Текст книги "Щекочу нервы. Дорого (сборник)"

4

По улочке, ведущей по покатому склону, «УАЗ» взобрался без особых проблем, так как мелкая трава крепко держала грунт и не давала ему расползаться под колесами. Центральная деревенская улица пострадала от дождя намного сильнее, но водитель вовремя съехал с дороги на обочину, ближе к палисадникам, где тоже росла трава. Проблемы начались тогда, когда машина выехала на большак, связывающий Упрягино с районным центром.

– Да что ты все время виляешь, как уж на сковородке? – крикнул Довбня водителю. – Покойник, между прочим, не может держаться руками за борта!

Грунтовая дорога больше напоминала грязевой поток, чем коммуникацию. Надрывно воя мотором, «УАЗ» месил колесами жидкую глину, брызгался тяжелыми коричневыми каплями, подпрыгивал, плюхался в жижу брюхом, и его заносило то к одной обочине, то к другой.

– А что я могу поделать? – оправдывался водитель, дурными глазами глядя на дорогу. – На тракторе надо было ехать! У меня же не джип! У меня ласточка!

Тем временем «ласточка» зарылась в жижу по самый кузов и остановилась посреди пустынной дороги. Как назло, начал накрапывать дождь.

– Все, приехали! – злобно процедил водитель, продолжая давить на педаль газа. Слабо покачиваясь, машина визжала, булькала, салютовала грязевыми брызгами, и ее, словно подбитый танк, окутывал сизый дым.

– А ты враскачку, враскачку! – давал дурацкие советы медик, оттягивая тот момент, когда ему придется выталкивать «УАЗ» из грязи.

– Враскорячку! – проклиная судьбу, огрызнулся водитель. Он и без того чувствовал себя ущемленным, что приходится развозить покойников, а такая омерзительная дорога окончательно добила его самолюбие. – Выталкивать надо!

Довбня сделал вид, что не расслышал последних слов водителя. Он лихорадочно думал, что бы еще предпринять, и с надеждой вглядывался в даль. Но дорога была пустынной, дураков не было ездить тут в дождь. Наконец он решился. Снял обувь, подкатал брюки и спрыгнул в грязь.

– Враскачку! – кричал он, упираясь плечом в борт машины. – И раз! И два!

Машина скрипела и раскачивалась, словно язык колокола, внутри фургона что-то перекатывалось, и медик морщился и вполголоса матерился. И вдруг машина, подобно большой лягушке, выпрыгнула из ямки, нырнула в кювет и перевернулась кверху колесами. Довбня ринулся к машине, рухнул перед дверью на колени и посмотрел в заляпанное окошко. Водитель продолжал сидеть за рулем вниз головой, упираясь темечком в гнутый потолок кабины. Лоб его, словно потом, был покрыт жирными каплями крови.

– Я же говорил, – со стоном произнес водитель, морщась так, что его лицо стало неузнаваемым, – что это ласточка, а не джип. Загубил машину из-за вашего жмурика!

Медик схватился за ручку и рванул дверь на себя. Водитель стал выползать, упираясь руками о землю, лег на траву, поджал к животу ноги и прикрыл глаза, словно приготовился умереть.

– Кажется, ты башку разбил, – дрожащим голосом сказал Довбня, убирая с окровавленного лба водителя прядь волос.

– Что? Мозги видно? – простонал водитель.

– У тебя аптечка есть?

– Какая, на хрен, аптечка! Я же не раненых вожу, а покойников!

Довбня снова схватил водителя за плечи и усадил его, прислонив к перевернутой машине.

– Как же тебя так угораздило? – бормотал он, с отчаянием глядя по сторонам. Глазу не за что было уцепиться. Вокруг, словно море, простирались поля, над которыми плыли клочья тумана.

– Ой, череп раскалывается, – причитал водитель, закатывая глаза. – Помираю…

Кровь заливала ему глаза.

– Тихо, тихо, – не на шутку испугался Довбня и, опустившись на корточки, стал ползать вокруг машины, заглядывая в окна кабины. Он искал какую-нибудь тряпку, чтобы перевязать водителю голову. Ничего, кроме старой футболки, выпачканной в смазке, он не нашел. Отбросив бесполезную тряпку в сторону, медик стащил с себя рубашку, оторвал от нее рукав и соорудил на голове водителя повязку.

– Идти можешь? – ласковым голосом спросил он и заискивающе посмотрел ему в глаза. – Ноги хоть целы?

Водитель слабо кивнул. Довбня закинул его руку себе на плечо. Морщась от боли и напряжения, водитель встал.

– Ничего, братан, ничего, – подбодрил Довбня. – Надо выбираться из этого проклятого места. Может, встретим машину или найдем какую деревню. Хотя бы бинт, перекись и промедол, и все будет хорошо…

Они поковыляли по лугу туда, где за темной рощей проглядывали крыши домов.

5

Воронцов присел на край сруба и посмотрел в жерло колодца. Темная торфяная вода была рядом, и он увидел свое отражение, похожее на портрет в черной рамке.

– Эту воду пить нельзя, – сказал участковый. – Зацвела. Только на полив годится. Чистить надо, а некому.

– А я умираю пить хочу, – сказала Даша, тоже заглядывая в колодец. И она обратила внимание, что отражение напоминает портрет в черной рамке. «А мы неплохо смотримся вместе!»

– Много людей в деревне живет? – спросил Воронцов.

– Да где там много! Три калеки! – ответил участковый. – У нас же тут чернобыльская зона. Радиоактивное облако прямо над нами прошло. Кто смог, тот уехал. Кого дети забрали, кто сам помер…

– Хороши калеки! – сказал Воронцов и со смыслом взглянул на участкового. – Двести телевизоров растащили.

– Я сам не знаю, как такое могло случиться, – развел руками Шурик. – Люди тут, считай, безобидные. Ну, бывает, напьются, подерутся. Но чтоб…

Воронцов махнул рукой, чтобы Шурик придержал язык.

Они поднимались вдоль картофельных участков, огороженных кривыми, почерневшими от времени жердями. Участковый с подъемом справлялся хуже всех и потому отстал.

– А вот и хата Евсея, – Шурик кивнул на покосившийся дом.

– Его жена дома? Дети?

– Женка его померла. Еще три года назад. Остался Евсей вдовцом. А дети… У него три девки, да все, кроме младшей, разъехались.

Ни забора, ни плетня. К терраске, окна которой вместо занавесок были закрыты пожелтевшими газетами, вела утоптанная тропинка, щедро усеянная куриным пометом. В сарае истошно визжал поросенок. На крыльце сидел черный худой кот и вылизывал у себя под хвостом. Петух, балансируя на покосившейся лавочке, захлопал крыльями, вскинул голову, но, увидев незнакомых людей, горланить передумал.

Шурик первым поднялся по ступеням крыльца, по-хозяйски широко распахнул дверь и, гремя ботинками, зашел в сени.

– Хозяин! – громко позвал он. – Евсей, ты дома?

Воронцов зашел в дом за ним следом. После яркого дневного света сени, казалось, были наполнены непроглядным мраком. Пахло старой рухлядью и керосином. Шурик прошел вперед по скрипучим, прогибающимся доскам и открыл еще одну дверь – тяжелую, пухлую, обшитую разноцветными тряпками. Пригнувшись, чтобы не удариться лбом о низкий косяк, он заглянул в комнату:

– Вот, Евсей, принимай гостя! Следователь из областной прокуратуры к тебе пожаловал…

«Следователь! – мысленно ахнула Даша, стоя за спиной Воронцова. – Из прокуратуры! Это почему? Зачем он тут?»

– Погуляй-ка во дворе, – обернувшись к ней, сказал Воронцов и закрыл за собой пухлую дверь.

Опираясь одной рукой о стол, посреди комнаты стоял хозяин – сгорбленный, лысый старик с подслеповатыми и хитрыми маленькими глазками, одетый в засаленный пиджак поверх клетчатой рубашки.

Потолок был настолько низкий, что Воронцов со своим ростом рисковал удариться головой о поперечную балку либо задеть лампочку, висящую в патроне на голом шнуре. Не дожидаясь приглашения, он сел на шаткий табурет и чуть было не опустил локоть на подоконник, усыпанный высохшими мухами. Участковый был ростом пониже и потому мог без всякого риска прохаживаться по комнате.

Евсей был напуган, но виду старался не подавать. Следователь и участковый молчали, и он чувствовал себя все более неуютно. Понимая, что на правах хозяина он должен что-нибудь предложить гостям, Евсей кинул взгляд на холодную печь, забитую пустыми липкими чугунками, потом на подоконник, где стояла трехлитровая банка с остатками мутной самогонки, и уже было раскрыл рот, но вовремя спохватился и прикусил язык. Понимая, что в такой нервной обстановке он вполне может сморозить глупость, Евсей стал молча смахивать со стола крошки. Движения его были размашистые, словно он косил траву, а лицо сосредоточенное, наполненное только ему известным смыслом.

Воронцов продолжал молча и пристально рассматривать лицо мужика. Застоявшееся на нем выражение тоски и одиночества проложило глубокие морщины на лбу и горестные складки у рта. От хронического безбабья Евсей стал рассеянным и тихим, как старый больной кот. Воронцов первым нарушил тишину.

– Когда вы нашли труп? – спросил он и подошел к маленькому запыленному телевизору, экран которого был закрыт тряпкой с бахромой.

Евсей начал волноваться, мять руки. Не будучи уверенным, правильно ли он понял вопрос следователя, глянул на участкового. Шурик попытался его приободрить:

– Что мне говорил, то и сейчас расскажи.

– Ну-у, – нерешительно протянул Евсей, на всякий случай поглядывая на участкового, – сёдни наступила моя очередь коров пастивить…

– Что делать? – переспросил Воронцов, не оборачиваясь. Он щелкнул кнопкой включателя и покрутил настройки. Телевизор не работал.

– Коров пасти, – перевел Шурик и развел руками: – Тут, Юрий Васильевич, люди малограмотные, темные…

– Уже было не утро, – продолжал Евсей, – а сказать вам так: часов шесть уже утра было, еще рано виднеется. Гоню я коров через реку…

– Где вы его нашли? – вяло, будто совсем не любопытствуя, перебил Воронцов.

– Дак я ж говорю: у реке…

– Как он лежал?

– А вот так, – торопясь, стал объяснять Евсей и, наглядно демонстрируя, стукнулся лбом о стол, – лицом униз…

– Вы его трогали?

– Боже упаси! – перекрестился Евсей. – Чтобы покойника… Я человек религиозный. Знаете, даже в грозу всю ночь не сплю. Надевшись, сижу как положено. Ведь может и потолок обломиться…

Воронцов подошел к Евсею, встал рядом.

– Ну-ка, дед, признавайся, – сказал он, улыбаясь, словно угадал розыгрыш. – Что ты там еще видел, кроме трупа?

Евсей поднял голову, испуганно глядя на следователя, и судорожно сглотнул. Кадык шевельнулся под тонкой и сухой, как пергамент, кожей.

– А ничого я не бачил, – как можно убедительнее сказал он.

– Ой, лукавишь! – покачал головой Воронцов и помахал пальцем перед лицом Евсея. – Машину никак нельзя было не увидеть!

– Машину? Не бачил я ниякой машины! Богом клянусь…

– «КамАЗ» с фургоном, – уточнил участковый. – В кустах стоит.

– Не, не бачил. Я как-то не интересовался, что там в кустах.

Воронцов отошел от него, посмотрел на кровать, заглянул под нее. Мужик, приоткрыв рот, напряженно наблюдал за ним.

– А когда на луг шел, кого-нибудь видел? – спросил следователь, выпрямившись и оглядывая комнату. Его внимание привлекла печь.

– Бачил, як же! – кивнул Евсей. – У конторы бачил Владимира Ивановича…

– Это наш директор… то есть глава администрации, – пояснил Воронцову участковый и махнул рукой, мол, на этой фигуре нечего останавливаться.

Воронцов встал на маленький сундучок и с него начал взбираться на печь.

– А кого еще видел? – спросил он.

– Вы ж осторожнее! – заботливо предупредил Евсей. – Я уже зимою как-то думаю: дай на крайку печи сяду. Так як ковзнулся, як левым виском у край кровати. Потом вухо долго болело.

Воронцов соскочил с печи, отряхнул от пыли ладони.

– Ну? – напомнил он о своем вопросе. – Кого еще?

– Ваську Гуря. Он шел к буртам, что-то там робить.

Участковый прищурил один глаз и снова махнул рукой, правда, уже не столь выразительно.

– Есть у нас тут один… Больной. Живет с сестрой.

– Еще? – спросил Воронцов и, опустив ладонь на плечо Евсею, пригнул голову, чтобы заглянуть в его глаза. – Еще кого видел, дедуля? Вспомни!

Евсей морщил лоб и заламывал пальцы, вспоминая:

– Як на Заречье спустился, Санька бачил.

Участковый вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Этот безрукий.

– Да, безрукий, – подтвердил Евсей и закивал. – Под Рождество он напився и пьяный в морозе гулял. Отморозил себе обе кисти.

– А что он так рано на Заречье делал? – спросил Воронцов у Евсея и вскинул руку, чтобы участковый больше не раскрывал рта без разрешения.

– А собаки яго знають! Может, учора в праздник какой ходил… А больше никого не бачил…

– Ты хорошо подумал? – спросил Воронцов и снова принялся ходить по комнате. – Ведь это убийство, батя. Дело серьезное.

– Не, больше никого… – уверенно повторил Евсей.

– Что там? – спросил Воронцов у участкового и показал пальцем на потолок.

– Чердак.

– Проверь. А я пойду во двор, мне уже дышать нечем.

Брезгуя касаться рукой двери, Воронцов толкнул ее носком ботинка и вышел в сени.

– Ну, хочь литру самогонки принесть? – проявил гостеприимство Евсей, вскакивая с табуретки.

6

Даша изменила бы себе, если бы не подслушала разговор, который вели мужчины, запершись в хате. Когда ей стало ясно, что водитель «КамАЗа» никуда не пропал, а его убили сегодня утром и его труп нашли в реке, она отпрянула от двери, прижала ладонь ко рту и села на край дощатой перегородки в углу сеней.

«Валерку убили! – с ужасом подумала она. – Так вот зачем тут участковый и следователь…»

Она сразу вспомнила, как водитель рассказывал ей про женщину, у которой много раз останавливался на ночь: «Она баба шумная и напористая, может даже за топор схватиться». Вывод, к которому тотчас пришла Даша, был настолько очевиден и прост, что девушку охватило волнение, и в первое мгновение ей захотелось немедленно запереть наружную дверь на тяжелый чугунный крюк. «Я одна знаю, кто его убил, – думала она, стараясь держать мало-мальский порядок в мыслях и не поддаться паническому страху. – А Юра думает, что его убили ради телевизоров… Надо что-то делать…»

Она вышла во двор, понемногу успокаиваясь. Конечно, история скверная, Валерку очень жаль, но Даша здесь вовсе ни при чем, и ей нечего бояться. Ну и что с того, что в Упрягине живет шумная и напористая баба? Какое Даше до нее дело? Пусть шумит здесь и упорствует, сколько ей заблагорассудится. А Даша свободный человек, ничего она о Валеркиной бабе не знает, никакие глупые просьбы водителя она не помнит. Сейчас распрощается с Юрой и будет добираться до автотрассы. А там снова «КамАЗы», дальнобойщики, дорога… И быстрее к югу, к морю, к солнцу, и забыть все, как дурной сон!

«Это ж до чего женщину ревность довела! – думала Даша. – Наверное, решила: не мне, так никому! Чем же она его? Неужели топором? Какие нервы надо иметь! Хорошо, что я в это время не проснулась. Вот бы натерпелась страху!»

Дашу начала одолевать вредная и навязчивая мыслишка. Она крутилась в сознании, словно оса вокруг бутерброда с вареньем, пытаясь обратить на себя внимание. «Нет, это невозможно! Я не сделаю этого!» – решительно подумала Даша, чтобы наконец определиться и не оставить мыслишке никаких шансов. Разве могла она рассказать Юре о необычной просьбе водителя, о «бабе шумной и напористой», которая «может и за топор схватиться»? В таком случае Юра свалит всю вину за случившееся на Дашу. Скажет: «Так это из-за тебя, разлучница, несчастная женщина убила водителя! Зачем дразнила ее? Зачем играла с огнем?» Судить Дашу, конечно, за это никто не станет, но как на нее будет смотреть Юра!

Даша сорвала яблоко, до блеска протерла его подолом сарафана и вернулась во двор. Она хотела заглянуть в сарай, чтобы выяснить, почему так истошно визжит свинка, но тут во двор въехал парень на велосипеде. Спрыгнув с седла, он прислонил велосипед к стене сарая и только тогда увидел Дашу.

– Здравствуй, – сказал он таким тоном, словно они уже тысячу раз виделись и Даша ему уже порядком надоела.

– Здрасьте, – ответила Даша и зачем-то медленно опустила руку с яблоком, пряча ее в складках сарафана.

Парень был босоногий, в тренировочных брюках и майке-борцовке, открывающей загорелые жилистые руки. Короткий «ежик» на его голове выгорел до такой степени, что стал светлее лица, и казалось, что парень припылил с мукомольного комбината. Лицо его было сосредоточенно, словно он на ходу решал какую-то сложную задачу, впалые щеки оттеняли отчетливые смуглые скулы. Не обращая на Дашу никакого внимания, парень пересек двор, поднялся по ступенькам на крыльцо и тут вдруг резко остановился, словно врезался в запертую дверь. Повернувшись, он вскинул почти незаметные брови и спросил:

– А ты кого ждешь?

– Участкового, – ответила Даша.

– Участкового? Он там, с дедом?

Даша не сразу сообразила, что хозяин дома – дед этого парня, но на всякий случай кивнула.

– А почему старик дома? – Размышляя вслух, парень спустился с крыльца и сел на лавочку. – Он же должен скот пасти…

Не найдя ответа, он поднял глаза и уже с открытым любопытством уставился на Дашу.

– Ты откуда?

– От верблюда, – ответила Даша и улыбнулась.

– Ну, это я сразу понял… А я с участковым не слишком дружу, потому и заходить не хочу.

– Наверное, потому, что ты не слишком законопослушный?

– Может быть… Слив хочешь?

– А я уже без спроса у вас яблоко сорвала.

– Яблоки в этом году плохие. Выброси! Как тебя зовут?

– Даша.

– А меня Лешка.

Лешка вынул из кармана горсть семечек и протянул Даше.

– Долго они уже треплются?

– А участковый там не один, – по-своему ответила Даша.

– А еще кто?

– Следователь из областной прокуратуры.

– Да ладно брехать! – насторожился Лешка.

– Честное слово! – ответила Даша и, не моргнув глазом, добавила: – А я его помощница.

Лешка даже отступил на шаг. В его взгляде сверкнули ледяные иголочки.

– Черт возьми, – сквозь зубы процедил он. – Я же предупреждал деда… Я же говорил ему, что он доиграется…

И он так стиснул кулаки, что хрустнули суставы пальцев.

– Прибью!

Даша от удивления рот раскрыла. Тут дверь терраски со скрипом отворилась, и во двор спустился Воронцов. Руки он держал в карманах брюк, одна бровь была изогнута коромыслом, в губах торчала сигарета. Следом за ним, безостановочно предлагая соленые огурчики, сошел Евсей.

– Внучок! Лешка! У лоб тябе ложкой! – засипел Евсей и широко развел руки. – Иди ж я тебя обниму!

– Отстань! – крикнул Лешка и, оттолкнув руку деда, словно колючую ветку, вскочил на ступеньки. В дверях он нос к носу столкнулся с участковым.

– А-а, молодое поколение прибыло, – сдержанно сказал Шурик, откусывая кусок от хлеба с салом. – А почему не здороваешься?

Лешка ничего не ответил и проскочил в сени.

– А, годи тоби, Шурик! – махнул на милиционера Евсей. – Хороший он хлопец, чего ты яго чапаешь?

– О твоем хорошем хлопце мы как-нибудь в другой раз поговорим, – пообещал участковый. – Открывай сарай!

Воронцов прошел через двор и, взяв Дашу под руку, вывел ее на улочку.

– А я… я… – произнесла она, глядя на Воронцова с благоговением, – я даже не догадывалась, что вы следователь. И что…

– Что водитель «КамАЗа» убит? – помог Воронцов.

Даша кивнула.

– Нехорошо подслушивать, – сказал он ей и, мило улыбаясь, легонько сжал мочку ее уха. – Скажи мне, сегодня утром, пока ты в машине спала, что-нибудь слышала? Разговоры? Или крики?

– Не-а, – уверенно ответила Даша, даже не задумываясь. – Я спала как убитая. Мне даже сны не снились. Проснулась – машина стоит у реки, водителя нет, дверь открыта. Вот и все.

Она таяла от его взгляда.

– Вы мне верите? – спросила она, потому как Воронцов продолжал молчать, словно ждал, что еще скажет Даша.

– Конечно, – ответил он. – Как же можно не верить такой красивой девушке?

– Ну-у, – протянула Даша, опуская взгляд, – насчет красоты вы немного слукавили, Юрий Васильевич. Какая у меня красота? Это вы так просто говорите, чтобы мне приятное сделать.

– А разве это плохо – сделать тебе приятное? – вкрадчивым голосом спросил он.

– А у вас жена есть? – в свою очередь спросила Даша.

– Была, – без напряжения ответил Воронцов. – Женщины рядом со мной долго не задерживаются.

– Трудно поверить. Вы такой красивый мужчина…

– Красивый? – усмехнулся Воронцов, с интересом глядя девушке в глаза. – О красоте мужчины девушка может судить только после того, как побудет в его объятиях.

– Правда? – залепетала Даша, теряясь под пристальным взглядом. Ей показалось, что от волнения у нее начинает кружиться голова. Что он сказал? Или ей послышалось? А что на такие слова полагается ответить?

И тут произошло то, к чему Даша совершенно не была готова. Воронцов склонился над ней и поцеловал ее в губы. Даше показалось, что она сейчас рухнет. Сердце заколотилось в ее груди со страшной силой, и ей стало не хватать воздуха.

– Вы… – пробормотала она, глядя на губы Воронцова, изогнутые в легкой усмешке, с нескрываемым страхом. – Вы…

Слова застряли в ее горле. Мобилизовав всю волю, Даша слегка отстранила Воронцова от себя. К ним быстро шел Шурик.

– Юрий Васильевич! – звал он. – А я вас в саду обыскался… Посмотрел я чердак. Нет там ничего. Один хлам. А в сарае лишь корова телиться думает…

– Чего и следовало ожидать, – грустным голосом сказал Воронцов и подмигнул Даше, словно теперь они были связаны какой-то тайной.