Текст книги "Каждый день, как подарок"

«Помню, рос огромный куст жасмина…»

 
Помню, рос огромный куст жасмина
Возле дома моего в Твери.
Ни одна пчела не пролетала мимо,
Когда ветви празднично цвели.
И пылал на зорьке белый пламень,
И струился в окна аромат.
Собирал я по утрам букеты маме
И цветами радовал девчат.
Годы пронеслись и дом наш срыли.
Не цветет под окнами жасмин…
На любимой улице открыли
Небольшой цветочный магазин.
 

«Девочки влюбляются в мальчишек…»

 
Девочки влюбляются в мальчишек,
А мальчишки влюблены в футбол.
И, набив себе на поле шишек,
Вновь кайфуют, забивая гол.
 
 
Девочки влюбляются в мальчишек.
А мальчишки – просто пацаны…
У вихрастых, долговязых, рыжих
Нет перед девчонками вины.
 
 
Но однажды души их проснутся
И, пред красотою обомлев,
Позабыв свои мячи и бутсы,
В девочках увидят королев.
 
 
И впервые тихо оробеют,
Увидав во взглядах торжество…
Мы вот так же покидали берег
Золотого детства своего.
 

«Я всё с тобой могу осилить…»

 
Я всё с тобой могу осилить
И всё могу преодолеть.
Лишь не смогу забыть Россию,
Вдали от дома умереть.
 
 
Как ни прекрасна здесь природа,
И сколько б ни было друзей,
Хочу домой.
И час исхода
Неотвратим в судьбе моей.
 
 
Когда вернемся мы обратно
В свои российские дела,
Я знаю, что ты будешь рада
Не меньше, чем уже была.
 
 
Но вдруг однажды к нам обоим
Придет во сне Иерусалим…
И, если мы чего-то стоим,
Мы в то же утро улетим.
 
 
И, окунувшись в жаркий полдень,
Сойдем в библейскую страну.
И всё, что было с нами, – вспомним.
И грусть воспримем, как вину.
 

2000

«Мы с тобою любовь…»

 
Мы с тобою любовь
Не словами творим.
Мы друг к другу
Волшебные тропы торим.
 
 
Потому не сердись,
Что признанье в любви
Всё еще молчаливо
Бушует в крови.
 
 
Наша близость превыше
Признаний и фраз.
Всё, что надо сказать,
Она скажет за нас.
 

«Плачет женщина…»

 
Плачет женщина…
Отчего?
Я спросить у нее не смею.
Я иду, торопясь, за нею
Сквозь воскресное торжество.
 
 
Я иду по следам тревожным,
Сам не зная – зачем? Куда?
Молча я говорю прохожим:
«Осторожнее – здесь беда…»
 
 
А беда нагибает плечи,
Душит женщину чье-то зло…
 
 
Ей сейчас, может, станет легче,
Если стало мне тяжело?
 

«Днем и ночью по синим рельсам…»

 
Днем и ночью по синим рельсам
Вдаль уносятся поезда.
Мчат платформы с тяжелым лесом,
Нефть торопится в города.
 
 
Голубые плывут вагоны.
Травы ветром с размаху гнут.
Всё, что только душе угодно,
Мимо окон моих везут.
 
 
Вновь гудок вдалеке раздался.
Поезда, поезда в пути…
И хотя б один догадался
Мне любимую привезти.
 

Еще одно признание

 
Я бесконечно рад,
Что ты всегда со мной,
Что рядом твоя нежность сердца,
Что ты мне продлеваешь путь земной
В немыслимой российской круговерти.
 
 
Прости, что я порою нетерпим.
Но это всё от нервотрепки нашей,
И если жизнь под силу нам двоим,
То одному порой бывает страшно.
 
 
Хотя мужик в семье – и рыцарь,
И глава.
Я знаю это по отцу и деду…
И потому в своих обидах ты права,
Когда я где-то упустил победу.
 

Весенние стихи

 
Для меня 8-ое марта
Не забито суетой.
Это выигрышная карта.
Я живу по карте той.
 
 
Я живу, чтоб вновь признаться,
Что любовь моя к тебе
Слаще славы и оваций,
Чище снега в декабре.
 
 
Я опять готов признаться,
Что всю жизнь тебя люблю…
И, наверно, лет пятнадцать
Уподоблен королю.
 
 
Потому что королева
У меня навек одна.
Мне при ней ходить налево,
Если честно, – на хрена.
 
 
Потому что нет красивей
И мудрее, чем она.
Я объездил всю Россию…
Но такая лишь одна.
 
 
Потому Восьмое марта
Для меня – все триста дней.
Я поставил жизнь на карту.
И давно живу по ней.
 

«Нередко с нами чудо происходит…»

 
Нередко с нами чудо происходит:
О чем-то я подумаю едва,
Ты мысль мою
Враз превратишь в слова…
Но чаще мысль твою
Мои слова находят.
 
 
Я знаю, как всё это объяснить:
В созвездье Рака
Нас нельзя разрушить.
Одна невидимая нить
Связала воедино
Наши души.
 

«Я жил машинально, не чувствуя суток…»

 
Я жил машинально, не чувствуя суток.
Привычная смена заката и дня.
И только теперь
Стал мистически чуток
К тому, как проносится день
Сквозь меня.
 
 
У времени нет ни пропаж,
Ни отсрочек…
По синему небу
Во весь небосклон —
Всё тот же знакомый
Божественный почерк.
И новая летопись
Дат и времен.
 

«Когда глаза твои грустны…»

 
Когда глаза твои грустны
И молчалива ты весь вечер,
Я вновь в предчувствии вины,
Хотя виниться вроде не в чем.
В твоих глазах – синь декабря.
Я сам себе уже подсуден.
Прости, я так люблю тебя,
Что боль твоя мне сердце студит.
Потом ты скажешь, почему
Тебе весь вечер было грустно.
Тревогу я твою пойму,
И жизнь в свое вернется русло.
 

«У нас с тобой весенний юбилей…»

Ане

 
У нас с тобой весенний юбилей.
Мы ни на миг не можем
Друг без друга…
 
 
Хотя в минувшей веренице дней
Бывало нам и горестно, и трудно.
 
 
Но я не знаю, кто в том виноват.
Возможно, время, что переменилось.
Мы жили в нем порою наугад,
Надеясь на божественную милость, —
Что не случится ни потерь, ни бед,
Когда друзья вдруг расстаются с нами
В расцвете лет, в предчувствии побед.
И надолго уходят в нашу память.
 
 
Сегодня покаянный день для нас…
Я чувствую вину перед тобою
За то, что от невзгод тебя не спас,
Решив судьбу преодолеть любовью.
 
 
Я у тебя прощения прошу
За все твои наплывы одиночеств,
Когда в себя надолго ухожу,
Чтобы собрать букет
Из добрых строчек…
 
 
И ничего дороже нет в тот миг
Твоей улыбки, высказанной взглядом…
И тихих слов
«А мне букет твой мил…»,
 
 
И пожалею я,
Что не могу быть садом.
 

«Всё было предназначено судьбой…»

 
Всё было предназначено судьбой…
Я в мир пришел,
Чтобы в тебя влюбиться.
А если б я не встретился с тобой,
То можно было мне и не родиться.
 

«Спасибо, снег, за то, что выпал…»

 
Спасибо, снег, за то, что выпал.
За то, что долгий снегопад
Мою любовь нежданно выдал,
Как выдал нежность мне
Твой взгляд.
 
 
Среди заснеженных деревьев
Со сказкой мы наедине.
И белый снег мне душу греет,
Как греешь ты ладони мне.
 
 
И знаем мы с тобой заранее,
Что нет уже дорог назад…
И продолжается признанье
Сквозь снегопад, сквозь снегопад.
 

«У тебя такие синие глаза…»

 
У тебя такие синие глаза,
Что сказал я другу-живописцу:
«Нарисуй их…
В солнце иль в слезах,
Чтобы мир мог синевы напиться…»
 

«Когда наступит горькая пора…»

 
Когда наступит горькая пора,
И жизнь моя в надежде усомнится,
И никакие чудо-доктора
Душе моей не возвратят жар-птицу,
 
 
И я услышу страх в твоих словах,
И боль моя в твоих глазах продлится,
Сквозь тяжкое отчаянье и страх
Я молча буду за тебя молиться.
 
 
Не для себя, а только для тебя
Просить я стану милости у Бога,
Чтоб ты дошла, как я, до декабря
И чтоб легка была твоя дорога.
 
 
И, может быть, мой затаенный крик
Услышит Бог среди других стенаний,
И жизнь преобразится в тот же миг
И ожиданий наших не обманет.
 

«Синонимом счастья для многих…»

 
Синонимом счастья для многих —
Жена.
Когда она рядом всю жизнь…
И одна.
Кому-то везет…
Но бывает иначе.
Мой друг от единственной
Суженой плачет.
Наверно, он смог бы оставить ее,
Когда б одиночество
Сверг без нее.
 
 
Семейная жизнь —
Как нежданный мотив.
Я трижды пропел…
И, как видите, жив.
 
 
Устав от иллюзий,
По чуду скорбя,
Я верил,
Что всё-таки встречу тебя.
Что жизнь не должна
 
 
Разминуться с мечтой,
Какой бы далекой
Она ни была.
И, словно услышав,
Ты тихо вошла
И поразила своей красотой.
 
 
…Потом нас венчала
Заря в небесах.
Оставив свой отблеск
В любимых глазах.
 

Ане

 
Когда по утрам меня мучит боль,
Я наивно ее от тебя скрываю.
Но боль моя остается с тобой,
Даже когда я о ней забываю.
 
 
Потому что две наши жизни навек
Сошлись в одну счастливую добровольно.
И если зло на тебя совершит набег,
Мне будет так же горько и больно.
 
 
Но я не оставлю тебя одну
Против любой окаянной силы…
Давай послушаем тишину,
И в ней два слова —
«Любимая…», «Милый…»
 
 
И потому нам с тобой не страшны
Никакие удары и беды.
Мы не только друг в друга
Навек влюблены,
Мы любим взаимные наши победы.
 
 
Когда ж по утрам меня мучит боль,
Так это годы, что мстят за возраст.
Забудь о них… И мне позволь.
Смотри, как с небес
Нам улыбаются звезды.
 

2018

Ровесницы

Алле Киреевой-Рождественской

 
Я помню ровесниц своих молодыми, —
Красотки, студентки, соседки по лету.
В июньских закатах, в сиреневом дыме
Неслась наша юность по юному следу.
 
 
С годами прощусь и останусь в минувшем,
Чтоб помнить ровесниц своих молодыми,
Когда мы врывались в их судьбы и души,
Как музыка входит в любимое имя.
 
 
Стихали метели, кудрявились кроны…
Я возле ровесниц, как преданный витязь.
Им время давно примеряет короны,
Короны почета в серебряных нитях.
 
 
Я жизнь и судьбу начинал вместе с ними,
Когда ни замужеств еще и ни отчеств.
Я помню ровесниц своих молодыми,
И сердце иными их помнить не хочет.
 
 
Война прокатилась по нашему детству
И долгие дни продолжала нас ранить.
Досталось нелегкое всем нам наследство —
Нужда, похоронки и горькая память.
Ровесницы, где вы?
И что с вами сталось?
Дай бог вам удачи, хоть мир наш и зыбок.
Проходят года, но не тронула старость
Ни вашей души и ни ваших улыбок.
 

Написать бы ее, Россию

«Я бесконечно благодарен своим родителям за то, что они встретились когда-то в Твери и этот живописный край стал моей родиной. Малой, как теперь говорят. Именно в Твери я написал стихи, где есть такие строки:

 
Нас в детстве ветры по земле носили…
Я слушал лес и обнимал траву,
Еще не зная, что зовут Россией
Тот синий мир, в котором я живу.
 

Посреди России и стоял наш небольшой дом с мезонином, где я провел лучшие годы своей жизни – детство, отрочество и юность. Неподалеку была Волга.

Сейчас наш деревянный домик хранится лишь на семейных фотографиях. А на улице, носящей имя великого писателя М.Е. Салтыкова-Щедрина, жившего когда-то неподалеку, поднялись многоэтажные дома. Среди них одиноко бродят мои воспоминания о довоенных мальчишеских радостях, о горьких испытаниях войны и первых литературных увлечениях…

Я рос среди мелодий. Мои дед и мама, которые хорошо пели, были страстными поклонниками Лемешева. И эта любовь передалась мне. В нашем доме бесконечно звучали арии и романсы в исполнении Сергея Яковлевича. Может быть, потому на мои стихи написано так много песен, что с детства я почувствовал ритм и внутреннюю музыку слова…»

А. Дементьев. Из предисловия к книге «Нет женщин нелюбимых» (М., 2007)

«Моя земля – Тверское княжество…»

 
Моя земля – Тверское княжество.
Наш род восходит к той поре,
Где Тверь была как хрупкий саженец,
Как звон на утренней заре.
Еще всё только начиналось,
Чтоб утвердиться на веку:
И первый дом, и первый парус,
И первый крест на берегу.
 
 
Моя земля – Тверское княжество.
Где, возродив клочок земли,
Самим себе мы лучше кажемся,
Чем те, которые ушли.
 
 
Теперь все хвалятся дворянством…
Мой предок был из крепостных.
Там с неизменным постоянством
Судьба лупила им вподдых.
Но всё проходит – власть и слава.
Уйдут и эти времена.
Не потому ль так светит слабо
Свеча, что прошлым зажжена?
 

«Написать бы ее, Россию!…»

 
Написать бы ее, Россию!
Всю от неба, до трав, до дна.
Где найти мне слова такие,
Неизбывные, как она?
Чтоб во всей красоте и силе
Удивляла людей опять…
Написать бы ее, Россию.
Ох, как хочется написать.
 

Русь

 
Я – русский.
Я из той породы,
Чья кровь смешалась
С небом и травой.
Чьи прадеды в зеленый храм
Природы
Входили с непокрытой головой.
 
 
И молча били низкие поклоны
Клочку земли —
В страду и в недород.
Им Русь казалась горькой и соленой,
Как слезы жен
Или над бровью пот.
 
 
Всё помнит Русь —
И звоны стрел каленых,
И отсветы пожаров на снегу…
Мы входим в жизнь
Открыто и влюбленно.
Уйдем —
Оставшись перед ней в долгу.
 

«Жизнь прожита…»

 
Жизнь прожита…
Но всё еще вначале.
Я выйду в поле.
Как я полю рад!
Здесь тыщи солнц
Подсолнухи качали,
Посеянные сорок лет назад.
 
 
Как будто ничего не изменилось.
Село мое, сожженное в войну,
По-прежнему рассветами дымилось,
Не нарушая дымом тишину.
 
 
Сейчас пастух на луг коров погонит,
И ранний дрозд откликнется в лесу.
И тихие стреноженные кони
Повалятся в прохладную росу…
 

«Я родился на Волге…»

 
Я родился на Волге,
Где в погожие дни
Нас баюкали волны
И будили они.
 
 
Я вставал на рассвете,
Лодку брал и – айда!
Только Волга да ветер,
Может, знали куда.
 
 
Выходил, где хотелось.
Шел созвездьями трав.
Падал в мяту и вереск,
От восторга устав.
 
 
Слушал утренний гомон
И вечернюю тишь.
Лес глядел в сотни окон
Из-под зелени крыш.
 
 
Я любил его очень
За приветливый нрав,
За бессонницу сосен
И безмолвие трав.
 
 
…С той поры миновало
Столько лет, столько зим.
Как ни в чем не бывало,
Мы встречаемся с ним.
 
 
Он по-майски наряден,
Что гостям по душе.
И стучит тот же дятел
На своем этаже.
 
 
Узнаю эти тропы,
Тихий шепот осин,
И стволы высшей пробы,
И бездонную синь.
 

Русская женщина

 
До чего ж ты была красива!
Пела песни ли на заре
Иль траву за рекой косила,
Утопавшую в серебре…
До чего ж ты была красива!
Мне писать бы с тебя Россию
В самой ранней ее поре.
Но война ворвалась жестоко,
Неожиданно, как гроза.
Потемнели глаза у окон
И померкли твои глаза.
Вся земля стала полем боя
На года – не на десять дней.
Всё, что было потом с тобою, —
Было с ней.
У тяжелого стоя молота
По две смены – на сквозняке,
Ты бледнела, как смерть, от голода,
Пайку хлеба зажав в руке.
Но не в силах тебя осилить,
Беды прятались, присмирев.
Мне писать бы с тебя Россию
В самой тяжкой ее поре.
А когда той весной неистовой
Май Победу земле принес,
Это ты, всё сдержав и выстояв,
В первый раз не сдержала слез.
Ржавой проволокой опоясана,
Русь смотрела сквозь горечь дат
Не твоими ль глазами ясными
На пришедших с войны солдат?
И не ты ль им цветы носила,
Песни пела им на заре?
Мне писать бы с тебя Россию
В самой светлой ее поре.
 

Волга

 
А я без Волги просто не могу.
Как хорошо малиновою ранью
Прийти и посидеть на берегу!
И помолчать вблизи ее молчанья.
 
 
Она меня радушно принимает.
С чем ни приду – с обидой иль бедой.
И всё она, наверно, понимает,
Коль грусть моя уносится с водой.
 
 
Как будто бы расслабленная ленью,
Течет река без шума и волны.
Но я-то знаю, сколько в ней волненья
И сколько сил в глубинах тишины.
 
 
Она своих трудов не замечает.
Суда качает и ломает лед.
И ничего зазря не обещает.
И ничего легко не отдает.
 
 
Мне по душе и тишь ее, и гам.
Куда б меня судьба ни заносила,
Я возвращаюсь к волжским берегам,
Откуда начинается Россия.
 

Торжокские золотошвеи

 
Смотрела крепостная мастерица
На вышитую родину свою…
То ль серебро,
То ль золото искрится,
То ли струятся слезы по шитью.
 
 
И лишь ночами вспоминала грустно,
Как бьется лебедь в лапах у орла.
Откуда же пришло твое искусство?
Чьим колдовством помечена игла?
 
 
А было так:
Проснувшись на печи,
Крестьянка вдруг почувствовала
Солнце,
Когда сквозь потемневшее оконце
Пробились к ней весенние лучи.
 
 
Как нити золотые,
Всю избу
Они прошили радостным узором.
Она смотрела воскрешенным взором
И утро принимала за судьбу.
 
 
Всё в ней дрожало.
Волновалось.
Млело.
И белый свет —
Как россыпи огней.
Она к оконцу оглушенно села…
 
 
И вот тогда
Пришло искусство к ней.
 
 
Пришло от солнца,
От надежд, —
Оттуда,
Где ей открылась бездна красоты.
Она в иголку вдела это чудо,
Ниспосланное небом с высоты.
 
 
И не было прекраснее товара
На ярмарках заморских, чем ее.
Она надежду людям вышивала,
И горе,
И отчаянье свое.
 

Руки мамы

 
Вот и всё. Уже вещи собраны.
Посидим на прощанье, мать…
И молчат твои руки добрые,
Хоть о многом хотят сказать.
 
 
Руки мамы… Люблю их с детства.
Где б дорога моя ни шла,
Никуда мне от них не деться,
От душистого их тепла.
 
 
Руки мамы. В морщинках, в родинках.
Сколько вынесли вы, любя…
С этих рук я увидел Родину,
Так похожую на тебя.
 

«Шел первый месяц весны…»

 
Шел первый месяц весны.
Веселый месяц цветений.
Уже позабылись сны
Из белой поры метелей.
А мне восемнадцать лет.
И всё меня умиляет:
Отцовский велосипед,
Что вновь колесом виляет.
И спящий на солнце кот.
Сиреневый плеск сирени.
И модный в те дни фокстрот,
И фея в программе «Время».
А Волга катит волну.
Я слышу, смеется мама…
И память, как фонограмма,
Озвучивает весну.
 

«Я возвращаюсь улицей детства…»

 
Я возвращаюсь улицей детства
В город по имени Тверь.
И вершится в душе моей действо,
Чтоб в былое открылась дверь.
– Здравствуй, мама! Как ты красива —
Ни морщинок, ни седины.
И глядит на меня Россия
Фотографией со стены.
Это я подарил когда-то
Свой наивный тверской пейзаж.
Мать торопится виновато
Стол украсить на праздник наш.
Батя режет тугое сало.
Белое, как за окном мороз.
– Баба Сима тебе прислала,
Чтоб здоровым и сильным рос.
На столе довоенный чайник
И крахмальная белизна…
Как мне горестно и печально
Сознавать нереальность сна.
 

Воспоминания о доме

 
Глаза прикрою – вижу дом
И покосившуюся баню.
Туман над утренним прудом.
И нас, мальчишек, – в том тумане.
 
 
В войну фашисты дом сожгли.
Лишь три избы в селе осталось.
Да пенье птиц, да зов земли.
И рядом бабушкина старость.
 
 
Как горько было на Руси!
Куда от памяти мне деться?!
Труба, черневшая вблизи,
Казалась памятником детству.
 
 
…Село отстроили давно.
Сады былые возродили.
Есть клуб, где крутится кино.
И старый пруд – в убранстве лилий.
 
 
Теперь до нашего села
Легко добраться – есть дорога.
Не та, что некогда была,
А голубой асфальт к порогу.
 
 
Как быстро годы пронеслись…
Домой иду под птичье пенье.
Другой народ. Иная жизнь.
Лишь в сердце прежнее волненье.
 
 
И что бы ни было потом,
И как сейчас здесь ни красиво, —
Глаза прикрою – вижу дом…
И говорю ему: «Спасибо!»
 

«Нас разлучило с мамой утро…»

 
Нас разлучило с мамой утро.
Ее я обнял у дверей.
Взрослея, все мы почему-то
Стыдимся нежности своей.
 

Сон

 
Когда я долго дома не бываю,
То снится мне один и тот же сон:
Я в доме нашем ставни открываю,
Хотя давно живет без ставен он.
 
 
Но всё равно я открываю ставни,
Распахиваю окна на рассвет.
Потом во сне же по привычке давней
Я рву жасмин и в дом несу букет.
 
 
Отец не доверяет мне жасмина
И ветки все подравнивает сам.
И входит мама.
Говорит: «Как мило…»
Цветы подносит к радостным глазам.
 
 
А после ставит тот букет пахучий
В кувшин, который я давно разбил.
И просыпаюсь я на всякий случай,
Поскольку раз уже наказан был.
 
 
И всё меня в то утро беспокоит.
Спешат тревоги вновь со всех сторон.
И успокоить может только поезд,
Что много раз разгадывал мой сон.
 

Хлеб

 
Трудно родится хлеб.
Трудно хлеб достается.
Тот, кто душою слеп,
Может быть, усмехнется.
 
 
И похохмит над тем,
Как я, с достатком в доме,
Хлеб суеверно ем,
Крошки собрав в ладони.
 
 
Это живет во мне
Память о той войне…
 
 
Горькие времена!
Худенький мальчик, где ж ты?
В сутки – лишь горсть зерна,
Триста граммов надежды.
 
 
Бабушка нам пекла
Хлеб из скупой мучицы.
Жизнь,
Что давно прошла,
В сердце мое стучится.
 
 
Хлеб нас от смерти спас.
Он и сейчас бессмертен…
Всё настоящее в нас
Этою мерой мерьте.
 

Отец

 
Отец мой сдает. И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось!
Я с грустью смотрю на отца своего.
 
 
И прячу печаль, и смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв, поднимается бодро,
Как позднее солнце в конце октября.
 
 
Мы долгие годы в разлуке с ним были.
Старались друг друга понять до конца.
Года, как тяжелые камни, побили
Веселое, доброе сердце отца.
 
 
Когда он идет по знакомой дороге
И я выхожу, чтобы встретить его,
То сердце сжимается в поздней тревоге.
Уйдет… И уже впереди – никого.
 

«Как руки у вас красивы!…»

 
Как руки у вас красивы!
Редкостной белизны.
С врагами они пугливы,
С друзьями подчас нежны.
 
 
Вы холите их любовно,
Меняете цвет ногтей.
А я почему-то вспомнил
Руки мамы моей.
 
 
Упрека я Вам не сделаю,
Вроде бы не ко дню.
Но руки те огрубелые
С Вашими не сравню.
 
 
Они теперь некрасивы,
А лишь, как земля, темны.
Красу они всю России
Отдали в дни войны.
 
 
Всё делали – не просили
Ни платы и ни наград.
Как руки у Вас красивы!
Как руки мамы дрожат…
 

«Срывают отчий дом…»

 
Срывают отчий дом.
Как будто душу рушат.
Всё прошлое – на слом.
Прощаемся с минувшим.
 
 
Прощаемся с собой,
Ведь столько лет послушно,
Как маленький собор,
Хранил он наши души!
 
 
Всю жизнь мы жили в нем,
Беду и радость знали.
Охвачены огнем
Мои воспоминанья.
 
 
Как жаль, что довелось
Дожить до дня такого…
Отец не прячет слез.
Застряло в горле слово.
 
 
И дом в последний раз
Глядит на всех незряче.
То ли жалеет нас,
То ль о минувшем плачет.
 

«Кто-то надеется жить…»

Наташе

 
Кто-то надеется жить
Долго… И дай-то Бог.
А мне бы лишь одолжить
У Времени малый срок.
Чтобы успеть сказать
Другу, что он мне мил.
Да еще показать
Внукам зеленый мир.
Да, может быть, повидать
Деревню Старый Погост,
Где юной была моя мать,
Где с травами шел я в рост.
Где батя учил добру,
Скворечник к сосне крепя.
Я в поле ромашки рву,
Похожие на тебя.
Есть просьба еще одна.
О, если б помочь я мог,
Чтоб ожила страна,
Которую проклял Бог.
 

«Я вернулся в прожитые годы…»

 
Я вернулся в прожитые годы —
В Устье – в деревенскую печаль.
Те же избы там и огороды,
Та же тишь и голубая даль.
 
 
Помнишь, в Устье мы снимали дачу?
Чистый домик на краю села…
Я любил на речке порыбачить.
Как-то раз и ты со мной пошла.
 
 
И сидели мы над гладью синей —
Два неискушенных рыбака.
И удачи мысленно просили,
Но не брали рыбы червяка.
 
 
А в лесу нас ожидали грузди,
И краснели ягоды в траве.
И смотрели вслед нам с легкой грустью
Васильки на утреннем жнивье.
 
 
Слушали мы пенье птиц с тобою.
Я учил тебя распознавать
Голоса дрозда и козодоя,
Словно лес был нотная тетрадь.
 
 
В августе мы уезжали в город —
Школа, дни занятий и проказ.
Но врывался в дом сосновый шорох
И печалью отзывался в нас.
 
 
Проглядел я, как ты стала взрослой,
Потому что годы принимал шутя.
В этой жизни, как и в жизни прошлой
Всё равно ты для меня дитя.
 
 
Помнишь, как по северной столице
Мы бродили в первый раз с тобой?
В первый раз пришлось нам разлучиться.
Ты осталась со своей судьбой.
 
 
Обласкал тебя и принял Питер.
Заменила Волгу нaдолго Нева.
Только что-то не являлся витязь,
Чтоб сказать заветные слова.
 
 
Время шло…
Ты замуж не спешила.
Жизнь текла, судьбу не торопя.
 
 
Как-то ты наивно пошутила:
«Нет пока похожих на тебя…»
Но свершилось всё, как ты хотела.
 
 
И явился витязь в добрый час.
Сколько лет с той встречи пролетело.
Сколько счастья ожидает вас.
 
 
Возвращаюсь в прожитые годы.
В тишь лесов и запах стребунца.
Обойдя обиды и невзгоды,
Катит воды юная Тверца.