Текст книги "Орден для поводыря"

Сколько уже раз убеждался, что хорошие мысли висят в воздухе и сходным образом мыслящие люди их ловят практически одновременно. А как иначе объяснить явление Степаныча со своим нерусским подопечным? Правда, компанию им еще Андрей Густавович с Васильевым составляли, но эти явно из корыстных побуждений в логово банника шли. А Безсонов – чисто от широты душевной.

Субалтерна, кстати, Цинджабаном Дондугоном звали. Дал же Господь имечко. Хотя наши Анаксимандры Фауктистовичи с Клеспидами Гермогеновнами тоже те еще языковыворачиватели. Только у наших людей такое выражение лица – словно на казнь лютую идет – на пороге бани не отыщешь. А у Циндоши, как его ласково величал сотник, от страха даже глаза расширились.

Настроение было великолепное. Сидел себе на лавочке подле теплой стены, пахнущей еловым бором, прихлебывал чаек. Клевал потихонечку подкопченных хариусов и слушал истошные крики нашего зарубежного гостя. Ну и остальных банщиков, естественно.

– А вот я те щас, чумазенький, парку поддам, да веничком… – Это добрый Безсонов.

Шипение пара на раскаленных камнях и вопли.

– Кто командир караула?! Сколько солдат!? Как вооружены?! – Это Принтц. Вот уж кто умеет совмещать полезное с приятным.

Невнятный перевод Васильева, и громкий, истошный крик-ответ испытуемого.

– Когда смена?!

Ну и так далее. Слушать быстро надоело. Стал разглядывать суету купеческих приказчиков. Через два дня, на третий, на берега ручья Бураты должны прийти китайские купцы и те из служащих циньских пограничных пикетов, кто догадался прикупить товары в Кобдо. К тому времени там же должны быть и наши бийские торговцы. Гилев намерен скупить всю шерсть, что будет. Хабаров нацелился на шкурки сурков, а Васильев хотел попробовать протащить через бомы несколько тюков чая. Они еще в походе, чтобы потом на глазах у иностранцев не спорить, обо всем договорились.

Торг в Чуйской степи был бартерный. То есть дашь на дашь. Без денег. Монголы с маньчжурами и прочие иностранцы цену русским кругляшкам не знали, арабские цифры для них были, как для нас – китайские закорючки. А циньские серебряные брусочки – ямбы, как бы монеты в пятьдесят лян, нужно было постоянно взвешивать. Да и страшились их бийчане брать, опасались обмана. Черт его знает, чего хитрые китайцы в серебро подмешали. Ладно если платину – англичане ее очень любят и продать такие слитки не проблема. А если другое что? Не ювелира же с собой на торги таскать…

Наши купцы привезли немного железной и медной утвари, свинец в слитках, маральи панты, выделанные кожи, несколько мешков ржи, московские ситцы и сукно. Ну вот фузеи еще трофейные на торг выставят.

По-хорошему-то, по закону, как мне сильно умный и образованный Герочка ехидно заявил, должен я неучтенное шатание иностранцев по землям Российской империи решительно прекратить. На границе, у китайского пикета в долине реки Юстыд, где проходила единственная удобная, даже для колесного транспорта проходимая дорога в Кобдо, следовало поставить свою заставу. Для проверки разрешений на пересечение рубежа, ядрена Матрена. Откуда только им взяться, этим разрешениям, если ближе, чем в Урге, русского консула больше во внешней Монголии нет. Что самое поганое, я ведь тоже не имею права паспорта китайцам выдавать. Русским – легко. Хоть в Антарктиду. А иностранцам – фигвам. Буде найдутся у меня чрезмерно информированные недоброжелатели, может эта неорганизованная ярмарка мне боком выйти. Может, но вряд ли. Граница-то не демаркирована. Столбов не врыто и застав не стоит. И как я должен определить, на нашей стороне торгуют или еще нет?

Паспорта я выписал. Осталось только фамилии вписать. Но это недолго, может и обождать. А бланков у меня всего-то пять штук. Ошибаться нельзя.

А вот слегка изменить границу – очень нужно. Ну к чему этот непонятный изгиб в верховьях Чулышмана? Как бы уговорить Дюгамеля спрямить? Неужели китайцы станут спорить из-за одной маленькой долинки и десяти верст сплошных скал? А мне пригодится. А и не мне, так благодарным потомкам. Там под седыми горами прячется огромное месторождение серебра с другими вкусными добавками. Асгат. Часть, конечно, и на нашу сторону выходит – Озерное называется. Но большая часть все же там.

Понятно, что без нормальной дороги на север это серебро и даром никому не нужно. Понятно, что пока кабинетскими землями управляет горное начальство, я и пальцем не пошевелю, чтобы организовать добычу этих богатств. Только это же я не для себя все. Мне-то самому, давным-давно умершему – пельмешки с пивом, жить, дышать, любоваться природой, и то ладно… Хотя… Все в мире меняется. Может же так случиться, что Фрезе со своей бандой вдруг резко отправится осваивать просторы Аляски? Отчего нет?! Может же царская семья…

Додумать не успел. Артемка привел усталого казака, прибывшего посланником от принтцевского перевоза. Он еще не успел ничего сказать, а сердце уже тревожно сжалось. Нет, не верилось, что государь император, при всей его неограниченной власти, отправит за мной людей к черту на кулички. Не верил, но ждал. Оглядывался. Вдруг. Россия – страна невероятных возможностей. Прикажут кому надо, так меня и со дна морского подымут…

Но явление такого гонца могло означать лишь одно – авантюра провалилась. Мои расчеты оказались пустышкой. Царская чета знала о болезни своего первенца и уже давно его списала. И теперь мое положение хуже не придумаешь…

– Чего? – Сквозь панически скачущие мысли пробились знакомые имена.

– Я говорю, вашество, их благородие господин Седачев у перевозу лагерем встал. С семьею и скарбом, значицца. Просют им людишек в помощь дать, ибо страшатся не осилить Чуйские скалы с детями и баулами.

– Седачев?

Господи боже мой! Я и забыл об этом опальном полицейском чиновнике. А ведь точно! Я же сам прокурором Гусевым подготовленное распоряжение подписывал о том, чтобы титулярного советника Седачева Павла Петровича в первую Чуйскую волость, поселение Кош-Агач, полицейским исправником определить. Думал, он откажется, побоится семью на край света тащить. Уволится из рядов, так сказать. А смотри ж ты – собрался и приехал. И думай теперь – то ли редкой отваги мужик, то ли деревянный во всю голову, как Буратино.

Впрочем, легко выяснить, насколько он готов к тому, что его здесь ожидает.

– И что, много ли у титулярного советника скарба?

– На шести лошадях едва уместилось, ваше превосходительство. Одних ружей штук пять, да пистолей не меньше. И порох в бочонках зачем-то тащит. Уж как их благородие господин майор их благородию господину Седачеву на то пенял! Ан нет, уперся. Сказывал, в диких местах огневое зелье лишним никак не станет.

– Только оружие и тащит?

– Никак нет, ваше превосходительство. Еще картошку в мешках, на семена. Утвари много и тканей. Жинка евойная, титулярная советница – кремень-баба. Чуток с нагайкой на проводника татарского не кинулась, когда тот хотел перину с подушками пуховыми в Хабаровке бросить…

– Надолго, значит, собрались, говоришь?

– Так ить жить сюда едут, ваше превосходительство.

– Ну дай бог, дай бог… Сейчас отдыхай. В баньке вот попарься. Я скажу, чтобы тебя на довольствие поставили, с подмогой обратно пойдешь.

– Премного благодарен, ваше превосходительство. Вот вам и от их благородия Викентия Станиславовича весточка. Господин майор наказывал – лично в руки!

Снова. Озноб волной пробежал по разгоряченному телу. Словно зимний, студеный ветер вдруг среди лета. Мог ведь царский фельдъегерь до Суходольского добраться. Дальше, в дебри Южного Алтая лезть не рискнул, а по только что построенной дороге-то – почему нет?!

Конверт простой, почтовый, штемпельный. Надпись: «Его превосходительству действительному статскому советнику Герману Густавовичу Лерхе, в Чуйскую степь. Лично в руки. От майора В. С. Суходольского». Внутри на ощупь два или три свернутых листа простой писчей бумаги. Фу-ух. Государевы рескрипты обычно на плотной, почти ватманской, гербовой приходят.

Открывать не спешил. Ждал, пока Артемка уведет посыльного казака. Не хотелось, чтобы кто-либо видел выражение моего лица, если там, в послании, все-таки есть вести из столицы. Боялся? Боялся, и еще как! Руки даже как-то вдруг ослабли. Еле упрямую бумагу победил, конверт вскрывая. И еще пару минут тупил, все на словах сосредоточиться не мог. Буквы в глазах расплывались.

И Герочка что-то притих. Репрессии, буде они последуют после моей попытки вмешательства в ход истории, нас обоих коснутся. Хотя он-то, бывший теловладелец, тут как раз и ни при чем.

В небе парила пара орлов. Одна голова на запад, другая на восток. Византийский, а потом и российский имперский орел. Хороший знак. Кружили над каким-то одним местом, вычерчивая бесконечные инь-яни на хрустальной сфере небес.

Собрался. Взял себя в руки. Бог не выдаст – свинья не съест.

«Желаю здравствовать, ваше превосходительство, – писал майор. – Пишу от берега Катуни, где соратник Ваш, А. Г. Принтц устроил замечательную переправу…»

Ну вот. Ничего страшного. Похоже на отчет о проделанной работе. Не утерпел, выпускник института Корпуса инженеров путей сообщения. Не стал дожидаться, пока я в обратную дорогу отправлюсь.

«…путь, для колесных повозок проходимый, с Божьей помощью пока лишь на двадцать пять верст от селения братьев Хабаровых протянуть успели. Я артель в работе оставил и вперед с малым отрядом двинулся, дабы дальнейший объем работ оценить и о потребных материалах заранее озаботиться. У Принтцевой переправы меня и титулярный советник Седачев догнал. С оказией же, нуждами сего чиновника вызванной, и послание шлю.

В съестных припасах нужды не имею. Крестьяне из селищ Алтайского да Шебалинского тем помощь оказывают да еще за дорогу благодарственные поклоны бьют. Опять-таки Вы, ваше превосходительство, правы оказались. Тракт сей много пользы людям принесет.

Алтайские инородцы перечить боле не смеют. Однако Вы, Герман Густавович, как в обратный путь пуститься вздумаете, одни не едьте. Казаков али еще кого с огненным боем в караул примите. От зайсана людишки прибегали, грозились господину генерал-губернатору жалобу слать, что без их ведома и супротив воли духов пришли мы землю ковырять и деревья рубить. Шаманы ихние, камы называемые, и гнев Божий на нас призывали, а лихие людишки и стрелой кинуть не застрашились. Только ружейной пальбой и отогнали. О том и Вас, ваше превосходительство, упредить пишу, чтоб настороже были.

Из Бийска вести пришли…»

Да что же это такое-то?! Сердце, уймись! Чему быть, того не миновать!

«…из Бийска вести пришли, что ожидает Вас почта великая. И из губернского правления много, и даже от его превосходительства генерал-лейтенанта А. О. Дюгамеля есть. С почты их пока к Ивану Федоровичу Жулебину, бийскому городничему, в контору сносят. Еще доносят, что пароход наш вниз по реке уже ушел, а насады до осени останутся. Сказывают, в Тюмени и Омске урожай ныне плох. Засуха там, и пшеницы будет мало. А Бийский округ Бог миловал. Приказчики с Барнаула и Томска уже и по шестидесяти копеек за будущий урожай сулят.

Будучи в П.Д.М. в Онгудае, нагнал нас горный инженер Басов, будто бы посланный горным начальником Фрезе, дабы сопровождать Вас, ваше превосходительство, в путешествии по Алтаю. Однако я, будучи наслышанным о Вашем, Герман Густавович, отношении к барнаульским чиновникам, караул Басову давать отказался. Только и следовать вместе с артелью ему запретить не в силах.

Человеком сей горный инженер оказался неплохим. За небольшое время успел найти в окрестных горах несколько скальных выходов известняков и простые печи для обжига сложил. Так что его, Басова, стараниями обладаем мы прочным раствором для связи каменной кладки, где она к месту пришлась. В чем инженера сего Вам, ваше превосходительство, и рекомендую наилучшим образом.

С чем и откланиваюсь.

В. С. Суходольский, майор»

Так-так-так, Петр, свет Александрович. Соглядатая, значит, мне подослать решили! А заодно и местность здешнюю на предмет ископаемых обследовать. Что ж, этого следовало ожидать. Странно, что одного человека Фрезе послал, а не целую геологоразведочную экспедицию. Вот я бы, например, не преминул… Чтобы под ногами у нахального томского губернатора мешались да нос куда надо и не надо совали. А потом бы и Дюгамелю еще отписал о своем неоценимом вкладе в установлении императорской власти в регионе.

Эх, дел-то сколько меня в губернии ждет! А я тут сижу. Так-то, по-хорошему, разобраться по-быстрому с китайским укрепленным караулом да и на север торопиться. Но придется ждать этого Басова. А потом устроить ему променад по югу Чуйской степи. Там целая цепь малюсеньких медных месторождений, в разработке нерентабельных. Найдет их горный инженер, доложит начальству – глядишь, и не станет Фрезе слишком уж сопротивляться отделению высокогорного Алтая от АГО.

А вот к северным границам степи гостя лучше не водить. Не дай бог нашу с Гилевым серебряную заимку найдет. Греха не оберешься.

Кстати сказать, письмо от майора меня еще на одну мысль натолкнуло. Как проблему паспортного контроля и пограничной торговли навсегда решить. Только до того, как Дюгамелю предложить, желательно бы с кобдоским амбанем это согласовать. Дело, как говорит Андрей Густавович, полезное и мне и амбаню.

Жаль, мне, как государственному чиновнику, без приглашения границу пересекать нельзя. Иначе непременно бы навестил господина Кий-Чана в его резиденции. Надеюсь, Принтц не откажется совершить это небольшое путешествие. Пока ни один подданный русского императора стены Кобдо в глаза не видел. А разведчику сам бог велел…

Так что оставалось только ждать. Пока закончится экзекуция непрошеного гостя, чтобы обсудить с капитаном свои планы. Пока приползет Седачев с семьей и небольшим караваном, груженным скарбом. Потом – пока начнется пресловутая ярмарка на обширном лугу по берегам ручья Бураты и блокированные в укрепленном лагере китайские солдаты сообразят, что обстоятельства окончательно изменились. Их время кончилось. В свои права вступил сильный и агрессивный северный сосед.

Глава 4
Короткий путь

Ненавижу ждать. Даже догонять, вопреки распространенной поговорке, не так уж и худо, как пялиться на дрожащую в мареве линию горизонта, высматривая черную точку гонца. Да и вредно это – сильно и долго чего-то хотеть. Перегорает желание. Едва ли не целую неделю высматривал титулярного советника. Слова сочинял, чтобы и на позитив настроить, и о прошлом попенять. Конечно, не сиднем сидел, глаза о бурую степь стирая, по обширной долине мотался. К циньскому караулу – ультиматум зачитать, на Бурату – отца Павла сопроводить, чтобы молебен по благополучной торговле отслужил, да присмотреть, чтобы не обидели шаманы аборигенные. Несколько долинок малых осмотрел, моими разведчиками найденные и, по их словам, здорово под поселения казачьи подходящие. Понравилось. В одной из них, туземцы говорят, зимой всегда намного теплее, чем в остальной степи. Правда, и снега намного больше. Ну и ладно. Что нам, сибирякам, снег? Напугали ежа голой задницей. Зато трава по пояс и лес близко. Вход в долину не слишком широкий, засека от много возомнивших о себе туземцев не помешает. Корнилов там даже место для своего подворья уже выбрал…

Седачев сильно изменился со времени нашей последней встречи. Похудел, лицо загорело. Усы выцвели, хоть и торчали все так же залихватски. Мне показалось, он и внутренне… как-то собрался, что ли. Стал спокойнее и увереннее в себе. Выслушал мое напутствие, взял исписанные листы с инструкциями, коротко поклонился и пошел работать. А двумя днями позже Гилев с товарищами попросили у меня какие-нибудь бумажки вроде паспортов. Хотя бы временные, но удостоверяющие их право находиться в Чуйской долине. С товарами, приказчиками и людьми для услужения. И что торговать с иностранцами они тоже имеют право.

Гилеву выписал. Он один из всех в экспедиции – первогильдейский купец. По закону империи только такие, как он, и обладают правом на внешнеэкономическую деятельность. По этой же причине, кстати, пришлось ему и в Кобдо вместе с Принтцем собираться. Васильева и Соловьева как приказчиков в паспорта вписали. Иначе никак, а переводчик и специалист по монгольским торговым традициям посольству необходимы.

Штабс-капитану еще и два десятка казаков в конвой выдал. Мало ли что. Все-таки их стойбище, огороженное невысокой каменной, не скрепленной хоть каким-нибудь раствором стеной, мы не совсем по-доброму выселили. Могли южные соседи и обидеться…

А вот Цинджабан Дондугон, как ни странно, к своим приключениям отнесся философски. Мы его в так называемую крепость отправили за сутки до того, как прикатили пушку и свое требование покинуть пределы Российской империи зачитали. На его месте за эти двадцать четыре часа я бы до границы с Вьетнамом успел доскакать, а он – нет. Дождался нашего отряда и вместе с полуротой циньских пограничников к своей заставе на речке Юстыд отправился. И даже нехорошими словами не ругался, когда мы, к нему спиной повернувшись, в Кош-Агач поехали. Черт его знает, темную душонку. Может, задумал что-нибудь коварное. Или и правда благодарен, что жив остался. Он сначала думал – баню специально для его мучений выстроили. И очень впечатлен был, когда понял, что казачки туда по доброй воле, еще и с улыбками, ходят. Так вот и рождаются легенды о стальных северных богатырях, которых ни вода, ни огонь не берут.

В общем, в двадцатых числах июля стали мы с Безсоновым собираться в обратную дорогу. Так-то, по-хорошему, следовало бы еще и горного инженера дождаться да за его перемещениями по долине проследить. Но при одной мысли о новом ожидании меня в дрожь бросало. Мне казалось, что пока я тут на Чуе сиднем сижу, в губернии точно так же, без движения, все мои начинания находятся.

А Басова мы уже на бомах встретили. В компании с Суходольским он там по верхушкам прибрежных скал лазал. По авторитетному мнению майора, всего пороха, что мы в экспедицию взяли, не хватило бы, чтобы и один из шести этих треклятых утесов под дорогу приспособить. Там динамит или, еще лучше, гексоген нужен был. Но где же мне им взрывчатку взять?! На тот момент я даже не знал еще, удалось ли отцу выправить патенты, не то чтобы уже и производить начать.

Майор предложил проложить путь поверху. Снять небольшой слой дерна, выровнять скалу, устроить каменное ограждение. Оставалось два довольно крутых подъема и спуска, но и они гораздо предпочтительнее акробатических трюков, что караваны совершают, преодолевая бомы в их теперешнем состоянии.

Кстати сказать, я ничуть не пожалел, что практически с помощью шантажа уговорил командира казачьего полка взяться за Чуйский тракт. Он для меня еще и карту приготовил с указанием удобных мест для устройства поселений вдоль дороги. Да еще и с пометками – чем будущим жителям лучше всего заниматься: где лес хороший для строительства, где известь можно выжигать, где травы хороши. И ведь он прав, черт возьми. За дорогой круглый год присмотр нужен. Где-то что-то подлатать, мостики поправить, с пути упавшие ветки убрать. Кузнецы тоже в каждой деревеньке понадобятся. Если бийчане каждый год здесь толпами ходить станут, да с тысячами лошадей, кто-то же должен будет все это четвероногое хозяйство подковывать.

На той же карте, начиная от Хабаровки и до Катуни, вдоль тонкой ниточки строящегося тракта появлялись отметки, начертанные рукой горного инженера Матвея Алексеевича Басова. С надписями, разъясняющими суть значков. Большей частью это были выходы известняка и удобные места для заготовки сланцевых кирпичей. И лишь одна точка заинтересовала меня особенно – черный квадратик с пометкой «графит». Сразу вспомнился карандаш с надписью «карандаш» на немецком. Так сразу себе и представил пишущую палочку с тиснением «АК-74». «Алтайский карандаш – 1874», конечно. Не автомат же.

Матвей не показался мне… отвратительным. Вроде вполне себе нормальный симпатичный парень лет двадцати пяти. Отрекомендовался преподавателем того самого училища, откуда я троих своих юных геологов забрал. Этакий весельчак, из тех людей, у которых в жизни все легко решается. Вот вроде не стоит за его плечами могучий горный клан, а у начальства тем не менее на хорошем счету. И нужно-то было всего-навсего удачно жениться. Его молодая супруга Наденька – дочь Евгения Киприяновича Филева, управляющего Барнаульского сереброплавильного завода и представителя обширнейшей горной династии. Чему я совершенно не был удивлен. Еще бы. Кого попало, ненадежного и постороннего, шпионить за мной не пошлют.

Вот именно тогда до меня наконец-то дошло. Смотрел на этого старательно подбирающего слова, чтобы нам с майором было понятно, молодого чиновника и вдруг понял. А я-то, старый дурень, голову ломал, в чем причина их горной неприкасаемости. Отчего все вокруг знают и о махинациях с древесным углем, переоценкой рудных отходов и занижением объемов плавок; и о взятках с золотопромышленников; и о поборах с освобожденных приписных крестьян – знают, и ничего не меняется. Не приезжают ястребы из Госконтроля, конторы господина Татаринова, не суетятся с кандалами жандармские урядники. Тишина. Покой. Всего-то раз в год соберутся начальнички в Барнауле, бюджет попилят, покуражатся, безобразия учинят – и снова тишь, гладь, божья благодать.

А все просто! Они, эти горные инженеры, создали свою, закрытую от всех касту. Свой вуз в Питере, свои училища, где свои преподаватели учат большей частью своих учеников. Потом свои парни женятся на дочерях своих. И все со всеми повязаны. Поймай за руку одного, потяни ниточку – и на свет выползут все. То есть ВООБЩЕ ВСЕ горные инженеры страны. Начни заворачивать гайки, судить и отправлять их на каторгу – придется расправиться вообще со всеми. И кто тогда станет заведовать шахтами и плавильнями? Кто сможет разобраться в технологиях? Их просто боятся трогать по той простой причине, что обычные люди воспринимают их работу как… Как волшебство, едрешкин корень!

Нужно срочно, немедленно рушить династическую систему. Звать сторонних, быть может, даже и заграничных специалистов, а остатки кланов так придавить, чтобы пискнуть боялись. Но чтобы это стало возможным, требуется частная инициатива. Должна появиться востребованность в гражданских геологах и металлургах. А самое главное, должна быть уничтожена феодальная собственность… Нет, даже не государя императора на свои вотчины, а право этой касты распоряжаться природными богатствами страны.

Ведь что получается? О богатейших угольных залежах Кузбасса уже сто лет известно, а используют горюч-камень только на единичных предприятиях. Касте невыгодно. По долине Мундыбаша экспедиции пятьдесят лет назад прошли. Наверняка и о горах, почти полностью состоящих из железа, знают. А не разрабатывают.

В прошлом году некто Быков Михаил Гаврилович, горный инженер в четвертом поколении, объявил о нерентабельности продолжения работ на Томском железоделательном заводе. Понятия не имею, кому пришло в голову назвать так мануфактуру, расположенную в ста верстах к западу от Кузнецка. Но факт остается фактом: основанием для такого заявления послужило то, что для загрузки доменных печей постоянно не хватает руды. Оказывается, Гурьевские заводы с механической фабрикой съедают львиную долю. Ну и древесный уголь приходится возить очень уж издалека. Вокруг самого завода на пятьдесят верст ни одного деревца не осталось. Горное правление приняло решение прекратить работы на Томском заводе. Тысячный поселок попросту бросили на произвол судьбы. В цехах поставили охрану из числа Горной Стражи, чтобы оставленное в целости и сохранности оборудование не растащили.

Варежка принес копию прошения в канцелярию Фрезе от Филева Е. К. – тестя Матвейки Басова, о передаче ему Томского завода в аренду. На листе обнаружилась и виза горного начальника – «не время еще». Кстати сказать, руду Киприянович планировал брать в Мундыбаше, а плавить на угле, по примеру Смирнова, управляющего Гурьевских заводов. Вот вам яркий пример, как каста привыкла распоряжаться в своей вотчине.

Кстати сказать, Пестянов всерьез предположил, что это «не время еще» напрямую касается моей скромной персоны. Вот, мол, разберутся с молодым столичным хлыщом, и «время» наступит. Эх, как не вовремя жандармы у нас расследование отобрали! Спинным мозгом чую, все нити в Барнаул ведут…

Не знаю, то ли тяжелые мои мысли на лице отразились, то ли в глазах что-то этакое пробежало, только Басов стал ко мне настороженно относиться. Как к потенциальному врагу. А я так в друзья его и не записывал…

– Простите великодушно, Герман Густавович, – как бы между прочим сказал Басов, – давно хотел у вас поинтересоваться. Те молодые люди из числа выпускников горного училища, коих вы с собой на юг увели, живы ли? Все ли у них хорошо? Они в определенном смысле мои ученики, и мне небезразлична их судьба…

– А что им станется, Матвей Алексеевич. Целыми днями по степям с казаками носятся. Загорели, похудели… ну да это дело наживное.

– Зачем же они носятся? – опешил инженер.

– Высочайшим повелением Чуйская и Чулышманская долины будут казачьими станицами заселяться. Вот их хорунжий Корнилов с урядниками и пользует для поиска наиболее удобных мест для селений. Земля под огороды, трава… В южных сопках ребятки вроде выходы слабой медной жилы видели. Только кому она нужна – слабая. В прошлом годе, я слышал, и по двадцать пять копеек за фунт на Ирбите медь брать отказывались…

– Медь дешевеет, ваше превосходительство, – вынужден был сменить тему горе-разведчик. – С тех пор как пушки стали из железа делать, царица металлов сильно в цене потеряла.

– Прогресс, Матвей Алексеевич, не остановить.

На том наше знакомство и закончилось. Будущим же днем я на север двинулся, а они с Суходольским по гребням скал – на юг, в Кош-Агач. Пусть. Всех кого надо я касательно барнаульского шпиона предупредил. Присмотрят. А мне домой нужно, в губернию. Дела не ждут.

От Бийска я планировал на северо-восток повернуть, на Кузнецкий почтовый тракт. Из всех городов своего края я только в Кузнецке и Мариинске еще не побывал. И теперь намеревался восполнить этот пробел.

Самый грязный город Сибири в двадцать первом веке – Новокузнецк. Когда коммунисты затеяли строить там гигант черной металлургии, об экологии еще никто не задумывался. И на розу ветров плевать хотели. В итоге так метко попали, что преобладающие ветра чуть ли не весь год дым и копоть на жилые районы сносят. Хотя куда там сносить-то. Город очень странную планировку в моем прошлом-будущем имеет. Три дома – завод, еще три дома – еще завод. В начале двадцатого века это имело смысл. Рабочим до станка три минуты пешком. Загруженность городского транспорта минимальна. А в мое время такая застройка одним словом называлась – головняк. В Новосибирске тоже так было, да вовремя чухнули. Стали заводы за черту выносить. В Новокузнецке это не прошло бы. Там нужно город за черту заводов утаскивать…

А по дороге в городок, еще не имеющий приставки «ново», располагается тот самый Томский железоделательный. И очень мне любопытно взглянуть на то, чего так вожделеет господин Быков. А вдруг и мне понравится да захочется. Я-то прошение Фрезе писать не стану. Лучше уж сразу Адлербергу – министру уделов Кабинета Его Императорского Величества. Копии – Елене Павловне, великому князю Константину Николаевичу и в Главное управление алтайских горных заводов – Александру Дмитриевичу Озерскому. И посмотрим, как горный начальник завертится. Какие отболтухи начнет выписывать. А мы станем возражать и доводы приводить, чтобы переписка многие годы велась. Потому что пока бумага терпит, барнаульский командир и пальцем мне погрозить будет бояться, не то что заводик своему чиновнику в аренду отдать. Такая вот сказка про Кощееву смерть. В сундуке заяц, в зайце – утка, в утке – мое личное спокойствие. А Кощей нехай сидит и боится да над рассыпающимся заводом чахнет. Народишко, на той мануфактуре работавший, постараюсь в окрестности Мариинска переселить. Поди, не откажутся. Там я завод стану строить…

Жаль, из Кузнецка в Мариинск прямой дороги нет. Придется потом либо по Томи до Томска сплавляться, либо по Барнаульскому тракту, верхом. Ну да не страшно. Я за последние два месяца столько верст в седле проделал, что о мягком сиденье шестисотого как о волшебной сказке вспоминаю. Уже и не знаю точно, сам я на Принцессе гарцую или это еще Герины навыки.

А в Мариинский округ обязательно нужно попасть. Все лето в губернию должны были польские ссыльные прибывать. После карантина тех из них, кто крестьянствовать согласится, Фризель, председатель губернского правления, к востоку от Томска расселит. Вторая волна, осенняя, на Чуйский тракт пойдет, точки на карте Суходольского обживать.

Причина такого выбора проста. Из окрестностей Мариинска дорог на запад, кроме как через столицу губернии, больше нет. Значит, казачьим разъездам легко будет перехватывать беглых и в специально приготовленные лагеря, как бродяг, спроваживать. С весны же непоседы примутся уголь в будущих Анжерских копях рыть. Ибо не фиг. А с Чуйского тракта и вовсе бежать некуда. В Бийск если только, на Гилевские мануфактуры. А если желание дальше бежать появится – Бог им в помощь. Туземцы популярно объяснят, что такое собранная из вахлаков Горная Стража и как она поступает с бродягами на кабинетских землях. Зыряновским рудникам постоянно шахтеров не хватает.

Польских дворян решили пока в Томске оставлять. По многим причинам. И присматривать проще, и их дворянскую образованность можно использовать. Кое-кого и в чиновники можно будет завербовать.

В общем, нужно все посмотреть. По глобальному замыслу, успешное расселение ссыльных должно стать отработкой системы глобального переселения крестьян из Европейской России. Как преодолеть фактическое привязывание бывших крепостных к земельным общинным наделам, запрет на выход из этой пресловутой общины – я еще не придумал. Маловато информации. Уже в Бийске, по пути на Алтай, пришла в голову идея спросить совета у опытного старшего товарища. Конечно, не у директора Сибирского Комитета МВД – это я о господине Буткове Владимире Петровиче. Под старшим товарищем я подразумеваю Эдуарда Васильевича Лерхе – младшего, среднего из трех, брата отца. На текущий момент – губернатора Новгородской губернии.

Была, естественно, слабенькая надежда, что вопреки здравому смыслу дядина вотчина окажется перенаселенной и он позволит моим «капитанам» сманить несколько десятков тысяч предприимчивых мужичков с семьями. Совсем слабенькая. Потому что не верил я, что край лесов и болот слишком уж густо деревеньками утыкан. Другое дело – Калуга, где Эдуард Васильевич начальствовал буквально недавно. Все-таки в двух шагах от Москвы, и с людишками там должно было быть побогаче. Может, хоть подскажет, к кому обратиться и что сказать. И какую мзду готовить.