуганно попятились. А тело, которое они только что весело пинали, стало вдруг, шипя, съеживаться, словно сало на сковородке; от него потянулась струйка зеленоватого, светящегося дыма с удивительно мерзким запахом паленой шерсти, серы и масляной краски… Через какую-то минуту на асфальте тускло отсвечивала в неверном свете далекого фонаря небольшая лужица – то ли крови, то ли краски (во всяком случае, точно не без этого!) разноцветно-игривых, радужных оттенков.

Часть I
ДЖИННИНЯ ИЗ ЛАМПОЧКИ

ГЛАВА 1

Генка проснулся от свирепого девчоночьего вопля:

– Ты когда вкрутишь в туалете лампочку?!

Генка перевернулся на другой бок, натянув одеяло на голову. Но крик сестры не стал менее пронзительным:

– Мне надоело испражняться в темноте!

Генка понял, что поспать уже не удастся. Он отбросил одеяло и гаркнул:

– Это что еще за выражения?!

Рыжая Юлькина голова просунулась в дверь Генкиной комнаты:

– Какие выражения, ты, лодырь? Вот были бы живы мама с папой…

– Стоп! – отрезал Генка, вскакивая с дивана. – Запретная тема! Их нет, так что давай разбираться сами!

– Сами… – Юлька всхлипнула. – Ты лампочку даже вкрутить не можешь!

– Вкручу! А вот выражаться непотребно все же не стоит.

– Да как я выразилась-то?! – округлила глаза Юлька.

– Ты сказала: испражняться… – потупился застенчивый Генка.

– А как я должна была сказать? Ну-ка, озвучь!

– Отставить!!! – завопил Генка. – И вообще, нечего на меня пялиться – видишь, я не одет!

– Ой-ей-ей! – замотала головой сестренка. – В трусах и в майке – и не одет! Ты еще лыжи нацепи!

– Ты как разговариваешь со старшим братом?! – всерьез рассердился Генка. – А ну брысь из моей комнаты!

Пока Генка одевался, раз пять тяжело вздохнул, думая о сестре. Вон какая уже деваха вымахала – скоро пятнадцать! А ему, Генке, всего двадцать. Ну какой из него родитель-воспитатель?! А куда деваться? Что тут поделаешь, если полтора года назад судьба выкинула такой жестокий фортель!

Генка тогда служил в армии. Как раз на присягу и ехали к нему родители. Поезд должен был прийти ночью. С самого подъема Генка ходил радостный в предвкушении скорой встречи. Да что там ходил – летал! И не он один – еще к восьмерым пацанам из учебки ехали этим же поездом родные, друзья, невесты…

Повезло лишь тем пятерым, к которым родители летели самолетом, и тем, к кому вовсе никто не собрался. Потому что поезд не пришел… Толком никто ничего не знал, а командиры если и знали, то до поры до времени молчали.

Присягу Генка и восемь его товарищей принимали без всякого настроения, «на автомате» – мысли были об одном: где же те, кто должен был приехать?.. Конечно, страшные мысли тогда еще в голову не приходили: ругали МПС, надеялись, что хоть и с опозданием, но долгожданное свидание состоится – может, прямо сейчас, после присяги, может, вечером…

А вечером их девятерых вызвал к себе командир части. Предложил присесть, приказал ординарцу налить всем чаю. В «предбаннике» маячила фельдшерица из здравпункта. А командир все ходил взад-вперед по кабинету и молчал, молчал, молчал… Каждым шагом словно заколачивал острый гвоздь в гроб последней Генкиной надежды. Оказалось, и правда – в гроб…

Поезд потерпел крушение. Генкины родители погибли. Погибли и те, кто ехал к его новым друзьям. Восьмерых отпустили домой на похороны. Генку – отправили насовсем: у него осталась Юлька – тринадцатилетняя сестренка. И больше никого в целом мире – ни бабушек, ни дедушек, ни дядей, ни тетей. Так уж распорядилась судьба. Но Генка все равно был ей благодарен – хотя бы уже за то, что в том страшном поезде не оказалось Юльки! А ведь поначалу и она собиралась с родителями, но поехала с подругой на дачу. Потом, умываясь слезами, рассказывала, как папа и мама были против, как подружкины родители приходили их упрашивать, обещая, что с Юлькой ничего за две недели не случится, что их дочка мечтала целый год, как они отдохнут вместе…

Юлька рыдала, вспоминая мамины слезы при расставании. Даже папа подозрительно отвел глаза в сторону. «Они все чувствовали, чувствовали! – голосила сестра. – Почему я не поехала вместе с ними?!»

«Как хорошо, что ты не поехала! – сказал тогда Генка, прижав к себе рыдающую сестренку. – Что бы я теперь делал один?»

Да уж, эти полтора года скучать ему не приходилось! Он постарался стать для Юльки и мамой, и папой, и остаться братом. Может, не всегда получалось так, как хотелось бы, но выжили ведь! Юлька – одета-накормлена, учится более-менее нормально, почти без троек. С дурными компаниями вроде пока не связалась, тьфу-тьфу-тьфу!.. Самому Генке, правда, пришлось оставить до «лучших времен» мечту о высшем образовании, престижной работе, забыть о личной жизни. На могиле родителей он поклялся, что выведет Юльку «в люди», что пока не «сдаст» ее в надежные руки будущего мужа – будет заботиться о ней. И клятвы своей Генка пока не нарушил. Ну, лампочка в туалете – не в счет!

Завтрак на сей раз приготовила Юлька. Они договорились с сестрой, что в будни, раз ему все равно рано вставать на работу, готовить будет Генка, а уж в выходные она даст ему поспать. И вот – нате! Из-за какой-то перегоревшей лампочки – подъем в девять утра!..

Юлька ела, уткнувшись носом в газету. Дурная привычка досталась ей от папы – почему Генка с ней и смирился. И зря! Юлька вдруг фыркнула, разбрызгав чай по всему столу. Брызги полетели на Генкины лицо и рубашку.

– Ну Геносса, не сердись! – отсмеявшись и откашлявшись, примирительно загундела Юлька. – Я тут смешной факт прочла! Географическая новость! Ты и не знал, наверное? Сестренка хитрюще сощурила глазки, зная, что география – Генкин конек.

Генка неторопливо вытерся полотенцем, с сожалением посмотрел на испорченную рубаху (вторая была еще не постирана), тяжело вздохнул (уже шестой раз за утро), но все же взял себя в руки и, стараясь быть невозмутимым, спросил:

– Ну, чего там?

– Ты знаешь, почему мыс Доброй Надежды называется именно так? – с загадочной интонацией произнесла Юлька.

– Моряки надеялись на лучшее, проплывая мимо, – пожал плечами Генка.

– А вот и нет! – залилась колокольчиком Юлька. – Там жила девушка Надя, которая не могла отказать ни одному матросу!

– Ну, это уж слишком! – Генка отбросил в сторону полотенце. – Все, я пошел в магазин за лампочкой, а ты прибери здесь все это непотребство… – Он обвел залитый стол рукой. – И прекрати читать похабные бульварные газетенки! Я же тебе выписал «Комсомолку»!

– А это, по-твоему, что? – Юлька сунула ему под нос газету с пятью орденами на первой полосе.

– Ну, я не знаю! – развел Генка руками. – Докатились! О чем тогда пишут в желтой прессе?

– О… – начала Юлька.

– Не надо! – решительным жестом остановил ее Генка.

Сменив липкую рубашку на почти еще чистую футболку, он отправился в магазин.

На подходе к «Товарам для дома» Генка увидел, что в магазине творится бедлам. Всплескивая руками, бегали по залу продавщицы. Покупателей не наблюдалось, кроме двоих в милицейской форме. О, милицейский уазик у крыльца!

Замедлив шаг, Генка по инерции дошел до витрины, уже понимая, что лампочку он сейчас вряд ли купит: в магазине определенно что-то случилось. Тут же обнаружил подтверждение собственным мыслям – прямо посреди витрины в толстом стекле зияли два оплавленных по краям отверстия, сантиметра по три в диаметре. «Стреляли, что ли? – подумал Генка. – Для пуль, пожалуй, дырки великоваты. Да и края оплавлены… Странно!»

Тут Генку заметила Люська Мордвинова – бывшая одноклассница, а теперь продавец «продырявленного» магазина. Некрасивая толстушка выглядела сейчас еще более некрасивой: красные испуганные глаза, ярко выделявшиеся на —побледневшем лице прыщи.

Узрев через стекло Генку, Люська попыталась улыбнуться и махнула ему рукой. Генка глазами спросил: что тут, дескать, случилось? Люська опасливо пожала плечами, покосившись на милиционеров в глубине зала. Те как раз собирались скрыться за дверями складского помещения, и Люська изобразила пальцами, что сейчас выйдет.

– Привет, Люся! Что у вас стряслось? – спросил Генка, когда Люська показалась на крыльце и попыталась прикурить прыгающую в губах сигарету. В конце концов сигарета вылетела из дрожащих губ и откатилась в лужу. Люська выругалась. Генка непроизвольно поморщился.

– Ген, прости, – всхлипнула Люська. – У нас тут такое… – Она по-мужски высморкалась, отчего Генка внутренне содрогнулся, и продолжила: – Ночью кто-то весь склад раз…долбал! Все раскидано, краской залито… Кошмар! Но самая-то… ерунда, – еле подыскала приличное слово Люська, – что все замки и контрольки целы! И сигнализация не сработала!

– Так в витрине же дырки! – ткнул Генка пальцем в стекло.

– Не сработала! – с непонятным восторгом замотала головой Люська.

– Парадокс! – выдохнул Генка.

– Ты вроде бы раньше не матерился! – удивилась Люська и тут же забеспокоилась: – А чего пришел? Надо что-нибудь?

Нужно отметить, что Люська, хотя была некрасивой и не очень, мягко говоря, умной, отличалась удивительной добротой и сочувствием к людям. Генку же после трагедии с родителями жалела до глубины души и старалась всегда помочь: где баночкой краски со скидкой, где теми же лампочками. По великой доброте душевной готова была и на большее – даже намекала порой Генке на это почти в открытую, но… Генка делал вид, что намеков ее не понимает, а сам мысленно крестился.

И сейчас Люська готова была броситься Генке на помощь, не раздумывая. Но он только отмахнулся:

– Да чего уж тут… Раз такие дела!

– Говори-говори, Геночка! – закудахтала Люська. – Чем могу – помогу! Говори!

Видя, что Люська все равно не отвяжется, Генка признался:

– Да лампочку хотел купить!

Люська хитро прищурилась и задребезжала, хихикая:

– А я как чувствовала, что тебе лампочки понадобятся! Еще до приезда ментов увидела на складе коробку с семидесятипятками, наполовину битыми, отобрала с десяток целых… Все равно ведь спишут! – торопливо добавила она, увидев, что Генка в ужасе замотал головой. – Это ж не ворованные! Ты чё! Это – бой!

– Я лучше потом приду и куплю! – вставил наконец слово Генка.

– Никаких потом! Стой! Сейчас…

Люська, перепрыгнув через две ступеньки, колобком покатилась в магазин. Через пару минут вернулась злая и красная.

– Девки… заразы! Сперли уже все! Одна вот осталась. Матовая только почему-то… – Люська достала из кармана халата лампочку в гофрированном картоне и протянула Генке. – Я не проверяла, правда, если что – приходи попозже… У, заразы, воровки! У своих же прут! Менты уедут – я им устрою иллюминацию!

Генка слегка удивился, что в Люськином лексиконе отыскалось столь сложное слово. Вслух же сказал:

– Спасибо, Люсь! Право, не стоило так беспокоиться. Ну, я пошел.

– Может зайти вечером, помочь чего? Юлька дома будет?

– Юля будет дома! – Генка произнес фразу нарочито отчетливо. – Спасибо, ничего не надо, сами справимся!

– Сами, сами… С усами! – наконец-то закурив, пробурчала Люська, когда Генка отошел на приличное расстояние. – Бабу тебе надо, Геночка! Ой, надо!