Текст книги "Гостиница"

Она почувствовала себя задетой, словно обидели ее младшего брата. Но у Седьмого явно и в мыслях не было отыгрываться на толстяке. Он выглядел слишком озабоченным собственной безопасностью.

– Скажите мне, в чем дело, – потребовал Шестой. Он пытался не моргать, но не мог справиться с собой. Казалось, оба его века дергаются по причине нервного тика.

– Скажи ему, – предложил Седьмой.

– Из коридора нет выхода, – коротко объяснила Восьмая.

– А из других помещений? – осведомился Шестой.

Седьмой мрачно улыбнулся.

– Насколько я понимаю, эти двое как раз заняты поисками. И нам очень повезет, если мы их больше не увидим. Но я так не думаю.

Им стало ясно, что он, скорее всего, прав. Прежде разрозненные сведения складывались будто фрагменты мозаики. Картинка получалась малоутешительная. И это еще очень мягко сказано.

Шестой мог представить себе и гораздо более жестокий эксперимент. Седьмой тоже не питал иллюзий относительно того, как устроен этот дерьмовый мир. Слова «справедливость» не было в его лексиконе. Но самому вдруг сделаться подопытным кроликом? Причем не в роли гражданина государства, а буквально ощутить это на своей шкуре. Подобное казалось вопиющей дикостью.

– Короче, что ты предлагаешь? – спросила у него Восьмая.

– Надо выждать.

Она и раньше встречала людей, которые в любой ситуации выжидали до последнего. Они почти не совершали ошибок. Но почти ничего и не делали. Иногда ей казалось, что они и не живут, постоянно откладывая это рискованное занятие на потом.

– Сколько дверей в коридоре? – спросил Шестой. Мало что различая глазами, он хотел иметь в голове хотя бы приблизительную схему.

– Восемь. Все номера, по-видимому, одинаковые…

– Правильно, – подтвердила Восьмая. – У меня такой же. Только картина другая.

– Мы находимся в седьмом. Это один из четырех крайних.

– Может быть, тут есть замаскированный выход? – предположил толстяк.

– Если нас не прикончат раньше, у тебя будет достаточно времени, чтобы это выяснить.

Седьмой как в воду глядел. После своего мрачного прогноза он снова взял в руку свою импровизированную дубинку.

Но напрасно.

* * *

От сильного удара дверь едва не слетела с петель. Часть коробки откололась, а замок вырвало вместе с шурупами. В проеме появился Третий – тоже с дубиной наперевес.

Восьмая успела подумать, что сцена напоминает первую встречу доисторических племен из какого-то фантастического фильма. Дикари визжали и орали, хватило проломленных черепов; потом пришел Саблезубый, и уцелевшим пришлось объединиться против нового страшного врага…

С тех пор цивилизация все-таки шагнула далеко вперед. Обошлось без леденящих кровь воплей. Мелькнула дубина Седьмого, оказавшегося справа от дверного проема у стены, и Третьего спасла только феноменальная реакция. Он отклонился, и Седьмой по инерции врезался предплечьем в косяк, после чего сделался легкой добычей. Третий дал ему ногой по яйцам, а когда тот согнулся, отправил его в нокаут мощным боковым крюком.

Седьмой свернулся на полу в уютной позе, и было видно, что принять участие в разговоре он сможет не скоро. Третий бросил взгляд на толстяка. Ему сразу стало ясно, что с этой стороны ждать атаки не приходится. Тогда он немного расслабился и повнимательнее присмотрелся к девке. Его член заметно потяжелел. Она это заметила и улыбнулась. Но не с торжеством – такого она, конечно, не могла себе пока позволить, – а призывно, словно рассчитывала извлечь выгоду из своей привлекательности.

Третий понял, что сочную бабенку он уже заполучил. В этом не было ничего необычного. Но ему всегда хотелось большего. Жажда власти пела в его голове одну и ту же старую песенку.

* * *

…Из-за широченной спины Третьего появился человек с внешностью спившегося профессора философии. В глазах у него была глубочайшая тоска, излечимая только смертью. При виде собравшихся в седьмом номере он не проявил ни малейшего интереса.

– Где еще двое? – спросил Третий, обращаясь то ли к Мясному Рулету, то ли к девушке, то ли к обоим одновременно.

– Больше никого нет, – ответила Восьмая, предвидя унижения, которым неминуемо будет подвергнут полуслепой толстяк.

– Проверь в сортире, – бросил Третий пропойце. Тот постоял некоторое время, переваривая приказ и остатки гордости, затем поплелся к соответствующей двери.

– Никого, – сообщил он после того, как заглянул и в ванную.

На полу заворочался Седьмой. Он постанывал, как искалеченная собака, но пытался подняться на ноги.

– Бей наверняка или не бей вообще, – назидательно сказал ему Третий, очевидно, не испытывая особой враждебности к поверженному противнику. – Итак, – продолжал он, проходя в комнату и усаживаясь в одно из двух кресел, – предлагаю кое-что обсудить… Ты, конечно, неплохо смотришься, но можешь присесть, – небрежно заметил он в сторону Восьмой и ногой подтолкнул к ней второе кресло.

Как опытная стерва, она сразу же смекнула, что ей только что предложили занять место около трона. И, как девушка негордая, сразу же согласилась. Грех было не воспользоваться таким случаем.

– Раз уж у нас общее собрание, приведи-ка сюда этот божий одуванчик из четвертого, – громила отдал Первому очередной приказ.

Тот отсутствовал минут пять, а затем появился, притащив за собой девушку, которая имела вид пленницы концлагеря – все еще слишком юной и чистой, чтобы осознать чудовищный абсурд происходящего. Похоже, она пересекла границу стыда и страха, за которой наступила прострация. Возможно, для нее так было даже лучше. Во всяком случае, она не визжала и не плакала, оставаясь покорной, как манекен. Огромные глаза напоминали зеркала заднего вида автомобиля, который только что вытащили из болота.

– Все в сборе, – прокомментировал Третий. – Тогда начнем.

Седьмой понемногу приходил в себя. Покачиваясь, он добрался до кровати и с трудом опустился на нее. Восьмая оставалась внешне невозмутимой – раньше она была свидетельницей и куда более жестоких расправ.

– Нас тут замуровали, – весело сообщил Третий. – Так-то, ребятки.

– Это было ясно с самого начала, – подал голос Шестой. – Скажите что-нибудь такое, чего мы не знаем.

– Я не думал, что ты такой способный, толстячок, – сказал Третий чуть ли не ласково. – Схватываешь на лету.

«Началось, – подумала Восьмая. – Теперь он с него не слезет». Но ее подопечный сам был виноват – надо понимать, с кем имеешь дело.

– Тогда вот тебе новость. – В голосе Третьего зазвенела сталь. – Вода из кранов не течет. Так что первое время будем хлебать из унитазных бачков. А потом… – Он сделал долгую паузу, в продолжение которой с его лица не сходила жестокая ухмылка. – Потом не знаю.

Но чувствовалось, что он знает. И от этого холод пробежал по спине Седьмого, который сквозь боль прислушивался к голосу… вождя.

* * *

Третий не ошибся. Спустя пару десятков часов они хлебали из унитазных бачков. Особенно много выпил Шестой – он немного утомился, обойдя и на ощупь изучив не такой уж сложный лабиринт. Он добросовестно простучал стены – включая те, на которых висели картины. Сначала его сопровождал Первый, затем к ним присоединился Седьмой.

Толстяк был настойчив и методичен. Он попросил Седьмого подробно описать ему каждую из восьми картин, предположив, что они могут содержать зашифрованную подсказку. Он пытался разгадать тайну черных треугольников, белых квадратов и зеленых кругов, которые, очевидно, были только чьей-то мазней. Когда он решил поискать вентиляционную систему, оказалось, что Третий его уже опередил.

Шестой вошел в третий номер, чтобы посоветоваться с вождем, и услышал недвусмысленные звуки. К тому времени он уже неплохо ориентировался и мог самостоятельно передвигаться по «гостинице». При его появлении возня на кровати не прекратилась.

Третий оценил качество минета и медленно подбирался к оргазму. Он держал Восьмую за волосы. Она знала свое дело; вид в зеркале также был неплох: там отражались ее раздвинутые ягодицы и опушенная щель, вдоль которой блуждал ее же средний палец. Третий не собирался прерывать свои занятия из-за толстяка, которому казалось, что он обнаружил нечто важное.

На свою беду, Шестой не дождался подходящего момента. А может, это все равно ничего не изменило бы. Третий как раз начал изливаться, будто заправочный шланг, когда толстяк ляпнул:

– По-моему, тут нет вентиляции!

– Точно, – подтвердил Третий и бросил в него свою дубину.

Шуруп вошел Шестому в правый глаз и достиг мозга. Он рухнул на пол и перестал дергаться раньше, чем Восьмая успела вытереть ладонью губы. После чего Третий закончил фразу:

– Значит, тебе придется меньше дышать.

* * *

Нехватка кислорода представлялась ужасающей перспективой пятерым похороненным заживо, однако прежде им еще предстояло испытание голодом. Вскоре все они чувствовали себя случайными пассажирами самолета, окончательно покинувшего воздушный коридор здравого смысла. Рейс, похоже, мог оказаться слишком долгим, и кормить пассажиров никто не собирался. А пунктом назначения был, конечно, ад.

Обнаружились плохие стороны даже в сравнении с положением потерпевших кораблекрушение и оказавшихся в шлюпке посреди открытого океана. Седьмой и Первый составили негласную оппозицию Третьему, но до открытого бунта дело так и не дошло. Четвертая была апатичной и покорной. Всем было ясно, что она – следующая жертва. Она лишилась рассудка и слышала голоса чудовищ. Она не понимала слов, хотя голоса звучали очень близко. Боженька исчез, и она о нем не вспоминала. Теперь ее жизнь принадлежала чудовищам. Спустя несколько часов Третий лишил ее девственности. Восьмая подумывала о том, как бы прикончить его исподтишка, и все чаще поглядывала на дубинку со следами высохшего мозга, с которой Третий благоразумно не расставался. Ее мотивом была отнюдь не ревность (между прочим, любовником Третий оказался замечательным, чего о качках обычно не скажешь). Мотивом был страх – хотя фишка легла так, что у Восьмой имелись все шансы продержаться дольше других.

Страх и отчаяние – плохие советчики. Но откуда было взяться лучшим? Первый и Седьмой сидели в номере – каком именно, уже не имело значения. Пять унитазных бачков из восьми опустели. Невольно возникал вопрос: когда труп толстяка начнет благоухать? Этого вопроса никто не задавал вслух. Они вообще мало разговаривали. Оказалось, что болтовня хороша для спокойных и бесконечно далеких времен, когда у каждого была пища, вода и огромный резервуар слегка подпорченного выхлопными газами воздуха в полном распоряжении. Все они ощущали, что в «гостинице» стало намного жарче. Из туалетов и углов несло мочой и калом.

Речь шла о выживании, хотя ради чего? И на каком временном промежутке?

К исходу шестых суток никто из них уже не надеялся на чудо – например, на то, что стена вдруг раздвинется и появятся яйцеголовые в голубых халатах, чтобы изучить реакции будущих пациентов и ликвидировать негативные последствия слишком далеко зашедшего эксперимента.

Лучшим подтверждением этому опять-таки был труп Шестого, раздувшийся до невероятных размеров. Он не исчез, пока «постояльцы» спали. Правда, спать они тоже боялись, вполне обоснованно не доверяя друг другу. Каждый понимал, что все остальные воруют у него драгоценный кислород и укорачивают ему жизнь. Однако не спать было невозможно, и нормальный сон был невозможен, так что в «гостинице» обитали сомнамбулы и потенциальные невротики. Она постепенно превращалась в сумасшедший дом, где запертые психи предоставлены самим себе.

* * *

Седьмой подошел к ней, когда Третий заснул, и предложил выйти в коридор. Там он положил руки ей на груди и начал пальцами ласкать соски.

Восьмая улыбнулась.

– Если он проснется…

– Не проснется.

– …Прикончит нас обоих. – На самом деле она так не думала. В случае чего она скажет, что Седьмой пытался ее изнасиловать.

– Да ладно, ну давай! Все равно мы тут скоро сдохнем.

– Пойди с ней. – Дверь номера осталась открытой, и Восьмая показала на Четвертую, безучастно глядевшую в пустоту.

– Я не педофил.

– А какая разница? Мы же скоро сдохнем…

– Я хочу тебя.

Восьмая была та еще штучка и сразу смекнула, что он у нее в руках. Теперь тем более стоило держать его на коротком поводке – может, пригодится.

Не пригодился.

* * *

На девятые сутки вода закончилась, несмотря на режим строжайшей экономии. Труп толстяка лопнул, и на полу третьего номера растеклась омерзительная жижа, в которой копошились мелкие черви. Третий перебрался в прежде пустовавший второй номер и объявил четвертое по счету «общее собрание».

Обсуждался текущий момент. Было произнесено пять слов. По причине того, что мозги затянул тяжелый туман, не все осознали их смысл. Третий устроил что-то вроде голосования. Это было все равно, что помочиться рядом с издыхающими от жажды шакалами. Шакалы чуяли драгоценную жидкость. И шакалы чуяли слабость.

Но и у них не осталось сил ни на что другое, кроме как ползать и убивать.

Восьмая первой нанесла удар. Четвертая была еще жива, когда они начали пить ее жиденькую кровь и рвать зубами нежное сырое мясо. Ножей у них не было, поэтому в ход шли также осколки битых зеркал и металлические части сломанной мебели. Случайно порезавшись, они поспешно слизывали свою кровь, чтобы никого не дразнить, – ведь за каждым следили трое озверевших каннибалов.

Первый сначала лежал в стороне. Его сотрясали спазмы: блевать было нечем. Но потом и он подобрался поближе и принял участие в пиршестве. В его глазах не осталось тоски – теперь это были бессмысленные темные шарики. В редкие моменты просветления он вспоминал о том, что должен был задолго до начала этого кошмара покончить с собой, однако тут же его захлестывала очередная темная волна одуряющего запаха. И одолевало влечение, которому он не мог сопротивляться.

Седьмой мычал, «разговаривая» с самим собой и выдыхая смрад между потрескавшимися губами, будто разлагался изнутри. Патологический непрерывный внутренний монолог означал неизменность намеченной цели. Но Третий не подпускал его к себе ближе, чем на полтора-два метра. Ублюдка охранял если не рассудок, то инстинкт. Седьмому не удавалось застать его врасплох даже спящим – Третий мгновенно просыпался и поднимал свою страшную дубину. Она покачивалась перед пустыми глазами Седьмого, как грозящий ему палец.

Крови и мяса Четвертой им хватило, чтобы отсрочить неизбежное еще на несколько часов. На сколько именно, не мог сказать никто – они давно утратили всякое представление о времени. Зато каждый мог бы подтвердить, что вечность существует даже здесь и сейчас – в виде растянутой до пределов страдания безысходности.

* * *

Следующей жертвой стал Первый, когда с ним случился обморок. Восьмая подползла, убедилась в том, что он без сознания, и впилась ему в горло. Для нее это был уже не новый охотничий прием.

Первый задергался, но тут Третий и Седьмой навалились на него с обеих сторон и вскоре могли сравнить, насколько девичье мясо было податливее, чем это – жесткое, жилистое, вязнущее в зубах. Но, скорее всего, им уже становилось трудно двигать челюстями. Тем не менее они жрали и пили теплую кровь до тех пор, пока в мертвеце оставалась хоть капля.

А потом погас свет.

* * *

Они переползали в темноте, словно огромные человекоподобные слизни. Не было ничего ужаснее этой переполненной углекислотой могилы. Теперь все зависело от слепого случая. Началась взаимная охота в каком-то неописуемом измерении жизни – ведь двое из троих к тому времени лишились рассудка, а их органы чувств почти бездействовали.

* * *

Осталось двое. Они задыхались. У обоих уже не было сил на последнее убийство. Они опустились куда-то гораздо глубже человеческого ада. В абсолютном мраке обильно расцветали галлюцинации.

* * *

Того, что Третий умер, Восьмая, конечно, не поняла. Она просто наткнулась на него в темноте, когда пыталась спастись от монстра, который гнал ее по опустевшим туннелям мозга, пронизанным беззвучным воем. Она открыла рот, но не смогла прокусить кожу. Она лежала рядом с трупом и тихо хрипела, задыхаясь.

Агония продолжалась еще одну вечность.

Декабрь 2003 г.