Текст книги "Блокпост-47Д"

Достали!

…А, посадил его на бочку с порохом – пущай полетает!

Фраза из х/ф «Иван Васильевич меняет профессию»

Глубокий вечер. На улице, если это можно назвать улицей, густая темень. В палатке светло, тепло и уютно. Все смотрят видео «Иван Васильевич меняет профессию». Кто-то сидит на скамейках перед телевизором, кто-то смотрит, лежа на кровати. Фразы из фильма все знают наизусть. И в этом весь смак. Например, кто-нибудь, опережая артиста, говорит: «Ключница водку делала», артист, смачно закусывая, повторяет: «Ключница водку делала». Всем, как малым детям в детском садике, становится радостно и весело, хочется похлопать в ладошки.

Вот произносится крылатая фраза: «А, посадил его на бочку с порохом – пущай полетает!» Как вдруг… Где-то совсем рядом гремит взрыв, и тут же начинается густая пальба.

Все, как обычно, вскакивают на ноги. Проснувшийся близорукий Саша Опер пытается обнаружить на тумбочке свои очки, которые Геркон заблаговременно прикладом своего автомата смахнул под его кровать. Нацепляет очки дальнозоркого Геркона, хватает ботинок. Внезапно, вспомнив матушку Гаврилы, швыряет его очки вместе со своим грязным ботинком на постель своего боевого товарища (друг, называется), хватает автомат с разгрузкой и бежит босиком.

Самые раздетые уже сидят в окопах и, потирая свои лбы, с видимым трудом, как сговорившись, опять начинают вспоминать, что же на самом деле произошло с той мамой и Люсей.

Охотник, как всегда, не спеша и со вкусом одевается, вооружается и, бросив: – «Без паники!» – В полный рост направляется на выход. На «улице» он с удивлением смотрит на группу не укрывшихся товарищей, стоящих совершенно спокойно, и на вооруженных братцев в семейных трусах под звуки баталии в полный рост выходящих из укрытий. – Не понял…

Выясняется, что войну устроили «вованы». Почти каждый вечер или через день они долбят по поселкам «для профилактики» из зениток и тяжелых стодвадцатидвухмиллиметровых минометов, батарея которых стоит примерно в ста метрах от отрядной палатки. От выстрела такого миномета палатка ощутимо содрогается, как будто рядом произошел взрыв. И когда это бывает без предупреждения, у бедного Геркона, человека немолодого, от неожиданности сердце на мгновение останавливается, затем начинает мелко вибрировать – хочется превратиться в нечто маленькое и забиться в неприметную щелочку.

У всех бойцов по возвращении из командировки домой еще несколько месяцев при резком, громком звуке срабатывал рефлекс самосохранения. Например, от звука лопнувшего воздушного шарика или хлопка из трубы глушителя проезжающей автомашины машинально пригибались, смеша родственников и удивляя прохожих.

На этот раз вэвэшники долбили поселок Центорой. Минут пять штрихи трассеров упирались в противоположный склон. С той стороны никто не огрызался. Только было видно, как в окнах редких домиков гасится свет.

Омоновцы, налюбовавшись представлением, возвращаются в палатку. Комментарии сводятся только к одному единодушному слову:

– ДОСТАЛИ!!!

К кому это самое «достали» имеет отношение, никто не уточняет. «Достали» редко предупреждающие вэвэшники или часто достающие «чехи»[23]23
  Чехи – для краткости так называют членов незаконных вооруженных бандформирований.


[Закрыть], все одно – «достали»! Все и вся ДОСТАЛО!

Через две недели доблестные омские СОБРы с фэйсами все-таки вычислили место, откуда назойливо «доставали» «чехи». Во время «вычисления» их чуть было не посекли из пулемета, но все обошлось.

В свою очередь, якудза совместно с десантниками, потратив день и оставив частичку своего здоровья на горных дорогах и тропах, заложили в этом месте пяток фугасов с секретом. А еще спустя несколько дней, после того как парочка бандитов подорвалась, обстрелы надолго прекратились. Через неделю взяли в плен четырех членов этой банды.

Сон в руку (Ножай-Юртовский район)

«Вызываю огонь на себя».

Афиша х/ф из цикла – кино и немцы

Надо сказать, в ОМОНе у всех бойцов, а не только у командиров, есть свой позывной. И настолько этот самый позывной притирается к человеку, что становится неотъемлемой его частью. И обращаются все друг к другу чаще всего не по имени-отчеству, так как это занимает слишком много времени, а по позывному. Когда приходится иметь дело с людьми из других подразделений, то при знакомстве вместо имени можно услышать именно позывной. И это совершенно даже не фамильярность, а просто жизненная необходимость. Надо сказать, очень удобно в боевой обстановке, когда дорога каждая секунда.

Подходит молодой, но опытный боец Охотник, потому как действительно хороший охотник, рано утром к Геркону, мужику лет за сорок, который связист и ремонтник. Оба люди уважаемые. Потому что уважают друг друга. А у Охотника еще и орден Мужества. Геркон, брея сам себе голову в палатке, изображавшую мастерскую связи, говорит:

– Здравствуйте, Сережа!

Охотник:

– Здравствуйте! Как дела?

– Прекрасно!

– Слышь, Геркон, сон приснился мне. Сердце что-то недоброе вещует.

– Выражайся яснее, – скрючившись у зеркала, мылит голову Гаврила.

И вот пока Геркон бреется и полощется, Охотник кратко рассказывает:

– Ну вот, Гаврила, снится, будто бой идет, ну, жопа полная, меня в левую сторону груди ранило. И братва меня с поля под огнем пытается вытащить.

«Господи, прости!» – про себя творит молитву Геркон, припоминая, что «жопа полная» у Охотника бывала частенько, затем говорит с деланым безразличием:

– И что?

– Вот и томление в грудях. И все.

– Не бери в голову, Серега, все будет чпок!

Явно облегчивший душу Охотник степенно удалился в так называемый спортзал колотить груши и макивары. Геркон же ушел в молитву.

День прошел в хозяйственно-бытовой суете, вечер – в возбужденно пивном аромате, половина ночи – в сопровождении ахов, охов и фраз: «Дас ист фантастиш!» – от видеомагнитофона и звуков ленивого боя где-то в горах. Это обычно продолжается до трех-четырех часов. Для того чтобы уснуть в относительной тишине, Геркон завязывает глаза банданой, запихивает глубоко в уши наушники плеера и включает успокаивающую музыку Моцарта.

И вот, как только все вроде бы угомонилось, ровно в пять часов утра звучит команда: «Па-адъем!» Отряд в количестве двадцати человек с тремя фэйсами, взводом десантников и взводом добрых самаритян[24]24
  Самаритяне – героический самарский ОМОН.


[Закрыть] отправляется в Ножай-Юртовский район на зачистку. В располаге остаются Доктор, подполковник пятидесяти шести лет, Геркон, Гриша Белко, Антоха Слепков и маленький ростом, но довольно шустрый боец Петя Кизилов. Вернуться с зачистки должны вечером. И к вечеру же должна быть готова баня.

После того как все убыли, а маленькая команда позавтракала, Петя, как особый ценитель и любитель бани, стал ее готовить и затапливать.

Часам к десяти происходит какая-то нездоровая суета на «малом рынке» – это место метрах в ста пятидесяти от группировки, и там располагаются три дощатых прилавка. Обычно там идет торговля специально для войсковых мелкими предметами обихода и пивом. Заправлял торгом и командовал своим торговым кланом якобы официально отошедший от своих бандитских дел всегда улыбчивый бывший полевой командир по имени Мустафа. Из поселка стали подходить люди: женщины, старики, дети, но были и молодые парни. Никто не митингует, не буйствует. Просто тихо стоят и разговаривают.

Из других подразделений просачивается информация: поселковые протестуют против беспредела федералов – ночью вертолет расстрелял стадо коров из тринадцати голов и двух пастухов. Хотя на самом деле это значит, что вертолетчики в тепловизор увидели передвигавшуюся банду и ликвидировали ее. Даже местные пастухи знают, что вертолетчики и по ночам отличают коров от людей, и потому в темноте со своими тощими и костистыми коровами не шарахаются от вертолетов.

Официальный представитель администрации поселка полевой командир по имени Муса о чем-то долго разговаривает на нейтральной полосе с командиром батальона ВВ.

Петя Кизилов вразвалочку, особой спецназовской походочкой, подходит и говорит Геркону:

– Сейчас начнется настоящая мужская работа – убивать женщин и детей.

– Тебя убью, – не принял шутки Геркон. – Баня как, Петя?

– Готово, – отвечает Петя и уже обращаясь к Доктору: – Док, вы бы уже шли париться.

– Понял, – говорит Доктор, – почему бы и нет. – И, взяв в руки оружие с разгрузкой, идет наслаждаться банным парком.

Рация знакомым голосом произносит: «Пилите, Шурик, пилите! Они же золотые!» Не менее знакомый басок отвечает: «Прекращайте базар!» Это значит – отряд движется домой, в Дарго.

Ближе к обеду толпа у малого рынка начинает расходиться. Напряжение стало спадать. Но ненадолго.

Далеко в горах раздались два мощных взрыва с интервалом в пять секунд. И сразу же за этим, судя по хаотичным автоматным и пулеметным очередям, началась какая-то лихая битва. Пробудилась от долгого молчания рация, раздались возбужденные голоса командиров и бойцов:

– Нашу машину подорвали!

– С какой стороны обстрел?

– «Пост один», вызывай артиллерию на этот кирпичный дом там-то и там-то (даются координаты).

Слава богу, не побежал Геркон вызывать артиллерию. Выждал минуту…

Тем временем в расположении самарского ОМОНа тоже суета. Все вооруженные и в броне занимают позиции, будто это их обстреливают. Шум, крики, команды, беготня. Тамошний связист Паяльник, взобравшись на свой блиндаж, что-то кричит и подает руками знаки Геркону.

Герасимыч ничего не понимает. Четко доходит только слово «кольцо!». Неужели самарцы, что через дорогу, окружены? И почему не по рации?

Все пятеро якутян сосредоточились возле рации, и, как по телику, начала вырисовываться картина: наш «Урал» с одиннадцатью бойцами и тремя фэйсами подрывается дважды на минах; бандиты дают очередь и скрываются; доблестные солдаты-десантники вошли в раж и пытаются перестрелять наших омоновцев. Задача у ВДВ одна – истреблять всех и вся! Менты вроде бы люди более взрослые, ситуацию понимают, кричат: «Не стреляйте! Свои!»

По рации слышно: «Прекратить огонь!»

Все это продолжается пять-десять минут. Но кажется, что не закончится никогда. Постепенно звуки бойни утихают.

Итог: одиннадцать якутских бойцов и три фэйса контужены, у Охотника в запястье осколок величиной со спичечную головку. Одна снайперская винтовка «Вал» разбита. И серьезно заглючила одна радиостанция «Моторола».

Герасимыч же сбегал к Паяльнику, оказалось – все их портативные радиостанции находятся в колонне, а стационарная рация настроена на другую частоту. И чего он хотел добиться от Геркона, уже не помнит, по причине старой контузии. После этого случая между самарцами и якудза была протянута телефонная линия, которую постоянно рвал проезжающий войсковой транспорт.

В первом часу ночи появилась возвращающаяся колонна. Омоновский «Урал» тянет бэха[25]25
  Бэха – БМП (солд. жарг.).


[Закрыть], весь дырявый, как решето. Резина спущена. Кардан переломлен пополам и волочится по земле. Некоторые бойцы подозрительно радостны и весьма возбуждены, оказалось, это и были контуженные.

Проходя мимо Геркона, Охотник спрашивает:

– Ну что, Гаврила, ты уже в курсе?

– В курсе, Серега, в курсе.

Серега рупорчиком приставляет перебинтованную руку к своему уху:

– Ась?

– В курсе, грю. – И громко, по слогам: – В кур-се!!!

– А это, – показывает руку, – ерунда!

Во время совместного ужина с командирами десантников и последовавшей затем баней в деталях была обсмакована ситуация в горах.

Дело было так.

Колонна в сопровождении БМД, БМП и «Урала» возвращалась с зачистки. Причем в кузове «Урала» находились одиннадцать милиционеров и не привыкшие ходить в горах три фэйса. В кабине – водитель Макс и командир отряда Котовский. Пешие идут по обочинам дороги в шахматном порядке, на расстоянии пяти-десяти метров друг от друга, чтобы в случае заварушки не перестрелять товарищей, да и удобнее их прикрывать. На подъемах дистанция увеличивается, все молча сопят и потеют, на спусках – уменьшается, появляется возможность сообщить свежий анекдот, родившийся в голове или в хвосте колонны.

И вот растянулась эта гусеница примерно на полкилометра. Внезапно под «Уралом» прогремел взрыв – машину со всеми там сидящими хорошо тряхнуло. «Урал» по инерции проехал несколько метров и… Опять взрыв! На этот раз ударной волной всех выбросило из кузова. Причем Котовский с водителем, уже довольно часто подрывавшиеся на машинах, со словами: «Ну, началось!» успели выскочить до второго подрыва. Прозвучала длинная пулеметная очередь.

Боец Денис Мастер успел заметить, откуда стреляли бандиты, вскинул автомат, но тут под его ногами разбрызгались камни – стреляли солдаты из своей же колонны. С матами Мастер прыгнул плашмя в глубокую колею.

Рядом копошились двухметровый Нечисть и широкоформатный бывший штангист Леша Выключатель. Оба они, сопя и кряхтя, выталкивали третьего, желающего укрыться от солдатских пуль, – сухощавого Сашу Опера. Получилось так, что Опер прыгнул на них сверху. В итоге Саша, устав их расталкивать, на карачках, оперативно просеменил по ним обоим на свободное место в партере театра боевых действий.

В одиноко стоящем рядом с горной дорогой разрушенном кирпичном здании без крыши и, как позже выяснилось, напичканном минами и растяжками, укрылся Баня Педереп – вот он-то и вызывал по рации огонь артиллерии чуть ли не на себя. Солдаты идут в полный рост, возбужденные, радостные, кричат друг другу: «Вон, вон, еще один!» Милиционеры из укрытий: «Не стреляйте, свои!»

Слава богу, ни одна пуля и ни один осколок никого не достали! Осколками величиной с лапоть посекло все рюкзаки и вещи в кузове «Урала». Даже бронежилеты, висевшие на бортах машины, разодрались в клочья.

Трое чудом выживших, контуженных сотрудников ФСБ стали вечными друзьями якутского ОМОНа. Десантники в свой адрес не услышали ни единого слова упрека, и этот случай вспоминался только как очередная хохма. Войсковое братство обрело качество закаленной стали.

Охота (Моздок – Грозный – Дарго)

Против природы не попрешь.

Озабоченность

Как уже описывалось выше, цветные картинки и фотографии, вырезанные из журналов с различными красивыми девушками в самых разнообразных жизненных ситуациях, размещались озабоченными молодыми людьми в самых невероятных местах. То, что в столовой был выставлен буквально целый стенд с огромными вырезками, уже говорилось. Но и этого мало. Во всех отрядах и подразделениях, как будто они сговорились или была получена установка свыше, похожие красочные картинки имелись в громадных количествах. Если кто-нибудь приходил в гости к соседям в первый раз, среди прочих достопримечательностей ему обязательно показывали картинки со своими «подружками», находящиеся над изголовьем кровати, на внешней и внутренней дверцах тумбочек, на входе, на выходе, в проходе и т. д.

Семейные мужики с просветлевшими и подобревшими лицами рекомендовали познакомиться со своей семьей, с женой и детьми, чьи фотки висели на самых почетных местах. А уже потом вели гостя в столовую, где рядом с телевизором в обязательном порядке висели указанные плакаты, на которые, впрочем, уже мало кто обращал внимание.

Среди этого разнообразия печатной продукции частенько мелькают висящие на гвоздях иконки, святые кресты и четки. Что является, несомненно, крайне положительным фактом и примером, достойным подражания.

Ну, так вот, к чему это я? А к тому, что мужику всегда охота! Все эти изображения, видео, фантазии, разговоры и воспоминания крайне отрицательно воздействуют на молодые организмы. Наступает гормональная интоксикация мозга. Хочется высокой любви, полета! Ан, нет! Не получается – единственная, к примеру, страшненькая медичка из соседнего войскового батальона принадлежит непосредственно командиру. И в ответ на приглашение какого-нибудь крутого молодчика она обязательно обнадеживает: «Ага, щас приду, вот только сегодня банный день, так что придется несколько подождать, милок». И ждет ее наивный милок, на полном серьезе, вплоть до прибытия в родные края.

Как-то пришлось Герасимычу столкнуться с тольяттинским ОМОНом по службе. Это было еще до того, как тольяттинцев сменили самарцы. Если самарцы называли себя иногда добрыми самаритянами, то тольяттинцы – итальянцами. Тоже, кстати, горячие парни. Был у них боец Максимка, с совершенно черной кожей, губастый молодой парень с идеально белозубой улыбкой. Любил Максимка иной раз повспоминать на досуге про свои подвиги, приключения и похождения на любовном фронте.

Вполне возможно, что и сейчас он втирает кому-нибудь по ушам, вспоминая следующее описываемое похождение.

Группа из трех человек вылетела на «вертушке» в Ханкалу, предварительно подобрав в какой-то дыре одного фэйса. Старший спецбрат являлся временным командиром группы. Оттуда, уже вчетвером, на перекладных и бронепоездом – в Моздок. Сделав все свои дела буквально за неполные сутки, вернулись к бронепоезду. Время обеденное, а до отправки состава, со всех мыслимых и немыслимых щелей которого торчат стволы станковых пулеметов и зенитных орудий, еще целых три часа.

Все с первых минут перезнакомились и стали уже чуть ли не родными.

Фээсбэшник, узнав, что Герасимыч из якутского ОМОНа, первым делом задает непонятный вопрос.

– Так это ваши, что ли, «У Симочки[26]26
  «У Симочки» – кафе вблизи авиапорта «Каспийск», хозяин заведения которого известен нетрадиционными взглядами на жизнь. (Название заведения и имя изменены.)


[Закрыть]» всю мебель покрушили вместе со славянским шкафом? – И внимательно, гипнотизирующими змеиными глазами наблюдает за ответной реакцией. Причем весь его вид при этом свидетельствует о крайней степени подозрительности.

Герасимыч, предполагая, что это вероятно какой-то пароль, не знает, что ответить:

– Какая такая Симочка? Это что, прикол такой?

Разведчик, судя по всему, ответом полностью удовлетворен:

– Ну, значит, сомовцы ваши… Ну… якудза!

Максимка, внимательно выслушав всю эту шпионскую белиберду, без лишних расспросов и предисловий заявляет:

– Охота большой, чистой и светлой любви!

Молодежь в количестве трех человек изъявляет полнейшую солидарность в этом животрепещущем вопросе и назначает Максимку как самого опытного бойца на любовном фронте, временным командиром группы. Убежденный христианин Гаврила, тем более как представитель морально устойчивого отряда, солидарность не проявляет, но группе разбиваться ни в коем случае нельзя, и ему приходится ехать с ними в неизвестном направлении на пойманном микроавтобусе.

В этом месте опять следует сделать небольшое традиционное отступление и прояснить обстановку. Во всех горячих точках и прилегающих территориях, где хоть мало-мальски существуют войсковые подразделения, небывалым цветом на фоне полнейшей безработицы расцветает криминальная малина. В числе прочих воровских и бандитских профессий ярко проявляют себя сутенерство и проституция. Всякий озабоченный, поймав тачку, найдет у водителя ответ на любой интересующий его вопрос. И тут же, не отходя от кассы, можно получить всю полную сферу услуг: знакомство, первое свидание, уединение в меблированных комнатах, в зависимости от толщины кошелька на час или более. Причем возлюбленную можно заказать любого цвета кожи, национальности и возраста.

Кстати, во всех крупных городах Северного Кавказа – и в Кизляре, и во Владикавказе, и в Грозном, и в Каспийске и т. п. в среде военно-ментовской братии ходит не то легенда, не то байка о том, как один уже немолодой, но и не старый холостой прапорщик увез на дембель к себе домой, в Россию, одну такую представительницу. И живут они поживают в любви и согласии уже много лет при полном достатке. Причем сам Гаврила несколько раз лично встречался с этими рассказчиками, которые, в свою очередь, своими глазами видели этого самого прапора. Вот только имена у героя байки все время были совершенно разные.

Водитель микроавтобуса, внимательно рассмотрев Максимку, вникает в суть проблемы и говорит: «Ща спаю, дарагой!» и из ближайшего телефона-автомата совершает звонок другу. Едут в центр, почему-то останавливаясь на зеленый свет светофора и смело проезжая на красный, подбирают у обочины дороги уже с нетерпением ждущую своего очередного возлюбленного.

Это был «сюрпрайз»! Высокая, стройная, ноги от ушей, смазливенькая, юбочка-пояс. А самое главное – тоже черная! С глазами, олицетворяющими саму невинность, представилась: «Изабель! Здравствуйте!» и тут же подсаживается к Максимке, у которого лицо от нахлынувших чувств, кажется, даже порозовело. Заехали в какую-то кафешку, набрали пивца, осетинских пирогов-фытчин. Сразу как-то потеплело и повеселело, небо засинело, солнышко заблестело.

А прошло уже минут сорок. Экипаж опять останавливается у телефона-автомата, и теперь уже Изабель совершает звонок подруге. Возвращается и говорит – так, мол, и так, необходимо ехать в Луковскую еще за одной подругой. В Луковской (это историческое название станицы, которая по размеру, населению и строениям является второй половиной Моздока), в машину подсаживается еще одна жрица, уже иранского происхождения, олицетворяющая собой девственность всего Ближнего Востока. Разве что на Востоке за ее наряд она и минуты в живых не продержалась бы.

Трепыхая крылышками платной любви, томно представляется:

– Изольда! Ах, какие мальчики! – Замечает серьезного Гаврилу: – Ой!

Настала очередь найти последнее, третье звено. Гаврила смотрит на часы и робко так напоминает:

– Джентльмены, нам час пятьдесят осталось!

На него тут же один боец и фэйс зашипели:

– Знаем, сам дурак, нам и часа хватит!

Максимка великодушно заступился:

– Да ладно вам, некультурные вы люди, пущай сидит. Не мешает.

У какой-то кафешки таксомотор притормозил. Изольда вышла и, энергично жестикулируя руками, стала что-то объяснять стоящей там коллеге с удивительно красивыми персями, кокетливо выглядывающими из декольте. Если обрисовать коллегу даже словом «непорочность» – значит, ничего не сказать. Видно, что она явно не стремится вливаться в коллектив, либо это на самом деле само целомудрие. Тут стремительно подъезжает иномарка с двумя бравыми войсковыми офицерами, и непорочность исчезает.

Изабель извиняется за происшедшую заминку: да ее, оказывается, типа, уже ангажировали. Небо стало покрываться тучками, солнышко слегка поблекло. Начинает ерзать на сиденье дисциплинированный и серьезный молодой фэйс, так как по всем признакам только он один остается без пары:

– Так что, Герасимыч, сколько там у нас времени?

Нервозность ситуации передается жрицам:

– Да как так, да мы щас мигом третью найдем, вы нас, голубчики, не оставляйте. Дома детей нечем кормить, хлеба и то нету!

Герасимыч сочувственно накаляет обстановку:

– Да что вы, голубушки, что мы, нехристи какие? Нешто мы вам на хлеб не дадим. Да хоть сейчас весь автобус булками завалим!

– Дык ведь нам еще и сутенеру отваливать надо!

– И ему, болезному, хлебушка дадим!

Настает черед ерзать на сиденье Максимке:

– Герасимыч, ты это, не особо, успеем ыш-шо. – От избытка нахлынувших чувств и отсутствия подобающих случаю выражений даже делает попытку порвать на себе штопаную тельняшку. И порвал бы, да ясно – жалко стало.

Герасимыч, которому на всю эту эпопею абсолютно как до утренней звезды, начинает капризничать:

– Значь, так. Везите меня откуда взяли, в смысле на железку, сами делайте свои черные дела. Безбожники!

Тут поднялся шум и гам:

– Дык!!! Товой-то… Итить твою ити…

– Да как это так!.. Дык успеем…

– Раскомандовался тут, понимаешь…

– Да найдем!

Кто-то поставил точку:

– Нас на мякине не проведешь!

Ладушки, машина опять едет в центр. Мальчики с девочками вместе с местным водилой удивляются, что за день такой сегодня не рыбный, ну никогда такого не было в нашей практике!

Над Моздоком встали низкие свинцовые тучи, вот-вот всю команду расплющат. Солнышко исчезло, полил крупный дождь. Максимка стал чернее самого себя. Представительницы двух континентов так и не нашли третью подругу. Группа в итоге кое-как успела до отправки поезда. Но голодающим детям заботливых матерей спонсорская помощь все-таки была выделена.

Обратно ехали до Грозного. Всю дорогу юнцы охаивали почему-то именно Гаврилу. Иногда шушукались и посматривали на него как на какого-то ведьмака. Да как иначе-то? Тема для разговоров найдена и развита, а от этого и дорога короче и веселей.

В разрушенной столице попрощались с фэйсом, который укатил в неизвестном направлении по своим шпионским делам на шикарном бронированном авто. Авто представлял собой грузовой «Урал» с настилом и высокими бортами, сложенными из толстых бревен. В оконных проемах стандартно расположились бронежилеты. Подобных машин сновало по всему Кавказу немерено.

На одном из блокпостов, с где-то подобранной и вывешенной табличкой – «Герои Советского Союза, ветераны и инвалиды ВОВ, инвалиды детства, ветераны тыла и труда обслуживаются вне очереди», словили машину и на невероятно большой скорости добрались через разрушенный город до авиапорта Северный. Аэродром с переломленными напополам воздушными судами огорожен обильно испещренной пулевыми шрамами бетонной стеной, на которой аршинными буквами написано: «В ДРУЖБЕ НАРОДОВ – СИЛА РОССИИ!»

Там, возле «вертушки», произошел небольшой инцидент с двумя уставшими и хриплыми подполковниками, которые наотрез отказывались пускать в переполненный салон транспорта группу с подозрительным негром. Парни все-таки что-то им доказали, многозначительно кивая на ничего не подозревающего старого карьериста в звании старшего лейтенанта – Гаврилу, комплекцией, ростом и возрастом гораздо поболее подполковников, который в потрепанной одежде с большими дырами на коленках, без знаков различия, полулежа на зеленой травке, как у себя дома, безмятежно распивал чаи в солдатской компании и что-то чинно поедал из солдатского котелка. Да и сам экипаж боевого вертолета, не раз бывавший в Дарго, деловито вставил свое слово.

В Дарго прибыли вовремя, хотя Максимка намекал еще в Грозном, что неплохо бы зависнуть на недельку в Ханкале с целью порыскать там в прилегающих кафешках и госпитале, а пожить можно и у гостеприимных читинцев или, на худой конец, у питерских. Но Гаврила со словами: «Какое кощунство!» от такой аферы категорически отказался: «Не приемлю!»

Через полторы недели на винтах этого самого вертолета, со свежеперебитым пулей датчиком внешнего давления, пришла скорбная весть. Сразу после вылета якутско-тольяттинской команды, буквально через пять минут, в очередную загружаемую «вертушку» влетела управляемая ракета. Погиб весь экипаж, состоявший из пилота, штурмана, пулеметчика, погибли также один солдат и оба подполковника.

Гораздо позже произошел трагический случай в Ханкале. Группа якутских омоновцев, прилетевшая из Дарго, уже совершая посадку в Ханкале на «вертушке» «Ми-8», наблюдала, как на высоте примерно двухсот метров была сбита так называемая «корова» – вертолет «Ми-26». На борту «коровы» находилось сто сорок военнослужащих. Сто девятнадцать из них, выбегая из горящего транспорта, подрывались на своих же минах, в изобилии расставленных вокруг группировки.

Из двух «вертушек» боевики выбрали большую по размерам.

Небеса опять содрогнулись от рыданий матерей по всей России. Не дождались мамы своих сыновей – молоденьких солдат и офицеров.

* * *

Гриша Белко, мужик ростом метр девяносто, левой ручищей небрежно закинул за плечо полную «эрдэшку» с пулеметными лентами. Правой, как детскую пластмассовую игрушку, подхватил тяжелый пулемет с пристегнутой бадьей-магазином. Сплюнул на землю, цыкнул через зубы и сказал:

– Ну все! Они попали!

Все, кто видел эти телодвижения, восхищенно спрашивают:

– А кто – они?

Гриша, нахмурив подгоревшие брови и сделав суровые глаза:

– Да кто-кто! Они – волки позорные!

Личный состав отряда, заразившись патриотическими чувствами, срочно изобразил на обветренных и загорелых лицах мужество и непоколебимость. И не мешкая выдвинулся на зачистку горных поселков в соседний район. В ту же сторону над их горячими головами, завихрив концы бандан, пролетели два зеленых «крокодила» (это не глюки, это боевые вертолеты «Черная акула»). Друзья-товарищи, оставшиеся на базе, растроганно помахали вслед кухонными тряпицами. Дескать: «Уже тоскуем, берегите себя!»

Гриша на днях вернулся из Ханкалы. Привез на «вертушке» продукты питания для отряда. Чтобы не шляться без дела, у него встал выбор: а) лежа на кровати ковырять в носу; б) идти на заготовку дров; в) двинуться на очередную зачистку. Он легко, не задумываясь, выбрал последнее.

В расположении остались наряд по кухне да двое-трое на постах. Все дружно занимались разделкой горной козы (возможно, ее имя – газель). Раздобыл ее в горах Охотник, будучи на заготовке дров. Ну и, естественно, как бывает в таких случаях, байки крутились вокруг да около охоты. Кто-то в Ингушетии лучил с вояками на танке зайцев. Кто-то из крупнокалиберного пулемета стрелял из БТРа уток в степной половине Чечни. Правда, от уток и зайчиков мало что оставалось. В красках вспоминали, как на днях всем отрядом долбили из автоматов по громадной стае гусей, пролетавших над располагой. И при этом ни в одного не попали. Охота – это такое дело, что говорить о ней можно бесконечно. Вот об этом-то и пойдет речь ниже.

Восходящее солнце осветило верхушки гор. Заплясали солнечные зайчики со стороны дальних лесов – это «чехи» передают друг другу свои секретные сообщения. Наверняка что-то про погоду.

В палатке слышно, как на посту Антоша Слепков кричит:

– Братва! Наши идут!

Все вышли встречать героев дня, как-никак хоть какое-то событие. Само событие разглядывает в бинокль и комментирует Антоша:

– Вот вижу оголодавших, с изможденными лицами, но смею вас заверить, непобежденных соратников. Кто ж их победит-то? – Сам себя спрашивает Антоша и тут же отвечает: – Не быть тому! Слева нас – рать и справа нас – рать! Интере-есна! А кто это идет замыкающим? С таким пижонским красным галстуком? Ась? Неужели Гриша? – Антоша подправляет фокус бинокля. – Прошу прощения, господа, это не галстук. Это его язык!

Приволочился бородатый отряд, и самым последним, без оружия и без броника, истерзанный безжалостными горными дорогами явился Гриша. Его груз еще в дороге распределили между собой бойцы.

Тема для разговоров со смакованием нашлась надолго. Бедный Гриша, с первых дней не разработавший мышцы своих ног по причине выбивания в Ханкале для неблагодарных товарищей калорий, потерял покой и сон.

Покой и сон вернулись к Грише в тот момент, когда означенные покой и сон потерял Гаврила. Цепочка событий следовала таким образом.

Почившая газель дала благотворный толчок для развития охотничьей мысли. И однажды теплым, ласковым вечерком Гаврила, валяясь на кровати, предварительно задумчиво поковырявшись в носу, двигает идею:

– Братцы, а не получить ли нам горного зайчика фонарями?

Это был сигнал к действию.

В срочном порядке собирается азартная бригада опытных, судя по байкам, промысловиков. К фонарям приматываются дополнительные батарейки. Предупреждаются посты соседей, чтобы в темноте невзначай не перестреляли казенные фонарики. У Гаврилы была старинная дробовая бердана, соответственно и бразды правления артелью доверили ему. Изредка металлические патроны к ружью давали добрые самаритяне, находившие их в бандитских схронах. Это оказалось очень кстати.