Текст книги "Умри или исчезни!"

Глава двадцать вторая

Раньше он не очень верил в то, что человек по имени Чарльз Баскервиль мог умереть от одного только вида собаки. Это представлялось ему легким авторским преувеличением. Он убедился в обратном, когда увидел то, что стояло перед ним, бесшумно возникнув из самых недр какой-нибудь природной клоаки.

Оно вообще не казалось животным. Скорее, протоплазмой, отягощенной злым духом. Тем не менее, его шею охватывал широкий и плохо выделанный кожаный ошейник, на котором болталась тускло блестевшая побрякушка. При желании (а такое желание у Макса, как ни странно, появилось) можно было разглядеть кольцо с тремя лучами, отходящими от окружности. Египетский ключ. Символ «анх».

Макс почувствовал, как сердце провалилось куда-то очень глубоко в опустевший мешок тела, Его дыхание сбилось, руки километровой длины вдруг стали очень тяжелыми, и он даже не пытался поднять оружие из трясины, в которой увязли кисти.

Тварь напала не сразу, как будто хотела насладиться его ужасом. Это был огромный пес, покрытый клочьями свалявшейся коричневой шерсти, но с безволосой мордой, что придавало ему сходство с бритой человекоподобной гиеной. Его глаза вспыхивали зелеными искрами, как циркониевые звезды, и каждая искра рождалась в глубине бездонного засасывающего колодца. В складках кожи запеклась кровь. Чужая кровь. Наросты на месте ушей подрагивали, будто крылья летучей мыши. Максу показалось, что тварь не дышит. На вытянутом, изборожденном морщинами рыле блестели кристаллики льда…

Существо стояло в метре от Голикова, и тот с содроганием ощутил исходящее от него зловоние. Запах экскрементов, мокрой шерсти, разлагающегося мяса. Все, что угодно, кроме запаха чего-то живого. Его и не могло быть. Существо было верным спутником смерти. Маке понял, что привлекло к нему пса (если это был пес), – сказочный аромат крови. Его нога кровоточила, и, наверное, он оставлял за собой слишком заметный след. Он боялся пошевелиться и даже отвести взгляд. Вполне возможно, что в это время сзади и сбоку к нему приближались слуги этого демона – жалкие шавки по сравнению со своим вожаком. Мертвому все равно, тем не менее, Максим предпочел бы быть застреленным, а не разорванным на куски собачьими зубами.

Поскольку он сидел на земле, его подвижность была ограничена. Когда пес прыгнул вперед, Макс повалился влево, убирая голову, которая могла расплющиться о бетонный блок, и почти успел поднять «беретту» на нужную высоту. Прежде чем две огромные бесформенные подушки придавили его, он выстрелил, и пуля попала в левую заднюю лапу монстра.

Лапа дернулась, как будто тварь лягнула кого-то, и зависла в воздухе, поблескивая кровью и раздробленной белой костью. Однако это почти не повлияло на инерцию пса, врезавшегося в лежащего на боку человека.

Нестерпимая вонь ударила Голикову в ноздри; полстакана слюны выплеснулось ему на лицо. Он увидел открытую пасть цвета сырого мяса с желто-коричневыми могильными столбиками зубов. Передние были чуть загнуты назад, что придавало челюстям сходство с акульими.

Макса чуть не стошнило. Его рука была мгновенно отбита, пистолет вывернут и прижат к земле девяностокилограммовой тяжестью. Издавая звуки блюющего пьяницы, тварь нависла над ним. Теперь ее глаза были затянуты мутной пленкой боли и ярости…

Он отчаянно вжимал голову в плечи, чтобы уберечь горло, как будто от этого становились менее уязвимыми другие части его тела. Утробное рычание заполнило весь мир и однообразными волнами пульсировало внутри его черепа. Снизу он видел голый живот пса, покрытый параллельными морщинами и похожий на живот рептилии, а также внушительное оборудование кобеля, из которого сочилась густая белая жидкость…

В тот момент, когда Макс уже подумал, что это будет последним зрелищем в его жизни, откуда-то сбоку вынырнул бультерьер, затянутый в бело-розовый саван своей шкуры, – по мнению Голикова, один из самых отвратительных представителей собачьего племени. Буль был очень большим и мощным, и все же он мог свободно поместиться между лапами коричневого пса… Зловонная пасть сомкнулась на плече Макса, и одновременно зазубренные клиновидные щипцы бультерьера впились в наиболее доступную ему часть тела чудовища – серый морщинистый живот.

Сквозь туман, застилавший глаза, Макс увидел месиво измочаленных кишок, выдавливаемое между челюстями буля, превратившегося в окоченевший комок злобы. Сам же он ощутил несколько сильных ударов лапами, как будто его, прижатого к канатам, месил кто-то вроде Майка Тайсона, и острую боль в плече от укуса; услышал звук раздираемой ткани пальто и рвущейся кожи. Бультерьер топтался на его животе, а потом взлетел в воздух, когда коричневый монстр начал разворачиваться, чтобы схватить его зубами и оторвать от себя.

Как только восьмилапая, пожирающая саму себя тварь откатилась в сторону. Макс попытался подняться на ноги. Он встал на колени и закачался. Деревья закружились вокруг, превращаясь в черную карусель… Он поискал белую тень своего спасителя на фоне этой карусели и увидел небольшое светлое пятно, бьющееся, словно тряпка на ветру.

Правая рука с «береттой» безвольно висела вдоль туловища; по ней блуждала острая игла боли. Он поднял левую, направив тупое рыло «скорпиона» на бесформенную тень, терзавшую его неожиданного союзника. Макс уже был не в состоянии думать и не подумал о том, что произойдет, если ствол пистолета-пулемета окажется забитым землей…

Он нажал на спусковой крючок. Очередь потрясла его, как удары отбойного молотка по позвоночнику. Звериный вой тонким шнуром скользнул в его уши и несколько мгновений пилил его мозг. Потом Макс потерял сознание и упал вперед, ударившись лицом о мертвую, гнилую, влажную листву.

Глава двадцать третья

Он пришел в себя и понял, что пробыл в беспамятстве совсем недолго – может быть, две или три минуты. Еще он осознал, что надо уходить отсюда любой ценой, иначе доблестные милиционеры сгноят его на допросах. Будет затруднительно объяснить им все это: трупы в парке, трупы в «Черной жемчужине», разбитые тачки и оружие неизвестного происхождения. В худшем случае, во время следствия его прикончат люди Виктора…

Только сейчас Макс почувствовал, насколько замерз. Когда он начал подниматься, ему показалось, что трещит сковавший его панцирь льда и боли. Оба пистолета намертво срослись с его руками. Он с трудом разжал пальцы левой и спрятал «скорпион» в карман пальто. Потом раскрыл ставшую чужой правую ладонь и положил «беретту» в другой карман. Обе пушки казались свинцовыми, но без них он не сделал бы ни шагу.

Голиков испытал облегчение от того, что не увидел трупа бультерьера. Правда, коричневого урода тоже нигде не было. Макс заметил на земле что-то белое. Это был десятисантиметровый кусок хвоста, принадлежавшего его союзнику, начисто отрезанный зубами. Срез оказался блестящим и бескровным. Опять подкатила тошнота, но желудок давно был пуст.

На негнущихся ногах Макс пошел в противоположную от проспекта сторону парка. Там находились завод железобетонных конструкций и рабочий поселок – глухое место с узкими улочками, свалками и полузаброшенными железнодорожными складами и разъездами.

Он не успел сделать и десяти шагов, как ему под ноги с ближайшего дерева упала сухая ветка.

Макс невольно задрал голову вверх и чуть не завыл от ужаса…

Примерно в трех метрах от себя он увидел бледное детское лицо. Слишком бледное, чтобы принадлежать живому существу. Оно было похоже на упавшую и застрявшую в ветвях луну – с кратерами глазниц и глубокой расщелиной рта. Между зубами торчал сухой черный язык. Открытые неподвижные глаза уставились прямо на Макса. Он понял, что ребенок повешен. Ниже были видны его босые ступни. Тело медленно раскачивал ветер…

Голиков в панике оглянулся по сторонам. Кошмарная реальность не отпускала его, вовлекая в трагические события, казавшиеся беспричинными. Когда он снова посмотрел вверх, ребенка уже не было. Зато Макс начал всерьез опасаться за свой рассудок…

Он долго всматривался в игру света и тени над собой, но уже не мог собрать воедино картинку, распавшуюся на черно-белые элементы. Как ни странно, ему стало еще хуже. Повешенный ребенок продолжал существовать в виде фантома, блуждающего в туннелях подсознания.

Задыхаясь, Голиков побежал прочь от проклятого места, но бежал недолго, потому что разгоревшаяся боль в ноге снова превратила его в искалеченного пешехода. Он двигался, как сомнамбула, не разбирая дороги, напрямик – через лужи, завалы, газоны и клумбы, мимо детских аттракционов, каруселей и горок, – пересек темную чашу стадиона и уже на выходе из парка услышал далекое завывание милицейских сирен.

Еще минут пятнадцать он потратил на то, чтобы преодолеть границу возможной облавы. На узкой тропе, проложенной местными жителями вдоль заводского забора, он почувствовал себя в высшей степени уютно. Держаться в тени было нетрудно – в городе освещались только главные улицы. Целый час Макс тащился через жилой квартал, прежде чем добрался до нужного дома.

Его лицо перекосила злая гримаса, когда он увидел свет в окнах своей квартиры. Он нырнул в подъезд и начал восхождение на третий этаж, цепляясь руками за перила и сталкиваясь с надвигающимися стенами. Кулаком ударил по кнопке звонка и когда дверь открылась, ввалился в коридор, заметив по пути улыбающуюся физиономию Клейна.

– Ах ты, сука!.. – начал Макс и затем выдал длинный неотфильтрованный текст, не обращая внимания на бросившуюся к нему Ирину. Кажется, он даже порывался сделать Клейну больно и выкинуть того из квартиры, но этот эпизод запомнился ему плохо.

Пальто с него кое-как стащили, а джинсы пришлось разрезать и оторвать штанину, пропитавшуюся кровью. Остальное он сбросил с себя сам.

* * *

…Максим начал слегка отходить в горячей ванне, после того, как Ирина смыла с него грязь и кровь и утихло дикой жжение. Он обнаружил, например, что абсолютно не стесняется мывшей его девушки. Ему было все равно, даже когда та заговорила о противостолбнячной сыворотке.

Масон понимал его лучше и принес полстакана водки, которую он немедленно влил в себя, даже не ощутив горького вкуса и не испытывая никакой потребности в закуске. Желание запустить стаканом в гладкую рожу Клейна было велико, но неосуществимо, а потом наступил приятный «релакс», почти кайф, продолжавшийся до тех пор, пока Макс не облачился в свой махровый халат и выбрался в гостиную.

Здесь он понял, чего ему не хватает. Он достал сверкающий диск и положил его на язык проигрывателя. Под культовое рычание Тома Уэйтса он рухнул на диван, воспользовавшись правом оскорбленного хозяина, и по просьбе Клейна приоткрыл для обзора свою пострадавшую плоть.

Видимо, тот действительно кое-что понимал в знахарстве, потому что к тому времени, когда УЭЙТС запел «Diamonds & Gold»[6]6
  «Diamonds & Gold» – «Бриллианты и золото» (англ.).


[Закрыть], боль и усталость отпустили Макса, как, впрочем, и гложущее сердце чувство безнадежности. Убедившись в целости костей, Клейн смазал укусы и раны каким-то бальзамом – судя по бутылочке, столетней выдержки, – обладавшим неприятным и ни на что не похожим запахом. Масон не стал перевязывать поврежденные конечности, во-первых, из-за отсутствия бинтов, а во-вторых, заверив пациента, что так будет даже лучше.

Макс испытывал возбуждение, словно после удачно завершившегося приключения, хотя его приключение не обещало ему ничего, кроме крупных проблем. Спать не хотелось. Прикрыв глаза, он лежал и слушал музыку… Музыку или тихий шум?.. Шумели под влажным ветром невидимые ветви. В темноте возникла луна. Нет, не луна, а лицо мертвого ребенка. Лицо, висящее в ночном небе…

Потом появилась вся его фигура, облаченная в спортивный костюм. Голые ступни были изранены. Черный язык провалился в рот. Синие губы зашевелились, как будто мертвец хотел что-то сказать, но не было слышно ни звука…

* * *

Макс с криком оторвал голову от подушки. Ира и Клейн ужинали, разложив еду на узком столике. Голиков уставился на них непонимающим взглядом. Потом он посмотрел на часы. Было три часа ночи. Значит, его гости все-таки завтракали. На табло проигрывателя тускло светилась надпись «No Disc»[7]7
  No disk – «нет диска» (англ.).


[Закрыть].

Клейн с сочувствием взирал на пробудившегося от кошмара.

– Что вы собираетесь делать с дискетами? – неожиданно для самого себя спросил Макс.

– УНИЧТОЖИТЬ, конечно. Но вначале воспользоваться «Путеводителем», чтобы найти врага и спасти тех, кого еще можно спасти. Для этого мне нужен компьютер…

– Врага? Какого врага? Масон глубоко вздохнул.

– Милый мой! Вы что, до сих пор не поняли, что все ваши злоключения не случайны? Враг близко, он многолик и будет проникать в этот мир до тех пор, пока существуют проходы, открытые с помощью «Путеводителя».

– Один мой враг вполне реален. Вы видели его в «Черной жемчужине».

– Это не враг, мой мальчик. Это слуга врага. Далеко не самый страшный. Именно поэтому он так цеплялся за эти дискеты.

– Дерьмо!.. – прокомментировал Макс и затих.

– Скажите, вы можете срочно достать компьютер? – не унимался Клейн.

– Дядя, между прочим, эта штука дорого стоит. Но я могу воспользоваться компьютером в своей конторе.

– Вот и славно. Однако, вы не совсем здоровы. Тут вмешалась Ирина:

– В офисе издательства есть компьютеры.

– Нет, дорогая, вам нельзя там появляться. Виктор будет искать вас и первым делом направится туда, где вы работали. Так что, с сегодняшнего дня забудьте об издательстве. У вас есть сбережения?

Макс только поморщился в ответ.

– На месяц хватит, – пробормотала Ира.

– Пару дней вам придется полежать, – сказал Клейн Голикову. – А потом мы отправимся в вашу контору. Хотя для нас всех лучше сделать это пораньше.

– Я смогу завтра, – мрачно сказал Макс. – Если вы объясните мне, что происходит.

– Видите ли, без «Путеводителя» невозможно предсказать, как и когда будут происходить покушения на вашу жизнь. Атака кажется хаотической, однако сам факт такой атаки говорит о том, что вы являетесь союзниками… .

– Союзниками?! – Макса поразило совпадение терминов. Он вдруг вспомнил неведомо откуда взявшегося бультерьера, спасшего его от чудовищного коричневого пса.

– Ну да. Вам что-нибудь известно о союзниках?

– Да нет. Просто у меня сложилось впечатление, что кое-кто случайно помог мне… Когда вы сбежали, – добавил он едко.

Но с таким же успехом он мог пытаться уязвить холодильник.

– А ну-ка, расскажите, что это за случайный помощник, – потребовал масон, складывая перед собой руки в замысловатую пирамиду.

– Во-первых, возле «Черной жемчужины» меня ждала машина. Без водителя. Теперь мне кажется, что, в каком-то смысле, я сам управлял ею. Возможно, она воспринимала импульсы моего мозга. Никогда не слышал ни о чем подобном… После того, как люди Виктора прострелили колеса, я оказался в парке, и там мы немного поиграли в партизан и карательный отряд. Потом появилась стая бродячих собак… С одной стороны, они избавили меня от преследователей. С другой – на меня напал их вожак. Огромная уродливая тварь с такой же побрякушкой на ошейнике, как на связке ключей.

– Хорошо, что вы хотя бы стали замечать такие мелочи, – вставил Клейн, и Максу захотелось послать его к черту.

– Так вот, меня спас белый бультерьер, если вы знаете, что это такое… Несколько минут я был без сознания. Когда очнулся, вокруг уже не было ни собак, ни людей. Вот только…

Он заколебался, не зная, рассказывать ли о видении, посетившем его дважды, – о ребенке, повешенном на дереве.

– Было еще что-то? – Клейн наклонился к нему. Его лицо стало очень серьезным. Настолько серьезным, что Макс рассмеялся.

– Ну, мне показалось, что там был какой-то ребенок. Уже мертвый.

– Вы идиот, – строго и тихо сказал масон. – Не знать о союзниках – большой недостаток, но не откликнуться на просьбу б помощи – настоящий, смертельный грех.

– Нет, идиот – это вы, – озлобленно бросил Максим. – Вы являетесь сюда со своими дурацкими загадками и намеками, требуете помощи и содействия, сбегаете, когда дело принимает опасный оборот, и в результате не приносите ничего, кроме неприятностей. Очень больших неприятностей. В отличие от вас, меня легко убить. Причем, независимо от моего желания…

В течение всей этой тирады Клейн смотрел на него в упор.

– Я оставил вас одного в «Черной жемчужине» для вашей же пользы. Я хочу, чтобы вы стали человеком, способным не только тупо бояться, но и защитить себя в критической ситуации. Чтобы вы осознали свое истинное положение…

– И каково же мое истинное положение?

– Ни у одного из нас нет выбора. Ваша жизнь превратилась в непрерывное бегство. В попытку отсрочить смерть. Вчера это удалось вам дважды. Поздравляю. Но я ничего не могу гарантировать сегодня и завтра.

– Меня уже тошнит от вашей болтовни. Рассказывайте свои сказки ей, – Макс показал на Ирину, притихшую в кресле и внимательно слушавшую их разговор.

– Кстати, Ирина Андреевна верит мне гораздо больше, чем вы. Потому что делает выводы из собственного грустного опыта.

– Что ж, женщины вообще более доверчивы.

– Тем не менее, повторяю: у вас уже нет выбора. Поэтому советую вам найти этого мальчика, если он еще жив…

– Разве я сказал, что это был мальчик?

– Это был мальчик, – Клейн выглядел абсолютно уверенным в себе. – Найдите его. Он может стать очень сильным союзником. Последним, кто захочет вам помочь. Кстати, белая собака тоже.

– По-моему, вы чего-то не договариваете…

– Просто я лучше разбираюсь в снах.

Глава двадцать четвертая

Несколько слов о некоей точке, не имевшей протяженности и не существовавшей для внешнего наблюдателя… Она была наполнена снами. Она и сама была сном. Недоступный для понимания беглец бодрствовал в своем потустороннем убежище, отказавшись от предательского наркотика сновидений. Любой сон мог стать ориентиром для герцога, любой сон мог проложить едва заметную тропинку для его многочисленных слуг.

Поэтому беглец отбросил все, даже зыбкие грезы умирающих. Он стал участком пространства, замкнутым на самого себя. Его охватывало чувство бессилия и разочарование. Огромное разочарование, глубокое, как океан грязи…

Он имел глупость довериться двуногому союзнику. Тот спрятал его, но что же дальше? Двуногие страшно разочаровали беглеца. Одного он пытался спасти, другому дал оружие против себе подобных. Но эти твари были слишком разобщены, слишком ограничены и слепы, чтобы помочь ему, а прежде всего – себе. Беглец даже начинал верить одному из двуногих – кажется, венскому психиатру, – который всерьез толковал о влечении к смерти. Похоже, для людей это действительно было актуально…

Беглец томился в бесплотной тюрьме, в которую заточил себя сам. Единственный сон был паролем, шепотом жизни, ключом, отпирающим невидимую дверь, – сон о двуликом Янусе. Кто знает, когда этот сон снова приснится слепому ребенку? Когда тот придет, чтобы избавить беглеца от бездействия? Когда?!.. В ответ беглец слышал лишь молчание пространства и времени. Иного пространства и иного времени. Но еще хуже была мысль о том, что случится, если ребенок УЖЕ мертв… Его ожидало вечное заточение. В отличие от людей, для беглеца вечность не была математической абстракцией. Он содрогнулся, послав во внешнюю вселенную слабую вибрацию ужаса…

К моменту его самоустранения в живых оставались трое союзников. Сколько их было теперь?.. Ребенок, ребенок… Лишь бы остался в живых этот проклятый ребенок! Тогда и беглец, возможно, сумеет спасти его от мучительной смерти…

Глава двадцать пятая

Могилевский Борис, тридцати четырех лет от роду, включил свой старенький домашний IBM PC 386 через день после того, как узнал о трагической смерти Виктора Строкова. Он вдруг вспомнил о файлах, с которыми работал покойный. Они приснились ему ночью в виде голубых мерцающих шаров с неразличимыми надписями, всплывавших на фоне синего «нортоновского» неба…

Он нашел каталог под названием «GUIDE»[8]8
  «Guide» – путеводитель (англ.).


[Закрыть]. После этого ему показалось, что он занимается какой-то извращенной патологоанатомией. Чувство было совершенно иррациональным и испугало самого Могилевского, вообще-то не склонного к мистике, тем более в своей стихии. Он будто копался не только в чужих внутренностях, , но и в своих собственных. В том, о чем он раньше только подозревал.

* * *

В каталоге он обнаружил два больших текстовых и несколько десятков графических файлов. Борис открыл текст и начал читать с экрана. Он читал без перерыва около часа, пока не почувствовал резь в глазах. С легким головокружением Борис отправился на кухню, где приложился к банке пива «хайнекен».

В его голове вызревал вопрос: имела ли информация, которую он получил, отношение к смерти Строкова, и если имела, то что теперь с этим делать?.. Он не сомневался, что был единственным хранителем тайны. Насколько он знал со слов самого «автора», текст изданной книги радикально отличался от того, который был записан на жестком диске его компьютера.

* * *

Борис Могилевский был школьным приятелем Виктора Строкова. После окончания школы их дороги разошлись, и они общались очень редко, несмотря на то, что жили на соседних улицах. Случайно встретившись около года назад, они разговорились и как-то незаметно восстановили прежние отношения. Оба были холостяками и хотя бы один вечер в неделю проводили за нардами и бутылочкой какой-нибудь доступной дряни вроде коньяка «белый аист».

Особенно часто это случалось в последние пару месяцев, когда Строков работал над окончанием книги и попросил разрешения воспользоваться компьютером Могилевского. Он оккупировал его на долгие часы, но Борис не возражал, поскольку ему вполне хватало времени, проводимого возле монитора на работе. Книга Чинского не интересовала его, как и прочая оккультная дребедень, – до тех пор, пока он не узнал о страшной и загадочной смерти своего приятеля…

Чтобы расслабиться и отвлечься, он обратился к старому, испытанному средству – компьютерной игре. «Wolf3D» всегда нравился ему своей ясностью и специфическим антуражем. Борис выбрал уровень и отправился блуждать по мрачному подземному лабиринту, перегруженному свастикой и портретами фюрера. С многоствольной автоматической пушкой это было легко и приятно. Он непринужденно мочил гитлеровцев, вскрывал тайники и собирал однообразные сокровища.

За таким занятием время проходило быстро. Борис не заметил, как стемнело по ту сторону окон. Он не зажигал света в квартире и убрал яркость экрана до минимума… Спустя еще двадцать минут жутковатый лабиринт стал казаться ему более реальным, чем плоское изображение на люминофоре. Странный эффект присутствия проявлялся тем сильнее, чем больше Могилевский пытался отстраниться от происходящего в иллюзорном измерении…

В один из моментов он поймал себя на том, что ясно слышит стук подков по камням и звон выбрасываемых из затвора гильз. Все его тело, за исключением ударяющих по клавишам пальцев, оцепенело… Он ощущал угрозу затылком. Его окружали сырые холодные стены. Их неестественное однообразие лишь подчеркивало абсолютный и безвыходный характер лабиринта. По его закоулкам, как невидимый червь, ползал бесформенный ужас. Могилевский заглатывал его вместе с воздухом и чувствовал, как ледяная пустота распирает желудок. Поворот. Еще один поворот. Тупик. Страх изматывал сильнее, чем многочасовое напряжение. Борис остановился возле стены и оглянулся.

В темноте позади него уже не было комнаты. Он не был уверен и в том, что продолжает существовать компьютер. Ему пришлось забыть об условностях. Он услышал далекие гулкие шаги. Кто-то неумолимо приближался из-за ближайшего поворота. Можно было бежать, но Могилевский знал, что во время бегства станет еще страшнее. Его ослепила паника.

…Чья-то тяжелая и жесткая ладонь легла на его затылок. Он дернулся и хотел обернуться, чтобы рассмотреть этого невероятного врага, но сильная рука удержала его голову. Он скосил глаза вниз, увидев только грубые солдатские сапоги и часть серой вермахтовской формы. Специфически запахло казармой…

Б это мгновение игра отпустила его, и по краям поля зрения снова задрожали расплывчатые очертания комнаты и сильно уменьшившийся прямоугольник экрана, однако осознать все остальное у него уже не было времени.

Невероятная сила выдернула Могилевского из кресла и послала головой вперед. Он ощутил хватку стальных пальцев на своей шее за мгновение до того, как пробил лбом экран VGA-монитора и оказался внутри электронно-лучевой трубки.

Громоподобный звук искалечил его барабанные перепонки. Ключ, торчавший в ящике стола, распорол живот от груди до паха. Острые стеклянные клинья разорвали его лицо, содрав кожу и нарезав ее тонкими розовыми лоскутами. Он не успел закричать, потому что его челюсть была выломана, а шея пробита в нескольких местах. Оба глаза оказались наколотыми на пластмассовые пики. Через миллисекунду после удара разряд в несколько тысяч вольт превратил его голову в маленькое обугленное нечто, после чего вспыхнула проводка, осветив квартиру зыбким дрожащим огнем…

Бьющийся в судороге мертвец продолжал свой разрушительный танец под воздействием тока. Он сбросил со стола системный блок компьютера и раздавил клавиатуру. Последовало еще одно короткое замыкание и тихие хлопки. Тем не менее, кто-то продолжал терзать бесчувственное тело, используя его в качестве молота для окончательного уничтожения процессора, дисководов и «винчестера».

Огромная тень в кителе и низко надвинутой каске размахивала человеком, держа его за ноги, как куклу. Руки и плечи Могилевского крушили мебель, книжные полки, зеркала, телевизор и часы. Через несколько минут даже туловище трупа было трудно опознать.

Проводка догорела; на стенах и потолке остались черные языки копоти. Дымящиеся платы были похожи на внутренности изувеченного биоробота, лежавшего тут же, рядом, с переломанными конечностями и уничтоженным кожным покровом…

* * *

Глаза тени светились мертвым электрическим светом, словно два фонарика с подсевшими батарейками. Она обвела ими разгромленную квартиру. Огромные серые руки неуклюже очистили форму и кожаные ремни от крови. На одном из пальцев поблескивал перстень со свастикой…

Тяжело ступая, тень медленно удалялась в глубину лабиринта. За нею уползали черные змеи проводов. Коридор в квартире Могилевского теперь вовсе не упирался во входную дверь.