Текст книги "Оскал Анубиса"

Виктор Бурцев, Андрей Чернецов
Оскал Анубиса
(археологический роман-фантазия)

Все события, происходящие в романе, вымышлены. Любое сходство с реально существующими людьми, местностями, сооружениями – случайно.

Авторы

О Нил! Твоя вода, текущая через поля, подобна амбре,

Она вкусна, как мед.

Два берега твоих – ворота в рай,

Твоя долина – лучшее место в мире.

О Нил! Твоя любовь подобна легкому ветру,

Если нет воды, нет жизни на земле.

О Нил! Кто попробует твоей воды хоть раз,

Навеки будет вместе с тобой.

Из древнеегипетского гимна

Глава первая
В путь

– Ваша почта, миледи!

Старик дворецкий почтительно протянул серебряный поднос с несколькими конвертами.

Стройная голубоглазая девушка с роскошными белокурыми волосами, которые она расчесывала перед огромным, в бронзовой оправе зеркалом работы венецианских мастеров вопросительно посмотрела на слугу и с любопытством поинтересовалась:

– Что-нибудь интересное есть? – и, не дождавшись ответа, принялась разбирать конверты и открытки, ловко выбирая их из бумажной лужи. – Ну, вот. Как всегда: счета, приглашения, поздравления, – приуныла блондинка, наморщив очаровательный носик.

Но тут глаза ее распахнулись от удивления, и на секунду она замерла с выражением крайнего недоверия к собственному зрению.

– Ого! Письмо от моего учителя! Это такая редкость! – с усмешкой сказала Бетси, изящно вскрывая конверт серебряным ножом.

Профессор Алекс Енски так живо представил себе эту картину, словно он сам находился в кабинете мисс Элизабет МакДугал.

Все это началось, когда Алекс ехал в такси из Швеции в Данию с археологической конференции в городе Лунд, посвященной проблеме борьбы с черными археологами. Все было как всегда. Разгромные, полные яда выступления и споры до седьмого пота. Ничто не предвещало крутых изменений в жизни Енски-старшего.

Хотелось домой. После таких мероприятий всегда хотелось домой. В свой уютный кабинет, к своему утреннему кофе со сливками и кусочками шоколада, в свой домашних халат и к своим любимым тапочкам. А если эти компоненты соединить вместе и подсесть к камину, то только после этого начинаешь понимать, в чем же заключается смысл жизни.

От того, что перед ним маячила перспектива оказаться дома только ближе к вечеру, профессору становилось грустно. Алекс даже слегка поежился, как от сырости, хотя в салоне такси было тепло, и стоял терпкий запах кожи, щедро сдобренный запахом ванили.

Какой-то странной далекой тоски добавлял таксист-араб, с оригинальным именем Джихад, бормочущий себе под нос что-то хнычущее и ругательное. Хотя на самом деле он был безмерно рад. Его клиенту поездка обойдется недешево и, кроме всего прочего, возвращаясь из Копенгагена, он обязательно подхватит еще каких-нибудь сумасшедших туристов желающих посмотреть 25-ти километровый мост между Данией и Швецией.

Вот так вот все и начиналось: утопающий в комфорте на заднем сидении профессор в летящем над водой такси.

Даже день выдался удивительно чистым и звенящим для конца ноября, что в такое время года в Скандинавии большая редкость.

Эту идиллию нарушил и звонок мобильного телефона. Лениво покопавшись в поисках телефона, Алекс включился в разговор.

Звонил Гор.

– Я слушаю.

– Папа, это я.

И мир со звенящим шуршанием начал рушиться в пропасть.

– Слушай, тут такое дело, бумага к тебе пришла их частной нотариальной конторы. Контора не наша. Зовется «Бейкер и Маккензи», – начал без предисловий Гор, – ты, что поменял нашего нотариуса?

Алекс от удивления даже не возмутился от такой дерзкой мысли. Врачи, юристы и нотариусы – это те люди, которые работали с семейством Енски из поколения в поколение. Енски-старший нахмурился и потер в задумчивости свою бородку. Неужели он упустил такой важный момент в воспитании сына? Необходимо при случае объяснить Гору, что менять их нельзя, иначе это может повлечь за собой неразбериху в документах и прочие неприятности, в том числе и со здоровьем. Таксист-араб заерзал на месте, почувствовав, что клиент волнуется. Ему очень не хотелось возвращаться без приварка в Швецию. В последнее время все так подорожало, а большая семья Джихада Баальбаке хотела кушать три раза в день. Однако клиент без напряжения продолжил свой разговор с невидимым собеседником, и стало ясно, что возвращаться обратно он не намерен.

– Нет. Для меня это такой же сюрприз, как и для тебя, – Алекс на секунду задумался. За окном машины убаюкивающе мелькали бетонные конструкции – Вскрой, пожалуйста, конверт и зачитай, что там написано. Да, да. Прямо сейчас.

Оказалось, что это приглашение на оглашение завещания Феликса Юсупова. Того самого, который погиб несколько месяцев назад при перестрелке в Одессе, когда выясняли отношения черный археолог Бетси МакДугал и местный торговец историческими артефактами Булыгин. Феликс тогда долго висел на волоске между жизнью и смертью, однако слепые богини судьбы безжалостно обрезали нить его жизни. Хотя Юсупов все-таки исхитрился и напоследок, похоже, приберег ход конем.

Весь остальной путь Алекс недоумевал, о чем хотел сказать ему Феликс уже после своей смерти. И что заставило его упомянуть в завещании профессора археологии Алекса Енски. Конечно, Юсупов читал в госпитале книгу о Египте, автором, которой был профессор, но книга книгой, а завещание, завещаньем.

Калированые белокурые стюардессы-датчанки не взволновали воображение Енски-старшего, пребывающего в глубоком недоумении. Что-то колючее и тревожное поселилось внутри. Алекс ерзал в кресле, хмурился и все время пил минералку.

Самолет компании «Бритиш Эарлайнс» прошел по краю сознания, приземлившись в Лондоне в положенный срок.

Дома его встретил взъерошенный Гор. Уже несколько дней подряд его молодая жена с Украины плохо себя чувствовала. Сам Гор выглядел так, словно кто-то таскал его за волосы. Он ходил по дому как тень отца Гамлета, и незлым, тихим словом вспоминал семейного врача. Семейный врач, безобидный швед с каменным лицом, в который раз терпеливо объяснял, что эти недомогания связаны с переменой климата и ничего страшного и необратимого не происходит. Покой и витамины сделают свое дело, и Джейн, как называли Яну Градову англичане, обязательно поправится. Гор очень красочно передал разговор с врачом в лицах, и теперь его глаза горели от раздражения, он нервничал и мял пальцы рук.

Алекс отнес свой чемодан в кабинет и, не раздеваясь, упругим шагом отправился в крыло молодоженов.

В комнате было тихо, и стоял полумрак. Тяжелые портьеры были задернуты, и только мелкие пылинки лениво укладывались спать в тонком лучике света. Джейн, услышав звук открываемой двери, повернула голову. Она лежала на супружеском ложе белее простыней.

«Бедная девочка, – подумал про себя Алекс. – Этот климат не для южной красавицы».

Жену себе Гор подобрал, действительно, красавицу. Темно-русые волосы и удивительно красивые глаза. К своему стыду, Алекс не мог вспомнить, какого они цвета, но это было не существенно, важно было то, что их выражение было поразительно похожим на выражение глаз его матери. Они так же лучились покоем и теплом, вызывая в памяти волшебные картины детства. И хотя Джейн была еще молода и до конца не осознавала той чарующей магии, от которой у пожилого Енски щемило сердце, в доме словно наступили сумерки, когда она заболела.

Алекс чуть подтянул рукав и тыльной стороной руки с осторожностью коснулся лба невестки. Он был холодный и чуть влажный. Профессор взял девушку за руку, присел на край кровати и спросил:

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

Яна смущенно улыбнулась и слабым голосом сказала:

– Ничего, я скоро поправлюсь. Все будет хорошо.

– Хорошо, – повторил профессор, нахмурившись, и задумался.

С появлением женщины в комнатах Гора что-то неуловимо изменилось. Может быть, в этом виноват небрежно наброшенный на спинку стула воздушный женский пеньюар, а может быть тонкий аромат духов. Енски-старший уже полгода пытался найти ответ на этот вопрос, и у него никак не получалось. Все время дела, заботы, неотложные звонки, конференции. Иногда ему даже казалось, что если он найдет ответ на этот вопрос, то все колдовство растает как утренний туман. Это легкое чувство окутывало его спокойной радостью за сына, и он отмахивался от всяких назойливых мыслей и глупых вопросов, легкомысленно считая, что счастье не поддается логике.

– Тр-рубы Иер-рихонские… – прошептал он по слогам, и, вновь оживившись, заботливо сказал. – Если тебе вдруг станет лучше, спускайся к ужину, скрасить наше мужское общество.

Он ласково похлопал ее по руке и прошел в свой кабинет. Выходя из спальни, он краем уха уловил тихое воркование Гора:

– Моя Джульетта, моя красавица… – успокаивал он ее, а может быть и себя.

Енски вспомнил, как Гор пришел к нему в кабинет и просто сказал:

– Папа, я женюсь.

Слова связали реальность, как паутина муху, и повисли между отцом и сыном. Алексу показалось, что кабинет, и без того оформленный в темных тонах, вдруг как коробочка захлопнулся, и стало черным-черно. К горлу подступило что-то мягкое, дышать стало трудно и даже страшно. Каждый вздох отсчитывал в обратном порядке время, отпущенное на ответ.

Профессор очень надеялся, что выдержка его не подведет и сын не увидит, как сильно волнуется отец. Он постарался как можно более спокойным голосом спросить:

– И кто твоя избранница?

– Джейн, – сын тогда назвал ее именно так. – Джейн Градова. Помнишь? – его голос дрогнул, как в те времена, когда он был совсем маленьким.

Конечно же, Алекс помнил. Еще бы не помнить ту жуткую ночь на одесском пирсе. Визги пуль, грохот взрывов. И храбрая девушка, собственным телом заслонившая Гора от свинцового шмеля.

Что-то произошло с ним в Ту ночь. Надломилось. Словно растаяла вечная мерзлота в душе, сковавшая ее много лет назад, после того, как от Алекса, бросив на него заботу о новорожденном сыне, сбежала молодая жена. Енски-старший как-то смягчился, стал менее суровым и раздражительным. Все чаще стал задумываться о вечных вопросах, о бытии, о Боге…

Потом завертелась предсвадебная круговерть. Обручение, приглашения, наряды, церковь, родители и родственники невесты. Славные, в общем-то, люди. Он так увлекся праздничными хлопотами и подарками, что когда все кончилось, и молодые уехали в свадебное путешествие в Норвегию (молодой жене хотелось побывать именно там), почтенный археолог с обиженным видом слонялся по дому и раздражался по любому пустяку. И только глядя на свадебную фотографию сына, он смягчался, и грустно улыбался.

В свою очередь, Гор предавался воспоминаниям, сидя у постели занемогшей супруги.

«Странно складывается жизнь, – думал он, гладя тонкие пальчики жены. – Еще немного и я бы ее потерял. Она бы осталась там за тысячи километров. Все было так… хрупко».

Окунувшись в прошлое, он увидел себя входящим в двери больницы.

Дмитрий Олегович и Олег Дмитриевич Градовы понуро сидели около больничной палаты. За белыми дверями что-то иногда отрывисто пищало. Непонятная медицинская техника, живя своей внутренней жизнью, отмеривала человеку не самые веселые мгновения из времени, отпущенного судьбой.

Гор остановился в начале коридора. Под ноги услужливо легла зеленая ковровая дорожка, но идти по ней не было желания. Гор чувствовал собственную ответственность за ранение Яны, и ему не хотелось встречаться с ее родственниками.

«Ну, вот. Опять я в больнице. До странности медицинское получилось приключение. Не репортаж, а вести из лазарета. Да и какой, собственно, репортаж я могу написать?»

Он вспомнил Змеиный остров, нелепую гибель Александра Мягкова, жуткий рассказ Бетси о Тифоне, кровавую разборку с одесскими гангстерами из-за найденных сокровищ из храма Ахилла. Об этом не напишешь в передовице «Таймс». Хотя именно такой репортаж был бы принят на ура. Получается, что каким он уехал в Украину, таким и возвращался домой.

Енски-младший представил пыльную контору, своего сослуживца Рональда Брагинского, вид на Темзу…

«Что я делаю тут? – тоскливо подумал Гор. – Что я скажу этим людям, которые поили меня своими китайскими вениками и защищали от бандитов? Я даже не могу взять Яну в жены. Что я смогу дать ей там, в Англии? Все было напрасно…»

Он помедлил мгновение, но потом подавил малодушное желание сбежать, и сделал шаг вперед.

Дмитрий Олегович посмотрел на него исподлобья и кивнул. Олег Дмитриевич тоже поздоровался, тихо, чтобы не нарушать больничной тишины.

– Я туда, – нерешительно пробормотал Гор, указывая на двери с непрозрачными, замазанными белым, стеклами.

Дмитрий Олегович пожал плечами. Иди, мол.

Енски-младший приоткрыл дверь, и, будто воришка, прошмыгнул в палату.

Яна Градова лежала одна, на огромной кровати с железными ножками. Вокруг нее испуганной родней столпилась разнообразная техника. Мониторы, капельницы, проводки, трубочки, вся эта мешанина опутывала девушку, словно огромная каракатица. Гор поморщился от такого сравнения. Вздор, все это тут только для того, что бы помочь ей. Но неприятное впечатление не желало развеиваться.

Юноша немного постоял около кровати. Посмотрел на экраны мониторов, отмеряющих сердечный пульс, давление и прочие важные показатели. От нахлынувшей тоски захотелось плакать.

Он положил принесенные цветы на тумбочку. Рядом положил конвертик с прощальным письмом. Постоял минуту, словно ожидая, что Яна откроет глаза, а потом развернулся и направился к дверям.

Уже, когда он почти взялся за ручку его остановил резкий писк.

Гор дернулся, бросился назад…

Но это просто прищепка какого-то детектора свалилась с большого пальца Яны. Как только прибор был водружен на место, техника удовлетворенно пискнула, и в палате снова наступила тишина.

Молодой человек, повинуясь неясному порыву, поцеловал спящую Яну в лоб, взял со стола конверт, смял и решительно вышел из палаты. Впереди его ждал сырой Лондон, пыльная контора «Evening London» и гипнотизирующий мух Брагинский.

«И ведь так все и было. Рональд, газета, мухи. – Гор хотел сказать Яне что-то ласковое, но заметил, что она задремала. – Какая она милая. Этот ее голос тогда в трубке. Все-таки я дурак».

И он снова увидел себя того, давнего, другого Гора, совсем не похожего на Гора нынешнего.

«Все самое интересное приходит в нашу жизнь либо неожиданно, либо вообще никогда не приходит» – думал Енски-младший, перебирая персональную корреспонденцию.

Писем собралось мало. Все они были совершенно никчемные, пустые и отправлялись в единственное достойное их место. В мусорную корзину.

– Тоска? – поинтересовался Рональд Брагинский.

– Вроде того, – вяло ответил Гор.

– Может кофейку? – Рон скинул ноги со стола и заговорщицки добавил. – С коньячком…

– У тебя есть?

Брагинский сделал таинственный знак бровями, мол: «кого ты спрашиваешь?»

– Ну, давай.

– Бармен! – пискляво заорал Брагинский. – Коньячку! Крружечку!

– Ох, Ронни, оставь свои новомодные штучки, – скривился Гор. – И так надоела эта русская поделка в плохом переводе.

– Ну, конечно, – фыркнул Рональд, наполняя колбу кофеварки. – Ты Masjanu в оригинале смотришь. Знаток таинственной русской души.

– Сколько раз можно говорить, я не был в России!

– Да какая разница? Вон босс как возбудился, говорит, что сделает теперь отдел иностранной литературы. Или как он там это назвал?

– Ты кофе делаешь?

– Делаю, делаю… Меня в отдел возьмешь?

– Угу…

Гор хотел добавить что-нибудь едкое, желательно с антисемитским уклоном, но внезапно зазвонил телефон.

– Да? Газета «Evening London». Гор Енски.

– Гор! Миленький! – затараторила трубка. – Как я рада, что тебя нашла. Приезжай скорей. Я в аэропорту. Тут какие-то проблемы с таможней. Я еще не так хорошо разбираюсь в ваших законах. Они что-то спрашивают по поводу лекарств. У меня раны еще не зажили полностью. Я с собой привезла кое-что… Ой, а скажи, твой папа еще преподает? Я так хочу попасть к нему на кафедру! У нас все девчонки от зависти поубивались, что я к такому знаменитому археологу еду. Ты меня любишь?! Гор, миленький, а ты мне Лондон покажешь? Я как в себя пришла, так сразу… Гор? Гор? Милый? Я… Я тебе вообще нужна? А то я проснулась, а тебя нет… Может быть…

Гор молчал.

Брагинский носился вокруг, что-то болтал, возбужденно тряс фляжкой с коньяком, цитировал какие-то глупости. Мир онемел для Гора. Была только телефонная трубка, и голос, доносящийся из нее.

– Гор? – совсем уж затих голос Яны.

– Ты выйдешь за меня замуж? – неожиданно для самого себя спросил Енски-младший.

«А может быть и не дурак… – Гор поцеловал супругу в лоб, окунувшись на миг в аромат ее волос. – Пойду. Как бы отец не наворочал лишнего с этими нотариусами».

И он на цыпочках покинул спальню.

– Отец?

– Потом, потом, – отмахнулся Енски-старший, убегая в свой кабинет. – За ужином. Эти Израилевы Коленца меня доведут!

Гор неопределенно хмыкнул.

«Опять старик разбушевался. Когда же он остепенится?»

– Да, папа, ты так и не объяснил мне, что же это за письмо от нотариуса, – сделал Гор еще одну попытку за ужином.

Сегодня в их семейном меню значилась говяжья отбивная с овощами. Аппетитный пар поднимался вверх, и рот наполнялся слюной от одного взгляда на блюдо. Однако Джейн, таки нашедшая в себе силы спуститься к ужину, даже не притронулась к еде, хотя всегда отличалась здоровым аппетитом и любовью к мясу. «Абсолютно здоровый организм не приемлет диет!» – всегда гордо провозглашал Енски-старший и одобрительно посматривал на нее. Но сегодня даже любимый десерт со взбитыми сливками, бананом, киви и ананасом не производил на Яну впечатления.

– Ничего особенного, – сказал отец, откладывая столовые приборы. – Оглашение завещания Феликса Юсупова. Чем я могу быть там полезен, не знаю, но последнюю волю покойного исполню. Наверняка, какая-нибудь глупость!

– И когда состоится оглашение? – поинтересовался Гор.

– Послезавтра. В полдень. Придется переложить кое-какие важные дела.

– Да, кстати, – продолжил сын, – на днях мы с Джейн ходили по магазинам и встретили Гурфинкеля. Вид у него был весьма плачевный. Хотя планы наполеоновские. Он хочет открыть антикварный магазин, а в партнеры берет себе своего дружка Покровского.

– Ну, чем не шутит Бегемот, когда Люцифер спит, – размышляя вслух, ответил отец. – Может быть, из этого что-нибудь да выйдет. Хотя они такие разгильдяи, что шансы примерно равны нулю. И потом, чтобы открыть магазин в Лондоне необходимо иметь немалые деньги и хороших друзей из числа черных археологов.

Он с наслаждением попробовал первую ложку десерта.

– Если я не ошибаюсь, Бетси МакДугал – единственный черный археолог, с которым они знакомы.

Тут Алекс дернулся как укушенный.

– Тр-рубы Иер-рихонские! Она же прислала тебе открытку со свадебными поздравлениями, а я, старый дурак, забыл тебе ее передать. Конверт так и лежит на столе в моем кабинете.

Гор усмехнулся, и, взяв Джейн за руку, сказал:

– Ничего. Пролежал полгода, пролежит еще несколько минут.

Хитрость отца была шита белыми нитками, причем самым широким швом из всех возможных. Зная особое отношение сына к милашке Бетси, Алекс просто засунул поздравление в самый дальний ящик стола.

Профессор тоже понял, что его «маленькая хитрость» ни для кого не секрет, и перевел разговор в другое русло.

– Знаете, что, мои дорогие, – глядя на них, сказал Енски-старший. – Отправляйтесь-ка вы завтра на полное обследование. Не нравится, мне то, что Джейн на ровном месте болеет. Необходимо раз и навсегда выяснить этот вопрос и если нужно подлечиться.

На оглашение завещания он, конечно же, опаздывал. Пришлось подвезти Гора, так как свою машину он оставил на стоянке возле клиники. Джейн сутки находилась под полным наблюдением врачей, и сегодня после обеда доктора должны были выдать свое заключение. Поэтому Алекс слегка волновался, и даже думать забыл о назначенной встрече у нотариуса.

В приемной у «Бейкер и Маккензи» уже собрались приглашенные. Молодая женщина в черном костюме и невообразимой шляпке с вуалью полностью закрывающей лицо. Она судорожно стискивала ладонь стоящего рядом белокурого малыша, и периодически подносила к глазам платочек, то ли поправляя косметику, то ли утирая слезы. Пожилая женщина, чем-то похожая на толстого орла, глядящего с вершин на грешную землю. Она бросала испепеляющие взгляды на молодую женщину и еще сильнее поджимала губы. Два молодых человека, неряшливо одетых и не очень-то вежливых. Алекс подольше задержал на них свой взгляд, потому что кого-то они ему смутно напомнили, но мысли о Джейн вытеснили из головы всяческие подозрения. В приемной еще были люди, однако, ни с кем из них он не был знаком.

Сам нотариус появился через несколько минут и пригласил всех присутствующих в свой кабинет. После того как все расселись, он заговорил будничным голосом:

– Сегодня 28 ноября 199. года, я частный нотариус Джозеф МакКензи, оглашаю завещание Феликса Юсупова, умершего 12 июня 199. г.

Нотариус особенно сильно не напрягался, подыскивая слова или пытаясь быть вежливым. Он делал свою работу. Проверил присутствующих, их документы и приступил непосредственно к оглашению документа:

– Я, Феликс Феликсович Юсупов-Третий, находясь в здравом уме и трезвой памяти…

На этой стандартной формулировке Алекс отключился. Он чувствовал себя не очень уютно. Так, словно попал в чужую семью в разгар семейного скандала. И поэтому профессор постарался как можно рассеяннее слушать нотариуса и сосредоточиться на процедуре только тогда, когда прозвучит его имя. Где-то вдалеке послышался полузадушенный плач молодой женщины в черном, после того, как громко объявили ее имя. Оказалось, что это любовница Феликса, а та самая старуха – законная жена очень голубых кровей, но бесплодная. В общем, Алексу очень хотелось поморщиться от всех этих подробностей.

– Доктору философии, профессору Лондонского университета Алексу Енски, я завещаю сумму в 75 000 фунтов стерлингов на научные исследования, а именно, на организацию археологической экспедиции в Египет…

Вот тебе раз…

Возвращаясь в поместье, Алекс обдумывал случившееся. Дома, его встретил Гор.

– У нас есть шанс поехать всей семьей в Египет, – с порога обратился к нему Алекс.

Гор удивленно поднял бровь.

– Отдыхать?

– Нет, работать, – сказал профессор. – Дело в том, что Юсупов завещал мне очень круглую сумму денег для организации раскопок в Египте.

– И? – требуя продолжения, спросил Гор.

– Не знаю. Не уверен. Может быть, если только вы вместе в Джейн поедете со мной. Мне, по правде говоря, совершенно не хочется вас оставлять.

Гор как-то странно замялся и неуверенно сказал:

– Мы, наверное, не поедем.

Тут пришла очередь Алекса удивляться.

– Почему? Это же Египет, страна фараонов, пирамид… Ты там был зачат! Джейн было бы…

Алекс замолчал, видя, что сын мнется.

– Джейн ждет ребенка. – заявил Гор.

И, выдержав паузу, добавил, глядя на совершенно остолбеневшего отца:

– Папа, ты скоро будешь дедушкой.

Вот с этого все и началось.

Аэропорт Лондона, посадка, багаж, проверка документов. Все прошло как в тумане.

Рейс отложили на два часа по каким-то невыясненным причинам. Событие само по себе уникальное. Но даже это не смогло пробиться через туман, царящий в голове Алекса Енски.

«Дедушкой! Тр-рубы Иер-рихонские!! Дедушкой… – бесконечно повторял про себя профессор. – Дедушкой, дедушкой… Надо же. Двенадцать колен Израилевых! Что же теперь? Я же глава семейства. Глава рода!»

Эти мысли наполняли его такой воздушной легкостью, что самолет, казалось, прилетел даже быстрее назначенного срока.

Из состояния восторженности его вывели египетские пограничники.

– Сабах ил-кхир, – радостно скалясь, обратилась к Алексу Енски толстый араб, едва влезающий в тесную кабинку. – Добрый день! Вы покажите нам свои документы.

Ломаный английский и арабская хитрость в темных глазах. Профессор поежился.

«Все-таки надо быть внимательнее, обмануть англичанина этим олухам ничего не стоит».

– Да, конечно, – он подсунул свой паспорт через узкую щель в пуленепробиваемом стекле.

– Очень хороша, – заявил толстяк и углубился в изучение документа. – Цель приезда вашего?

– Научные исследования, – ответил Енски.

– А точнее?

– Точнее, я организовываю экспедицию. С целью произвести раскопки.

– У вас есть нужный разрешение?

– Да, конечно, – Енски полез во внутренний карман за другими бумагами. – У меня есть рекомендации, вам они нужны?

Египтянин кивал головой, не переставая улыбаться.

– Хорошо, хорошо.

Несколько листков выпало на пол. Профессор наклонился, подбирая их, с трудом ворочаясь в узком пространстве кооридорчика.

Наконец, он сумел собрать все нужные бумаги.

– Вот, – сказал он торжествующим голосом. – Вот разрешение из вашей Службы Древностей, вот приглашение из Египетской Академии Наук, вот удостоверение из Королевской Академии Великобритании, вот удостоверение члена Академии Наук…

– Спасибо, – сказал толстяк, даже не посмотрев в предложенные документы. – Вы можете идти. Добро пожаловать в Египет.

– Вы же даже не посмотрели…

– Добро пожаловать в Египет, – снова повторил пограничник и улыбнулся еще шире.

– Действительно, – пробормотал Енски-старший.

Он собрал документы, с трудом распихал их по карманам, чувствуя себя полным идиотом.

– Неужели ни одна поездка не может обойтись без этих нелепостей? – бормотал профессор себе под нос. Воздушность мыслей покинула его. – Почему первое, что тебя встречает в любой стране, это тупые служащие пограничной стражи и таможни. Кажется, их задача это нахамить, испортить настроение и ограбить, по возможности.

– Чия чемодан? Чия чемодан? – зазвучал за его спиной противный резкий голос. – Чия?

«Хорошо, что я не профессор филологии, – вздохнул про себя Алекс. – А, кстати, действительно, чия… тьфу… чей чемодан?»

Он обернулся и обомлел.

Здоровенный, под два метра ростом, араб тащил на плече некий предмет, в котором профессор с трудом опознал свой багаж… Крупная зеленая клетка ткани была порвана в нескольких местах. Ремешки, перетягивающие крышку, находились на месте, но толку от них не было никакого, потому что дна у чемодана не существовало в принципе. Из зияющих дыр торчали носки, какие-то пакетики и колоритно свешивалась коричневая брючина.

– Эй… – выдавил из себя Енски.

Удивительно, но араб живо откликнулся на этот возглас.

– Ваша чемодан! – заявил грузчик и бухнул растерзанный багаж к ногам профессора. – Очень слабый замок. Очень слабый. Плохой. Приносим свои извинения от наш аэропорт.

– Что это?! – побагровел Енски.

– Ваша чемодан, – ответил араб и оскалился. – Другие принесут еще ваши вещи. Кое что упало.

– Где начальник Аэропорта?!! – заревел Енски-старший во всю профессорскую глотку. – Твубы Иефифонские! Тьма Ефифеффкая!!!

От волнения у него как всегда начала выпадать вставная челюсть.

Грузчик слегка скис.

Через три часа Алекс Енски вышел под обжигающее солнце Каира, став обладателем нового, исключительно уродливого, чемодана с фанерными стенками. Весь его багаж был смят, перевернут, местами порван так, словно в нем резвились орды крокодилов, некогда водившихся в Ниле, но теперь, к сожалению, исчезнувших вместе с фараонами. Чего-то не хватало, что-то добавилось, но профессор устал ругаться, устал разбирать перекрученный английский, устал от крепкого кофе, которым его пытались напоить все встречные поперечные чиновники.

Смирившись с неизбежными потерями, он покинул Аэропорт.

– Такси… – слабым голосом позвал Алекс. – Такси…

– Еще ваши вещь, – произнес кто-то у него за спиной.

Давешний могучий араб-грузчик быстренько всунул в руку Енски-старшему толстобокий пакет и стремительно убежал.

– Не мое! – только и крикнул Алекс. Но было поздно. Грузчик ушел, а разбираться заново не хотелось.

«Ну и черт с ним, – зло подумал профессор. – Хоть какая-то компенсация!»

Такси. Вокзал. Поезд. Тряска.

Все прелести железных дорог в арабских странах. Мелькающие мимо пески, задыхающиеся в пыли оазисы и где-то далеко, за горизонтом, мистический Нил. Обломки древней цивилизации. Когда-то могучей, когда-то Великой, но теперь больше похожей на выкинутые волной рыбьи кости. Вот хребет пирамид, вот череп Сфинкса. Но где та связующая плоть, что когда-то жила, дышала? Нет. Только мертвая, высушенная, растворившаяся в океане времени мумия.

«Когда-нибудь, мои кости откопает человек. Возьмет мой череп в руку, пощекочет его кисточкой, ляпнет что-нибудь глубокомысленное, а может быть пошлое. А может просто промолчит, глядя на развалины Лондона, вырисовывающиеся из-под песков, – профессор чувствовал, что им овладевает хандра. Мрачные мысли все чаще овладевали его в последнее время. – Все-таки мы занимаемся гадкой работой. Тревожим мертвецов. Тащим на свет то, чему и места уже в нашем мире нет. Зачем? А если и мой череп или череп моего сына выставят на всеобщее обозрение в музее…»

Профессор вспомнил годы ученичества и то, какие забавные шутки они откалывали на своих первых раскопах, и ему сделалось не приятно, стыдно за себя тогдашнего, молодого и глупого. Стыдно перед мертвыми, чей покой они потревожили.

Некстати вспомнился умирающий Юсупов. Их койки стояли в госпитале рядом. Агония этого некогда крепкого, самоуверенного и веселого жизнелюба была ужасной…

«К черту, – решил Енски-старший. – Перепишу завещание. Пусть меня кремируют».

Эта идея почему-то понравилась ему, и Алекс с удовольствием развил ее дальше, в мыслях добравшись уже до похорон и до речей, которые обязательно будут произноситься над его гробом.

«А пепел пусть развеют где-нибудь в красивом месте. Например, над рекой Ганг!»

В голову тут же пришло воспоминание о его не самой удачной поездке в Индию, когда покойный Юсупов нанял Енски для того, чтобы тот помог Феликсу Феликсовичу дискредитировать в глазах научной общественности Бетси МакДугал, но профессор усилием воли отогнал неприятные видения Гималаев, разъяренного йети, кашмирской тюрьмы.

«Да, да. Пусть так и сделают. Развеют прах под гимн старой доброй Англии. К тому же не стоит забывать, что Индия – это наша старая колония. В каком-то смысле это будет символично. И, может быть, послужит уроком для моего внука. Если я, конечно, не помру, пока он будет совсем маленьким. Нет, я решительно не собираюсь помирать так рано! Я хочу, что бы эти похороны запомнились!»

Поезд. Тряска. Египет.

Мертвые кости, выброшенные на берег океаном времени.

В стране, где на каждом шагу можно встретить часть древнего мира, невозможно не думать о Вечном.

Поезд. Тряска. Луксор. Такси. Отель, плоским, пятиэтажным крокодилом раскинувшийся среди пальм. Комната с балконом и вид на Нил.

Здесь нельзя не думать о Сиюминутном.

Вместо своего привычного халата из хлопка, Алекс обнаружил в своем багаже какой-то пошлейший балахон с драконами.

– Чертовы арабы! Ворье! – прошипел профессор, припоминая здоровенного грузчика. – «Чия чемодана»? Макака бесхвостая, говорить бы научился! Колено Израилево! А я тоже хорош гусь! Надо было подать в суд! Вытащить адвоката!