Текст книги "Загадки истории. Междуречье"

Успешными были завоевательные походы нового правителя Двуречья в Сирию, Верхнюю Месопотамию, в Маган (Восточная Аравия или даже Египет!) и Мелуху (Северо-Западная Индия), предгорья Ирана на перевалы Загроса против луллубеев, победа над которыми изображена на знаменитой «Стеле Нарам-Суэна» из Суз. На этом изготовленном из розового песчаника двухметровом памятнике, ныне хранящемся в Лувре, проявились новаторские подходы к изображению триумфа царя над врагами. Так, ваятели отказались на ней от разделения изображения на «пояса» или «этажи», что было характерно для более ранних стел Двуречья и сохранилось еще в описанных выше памятниках эпохи Саргона Древнего. Архаический прием деления изображения на фрагменты заменен на «Стеле Нарам-Суэна» революционно новаторским диагональным построением композиции, изображающей восхождение победоносных войск аккадского правителя на гору в противовес спускающимся им навстречу и молящим о пощаде разбитым врагам. Центральное место традиционно отведено фигуре царя, который на этот раз держит в правой руке копье и попирает левой ногой труп вражеского воина. Впереди, на пути энергично рвущегося вверх Нарам-Суэна, изображен еще один поверженный враг, опрокинутый навзничь ударом брошенного царем копья, пронзившего ему шею.

Традиционным направлением внешней политики правителя Двуречья было поддержание контроля над Эламом, попавшим в относительную зависимость от аккадских царей еще при Саргоне и его сыновьях Римуше и Маништушу. Нарам-Суэн заключил с эламским правителем первый сохранившийся до наших дней письменный международный договор, составленный на староэламском языке, но записанный аккадской клинописью. Его положения гласят:

«Внемлите, о богиня Пиненкир и вы, благие небесные боги (следует перечень нескольких десятков эламских и месопотамских богов, в числе этих последних – Амба, личный бог основателя династии Аккаде Саргона).

Да хранят нас боги Суз! Богам приносят цари свою клятву. Богу Нахити предан душою царь, богу Иншушинаку предан душою царь, богине Сиашум, богу Напиру и богине Нарунде предан душою царь! […].

Неповиновение Аккаду у себя я не потерплю. Мой полководец пусть охраняет (этот) договор от неповиновения.

Враг Нарам-Суэна – мой враг, друг Нарам-Суэна – мой друг, (ибо) дары его (то есть Нарам-Суэна) приняты. Ради его даров пусть подданные (Элама) защищают союзников Нарам-Суэна.

Беглеца к себе я не приму. А этот мой полководец ради верности (слову) договор визиря Аккада не нарушит. Богам приносят цари свою клятву. (Обращение к богам).

Мой полководец день и ночь о вреде для тебя помышлять не будет, о пользе твоей день и ночь помышлять он будет.

Ради верности (слову) не буду я любить того, кто зовет Нарам-Суэна на помощь, а затем впадает в гордыню. (Обращение к богам).

Мой полководец да отвращает силой зло от Аккада, да прогоняет (зло). Враждебный народ пусть он не щадит. Ради верности слову не потерплю я того, что враждебно Аккаду. […] Того, кто зовет Нарам-Суэна на помощь, а затем впадает в гордыню, я не буду любить.

(Обращение к богам.) Ради его даров пусть подданные (Элама) защищают союзников Нарам-Суэна. Твою статую я сделаю, богам Суз и Аккада пусть будет она посвящена. Злое я истреблю, да не господствует оно здесь! Согласно повелению, статуи твои в… Твою статую я сделаю…

(Обращение к богам)… Подданный Нарам-Суэна с его дарами да будет здесь принят с почетом. Я буду надеяться, что он долго будет жить здесь беспечально. Твоя статуя да содержится в чести и почете, да будет она принята достойно!

Вражеская страна да будет покорена, да будет ее богатство разграблено и унесено как добыча! Злоумышляющего на тебя ты подавишь (своей мощью). Я предоставил для этого войска, да не будут они (тобою) отосланы (обратно). Да будет плодовитой твоя супруга. Бог Симут словом своим да назначит ей благополучие. (А) врагу Нарам-Суэна да выпадет на долю… Я дам процвести любви к тебе. Пусть твоя супруга родит сына-наследника. Подобно мужу богини…

…Да сохранится здесь (между нами) единодушие! Богам приносят цари свою клятву. Да прекратятся мольбы о помощи! Да погибнет зловредный раздор! Статуи твои да содержатся в почете. Да не будет здесь помыслов о неуважении к тебе. Да почитают наши подданные победу! Да почитается здесь возложение (договора) перед символом божества (по всей видимости, акт скрепления договора).

(Обращение к богам.) Всякий да почитает то, что положено (то есть текст договора) Нарам-Суэном, ибо мы посвятили это богу Иншушинаку. Да будет это воистину поднесено и вручено богам Суз и Аккада! Твою статую да хранит он (Иншушинак?)! Отпрыск брата и сестры да появится на свет! Да будет плодовитой твоя супруга! Я сделаю счастливыми (всех) твоих!»

Итак, согласно положениям договора правитель Элама ставился в зависимое положение от царя Шумера и Аккада. Эта зависимость столь значима и так отчетливо прослеживается в приведенных положениях договора, что позволяет некоторым исследователям видеть в тексте не столько двустороннее соглашение, сколько присягу верности, приносимую Нарам-Суэну от лица эламского царя. Правитель Элама был обязан:

1. Соблюдать полную лояльность по отношению к аккадскому царю («Неповиновение Аккаду у себя я не потерплю»).

2. Оказывать военную поддержку против любых врагов шумеро-аккадского государства («Мой полководец день и ночь о вреде для тебя помышлять не будет, о пользе твоей день и ночь помышлять он будет»).

3. Не допускать каких либо проявлений враждебности по отношению к Нарам-Суэну на территории Элама («Статуи твои да содержатся в почете. Да не будет здесь помыслов о неуважении к тебе»).

4. Не предоставлять убежища аккадским преступникам, беглым рабам или врагам Нарам-Суэна («Беглеца к себе я не приму»).

5. Элам был обязан также координировать свою внешнюю политику с Аккадом («Того, кто зовет Нарам-Суэна на помощь, а затем впадает в гордыню, я не буду любить»), о чем наиболее явно свидетельствует основное положение договора: «Враг Нарам-Суэна – мой враг, друг Нарам-суэна – мой друг».

Важным аспектом договора являются упоминания о статуях шумер-аккадского царя, которые должен изготовить правитель Элама и установить в эламских храмах. Очевидно, это свидетельствует о почитании могущественного сюзерена, возможно даже – обожествлении. Если последнее предположение верно, то упоминание о статуях Нарам-Суэна в Эламе – важное свидетельство того, что культ царя Шумера и Аккада пересек границы подвластной ему страны и он почитался в соседнем полузависимом государстве. Обращает на себя внимание также упоминание в договоре о супруге Нарам-Суэна, которой эламский царь желает рождения сына-наследника. Ученые полагают, что речь идет о дочери или, скорее, сестре правителя Элама, которая была выдана замуж за Нарам-Суэна («Отпрыск брата (очевидно, Нарам-Суэна) и сестры (вероятно, сестры царя Элама) да появится на свет! Да будет плодовитой твоя супруга!»). Если такое предположение верно, то, видимо, в первом в истории, вернее наиболее древнем сохранившемся до наших дней письменном международном договоре мы имеем сведения о первом известном в истории династическом брачном союзе. Как бы там ни было, приведенный текст свидетельствует об успешной внешней политике последователя Саргона. Внешнеполитические достижения правителя Двуречья подытожила надпись, сохранившаяся на обломке одной из статуй Нарам-Суэна: «Четыре страны света все вместе склонились перед ним».

Важной составляющей усиления единовластия царя стала замена местных номовых правителей городов на ближайших царских родственников или же на мелких чиновников, выходцев из простонародья, полностью обязанных своим возвышением, богатством и высоким положением царю. Так, в городе Туттуле на среднем течении Евфрата правил один из сыновей Нарам-Суэна, другой сын стоял во главе Мараде на канале Ме-Энлила, еще двое сыновей, по меньшей мере, имели полноценные штаты чиновников и также, скорее всего, были местными правителями. В прославленный же Лагаш правителем был назначен происходивший из незнатного рода обычный писец Лугальушумгаль.

Самого себя Нарам-Суэн начинает обожествлять, именуясь городским «богом Аккада» и возведя собственный храм. Вот как сообщается об этом в тексте того времени: «За то, что в (годину) бедствия мощь города своего он утвердил, (граждане) города его у Иштар в Эанне, у Энлиля в Ниппуре, у Дагана в Туттуле, у Нинхурсаг в Кеше, у Энки в Эриду, у Сина в Уре, у Шамаша в Ларсе, у Нергала в Куте в качестве бога их, (города) Аккаде, испросили, и посреди Аккаде храм ему они воздвигли». В надписях перед именем царя появляется знак, обозначающий божество, а официальным титулом правителя становится всеобъемлющее обозначение «царь четырех сторон света», пришедшее на смену более ранним титулам «царь Страны» и «царь множеств». Начиная с правления Нарам-Суэна на печатях чиновников появляются обозначения правителя как бога перед написанием собственно имени, должности и титула собственника печати. Одна из таких типичных надписей на печати, принадлежавшей упомянутому уже наместнику Лагаша, гласила: «Бог Нарам-Суэн могучий, бог Аккада, царь четырех сторон света – Лугальушумгаль, писец, энси Лагаша». Стоит отметить, что на упоминавшейся ранее «Стеле Нарам-Суэна» правитель изображен в головном уборе с двумя рогами, что являлось отличительным признаком божественного достоинства.

Обожествление касалось и прямых потомков Нарам-Суэна. Так, своему второму сыну Нарам-Суэн дал имя Бинкалишарри, то есть «Потомок всех царей», а внуку и наследнику престола – Шаркалишарри («Царь всех царей»). О том, что политика по самообожествлению правителя давала свои плоды, свидетельствуют популярные в народе теофорные имена, прославлявшие царей как богов, такие, как Шаррумкен-или, что означало «Саргон мой бог» или Римуш-или – «Римуш мой бог». Известный востоковед Б. А. Тураев писал по поводу обожествления царей из основанной Саргоном Древним династии: «Так было впервые на почве Азии провозглашено представление, чуждое сумерийцам (то есть шумерам)…

Оно не было выражением веры в божественное достоинство и происхождение царей, но являлось результатом осуществления идей монархии, выходящей за пределы одного народа и одной страны и имеющей универсальные стремления».

Итак, художественные вкусы и обожествление правителя, нашедшее отображение в официальной титулатуре, свидетельствовали о политической программе, целью которой было установление и легитимизация единоличной деспотической власти верховного правителя в глазах общества. Этому, впрочем, активно противилось жречество, недовольное, скорее всего, самоуправством Нарам-Суэна в религиозных вопросах, например, самоличным присвоением им себе божественного достоинства и отказом от утверждения жрецами прежних титулов. Противилось непомерному возвышению личности и вознесению до уровня богов и традиционное родовое самосознание, характерное преимущественно для жителей Южного Двуречья – шумеров.

Очень важен и интересен в этом отношении текст «Проклятие Аккада», составленный в последние века существования шумерской цивилизации. В нем повествуется о непомерно возгордившемся неправедном царе Нарам-Суэне, которого справедливо наказали боги за его необузданную гордыню. Бог Энлиль, говорится в тексте, принял решение лишить жизни город Аккад, уничтожив его власть над Двуречьем. Узнав об этом решении, другие боги стали уходить из аккадских храмов, забирая с собой свое покровительство и дарованные городу ценные качества – царственность, мудрость, долголетие. О решении Энлиля во сне узнал и правитель Аккада Нарам-Суэн, который, подобно другим богам и тем более простым смертным, должен был также покориться и перенести столицу в другой город. Однако потерявший всякое благочестие и ослепленные гордыней царь не только не принял волю бога, но бросил Энлилю прямой вызов – разрушил до основания ниппурский храм Экур. Стерпеть такое оскорбление бог не мог и жестоко покарал Нарам-Суэна, направив против него и его города дикое горное племя кутиев, которой взяло Аккад в осаду, захватило и стерло с лица земли. Неизмеримыми был страдания городских жителей, познавших что значит – страдать, что значит – стыдиться, что значит – отчаяться. Последняя часть текста описывает голод, людоедство, разбой, самоубийства и прочие трагедии, горести и несчастья, выпавшие на долю жителей. Семь дней и семь ночей оплакивали плакальщики погибший город Аккад – столицу злосчастного Нарам-Суэна, а затем предрекли его опустошение и забвение навеки. Так и случилось – точное местонахождение Аккада неизвестно по сей день.

Ментальное неприятие прыгнувших выше коллектива и самой человеческой природы правителей-«выскочек», «титанов», бросивших вызов самим богам и извечно установленной ими правильной природе вещей накладывалось на реальные социально-экономические противоречия, раздиравшие царство Нарам-Суэна изнутри. «Существо противоречий, – по словам известного польского ассиролога Ю. Заблоцкой, – состояло в том, что отмирающие элементы родового строя не желали уходить со сцены». Единственной опорой трона к концу правления Нарам-Суэна оставалась выдвинувшаяся из низов при Саргоне и его преемниках служилая военная и цивильная знать. Основная масса населения – свободные общинники – была разорена продолжительными войнами, восстаниями и последующими карательными экспедициями и, не в последнюю очередь, принудительной скупкой земли по заниженным ценам. Государственные работники были переведены на фиксированные пайки и лишены полагавшихся ранее наделов. Самовольными культовыми преобразованиями и самообожествлением царя, как уже было сказано, было массово недовольно жречество, особенно в таком важном для всего Двуречья городе, как Ниппур. В таких условиях, без соответствующей социальной базы, становилось все труднее подавлять внутренние мятежи и отбивать внешних врагов.

Последней крупной победой Нарам-Суэна стал разгром крупной коалиции внешних врагов, обрушившейся на него всей своей мощью в конце царствования. В ее состав входили царь Амурру, царь Курсауры, царь Параши, царь страны кедров (сирийский Аман), царь Ганиша и царь хеттов. Однако устоять под ударом последовавшего вскоре вторжения в Месопотамию дикого горного племени кутиев (около 2200 г. до н. э.) Нарам-Суэн уже не смог. Кутии (кути, гутии) пришли в Месопотамию с северо-востока, спустившись с Иранского нагорья и были, по всей видимости, родственны современным дагестанцам. Клинописные тексты не скупятся на уничижительные характеристики этого многочисленного племени, которое «покрыло всю землю, как саранча». Жестокие завоеватели вызывали у местного населения столь жгучую ненависть и такое непреодолимое отвращение, что им даже отказывали в человеческом облике и способностях – «разумом – собаки, обликом – обезьяны». Такое неприятие вполне закономерно – опустошение, разрушения и хаос, в который погрузилось Двуречье из-за вторжения горного народа, называемого в легендах также «умман-манда», продолжались более столетия. В одной из надписей правитель Урука так пишет о кутиях: «Жалящий змей гор, насильник против богов, унесший царствнность Шумера в горы, наполнивший Шумер враждой, отнимавший супругу у супруга, отнимавший дитя у родителей, возбуждавший вражду и распрю в Стране». Еще один текст приводит продолжительный список городов, «дочери которых рыдают из-за кутиев», а шумерский гимн богу Нинибу описывает злоключения и лишения жителей Двуречья из-за нашествия кутиев:

 
Страна в руках жестоких врагов.
Боги увезены в плен.
Население отягчено повинностями и налогами.
Каналы и арыки запущены.
Тигр перестал быть судоходным.
Поля не орошаются.
Поля не дают урожая.
 

Победа кутиев над шумерами и аккадцами объясняется, скорее всего, многочисленностью и, соответственно, численным превосходством захватчиков, ведь по уровню своего развития они существенно уступали жителям Двуречья. По всей видимости, они пребывали на стадии военной демократии вождей, когда возглавлявший объединение племен правитель избирался общеплеменным собранием воинов на срок от двух до семи лет. «Царский список» утверждал, что «племя Кутиум не имело царя», а в так называемой «Хронике Вайднера» указывалось, что кутии «не знали, как управляться законами и (божественными) установлениями».

Последний представитель аккадской династии Саргонидов, сын и преемник Нарам-Суэна по имени Шаркалишарри (2200–2176 до н. э.) еще пытался оказывать организованное сопротивление захватчикам, однако после его смерти на следующие четверть века страна погрузилась в полный хаос, когда на верховную власть одновременно претендовали многие правители, но никто из них не был способен установить контроль над всей страной. Описывая это время, составители «Царского списка» риторически горестно вопрошают:

 
Кто был царем? Кто не был царем?
Был ли Игиги царем?
Был Нанум царем?
Был ли Ими царем?
Был ли Элулу царем?
Их «квартет» был царем и правил три года!
 

Кутии, также неспособные установить свою власть над страной, довольствовались грабежом и сбором дани, которые высылали им шумерские и аккадские правители, в некоторых случаях, по всей видимости, низведенные до уровня обычных кутийских наместников. Менее других городов пострадал при этом Лагаш, располагавшийся в стороне от традиционного пути набегов диких горцев, а также, по всей видимости, Урук и Ур, надежно укрытые за полосой болотистой местности. Именно из этих городов, прежде всего из Лагаша, и началось в последней трети ХХІІ в. до н. э. постепенное возрождение Двуречья.

Государство Лагаша включало в это время три крупных города – собственно Лагаш, а также Нана-Сирана и Нгирсу, 131 деревню и охватывало площадь около 1600 км². Первый известный по источникам после окончательного падения династии Саргонидов местный правитель Ур-Бау смог во второй половине ХХІІ в. до н. э. присоединить к Лагашу также Ур и Урук, существенно расширив пределы подвластной ему страны и сделав свою дочь жрицей в храме Ура. Пользуясь выгодным географическим положением своего государства, прежде всего его труднодоступностью для кутиев, Ур-Бау укрепился на троне, откупаясь от повелителей диких горцев богатыми дарами. Регулярно на север отправлялись ладьи, наполненные дорогим оружием, ювелирными украшениями, золотыми слитками, мебелью (тронами) с инкрустацией, парадными одеждами и драгоценными тканями. Удовлетворенные данью кутии не вмешивались в местные дела, что позволило Ур-Бау упорядочить местные коммуникации и ирригационную сеть, развернув масштабное строительство каналов, храмов и дорог.

После смерти Ур-Бау власть перешла к его зятю по имени Гудеа, сыну жрицы богини Гатумдуг (Нгатумду[г]) от «священного брака» с правителем или жрецом. Официально он не был рожден людьми, что делало его происхождение весьма почетным и обеспечивало высокое положение в традиционном шумерском обществе. Это позволило Гудеа сочетаться браком с одной из дочерей правителя Ур-Бау, а затем, после смерти тестя, получить власть над Лагашем. В равной степени новый правитель унаследовал и основные параметры положения и политики Ур-Бау – номинальную зависимость от кутиев, которым продолжал выплачивать щедрую дань, реальную самостоятельность в пределах подвластной страны и преимущественное внимание к масштабной строительной деятельности и широкой международной торговле.

Французская экспедиция под руководством Эрнеста де Сарзека и Гастона Кроса, проводившая раскопки в Лагаше в последней четверти ХІХ – начале ХХ вв. (на территории современного местечка Телло вблизи канала Шатт аль-Хай), обнаружила почти двадцать скульптурных изображений этого правителя и множество надписей на статуях и глиняных цилиндрах.

Изготавливались статуи из твердого черного диорита, доставлявшегося из страны Маган – северной Аравии. Надписи сохранили богатую информацию о торговых экспедициях и строительной деятельности Гудеа. Они также позволяют определить номинальные и реальные пределы власти лагашского правителя. Так, с одной стороны, в надписях подчеркивалось, что «добрый (или истинный) пастырь» Гудеа был избран собранием местных органов самоуправления, советом старейшин Лагаша. Это позволяет рассматривать его должность правителя как выборную, что было возвратом к шумерским традициям Раннединастического периода. С другой стороны, нигде не называя себя царем, сам Гудеа все же рассматривает свою власть как царскую, ничем и никем не ограниченную, и даже упоминает о тиаре и скипетре как неотъемлемых символах своего поста. Это уже свидетельствует о влиянии более поздних и близких Гудеа по времени традиций, заложенных аккадской династией Саргонидов с их возвышением всевластного правителя.

В целом все это позволяет рассматривать власть Гудеа как гибридную, объединяющую древние шумерские традиции, из которых правитель черпал оформление своей должности как формально выборной, и современные аккадские новации, отражавшие реальные, ничем практически не ограниченные возможности правителя по управлению централизованной страной. Такое мудрое позиционирование со стороны властителя страны позволяло создавать видимость соблюдения древних традиций при одновременном фактическом расширении властных полномочий. Покорность скромного и непритязательного правителя, осознающего свое ничтожество перед лицом богов и зависимость от выдвигавшего его человеческого коллектива была разумной данью традиционным представлениям шумеров о месте человека, в том числе и правителя, в мире людей и богов. Как видим, Гудеа, истинный сын своего народа, оказался более прозорливым и практичным, чем представители аккадской династии Саргон или Нарам-Суэн – правитель Лагаша успешно убрал раздражавшую шумеров форму возвеличивания правителя, сохранив при этом саму суть его исключительного единовластия. Возможно также, в определенной мере такая мудрость Гудеа была до некоторой степени обусловлена зависимостью от кутиев и невозможностью заявлять о своих властных претензиях в условиях выплаты дани северным завоевателям. В таких условиях громогласных заявлений о присвоении себе титула «царя четырех сторон света» не поняли бы ни его собственные подданные, ни, тем более, грозные оккупанты, способные в случае надобности силой показать зарвавшемуся даннику его настоящее место в подвластной им стране. Не случайно некоторые исследователи даже высказывают мысль, что Гудеа был на самом деле не более чем кутийским наместником в Шумере. Оснований для такого вывода более чем достаточно, ведь взаимодействие правителей Лагаша с захватчиками-кутиями было столь плотным, активным и взаимовыгодным, что впоследствии этот город, воспринимавшийся как предатель интересов жителей всего Двуречья, исключили из всех исторических хроник и он был вынужден самостоятельно составлять списки своих царей.

Как бы то ни было, практическая политика Гудеа прекрасно засвидетельствовала успешность избранной им политики, позволившей ему удерживать власть около двадцати лет. Не претендуя формально на абсолютное неограниченное господство над собственными подданными, тем более не заявляя о претензиях на владение сопредельными странами и всем миром, правитель Лагаша тихой сапой установил и реализовывал свою власть над всем Южным Двуречьем, включая Ура и Эреду, и даже западной частью Элама. Номинально, будучи лишь незначительным правителем зависимого от кутиев государства, Гудеа смог наладить широкомасштабную международную торговлю, невозможную без установления дипломатических отношений с многочисленными иностранными контрагентами. Сохранившиеся надписи свидетельствуют о том, что масштабы внешней политики лагашского властителя не уступали по своему размаху и пространственному охвату достижениям аккадских повелителей – Саргона и Саргонидов: «Сам Нин-Нгирсу открыл ему путь от Верхнего (то есть Средиземного) до Нижнего моря (то есть Персидского залива)». Однако того, что цари Аккада достигали прежде всего грубой военной силой, Гудеа не менее успешно достигал посредством дипломатии и торговли.

Источники свидетельствуют об активных торговых связях Лагаша с Эламом, Ираном, Индией (не говоря уже о побережье Персидского залива), Северной Месопотамией и Сирией, Аравией и, возможно даже, Египтом. Отовсюду в Южное Двуречье доставлялись ценные грузы, необходимые для выплаты дани кутиям и, в особенности, для реализации крупных строительных проектов, предпринятых Гудеа. Мрамор для сооружения храмов доставлялся из «Тидана, горы в Амурру», кедры и сосны – из Амана и с Ливанских гор, диорит, из которого изготавливали статуи, прибывал из Магана (Западной Аравии), золото и медь везли из гор Мелуххи, а природный асфальт – из Нижнего Туттуле на Евфрате. Не менее широко привлекал лагашский властитель к строительству квалифицированных архитекторов, строителей, каменотесов, резчиков, скульпторов и представителей многих других необходимых в строительном деле специальностей. Надпись на одной из статуй Гудеа гласит: «Чтобы построить храм Нин-Нгирсу, эламит приходил из Элама, житель Суз из Суз, Мага и Мелухха доставляли лес».

В предпринятой им организации храмовой жизни ярче всего проявилась описанная выше двойственность политики, в которой сочетались традиционное начало, характерное для власти Раннединастических номовых энси, и новаторские принципы, заложенные правителями Аккадской династии. С одной стороны, он последовательно отказывается от присвоения и огосударствления храмовой собственности и земель, не решается расценивать храмовое хозяйство как принадлежащее царю и каждый раз подчеркивает в своих надписях, что храмовые земли принадлежат не правителю, но богу. В этом он, казалось бы, следует в русле воззрений, заложенных авторами «реформы» Уруинимгины (Урукагины). Однако, с другой стороны, Гудеа отнюдь не возвращается к прежней системе множества храмовых хозяйств отдельных божеств, а создает вместо десятков разрозненных владений отдельных храмов единое для всего Лагаша централизованное управление всеми храмовыми землями. При этом все существовавшие ранее раздельно земельные наделы и хозяйства сливались в единое общегосударственное предприятие, посвященное богу Нин-Нгирсу. Обслуживающие это сведенное воедино хозяйство работники были лишены собственных участков, разделены на отряды и поставлены на натуральное довольствие, подобно тому, как это было при правлении Аккадской династии. Таким образом, как видим, на словах Гудеа отдавал дань давней шумерской традиции, на деле же последовательно придерживается линии Саргонидов.

Все собранные средства правитель Лагаша направил на храмовое строительство. Гудеа построил – или, скорее, отремонтировал и возобновил – по меньшей мере пятнадцать крупных храмов. Наиболее важным стало сооружение поражавшего своим великолепием и роскошью центрального государственного храма Э-Нинну, располагавшегося в городе Нгирсу и посвященного богу Нин-Нгирсу. В надписи на одной из статуй Гудеа сказано: «Когда Нингирсу на город свой благосклонно взглянул, Гудеа в благочестивые пастыри в стране он избрал, из числа 216 000 человек руку его взял – (то для Нингирсу) город он очистил, огнем осветил, для кирпичей установил форму, как оракул, судьбу (каждого) кирпича определяющую. […] Для Нингирсу, своего хозяина, все необходимое он видимым сделал. Его сверкающий Энинну – птицу Анзуд – он построил (и) на место свое вернул, внутри него его любимую террасу в аромате кедра для него создал. […] Когда Энинну для Нингирсу он построил, Гудеа, энси Лагаша, роскошно его украсил. Храм, подобный этому, ни один правитель (до Гудеа) Нингирсу не построил, а он построил. Имя (свое) он начертал, все необходимое видимым сделал, приказы Нингирсу точно исполнил. Из района Маган диорит он вывез (и) в статую свою превратил. Он назвал ее „Хозяину моему храм его я построил, ради жизни – мой дар” (и) в Эинну ее внес».

О пристальном внимании Гудеа к сооружению храма свидетельствуют и строительные надписи, и литературные предания, и даже скульптурные изображения. Традиционной была диоритовая статуя, на которой лагашский царь изображался не гордым полководцем-завоевателем, побеждающим врагов и попирающим их трупы, как это было при Саргонидах, а скромным архитектором, внимательно изучающим чертеж будущего сооружения, разложенный у него на коленях.

Строительство храма Э-Нинну ярко описывает литературная легенда, записанная в состоящей из 12 колонок и 317 строк надписи на цилиндре А. В ней рассказывается о постигшей Шумер засухе, столь жестокой, что в стране пересохли колодцы и каналы, а жителям грозили неурожай и голод. Бог Нин-Нгирсу сообщил об этом Энлилю, а тот, в свою очередь, посоветовал ему подвигнуть «черноголовых», как называли себя шумеры, построить ему храм. Следуя совету, Нин-Нгирсу явился в священном сне Гудеа и повелел начать строительство. Правитель Лагаша не понял значения сна и обратился за разъяснением к толковательнице слов богов богине Нанше, однако не прямо, а через посредничество своей покровительницы богини Гатумдуг, моля ее прислать на помощь крылатых существ утукку и ламассу. Молитва достигла божественного слуха, и Нанше разъяснила Гудеа, что боги желают сооружения великого храма Нин-Нгирсу, после чего засуха прекратится. По совету божественной толковательницы царь пожертвовал Нин-Нгирсу запряженную ослами колесницу и получил взамен все необходимые разъяснения и план строительства храма. Видимо, именно этот план изображен развернутым на коленях статуи Гудеа. Помимо предоставления чертежа храма, бог перечислил различную культовую утварь и оружие, которые следует ему посвятить, описывая разные части святилища и назначая время начала закладки храма и знак, после которого следует приступить к строительству. После сооружения траншей для фундамента и освящения строительства богом было послано живительное дуновение, ветер переменился и изнуряющая засуха закончилась. Стоит отметить важную деталь, зафиксированную в предании – строительство храма подается не как самостоятельное решение правителя, а как исполнение желания бога, выраженного в виде таинственного сна. Представление о том, что правителем движут божественные силы и он лишь выполняет их распоряжения, было весьма характерно для шумерского мышления и вполне соответствовало той политической линии на символическое преуменьшение своего реального значения, которую последовательно проводил Гудеа.

Завершенный храм представлял собой великолепное сооружение, богато украшенное статуями (в частности, самого Гудеа) и барельефами, наполненный драгоценной культовой утварью и несметными дарами божеству в храмовой сокровищнице. В святилище был обустроен ритуальный бассейн для священной воды, а близ храма разбит пышный сад с диковинными цветами, растениями и птицами, парк с разнообразной дичью и рыбный садок. Известно, что построенный Гудеа храм имел исключительные для того времени размеры, превосходя своей масштабностью любое другое здание того времени. Его длина составляла около 50 м, ширина достигала 30 м. Стены были сложены из кирпичей, скрепленных асфальтовой смолой.