Текст книги "Загадки истории. Междуречье"

Во многом проведенные преобразования были попыткой вернуть или сохранить старые порядки, затормозить неостановимый процесс общественной эволюции. Показательна в этом плане попытка восстановить прежнюю подотчетность общинников суду местных общинных старост, а не государственных чиновников: «Начиная с северной границы области Нин-Нгирсу вплоть до моря чиновники суда не вызывали больше людей».

В любом случае, Лагаш действительно достиг процветания в правление Уруинимгины, в нем было построено множество каналов, храмов и дворцов, укреплены оборонительные стены города. Казалось бы, столь успешно начавшееся правление должно было привести к длительному периоду устойчивого процветания города, но его расцвет был прерван очередной войной с давним врагом – городом Уммой, в которой Уруинимгина потерпел поражение. Так называемый «Плач по Лагашу» (или «Плач об Уруинимгине»), составленный сочувствующим лугалю Лагаша автором, описывает вторжение уммийцев: «Люди Умма бросили огонь в Эникалу, подожгли (храм) Анташурра, унесли серебро и драгоценные камни, потопили в крови дворец Тираш, в храме Абзибанди, в святилищах Энлиля и Баббара они пролили кровь… унесли зерно с Гинарбаниру, поля бога Нингирсу, которое было обработано. Люди Умма, опустошив Лагаш, согрешили против Нингирсу. Могущество, пришедшее к ним, будет у них отнято. Царь Гирсу Уруинимгина не грешен в этом. Что же касается Лугаль-заггеси, энси Уммы, то пусть его богиня Нисаба несет на своей главе бремя греха его».

Покорителем Лагаша стал Лугаль-заггеси, сын жреца-очистителя Уммы. Можно лишь предполагать, что подтолкнуло его к началу завоеваний – стремление поквитаться с лагашцами за прежние поражения и вернуть спорные территории, обеспокоенность реформаторской деятельностью Уруинимгины и опасения попыток «перенять успешный опыт» представителями местной оппозиции или же традиционное желание стать во главе всего Двуречья. Последнее, по всей видимости, ближе всего к истине, ведь еще до завоевания Лагаша твердой руке уммийского лугаля покорились Ур и Урук, Адаб и Ларсу, Киш и Ниппур. Причем происходило это как путем боевых действий и побед Уммы, так и добровольно. Видимо, успехи Лугаль-заггеси были обусловлены назревшей к этому времени необходимостью объединения Двуречья, создания общей для всей страны ирригационной системы, а также необходимостью упорядочить и обезопасить международную торговлю на юге через Персидский залив с Индией и на севере через верхнюю Месопотамию с Сирией и Малой Азией. В одной из своих крупных надписей на вотивном каменном сосуде в Ниппуре Лугаль-заггеси так описывает свою успешную завоевательную политику: «Энлилю. Лугаль-загесси, царь Уруку, царь земли, жрец бога Ану, служитель Нисабы, сын Укуша, исака Умма… Энлиль, владыка мира, дал ему царство страны (Шумера).

Он покорил его силе земли, и он овладел от Востока до Запада, он уравнял ему путь от Верхнего до Нижнего моря через Евфрат и Тигр». Под «Верхним и Нижним» морями имеются в виду Средиземное море и Персидский залив. В другом месте правитель горделиво заявлял о своих достижениях, утверждая, что «он дал Уруку заблистать от радости, подняв голову Ура, как голову быка, до самого неба, наградил Ларсу, любимый город Баббара, водою радости Умму, любимый город бога… поднял до высокого могущества».

В другой надписи, сохранившейся до наших дней в нескольких экземплярах, Лугаль-заггеси титуловался «лугалем Ура и лугалем Страны», что свидетельствует о претензиях правителя Уммы на установление власти над всем Шумером. Видимо, завоевателю действительно удалось своеобразным образом «объединить» Южное Двуречье, но это было не созданием единого централизованного государства, а скорее напоминало военно-политические союзы отдельных городов-государств. Каждый ном по отдельности признавал Лугаль-заггеси верховным правителем, но при этом они не объединялись в единое целое и не отказывались от собственных управленческих структур. Главной же его задачей было создание общей ирригационной сети всего Двуречья – единственного, что несомненно объединяло разрозненные и внутренне самостоятельные города. Надпись Лугаль-заггеси гласит: «Когда (бог) Энлиль, хозяин всех земель, дал Лугаль-заггеси лугальство над Страной (Калам), тогда… все земли он успокоил, для страны он провел радостную воду; все святилища Шумера, энси всех земель и „ном” (ки) Урука ставят его своим верховным волхвом (ишиб)».

Согласно данным «Царского списка», в целом правление Лугаль-заггеси продлилось около четверти века (с 2336 г. до н. э.). Около 2312 г. до н. э. ему пришлось столкнуться с новым грозным противником, пришедшим с севера, под ударами которого бывшее достаточно рыхлым объединение шумерских городов-государств рухнуло. Этим врагом стал Саргон, правивший около 2316–2261 гг. до н. э. К имени этого царя уже в древних источниках и, впоследствии, в научной литературе прилагалось сразу три эпитета – Древний, Первый, Аккадский.

Саргон – искаженное произношение тронного имени Шаррум-кен («царь – истинен»), принятого правителем после воцарения. Необходимость подчеркивать в самом имени легитимность своей царской власти была, судя по всему, обусловлена нецарским и даже неаристократическим происхождения Саргона, изначальное имя которого нам неизвестно. Действительно, информация о рождении и юных годах этого правителя больше похоже на легенду чем на родословную. «Сказание о Саргоне» гласит:

 
Я –  Шаррукен, царь могучий, царь Аккада,
Мать моя –  жрица, отца я не ведал,
Брат моего отца в горах обитает,
Град мой –  Ацупирану, что лежит на брегах Евфрата.
Понесла меня мать моя, жрица, родила меня в тайне.
Положила в тростниковый ящик, вход мой закрыла смолою,
Бросила в реку, что меня не затопила.
Подняла река, понесла меня к Акки, водоносу.
Акки, водонос, багром меня поднял,
Акки, водонос, воспитал меня, как сына.
Акки, водонос, меня садовником сделал.
Когда садовником был я, – Иштар меня полюбила,
И пятьдесят четыре года на царстве был я.
Людьми черноголовыми я владел и правил,
Могучие горы топорами медными сравнял я,
Я поднимался на высокие горы,
Преодолевал я низкие горы,
Страну морскую трижды осаждал я.
 

Предание повествует, что Саргон был незаконным сыном энитум («жрицы священного брака»), которая имела право рожать детей, но лишь в рамках ритуала священного брака с богом, роль которого выполнял правитель города. Необходимость избавиться от ребенка могла быть вызвана тем, что жрица зачала его вне храма и ритуала и, следовательно, совершила преступление. Поместив младенца в запечатанную смолой тростниковую корзинку-лодчонку и предав ее воле волн Евфрата энитум не только сокрыла свой грех, но и запустила цепь событий, оказавших колоссальное влияние на историю всей Месопотамии. Ребенка спас «садовник, чашеносец Ур-Забабы», лугаля Киша, по имени Акки, который вырастил приемыша как собственного сына и обучил своему ремеслу садовника и водоноса. Это позволило будущему великому властителю поступить в услужение кишскому правителю в качестве виночерпия. Предание сообщает, что именно в это время его отметила своим вниманием богиня любви Иштар (шумерская Инанна), которая возжелала оказать ему особую милость, возведя на царский трон города Киша. Видимо, Саргон, действительно бывший одним из приближенных слуг – кравчим – лугаля Киша Ур-Забабы, получил власть над этим номом вследствие военного поражения Киша во время завоеваний Лугаль-заггеси.

Став лугалем Киша, который, как мы помним, издавна имел особое значение в плане претензий на власть над северной частью Двуречья, Саргон не преминул воспользоваться сложившимся положением. Вскоре он подчинил своей власти все северные города и стал титуловаться «лугаль Страны» и «лугаль Аккада» – новой столицы, основанной им между Тигром и Евфратом. Точное местоположение этого города до сих пор неизвестно, однако неоспоримо, что он находился севернее Шумера и стоял на реке или крупном канале, поскольку к нему имели доступ речные суда. Завоевателю удалось также покорить находившиеся на юге земли, однако остальной юг Двуречья продолжал оставаться под властью Лугаль-заггеси. Некоторое непродолжительное время властители правили своими землями параллельно, однако вскоре, прочно закрепившись на севере Двуречья, в Аккаде, Саргон обратил свое внимание на богатый юг.

Покорить весь Шумер Саргону удалось лишь после нескольких десятков кровопролитных битв, преимущество в которых ему обеспечили новое вооружение и новая тактика боя. Залогом побед Саргона стало использование регулярного войска, основой которого было постоянное формирование из 5 400 хорошо обученных профессиональных воинов, содержавшихся за счет государственной казны. Источники сообщают, что царские воины «ежедневно перед ним (правителем) кормятся» и расквартированы на базах вокруг города Аккад. Войско аккадцев состояло из легкой подвижной пехоты, вооруженной секирами, копьями и луками, тогда как у шумеров традиционно использовалась тяжелая пехота – копейщики с большими неповоротливыми щитами, сковывавшими подвижность отрядов на поле боя. Лук в боевых действиях шумерцы практически не использовали, хотя и знали о нем. Это, по всей видимости, было обусловлено отсутствием в Двуречье пород дерева с гибкой и упругой древесиной. Саргон же, напротив, сделал ставку на лучников, способных с большого расстояния накрыть градом стрел строй неповоротливой вражеской пехоты. Аккадский правитель, видимо, имел доступ к зарослям лещины или тиса на севере либо же его оружейники освоили технологию изготовления составного клееного лука из рога, дерева и жил. Опытный лучник, имевший в колчане от 30 до 50 стрел, мог делать 5–6 выстрелов в минуту, имея прицельную дальность выстрела около 200 метров и даже более. Крупный отряд таких бойцов мог издалека расстреливать неповоротливые отряды шумерцев, нанося им катастрофический урон и избегая прямой рукопашной схватки.

Поводом к началу военных действий стал отказ Лугаль-заггеси заключить династический брак между Шумером и Аккадом, выдав замуж за Саргона свою дочь. В ответ на это властитель Аккада начал вторжение на юг, где, продвигаясь шаг за шагом, от битвы к битве, постепенно подчинил себе все города Двуречья и «омыл оружие в море», то есть в Персидском заливе. В решающей битве с Лугаль-заггеси Саргон пленил своего врага, а также убил или захватил в плен еще 50 энси, сражавшихся на стороне того. Царственный пленник был отправлен в Ниппур, где, как свидетельствуют записи, его подвергли публичному унижению: «взял его в рабство и связанного доставил в Ниппур, выставив в клетке на посмеяние толпе». После этого бывшего правителя Южного Двуречья, закованного в медные оковы, провели «через огненные ворота бога Энлиля» и отдали на суд «Энлилю, судье его»: «Саргон, царь Аккаде, машким Инанны, царь Киша, гуда-жрец Ана, царь Страны, великий энси Энлиля, разорил город Урук, разрушил его стены; бился с мужами Урука, покорил их; бился с Лугальзагеси, царём Урука, взял его в плен [и] доставил его в шейных колодках к воротам Энлиля». Современные исследователи не сомневаются, что Лугаль-заггеси был в итоге приговорен к смерти и казнен, скорее всего – сожжен.

После победы над Лугаль-заггеси и его сторонниками, которые попытались продолжить борьбу после сокрушительного поражения своего сюзерена, Саргон, «царь страны, которому Энлиль не давал врага», встал во главе самого большого из существовавших до тех пор в истории централизованного государства, простиравшего свои пределы от Персидского залива на юге до Сирии на севере. Существовавшие до этого номовые государства превратились в этой державе в обычные провинции, а их правители-энси, сохраняя прежнее наименование, стали по сути простыми наместниками, послушно выполнявшими распоряжения верховного правителя. Как отмечал известный востоковед И. М. Дьяконов, «победа Аккада для Месопотамии означала централизм, укрепление политического и экономического единства страны, рациональное использование ирригационных систем, подчинения храмовых хозяйств царскому хозяйству, уничтожение традиционной олигархии, связанной с местными общинами и храмами, и выдвижение на первый план новой знати из предводителей царского войска и царской бюрократии».

Централизованная страна требовала единообразия во всем. Стерев межномовые границы и преграды между отдельными городами, выстроив централизованную вертикаль власти, Саргон своей последовательной политикой способствовал также унификации во всех сферах повседневной жизни и быта. При нем были введены единообразные системы мер и весов в зерне ячменя и серебре, а также отремонтированы, обновлены и заново построены многочисленные дороги, каналы и гавани – коммуникации, сшивавшие воедино разрозненное ранее полотно страны. Все это способствовало существенной активизации внутренней и внешней сухопутной, речной и морской торговли. Источники сообщают о расцвете, пусть и недолговременном, связей с Мелахой (долина Инда), суда из которой поднимались вплоть до причалов в Аккаде, привозя диковинные восточные товары. Большой интерес и удивление местных жителей вызывали невиданные в Двуречье обезьяны и слоны. Шумерская историко-дидактическая поэма упоминала о наступившем во времена Саргона расцвете, когда население города Аккаде было с избытком обеспечено едой, питьем и заморскими товарами. Прямо по городским улицам, сообщает источник, бродили «огромные слоны, обезьяны и зверье дальних стран», удивительные псы особых пород, «кони и тонкорунные бараны».

 
Дабы, словно птицы диковинные в небе,
Чужеземцы вокруг сновали,
Дабы жители Мархаша подчинились,
Дабы обезьяны, слоны могучие, буйволы —
Звери невиданные —
На улицах просторных друг друга толкали бы, —
Псы породистые, сторожевые псы, козлы каменные,
Овцы горные длинношерстные, —
Инанна пречистая ночи не спала.
В те дни она житницы Аккада златом наполнила,
Зернохранилища сияющие серебром наполнила.
В склады зерновые медь очищенную, олово,
Пластины лазуритовые собирала грудами,
В ямах силосных запечатывала.
Инанна пречистая створки их широко распахнула,
И в Шумер добро само лодками потекло.
Марту, жители гор, те, что зерна не знают,
Отборных быков, горных козлов туда приводят.
Мелухиты, жители черных гор,
Диковины стран чужедальних привозят.
Эламиты и субарейцы, словно вьючные ослы,
Добро несут.
 

Страна поддерживала активные торговые связи также с Сирией и Малой Азией, Маганом (Оман и аравийское побережье Персидского залива) и Дильмуном (Тельмуном), то есть Бахрейном: «корабли Дильмуна, Магана и Мелуххи причаливали к пристаням города Аккаде». Все та же поэма сообщает, что в Аккаде торговали как «люди черной страны» (Мелахи), так и «не знавшие хлеба» западносемитские пастухи, равно как и жители зависимого Элама.

Действительно, объединение ресурсов Двуречья позволило Саргону Древнему Аккадскому совершить еще ряд победоносных походов на восток, в Элам, где были покорены и поставлены в зависимость города Аван, Сузы, Варахсе, Хухнури и ряд других. Главной массовой добычей стал редкий в Двуречье и оттого особенно ценный строительный лес. Местные города-государства не были, по всей видимости, прямо включены в состав царства Саргона, однако попали в зависимость от него, хотя на местах и продолжали править местные правители. Не менее удачными были вторжения на север, вплоть до «Кедрового леса» и «Серебряных гор», то есть горных хребтов Амана в Северной Сирии и Малоазийского Тавра вблизи Киликийских ворот. Отсюда, как можно понять из самих названий, доставлялись кедровый лес и серебряная руда. Сообщают источники также о походе аккадского царя на город Симуррум, располагавшийся на реке Нижний (Малый) Заб между современными городами Киркук и Эрбиль. Надписи красноречиво повествуют об укреплении власти Саргона над сирийский побережьем: «прошел море запада, был три года на западе, покорил и объединил страну, поставив на западе свои статуи, перевел по море и суше пленных». Не менее велеречива вавилонская хроника: «Море на востоке он перешел и завоевал в 11 году страну запада до ее предела. Он объединил ее, поставил свои статуи на западе, а добычу большую он привел».

Согласно некоторым сведениям, походы Саргона достигали далекой Малой Азии. В одном из поздних текстов сохранилось предание об обращенной к правителю Двуречья просьбе купцов ассирийской торговой колонии Ганиш, располагавшейся в Каппадокии, помочь в борьбе против царя города Бурушханда (Буруш-хатим). Собрав военный совет, Саргон выслушивает прибывших торговцев во главе с Нурдаганом, который красочно описывает бедствия и притеснения каппадокийской торговой колонии, населенной не воинами, как подчеркивают посланцы, а купцами. Царь, убежденный льстивыми речами послов о непобедимой мощи Аккада, отправляет свое войско в далекий поход, трудности которого ярко описаны в тексте. Придя на помощь Ганишу он совершает крупные завоевания и на три года задерживается в стране, чтобы удостовериться, что местный правитель и впредь будет соблюдать свои обязанности перед сюзереном. Не бывает дыма без огня, и, по всей видимости, эта легенда основывается на реальном распространении влияния Саргона Первого на центральные регионы Малой Азии, откуда в Двуречье доставлялись строительный лес, металлы и, прежде всего, серебро.

Походы и победы Саргона Аккадского были увековечены на «Победной стеле Саргона» и «Победной стеле аккадского царя из Суз», напоминающих по своему замыслу уже известную нам «Стелу коршунов» Эаннатума. На первом из названных памятников, обнаруженном на рубеже ХІХ–ХХ вв. в Сузах французской экспедицией во главе с Ж. де Морганом и ныне хранящемся в Лувре, на трех ярусах, сменяющих друг друга сверху вниз, изображены вереница пленных (верхний ярус), возглавляющий войско правитель с булавой в правой руке, за которым следуют секироносцы с топорами на левом плече (средний ярус) и собаки с коршунами, терзающие тела убитых врагов (нижний ярус). Второй памятник, сохранившийся в двух фрагментах, также хранящихся ныне в Лувре, также содержит изображение царя, набрасывающего сеть на своих врагов и заносящего булаву над головой одного из захваченных в плен воинов. Исследователи полагают, что на этой стеле изображена победа Саргона над коалицией номов Нижнего Двуречья, а пленник, над головой которого победитель занес булаву, не кто иной, как Лугаль-заггеси.

Усиление центральной власти в собранной Саргоном воедино стране породило еще одно новое явление в истории Двуречья – становление восточной деспотической монархии, неограниченной власти царя – «шаррум». Действуя на правах завоевателя, правитель мало считался, а то и вовсе игнорировал права и традиционные формы управления, характерные для покоренного населения, что привело к изживанию из сферы государственного управления как советов старейшин, так и народных собраний. Они, по всей видимости, продолжали по давней традиции действовать на номовом уровне как локальные органы местного самоуправления, но их решения были правомочны лишь до того момента, пока не затрагивали в своей деятельности интересов центральной власти. Власть царя не была, таким образом, ограничена никаким другим иным органом, он никому не был обязан своими полномочиями, никому не подчинялся и не был никому подотчетен. Более того – даже рядом с ним либо в помощь ему не существовало никакого легитимного властного органа, каким-либо образом ограничивавшего всевластие царя.

На службу своей деспотической власти Саргон с первых лет правления поставил неразрывно связанные между собой религию и искусство. Во всех сферах – придворных церемониях, официальной титулатуре, повседневных обычаях, художественных предпочтениях «истинный царь» стремился отмежеваться от существовавших ранее традиций и насадить новые формы, укреплявшие и прославлявшие его единоличную власть. Так, уже на 6–7 году правления, он прибавляет к новаторскому титулу «царь Аккаде» и традиционному для южного Двуречья титулу «царь Страны» новое титулярное обозначение – «царь множеств» (шар кишшатим), производное от уже известного нам «лугаль Киши», то есть – «лугаль Киша». Видимо, с учетом значения этого последнего, титул «царь множеств» можно трактовать как «царь над царями», «верховный правитель и повелитель». В искусстве такое исключительное возвышение фигуры царя привело к появлению изображений героизированной, могущественной и властной фигуры царя – героя-сверхчеловека, стоящего выше любого другого смертного и приближающегося к бессмертным богам, практически равного им в своем могуществе и всевластии. Если ранее изображения людей были предельно стандартизированы, лишены каких-либо индивидуальных черт, то начиная с правления Саргона и во все годы царствования правителей из основанной им аккадской династии на барельефах и рельефах скульпторы стремятся подчеркнуть индивидуальные особенности изображаемого персонажа, добиться портретного сходства. В литературном творчестве та же тенденция привела к появлению произведений героического эпоса с фигурой великого человека, находящегося в центре повествования. На авторитет Саргона работали также облагодетельствованные им представители жреческого сословия, создавая благоприятную для царя легендарную традицию о покровительстве богини Иштар.

Впрочем, при всем размахе и успешности правления аккадского деспота, последние годы его царствования оказались омрачены мятежами и восстаниями. При этом против правителя выступили не только поставленные в зависимость от Аккада соседние страны, но и его собственный народ, истощенный постоянными военными походами, недовольный утратой значения народных собраний и усилившейся эксплуатацией. Источники сообщают о совместных восстаниях покоренных Саргоном номовых правителей: «Все старейшины страны возмутились против него и осадили в Аккаде». В другом варианте схожего текста сказано: «В старости его все страны возмутились против него и осадили его в Аккаде. Но Саргон вышел (из города), нанес им поражение, учинил разгром…» Можно полагать, что оба варианта могут быть объединены и повествовать об одних и тех же событиях, когда в последние годы жизни дряхлеющего Саргона старейшины покоренной им страны решились поднять мятеж против ненавистного им деспота. Эти же источники сообщают, что гордому всевластному правителю пришлось, подобно шелудивому псу, прятаться от восставших в канаве, и хотя Саргону и удалось в итоге удержать власть и разгромить повстанцев, центральная власть оказалась ослаблена, а ее авторитет существенно подорван. Именно в такой ситуации власть над страной получил преемник Саргона, его сын Римуш (ок. 2261–2257 гг. до н. э.).

Уже в первые годы правления Римушу пришлось подавлять многочисленные мятежи как в Шумере, так и в Эламе, жители которых успели прочувствовать на себе все тяготы установившейся деспотии, но еще не успели позабыть о былых традициях и свободах. На фоне действительно жесткого правления Саргона прежние далеко не лучшие порядки основательно подзабылись и выглядели для восставших идеалом, к которому следовало стремиться, и золотым веком, который нужно было восстановить. Это объединило в деле общей борьбы как знать, так и простолюдинов в большинстве городов Двуречья и смежных областей. Характерно, что часто восстания возглавляли энси – наместники, правившие от имени верховного властителя. В надписи на камне, имевшем форму крестообразной призмы, Римуш сообщал: «Все страны, которые оставил мне отец мой Саргон, восстали против меня, и ни одна не осталась мне верна».

Римушу, сотнями и тысячами истреблявшему вожаков восстаний и рядовых повстанцев, удалось разгромить войска мятежников и восстановить контроль как над Шумером, так и над Эламом, войска которого были разбиты между Сузами и Аваном. В жестокости карательных операций он превзошел даже своего отца, вырезал многолюдные города и показательно казнил тысячи захваченных в плен повстанцев. Как сообщают древние копии с надписей Римуша, по его приказу было казнено более 8 тысяч человек и еще 5 400 воинов захвачено в плен, не учитывая «5 700 мужей из городов Шумера», которых царь «вывел и предал на истребление». В другом месте сказано об истреблении населения города Казаллу, где было убито более 12 тысяч воинов, а еще 6 тысяч захвачено в плен. В целом надпись Римуша сообщает об истреблении 54 тысяч человек. Помимо того, что карательные экспедиции и грабительские внешние набеги позволяли удержать контроль над страной, они приносили казне немалый доход от конфискаций, что позволяло царю делать весьма щедрые подарки храмам, чтобы заручиться поддержкой со стороны жречества. Так, в специальной надписи Римуш упоминает о дарении храму Энлиля в Ниппуре 15 кг золота и 1,8 т меди, а также шести рабов и рабынь.

В итоге правителю Двуречья удалось достичь желаемого – контроль над страной, потопленной в крови, был восстановлен. Титулуя себя «победителем Барахси и Элама» и «царем Киша, господином Элама», старший сын гордо заявлял в своих надписях, что правит всеми странами от Средиземного моря до Персидского залива, равно как и соседними горными регионами. Развивая политику отца, Римуш продолжил централизацию страны и усиливал деспотическую единоличную власть царя. Впрочем, надолго удержаться на троне старшему сыну Саргона не удалось. Как сообщают источники, он был убит «слугами его дома», которые забросали правителя тяжелыми каменными печатями. Судя по всему, так был описан дворцовый переворот с участием чиновников, недовольных какими-то мерами Римуша. Не имея возможности пронести во дворец царя оружие, эти бюрократы воспользовались теми орудиями, которые были всегда при них – печатями, которые были неотъемлемым атрибутом их должности. Обычно на таких печатях, сохранившихся до наших дней, указывалось имя владельца и имя его отца, а также занимаемая на данный момент должность и профессия. Вес таких печатей мог достигать нескольких сотен грамм, что превращало их в случае необходимости в весьма удобный и достаточно эффективный метательный снаряд. Не удивительно, что вельможи, которых не допускали к особе царя вооруженными, воспользовались ими подобным образом.

Преемником Римуша стал его брат по имени Маништушу (2252–2237 гг. до н. э.), продолживший политику по созданию централизованного деспотического государства. Маништушу совершил также несколько успешных завоевательных набегов, наиболее известным из которых стал поход на другую сторону Персидского залива, так описанный в сохранившейся надписи: «Маништушу, царь Киша, когда он покорил Аншан и Шерихум, он спустил на Нижнее море ладьи, а 42 правителя поселений по ту сторону моря собрались на битву; он их победил и из гор по ту сторону Нижнего моря (то есть Персидского залива) наломал камня, погрузил его на ладьи и к пристани Аккаде причалил, статую свою изготовил». В другом варианте надписи сказано о том, что правитель Двуречья дошел «до самых серебряных рудников», однако установить их точное местоположение ученым так и не удалось.

Подавления мятежей и восстаний, внешние завоевательные походы и выстраивание властной вертикали были при нем дополнены последовательной скупкой земельных наделов с целью создания и увеличения в экономике страны сектора государственных хозяйств. Происходила эта своеобразная национализация и этатизация экономики Двуречья путем принудительной скупки земли у общинников и крупных семей землевладельцев по фиксированной номинальной и, судя по всему, крайне заниженной цене (около 1000 литров ячменя за гектар поля, что составляет около 600 кг). Знаменитый «Обелиск Маништушу» – покрытая со всех сторон надписями четырехгранная диоритовая стела высотой 1,6 м и шириной 0,6 м, постепенно сужающаяся кверху по направлению к несохранившемуся пирамидальному навершию, – содержит надписи о покупке правителем наделов вокруг города Киша в номах Марад (суммарно более 2 тыс. га), Дур-Суэн (в целом около 465 га), Киш и еще одном, название которого не поддается прочтению (возможно, Актап).

Надписи подробно излагают условия сделок, причем чем больший участок продавался, тем большее количество лиц было в них задействовано. В купле-продаже были задействованы крупные общины, представители рода, главы крупных семей, их родственники и даже соседи, а в случае особо крупных сделок даже народное собрание. Как со стороны покупателя, так и со стороны продавца привлекалось множество свидетелей. Так, со стороны царя число свидетелей достигло 49 лиц, это были его племянник, командиры копейщиков и лучников, писец и скульптор, изготовители «Обелиска Маништушу», и другие представители чиновничества и знати. Правитель как покупатель дополнительно платил отступные всем заинтересованным лицам, имевшим косвенные права на продаваемую землю, а также выставлял щедрое угощение народному собранию.

Все описанное свидетельствует, с одной стороны, о могуществе правителя, способного принудить собственников земли к ее продаже по фиксированной, крайне низкой, возможно – минимальной цене. Он был также способен заставить собственников заключить необратимую «вечную» сделку, о чем свидетельствует как привлечение значительного числа свидетелей с обеих сторон, так и запись на большом обелиске из твердого камня, в отличие от сделок между частными лицами, которые фиксировались на глиняных табличках и содержали датировку. С другой же стороны, при всем деспотизме власти Маништушу, он не был способен просто отобрать землю у простых общинников и вынужден был покупать ее, подробно фиксируя при этом условия сделки. На скупленных землях правитель расселял государственных чиновников и представителей жречества с целью обеспечения их лояльности и создания определенной зависимости от центральной власти. Царский фонд земель использовался также для содержания войска и государственного аппарата в целом. Потерявшие землю бывшие собственники становились при этом зависимыми работниками государственных хозяйств. Так продолжалось усиление этатизации общественной жизни и деспотической власти правителя над страной.

Общество сопротивлялось чрезмерному усилению государства как могло, и, подобно Римушу, Маништушу также умер насильственной смертью. Его преемником стал внук Саргона по имени Нарам-Суэн (Нарамсин) (2236–2200 гг. до н. э.), при котором объединенное царство Аккада и Шумера достигло своего наивысшего расцвета. В начале своего правления новому царю пришлось столкнуться с очередным крупным восстанием, представленным коалицией правителей девяти городов, наиболее значительным из которых был Киш. В аккадской поэме о Нарам-Суэне говорится: «В округе Энлиля, между (храмом) Э-сабад и храмом (богини) Гулы (город) Киш собрался, и Ипхур-Киша, мужа кишского, сына […], они подняли на царство». Помимо Киша из городов Двуречья названы Умма, Ниппур, Урук, а также Мари, восставших глав которых, по словам поэмы, Нарам-Суэн победил. «Нарам-Суэн, могучий царь Аккада. Когда страны света все четыре разом восстали против него, (то) благодаря любви, (которой) Инана возлюбила его, (в) девяти сражениях за один год он одержал победы, а царей, что выступили против него, пленил», – гласит текст, сообщающий об этих победах. Захваченных в плен правителей трех названных шумерских городов аккадский царь приказал сжечь перед богом Энлилем в Ниппуре.