Текст книги "Загадки истории. Франкская империя Карла Великого"

Как видим, обычная для галло-римского населения практика всеобщего налогообложения вызывала у непривычных к ней франков неприятие и осуждение, доходившее до открытых выступлений против государственных чиновников, как только для этого представлялась такая возможность. Например, сразу после смерти короля, как это было в обоих описанных случаях.

Нередко дело доходило и до уничтожения налоговых кадастров, о чем также сообщает епископ Тура. Так произошло, в частности, в 579 г. во время правления Хильперика І (561–584), который «приказал установить во всем своем королевстве новые обременительные налоги. Поэтому многие, оставив те города (подвластные Хильперику – прим. автора) и свои владения, устремились в другие королевства, считая, что лучше жить на чужбине, чем подвергаться такому притеснению [на родине]. В самом деле, было установлено, чтобы землевладелец отдавал со своей земли одну амфору вина с арипенна[9]9
  Арипенн – мера площади, составлявшая около 12,8 аров или 1280 кв. м. Объем амфоры составлял приблизительно 26,2 л. Если выразить это предписание по налогообложению в привычных нам терминах, получится приблизительно 26 л вина с каждых почти 13 соток. По разным оценкам исследователей, это составляло от 10 до 20 % от урожая.


[Закрыть]. Кроме того, облагались и другими налогами, как с остальной земли, так и с рабов, так что их невозможно было выплатить. Когда народ Лиможа увидел, что ему невыносимо под таким бременем, он собрался в мартовские календы и хотел убить референдария Марка, которому было приказано выполнить это распоряжение, и он непременно сделал бы это, если бы епископ Ферреол не спас Марка от неминуемой опасности. Вырвав налоговые книги, собравшаяся толпа сожгла их. Вот почему король, сильно обеспокоенный этим, отправил туда людей из своей свиты, утеснил народ большими штрафами, сломил наказаниями и покарал смертными казнями. Говорят даже, что тогда привязывали к деревьям аббатов и пресвитеров и подвергали их другим различным пыткам, так как королевские посланники оклеветали их, сказав, что они во время восстания народа якобы принимали участие в сожжении налоговых книг. И народ снова обложили более тяжелыми налогами».

Наконец, не менее эффективным, чем силовые методы, и даже более опасным в силу скрытости своего незаметного постоянства, был тихий саботаж обновления налоговых переписей, возникавший как вследствие коррумпированности или нерадивости должностных лиц, так и вследствие всеобщего падения грамотности и культуры делопроизводства. Теперь для проведения банального по римским меркам обновления податных книг требовалось специальное распоряжение короля и участие в процессе высокопоставленных придворных чиновников: «Король Хильдеберт по совету епископа Маровея приказал ответственным за перепись, а именно Флоренциану, майордому королевы, и Ромульфу, графу его дворца, отправиться в город Пуатье для того, чтобы они заново провели податную перепись, с тем, чтобы народ после этой переписи выплачивал подать, которую он платил во времена его отца (Сигиберта – прим. автора). Многие ведь уже умерли, и поэтому тяжесть налога обременяла вдов, сирот и престарелых людей. Посланцы короля расследовали все, как положено, освободили от налога бедных и немощных людей и обложили налогом тех, кто подходил под условия обложения».

Как видим, население Пуатье должно было выплачивать в казну прежнюю сумму налога, а чиновники должны были лишь иначе распределить налоговое бремя, уменьшив его в одних имениях и увеличив в других. Это требовало времени, скрупулезности и, главное, много образованных, ответственных и честных писцов-учетчиков, количество которых во Франкском королевстве со временем лишь уменьшалось. Королям династии Меровингов довелось на собственном горьком опыте убедиться в том, что мало покорить страну и повелевать ею, опираясь на мощное войско. Государственная власть может удержаться не только, а нередко и не столько на остриях мечей верных воинов, но и на кончиках перьев скрупулезных клерков, ни на йоту не отступающих от выполнения составленных в интересах королевства инструкций. Как раз отсутствие структурированного и отлаженного аппарата, недостаточное количество должным образом подготовленных чиновников разного уровня, регулярно осуществлявших повседневное управление и подотчетных центральному придворному правительству станет, наряду с усобицами, одной из главных причин ослабления власти королей династии Меровингов.

Важно также отметить, что обновление податных списков, проведенное в Пуатье, явно было разовой иррегулярной акцией, тогда как в римское время подобные переписи производились на постоянной основе через четко определенный период времени – раз в 15 лет. Отказ от регулярного пересмотра налоговых кадастров был крайне губителен как для населения, с которого пытались взыскивать налоги согласно устаревшим сведениям, так и для казны, в итоге лишавшейся из-за этого доходов. Старые, учтенные ранее налогоплательщики, разорялись или умирали и, естественно, переставали платить, новые не учитывались и, естественно, не платили, и королевский фиск оставался без большинства своих поступлений.

Показателен также тот факт, что королевским эмиссарам Хильдеберта, успешно обновившим налоговые кадастры в Пуатье, не удалось провести аналогичную операцию в Туре. Здесь они натолкнулись на упорное противодействие местной знати во главе с епископом Григорием и в итоге вынуждены были отступить, хотя и располагали документами о прежних суммах взимавшихся с населения города налогов. Сила предания о сожжении кадастровых книг королем Хлотарем из-за страха перед св. Мартином, равно как и влияние и красноречие Григория Турского заставили посланцев короля Хильдеберта отказаться от намерения восстановить регулярное обложение Тура. «После этого мы отправили к королю посланцев, чтобы он прислал распоряжение по поводу этого дела, – сообщается в «Истории франков». – Тотчас же нам прислали письмо с предписанием, что из-за уважения к святому Мартину народ Тура не будет подвергаться податной переписи». Судя по всему, это был далеко не единичный подобный случай.

Так, пытаясь сохранить преемственность с римскими порядками и институтами, Франкское королевство оказывалось неспособным поддерживать их регулярное повседневное функционирование. К тому же, раздавая иммунитетные пожалования церквям, монастырям и светским землевладельцам королевская власть собственноручно рубила сук, на котором сидела. В имевшие иммунитет владения не имели права доступа ни учетчики податного населения и соответственно сборщики налогов, ни судьи, ни даже граф – местный представитель верховной власти, действовавший от имени самого короля. Ослабление такой лишавшейся экономического потенциала власти было лишь вопросом самого ближайшего времени. Таким образом, если римской администрации удавалось финансировать государство за счет поземельного налога и подушной подати, то Франкское королевство чем дальше, тем меньше оказывалось к этому способным. Взимание налогов напрямую зависело от авторитета и реальной силы королевской власти, и пока «долевым королевством» правил монарх, способный силой и давлением заставить население выплачивать налоги, то стоило ему умереть, как народное недовольство приводило к восстаниям и расправам над налоговыми сборщиками, сожжению кадастровых книг и, естественно, прекращению выплаты каких-либо налогов. Более того, даже в относительно спокойное время любые новшества в системе налогообложения наталкивались на упорное и обычно в конечном итоге эффективное сопротивление рядового населения и региональных элит во главе с магнатами и епископами, бывшими одновременно и церковнослужителями, и крупными землевладельцами. В плане сохранения римской налоговой системы трансформацию франкской государственности эпохи Меровингов следует описывать не в терминах эволюции и развития, а в определениях упадка, деградации и распада.

Налоговый инспектор меровингского короля все более походил не на воспитанного предупредительного писца, но на грабителя во главе вооруженной банды. Одна из хроник самого начала VII в. сообщает о том, что майордома королевства отправили взимать налоги именно с тем расчетом, чтобы он столкнулся с заведомо обеспеченным сопротивлением местного населения: «Дабы Бертоальд быстрее нашел свою смерть, его послали в (определенные) края и города (королевства) с поручением… взыскивать налоги». «Бертоальд был послан проверить королевские домены в кантонах и городах, расположенных вдоль берегов Сены до Океана. Это было сделано с тем, чтобы облегчить осуществление направленного против него заговора», – сообщает «Хроника» Фредегара. Однако бывший опытным в таких делах чиновник отбыл выполнять поручение в сопровождении крупного военного отряда так, словно собирался не провести рядовую инспекцию и собрать необходимые платежи, но словно выступал на войну: «Бертоальд отправился туда, куда его послал Теудерих с примерно тремя сотнями своих людей».

Можно сказать, что Франкское королевство проделало в определенной степени путь, противоположный тому, которым будут идти те раннесредневековые государства, которым не посчастливится унаследовать от более развитого предшественника на своей территории развитые институты государственного управления и, в частности, взимания налогов. Там эволюция постепенно шла по пути выделения цивильной администрации, ее обособления от военной дружины, тогда как в Меровингских «долевых королевствах» наоборот функции гражданского управления сосредотачивались в руках тех, кто держал в руках меч, ведь только они были способны силой заставить местное население платить.

Единственные относительно стабильно собиравшиеся налоги, которые оставались хоть каким-то устойчивым источником пополнения королевской казны, давала лишь унаследованная от Римской империи система косвенных налогов на сделки с купли-продажи и дорожных сборов за перемещение людей, транспорта и товаров. В Риме они определялись общим названием «пошлина» (telonium), однако франки внесли в разграничение их разновидностей и, соответственно, в использовавшиеся для их обозначения определения некоторые новшества. Так, в меровингское время появился так называемый «сауматик» (saumatucus), собиравшийся с вьючных животных (bêtes de somme), а также «ротатик» (rotaticus) – налог на передвижение транспортных средств, таких как возы и повозки, ставший обозначаться позже как «руаж» (rouage). Наиболее интересным может показаться непрямой налог на вздымавшуюся при движении по дороге пыль – «пульвератик» (pulveraticus), бывший, по сути, обложением дорожного движения. Для взимания этих налогов достаточно было лишь нескольких чиновников в каждом региональном представительстве власти – будь то будка у моста или контора у рынка. Они не требовали ведения сложной учетной документации, а потому их гораздо легче было сохранить. Доходы от косвенного обложения, в особенности в сохранившихся с античного времени крупных торговых центрах, были важным предметом раздела между правителями «долевых королевств». Так, налоги с Марселя, главного франкского порта на Средиземном море, не редко делились между двумя королями. Григорий Турский нередко упоминает, что королева Брунгильда и ее родичи боролись за доходы от «половины Парижа» или «трети Санлиса».

Однако средств, поступавших от косвенных налогов, было явно недостаточно для того, чтобы в должной мере наполнить королевский фиск, тем более тогда, когда сокровищниц правителей было несколько, по числу правителей «долевых королевств». На уровне поступлений от торговых пошлин и дорожных сборов неизбежно сказался общий упадок городской жизни, переживавшийся в Меровингской Галлии в VI–VII вв. В это время сохранившееся в регионе с античного периода города пострадали даже больше, чем во время Великого переселения народов, проходившего в Галлии гораздо мягче, сглаженнее и постепеннее, чем в других областях бывшей Римской империи.

Существенно подрывали городскую экономику междоусобные столкновения, потрясавшие государство франков, однако наибольшим ударом стала для нее натурализация хозяйственной жизни, замыкание производства и потребления всего необходимого в пределах как поселений крестьян, так и имений крупных землевладельцев. И те, и другие обозначались взятым из античных источников термином «вилла», хотя в первом случае это была деревня свободных общинников, а во втором – комплекс жилых и хозяйственных построек, в котором проживал собственник земли и зависимые от него в той или иной форме работники, обслуживающие его потребности. Впрочем, до поры до времени это если и сказывалось на экономике городов негативно, то все же не вело к полной деградации городской жизни.

Вплоть до середины VII в. города Галлии сохраняли узнаваемые черты античной civitas с ее общественными и административными постройками, элементами регулярной планировки и отлаженных коммуникаций. Так, во Вьенне в начале VI в. точно функционировал водопровод и даже был специалист, ответственный за поддержание его в рабочем состоянии. В Париже и Меце, где заброшенными оказались древние амфитеатры были сооружены новые арены ближе к городским укреплениям, и на них, как и прежде, проводились игры и состязания. И мы уже видели, что король Туедеберт I легко смог организовать конные ристания в цирке Арля в 537 г., следовательно, античные сооружения в то время возобновлялись, ремонтировались и в целом поддерживались во вполне работоспособном состоянии. Эти элементы образа античного города лишь постепенно уходили в прошлое, угасали и стирались под неумолимым ластиком времени или, скорее, безжалостным наждачным камнем жестокой эпохи. Свет античности, все еще явственный в материальной культуре Галлии в первой половине – середине VI в., постепенно мерк и затуманивался к рубежу VI–VII вв., и уж вовсе оставался лишь смутным проблеском к середине – второй половине VII в.

Античное архитектурное наследие не могло долго сохраняться в условиях натурализации экономики, деградации государственных структур, отсутствия должного финансирования для проведения дорогостоящих ремонтных работ, не говоря уже о капитальном строительстве. Уже к концу века придут в окончательный упадок цирки в Арле, Трире, Туре, театр в Оранже и все подобные сооружения в других городах. В Париже на территории античных арен возникли обширные кладбища, в других городах цирки использовали как каменоломни, на их территории возводили жилые постройки, а их внешние стены и трибуны использовали в качестве оборонительных сооружений. Города стали походить на изможденного голодом, исхудавшего человека в искромсанных лохмотьях своего некогда дорогого и пышного костюма.

Окончательным coup de grâce — «ударом милосердия» по ветшавшим в Меровингскую эпоху постантичным городам стало арабское вторжение в Западное Средиземноморье, окончательное завоевание ими вначале последних десятилетий VII в. северной Африки, а в течение второго десятилетия VIII в. и захват Пиренейского полуострова. Оно разрушило налаженные со времен поздней античности торговые связи, существовавшие в этом регионе, и уже к середине VII в. привело к окончательному упадку городов Аквитании, Бургундии и в значительной степени Нейстрии. В несколько лучшем положении оставалась лишь Австразия, которая переживала если не расцвет, то относительную стабилизацию городской жизни, которая придет в упадок лишь с середины IX в. под ударами вторжений норманнов, переключившихся с Британии на континент из-за ослабления в это время империи Каролингов.

К рубежу же VI–VII вв. лишь Церковь окажется настолько богатой, чтобы строить новые храмы, становившиеся по мере окончательной христианизации населения и упадка античных общественных сооружений единственными (за некоторым исключением резиденций правителей) масштабными городскими постройками. Именно вокруг церквей, в особенности и прежде всего вокруг тех, которые были связаны с поклонением особенно почитаемым святым, к которым тянулись вереницы паломников, будут в будущем разрастаться торгово-ремесленные предместья. Античные же постройки придут к этому времени в окончательный упадок и будут заброшены. А строительный материал, извлекаемый из их дряхлеющих руин, будет использоваться для возведения грубых раннесредневековых сооружений, несопоставимых с древнеримскими ни по масштабу, ни по убранству, ни, тем более, по технологическим инженерным решениям.

Даже королевские резиденции, находившиеся, к тому же, преимущественно не в городах, а в загородных имениях, не могли похвастаться масштабностью своих строений. Вот как описывает их выдающийся французский историк, один из основателей французской национальной историографии Огюстен Тьерри (1795–1856) в своих знаменитых «Рассказах о временах Меровингов»: «Королевское жилище не представляло воинственного вида замков средних веков: то было обширное строение, окруженное портиками римской архитектуры, иногда деревянное, тщательно выстроганное и украшенное довольно щеголеватой резьбой. Вокруг главного здания располагались в порядке жилища дворцовых чинов или из варваров, или римского происхождения, и тех начальников дружин, которые, по германскому обычаю, вступили со своими воинами на службу короля на особых условиях подчиненности и верности. Другие дома, меньшего размера, заняты были большим числом семейств, в которых мужчины и женщины занимались всякого рода ремеслами: от мастерства золотых дел и выделки оружия до тканья и кожевенного дела, от вышивания шелком и золотом до самого грубого прядения льна и шерсти… Сельские хозяйственные строения, конские заводы, хлевы, овчарни и житницы, лачуги земледельцев и избы поместных рабов дополняли королевскую усадьбу, совершенно подобную, хотя в большем размере, волостям древней Германии. Самое положение этих королевских местопребываний несколько напоминало зарейнские виды: усадьбы эти большей частью были расположены на опушке, а иногда и в самой средине обширных лесов, впоследствии истребленных, но остаткам которых дивимся мы еще и поныне».

Город, следовательно, перестал быть главным центром пребывания короля, и, следовательно, важным управленческим центром, что также не в лучшую сторону сказалось на его положении, постройках и убранстве. Несомненно, в каждом из городов, которые успели побывать столицами «долевых королевств» (sedes regia), были здания, использовавшиеся в качестве официальной резиденции короля во время его пребывания в городе. Безусловно, каждый из таких городов – Мец, Реймс, Суассон, Орлеан, Шалон-на-Соне, не говоря уже о Париже – имел в своих пределах более или менее сохранившееся, ремонтировавшееся и даже отчасти перестраивавшееся римское официальное здание, которое использовалось в качестве жилища и места пребывания короля (domus regia). Однако нельзя считать его ни постоянным королевским дворцом, ни даже центром государственного управления, где находились и функционировали правительство и основные государственные службы во время королевского отсутствия. Наибольшим из того, на что могли рассчитывать эти городские королевские резиденции, было проведение официальных церемоний. И стоило королю, словно Элвису, покинуть здание и город, как жизнь в них затухала и едва тлела до его следующего приезда. Мы не смогли бы обнаружить в этих королевских домах в городе ни следа придворной жизни, государственных архивов либо управленческих служб во время отсутствия там короля. Это, кстати говоря, весьма наглядно отличало Франкское королевство от его ближайших соседей в Италии и Испании – Остготского и Вестготского королевств до их гибели, соответственно в середине VI и в начале VIII вв. И у восточных, и у западных готов была, подобно римлянам, единая столица, в которой располагался королевский дворец и находился определенный набор государственных ведомств, более или менее исправно функционировавших и во время отсутствия короля в городе.

Дворец в Равенне или в Толедо был не только жилищем короля, но одновременно главным властным зданием страны, не только символом, но и реальным средоточием государственного управления. Франкские же правители вели полукочевой образ жизни, и «дворец» был для короля франков не строительным сооружением, в котором пребывал на тот или иной момент король – таких зданий было множество, и они были разбросаны по разным областям королевства.

«Дворец» (palatium, palais) или, точнее, двор франкского короля был ближайшим окружением монарха, приближенными представителями знати – «королевскими сотрапезниками» и слугами. «Дворец – это не жилище, а известная совокупность людей, персонал приближенных, окружавших короля и при его перемещениях перемещавшихся вместе с ним», – пишет Н. Д. Фюстель де Куланж.

Можно сказать, что не король должен был жить во дворце, но дворец должен был всюду следовать за королем. Короля и его бродячий дворец как нельзя лучше описывает знаменитая песня Людвига ван Бетховена на стихи Иоаганна Вольфранга Гете о сурке, всегда сопровождавшем хозяина в его дальних странствиях, достаточно лишь заменить упоминание о верном питомце на обозначенных словом «дворец» приближенных:

 
По разным странам я бродил
И мой дворец со мною.
И сыт всегда везде я был
И мой дворец со мною.
 

Дворцом, таким образом, становилась любая вилла, в которой в тот момент останавливался государь, и она же теряла этот свой статус, когда король ее покидал. При этом и слуги, и вельможи одновременно сопровождали и обслуживали потребности короля в комфортном жилье, мягком ложе, обильном и изысканном столе, занимали его слух светской беседой с поучительной историей или скабрезной побасенкой, давали советы и выполняли мелкие бытовые поручения. И те же товарищи по застолью и прислужники выполняли также функции общегосударственного значения, управляли не только имуществом короля, но и всей его страной.

Важнейшими из приближенных монарха были при этом сановники, входившие в так называемую «палату» или «камеру» (camera) и отвечавшие прежде всего за государственную казну, то есть выполнявшими функции казначеев. Их называли «палатинами» или «паладинами» от латинского слова palatinus, которое буквально переводится как «дворцовый» или, в данном контексте, скорее «придворный». По свидетельству некоторых источников, они имели право на ношение золотого пояса как особого отличительного знака. Реже для их обозначения использовали также античный римский термин «оптиматы», происходивший от латинского optimus — «наилучший», что должно было подчеркивать их избранность, престиж, величие и превосходство. Именно из их числа выдвигались высокопоставленные военачальники или назначались послы для важных дипломатических миссий.

Все описанное лишний раз подтверждает мнение исследователей о том, что «долевое королевство» мыслилось его властителем не как отдельное государство, но скорее как частная собственность, личное владение и обширное имение, предназначенное для удовлетворения частных нужд монарха, его семьи и приближенных. Личное хозяйство короля не было, таким образом, отделено от дел государственных, слуги монарха были одновременно государственными служащими и это, пожалуй, стало еще одной причиной, во многом предопределившей закат, упадок и падение династии Меровингов.

К описанию основных элементов государственного устройства и администрации Франкского королевства мы еще вернемся. Пока же отметим лишь, что в пустой скорлупе франкской столицы и переполненном королевском дворе, в котором сложно было отделить наперсника короля от государственного чиновника, а управляющего королевскими имениями от главы правительства всего государства, крылась игла смерти, если не франкского государства, то уж точно Меровингской династии.

Гораздо лучше, нежели достижения внутренней гражданской администрации, удавалось франкским королям использовать опыт Римской империи для ведения успешной внешней политики. Об этом хорошо свидетельствуют их военные и дипломатические успехи, особенно заметные в первой половине – середине VI в. Divide et impera! – «Разделяй и властвуй!» – этот древнеримский принцип эффективно использовался франкскими королями как во внешней, так и во внутренней политике, и порой их умелая и тонкая дипломатическая игра граничила с макиавеллизмом. Очевидно, что наилучшие придворные паладины-оптиматы не зря ели свой хлеб за столами меровингских королей.

Так, одним из выдающихся достижений стало для франкских монархов бескровное присоединение к Франкскому королевству Прованса, упавшего зрелым яблоком к копытам их боевых коней благодаря умелой игре на противоречиях и вражде между воевавшими друг с другом Византийской империей и Остготским королевством. В этом противостоянии Византия была для Франкского королевства естественным союзником, ослаблявшим и без того расшатанное после смерти Теодориха Великого в 526 г. государство остготов. Покорив в 534 г. Бургундию, франки нацелились после этого присоединения на недоступный им ранее Прованс и смогли добиться своего не военной силой, но искусством дипломатии.

В изложении Прокопия Кесарийского – наиболее подробного источника, описывающего произошедшее – все сведено к действиям остготского короля Витигиса (536–540), принявшего решение отказаться от Прованса в пользу франков и, тем самым, заручиться их поддержкой в борьбе против Византии. Византийский историк вложил в уста короля остготов речь, составленную в стиле, наследующем знаменитые речи политиков и полководцев из «Истории» Фукидида (ок. 460 – ок. 400 гг. до н. э.) – знаменитого древнегреческого историка, изложившего в своем труде события Пелопоннесской войны (31–404 гг. до н. э.). При всей вымышленности обращения Витигиса к соотечественникам по форме, оно верно передает основную суть случившегося: «Я собрал вас сейчас сюда, дорогие родичи, чтобы дать вам наставление не очень приятное, но для вас необходимое. Я хотел бы, чтобы вы выслушали его со спокойствием и кротостью и, как следует, подумали о настоящем положении дел. Для тех, у кого дела идут не так, как им хочется, нет пользы обдумывать, как бы их устроить в настоящее время, если только они не хотят подчиниться необходимости. Все остальное у нас очень хорошо приготовлено для войны. Мешают нам только франки, наши старинные враги; до сих пор мы могли противодействовать им и их удерживать, тратя на это то деньги, то жизнь собственных наших воинов, так как у нас не было никакого другого врага. Но так как теперь мы принуждены идти на других, нам необходимо будет прекратить с ними войну, прежде всего потому, что если они останутся нам враждебными, то они, во всяком случае, двинутся против нас с Велисарием (полководцем византийского императора Юстиниана Великого, воевавшим против Остготского королевства – прим. автора); ведь сама природа вещей заставляет тех, которые имеют одного и того же врага, заключить друг с другом дружбу и союз, а затем, если мы будем отдельно вести войну против каждого из этих врагов, то нам не избежать быть разбитыми и там и здесь. Итак, лучше для нас, потерпев небольшой ущерб, сохранить большую часть своих владений, чем, стремясь сохранить все, погибнуть от руки врагов, погубив и всю силу нашей власти. Поэтому я думаю, что, если мы дадим германцам соседнюю с ними Галлию и те деньги, которые вместе с этой страной обещал нам Теодат (король остготов в 534–536 гг.), они не только перестанут питать к нам вражду, но и возьмутся вместе с нами вести эту войну (против Византии – прим. автора). А о том, чтобы нам опять, если дела у нас пойдут хорошо, вернуть себе Галлию (имеется в виду часть Галлии, а именно Прованс – прим. автора), пусть никто из вас (пока) не разговаривает. Мне лично на память приходит старинное изречение, повелевающее хорошо устраивать настоящее».

Не приходится сомневаться, что за этим схематичным изложением произошедшего приблизительно в 536–537 гг. стоит достаточно сложная дипломатическая игра, которую и Византия, и франки, и остготы вели на разных площадках ввиду сложившейся международной ситуации. Чем было Франкское королевство для остготов, хорошо видно из приведенной речи Витигиса. Для Византийской империи франки были выгодными потенциальными союзниками, имеющими территориальные претензии к Остготскому королевству и, к тому же, придерживающимися канонической православной католической христианской веры, а потому уже самим этим настроенные против готов-ариан. Франки же тоже проявили себя в этой игре достойными партнерами и опасными соперниками по отношению не только к равному им по происхождению Остготскому королевству, но и относительно искушенных в дипломатических хитросплетениях византийцев. По крайней мере, недосказанные полунамеки в словах источников позволяет уловить отдаленный отзвук той утонченной коварной внешней политики, которую вели франкские дипломаты, играя одновременно две шахматных партии с двумя опытными и опасными партнерами и сводя игру к собственной выгоде.

«Выслушав слова Витигиса и считая это полезным, они (остготы – прим. автора) дали согласие выполнить это, – продолжает Прокопий Кесарийский. – Поэтому тотчас отправляются послы к племени германцев с тем, чтобы передать им Галлию и золото и заключить с ними военный союз. Вождями франков были тогда Хильдеберт, Теодеберт и Клотарий, которые приняв Галлию и деньги, разделили их пропорционально величине власти каждого из них; они согласились быть в высшей степени дружественными готам и тайно послать на помощь, но не франков, а подчиненные им племена. Заключить открыто военный союз во вред римлянам они не могли, так как немного раньше они согласились оказать помощь в этой войне императору. Послы, выполнив то, ради чего они были посланы, вернулись назад в Равенну».

Упомянутый византийским историком раздел Прованса между франкскими королями был следующим: весь Прованс достался Хильдеберту, а Теудеберт получил земли Реции – древнеримской провинции к северо-востоку от Прованса, западуот Норика и к югу от Дуная, удачно примыкавшие к владениям, доставшимся ему от отца. Кроме того, франки получили от остготов значительную сумму денег, составившую две тысячи фунтов (около 655 кг) золота. При этом они не спешили выполнять свои обязательства по отношению ни к одному из партнеров и не оказывали реальной помощи ни остготам в борьбе против Византии, ни империи в ее войне против Остготского королевства. Пользуясь удачной позицией третьей стороны, которой было выгодно противоборство двух предыдущих, Франкское королевство бескровно получило громадные территориальные приобретения и денежное вознаграждение в обмен лишь на бездействие и невмешательство. Согласитесь, весьма удачной является та сделка, в которой ты, ничем не рискуя, лишь получаешь новые владения, ничего не делая и не отдавая взамен. Территориальные приобретения Франкского королевства вскоре признал за ними и византийский император Юстиниан Великий, что узаконило их статус. Видимо, именно приблизительно к этому времени около 540-го г. относится ответ франкского короля Теудеберта I византийскому императору Юстиниану І Великому, данный на вопрос о пределах его владений. Описывая свои земли, правитель франков писал: «По милосердию нашего Господа с успехом были покорены тюринги и их провинции присоединены, род их королей угас; народ северных свевов (видимо, швабов – прим. автора) был подчинен нами, подставив шею нашему величию через посредство эдиктов; кроме того, по милости Бога вестготы, живущие во Франкии, северная область Италии, Паннония, а также саксы и другие народы предались нам по собственной воле. Под покровом Бога наша держава протянулась от Дуная и границ Паннонии до берегов Океана».