Текст книги "Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г."

Андрей Экземплярский
Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г. Биографические очерки по первоисточникам и главнейшим пособиям. Том 1

Господа отцы и братья! оже ся где боудоу описал, или переписал, или не дописал, чтите, исправливая Бога дела, а не клените, занеже книги ветшаны, а оум молод не дошел.

Лаврентьевская летопись

© «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2019

Предисловие

Цель настоящего труда – дать занимающимся русской историей справочную книгу для одного из самых важных и любопытных, но едва ли можно сказать, вполне исследованных и обработанных периодов русской истории, периода татарского.

Старая жизнь южной удельно-вечевой Руси перенесена на север, так сказать, только в обломках, в хилом состоянии, а потому и не могла держаться там крепко. На севере появился новый тип князя, который сознательно начал стремиться к единовластию; народное вече здесь имеет уже случайный характер простой народной сходки, а уделы развиваются до самостоятельных княжеств с преемственной властью в одной семье. Между-княжеские отношения на севере хотя и становятся более определенными и устойчивыми, но так как прежние, южнорусские понятия о великокняжеской власти и правах на великокняжеский стол здесь сильно изменяются: утверждается престолонаследие по праву первородства в нисходящей линии, то отношения между князьями сильно перепутываются, столкновение новых понятий со старыми, а следовательно, одних княжеских родов с другими, становится неизбежным. Ко всему этому появляется новый участник в истории Руси в лице татар, имевший громадное влияние как вообще на жизнь русского народа, так и на междукняжеские отношения в частности. При скудости летописных известий, при их краткости и только, так сказать, намеках на то, что было ясно для современников и что теперь представляется темным для нас, здесь представляется обширное поле для самых мелких исследований по всем вспомогательным для истории наукам: хронологии, генеалогии, географии и пр. В самом деле для уяснения себе событий той эпохи необходимо разобраться как в отношениях князей друг к другу, так и в отношениях их к народу и, наконец, к татарам. Здесь на каждом шагу приходится встречаться с такими пробелами в хронологии, генеалогии и пр., которые требуют отдельных, хотя часто и мелких исследований. Количество последних для занимающей нас эпохи – весьма ограниченное, и большая часть их касается общих вопросов. Но чтобы ближе ознакомиться с известной эпохой, чтобы хоть до некоторой степени влезть, так сказать, в шкуру человека той эпохи – да простят мне такое выражение! – и смотреть на события его глазами, оценивать факты его меркой, а потом уже прикладывать к ним мерку XIX столетия, – требуется ряд мелких и крупных исследований по всем вспомогательным для истории наукам, как хронология, география и пр. Эпоха, которой касается наш труд, требует именно таких мелких, кропотливых исследований. Всякое поэтому пособие, мало-мальски удовлетворяющее своему назначению, должно быть желательным и считаться полезным.

Настоящий труд дает справочную книгу только для татарского периода русской истории. В русской исторической литературе уже давно высказывалась необходимость в подобной справочной книге: еще в начале нынешнего (XIX. – Ред.) столетия П. Строев в примечании к одной из своих исторических статей (если не изменяет память, в «Сыне Отечества» за 1815 г. в статье «Родословный чертеж» и пр.) заявлял, что намерен издать словарь владетельных русских князей, но это его намерение не осуществилось; покойный Погодин дал справочную статью (в «Исследованиях, замечаниях и лекциях по русской истории»), касающуюся удельных князей дотатарского периода. Затем подобных попыток мы не встречаем уже до последнего времени. В 1870 г. покойный М.Д. Хмыров напечатал в «Календаре для всех» «Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови», а в следующем, 1871 г. в том же календаре поместил «Перечень удельных князей русских и членов царствующего дома Романовых» (половина 1-я, на буквы А – И). Эти перечни тогда же вышли и отдельными оттисками. Труд М.П. Погодина представляет дословные погодные выписки из летописей, касающиеся того или другого князя; что же касается труда М.Д. Хмырова, то и он в общих чертах схож с трудом Погодина: в хронологическом порядке, кратко передаются факты о каждом князе со дня его рождения до смерти. Труд Хмырова – труд, без сомнения, почтенный, но далеко не удовлетворительный в смысле научном: при краткой хронологической передаче фактов, как отдельных, ни с чем не связанных явлений из жизни того или другого князя, лицо оказывается пред читателем без всякой исторической обстановки, и потому кажется как бы не имеющим под собой почвы; затем, отсутствие указаний на источники лишает его научной ценности; наконец, перечень переполнен ошибками, противоречиями и недосмотрами, которых часто с первого раза невозможно заметить. Приведем, для примера, несколько ошибок из этого перечня. В Воскресенской летописи под 1364 г. сказано, что умерла княгиня Александра «Иванова Ивановича» (великого князя Ивана II), т. е. Александра, жена Ивана Ивановича. Вероятно, у Хмырова жена великого князя Ивана Ивановича Александра (№ 8), известная нам только по имени, и названа Ивановной на основании этого неверно понятого известия летописи. Как в разных летописях одно и то же событие имеет разные даты, так и у Хмырова в разных местах оно имеет также разные даты. Таких и тому подобных ошибок и недосмотров в «Перечне» чрезвычайно много, почему мы и не будем указывать на них, тем более что такие указания будут встречаться в примечаниях к настоящему труду; но не можем не привести одного, более разительного промаха. Женой Глеба Васильковича, первого удельного князя Белозерского, в одном месте (№ 605) Хмыров считает Федору, дочь Сартака; в другом месте (№ 165) женой Глеба он считает Федору же, но дочь Романа Мстиславича Галицкого, и эту же последнюю, в третьем месте (№ 562), считает (как и следует) женой старшего из двух сыновей Владимира Ярославича Галицкого (сына Ярослава Осмомысла). Ошибки, подобные приведенным, встречаются и в более серьезных трудах, но о них будут встречаться заметки в наших примечаниях.

Мы указываем на приведенные ошибки никак не для того, чтобы выставить в более выгодном свете свой труд, – напротив, нисколько не обольщаясь насчет своих сил и знаний, мы намеренно указывали на приведенные ошибки, чтобы показать, как легко можно делать промахи в подобных нашей кропотливых работах даже людям, продолжительное время трудившимся на поприще отечественной истории. Таким образом, – сознаемся откровенно, – указаниями на промахи мы скорее косвенно извиняем себя за могущие встретиться и в нашем труде подобные же промахи и ошибки.

Настоящий труд разделен на две части и потому разбит на два тома: в первом томе помещены биографии великих князей Владимирских и Владимиро-Московских, живших и действовавших в татарский период русской истории, – а во втором томе будут размещены по княжествам биографии удельных владетельных князей владимирских и московских уделов и великих князей Тверских, Суздальско-Нижегородских и Рязанских.

Предоставляя судить о достоинствах и недостатках нашего труда компетентным людям, в заключение считаем необходимым сказать несколько слов о внешней, технической стороне нашего труда.

Мы придерживались при передаче фактов из жизни того или другого князя хронологического порядка, как более удобного для справочной книги, и этим обстоятельством объясняется нередко повторяющееся в настоящем труде явление – искусственные переходы от одних событий к другим; годы мы не переводили из одного летосчисления в другое, из мартовского в сентябрьское, что, по нашему мнению, пока еще невозможно делать: в разных летописях одни и те же факты одного и того же года следуют один за другим часто не в одинаковом порядке, и притом одни с месячными датами, другие без этих последних; таким образом, не установив правильно порядка, в каком следовали факты один за другим, мы рисковали бы поставить их в неправильные отношения один к другому. Некоторые источники и пособия цитировались нами с сокращениями их оглавлений; сокращения эти, впрочем, понятны, исключая разве тех, которые представляют из себя одни инициалы; но сюда относятся только два источника: Полное собрание русских летописей и Собрание государственных грамот и договоров (в сокращении: ПСРЛ и СГГД); история С.М. Соловьева цитировалась по второму изданию, а Карамзина – по изданию Эйнерлинга; «Алфавитно-справочный перечень» М.Д. Хмырова цитировался большей частью только посредством указания на номер, под которым находится то или другое лицо.

Еще раз в заключение повторим, что кропотливые труды, подобные настоящему, редко обходятся без промахов и ошибок. Не сомневаясь, что и в нашем труде найдутся промахи, мы, сознавая неизбежность их, тем не менее ничего не будем говорить в свое оправдание; повторим только слова, поставленные эпиграфом к настоящему труду: «Господа отцы и братья! оже ся где боудоу описал, или переписал, или не дописал, чтите, исправливая Бога дела, а не клените, занеже книги ветшаны, а оум молод не дошел».

Андрей Экземплярский

Санкт-Петербург. Август 1889 г.

Великое княжество Владимирское

В русской исторической литературе уже давно установилось мнение о том, что города Северо-Восточной Руси обязаны своим возникновением по преимуществу Юрию Долгорукому; этим, хотя и косвенно, сын Мономаха становился главным виновником заселения края. Действительно, летописи указывают на многие города, поставленные Юрием. Но почти исключительно Юрию Долгорукому приписывать возникновение городов в Северо-Восточной Руси не совсем справедливо. Мы знаем, что еще до Юрия в Северо-Восточной Руси были уже города со славянскими названиями и славянскими обитателями. Таковы Суздаль и древнейший из городов Ростов. Белозерска до призвания князей и при первых князьях, может быть, и не было, но славянское население на Белоозере было, на что указывает самое название озера.

Таким образом, дело колонизации Северо-Восточной Руси было делом не князей, а самого народа; князья были только продолжателями этой колонизации. Но и при князьях, даже в позднейший период, при царях, народ продолжал свое дело: стоит только припомнить историю присоединения Сибири, чтобы убедиться в этом. Когда князья пришли в верховья Волжского бассейна, они нашли здесь уже крепко осевшее славянское население. Но это население, сравнительно с окружавшими его со всех сторон финскими племенами, представляло, так сказать, небольшие островки в громадном море. Не надо далеко ходить, чтобы убедиться в этом последнем: достаточно одного беглого взгляда на этнографическую карту Древней Руси…

Благодаря духовному превосходству своей природы сравнительно малочисленное население помянутых островков не только не было затоплено волнами финского моря, но и утишило и покорило эти волны, шаг за шагом делая приращения к своим островкам. Славянские колонизаторы до того сумели приблизить инородцев к своим интересам, что последние принимают участие в призвании князей. Существует мнение, что под финскими племенами, участвовавшими в этом важном акте жизни русских славян, следует понимать славянских колонистов, живших среди инородцев. Едва ли это мнение вполне справедливо. Не говоря уже о том, что летописец определенно и положительно говорит об этом предмете, некоторые соображения, логически вытекающие из внимательного рассмотрения обстоятельств этого важного дела, заставляют признать участие финского элемента в призвании князей не подлежащим сомнению.

Сравнительно ничтожное количество славянских поселенцев крепко оседает среди многочисленного финского племени. Будь последнее выше по культурному развитию, славянские поселенцы, несомненно, были бы поглощены им. А между тем мы видим совершенно обратное явление, которое становится более очевидным для нас тогда, когда славян в их поступательном движении застает история, другими словами, когда явились князья, а потом – летописцы, обращавшие большее внимание на деяния князей, чем народа. Вот почему дело колонизации Северо-Восточной Руси несправедливо приписывается иногда исключительно первым князьям.

Деятельность этих последних направлена была по преимуществу к сплочению, к объединению славянских племен. А если ближайшие преемники первых князей, начиная с IX в., заходили далеко и занимали земли за границей поселений главной массы славянства с необыкновенной легкостью, то легкость этих приобретений, особенно на северо-востоке, нужно объяснять исключительно тем обстоятельством, что князья являлись в места, уже колонизированные славянским племенем, в места, так сказать, уже насиженные последним. Мы знаем по летописям, что еще при Вещем Олеге многочисленное финское племя меря было известно под своим собственным именем; под этим именем оно принимало участие в походе Олега на Константинополь в 907 г. Но после этого похода мы уже не встречаем известий о мерянах как особом народе. Неужели, как некоторые думают, меря куда-то ушла, столько времени живя на одном месте, или, как полагает Ходаковский, племя это было племя славянское, легко утратившее свою частную кличку в общей массе русских славян? С мнением первых излишне, кажется, спорить: исчезновение многочисленного племени посредством темного переселения в темные края, так сказать, на глазах истории не могло кануть в неизвестность; думать же о том, что меря было племя славянское, значит совсем отвергать те источники, в которых сохранились этнографические известия о первобытных обитателях Северо-Восточной Европы, а на основании этих источников только и возможно опираться при разнообразных суждениях и мнениях о древнейшей истории Руси. Кроме этого, нельзя терять из виду и того обстоятельства, что названия рек и многих урочищ Северо-Восточной Руси носят исключительно финские названия, а обозначение таких предметов, как реки и урочища, под теми или другими частными названиями всего скорее должно принадлежать первым насельникам края.

Ближе к истине будет предположение, что мерянское племя от более или менее продолжительного сожительства со славянскими колонистами, благодаря духовному превосходству последних, подчинилось им и духовно и материально, а потом, вследствие смешанных браков и других обстоятельств, и ассимилировалось им. Антропология, в частности, и вообще археология, сделавшие в последнее время значительные успехи в своем развитии, хотя и не вполне обстоятельно, но тем не менее верно указывают на племенную смешанность населения Северной Руси, основываясь на раскопках могил или курганов, на найденных в них предметах: черепах, утвари и т. и.

В этом смысле можно, пожалуй, признать и взгляд известного Духинского на этнографию Северной России, или Великороссии. В самом деле, разве только в сказках можно встретить такие быстрые превращения, как ассимиляция одних племен другими. Как могло совершиться так легко занятие северных русских земель киевскими князьями в самый ранний период существования княжеской Руси? Очевидно, почва подготовлена была еще до князей самим народом, который и при князьях продолжал дело колонизации. Князья, и то не самые первые, были только продолжателями этого народного стремления: они являлись, как выше замечено, на места уже насиженные, ставили города, заводили поселения, а существовавшие до них поселения расширяли и обращали в города.

До возвышения Владимира и до образования Владимирского великого княжества в землях северной части Волжского бассейна сидели первоначально княжие мужи. Но с конца X в. в качестве представителей великокняжеской власти мы видим там уже князей, большей частью великокняжеских сыновей. В 988 г. Владимир Святой посадил в Ростове старшего сына своего Ярослава, а с переходом этого последнего в Новгород там сел другой сын Владимира, Борис. Затем Ростов вместе с Суздалем и Белоозером перешли в руки Всеволода Ярославича и сделались наследственными в его роде. Доставшись Юрию Владимировичу Долгорукому, Ростовско-Суздальская область сделалась самостоятельным княжеством, получившим название Суздальского по исключительному пребыванию в Суздале первого самостоятельного князя этой области. Но Юрий Долгорукий хотя и много положил труда для развития гражданской жизни в крае, тем не менее взоры его постоянно устремлены были на южную, Киевскую Русь. В 1149 г. он занял Киев, но ненадолго. Наконец, по смерти Изяслава Мстиславича, в 1155 г. он окончательно занял великокняжеский стол и роздал уделы сыновьям своим. Андрей Юрьевич (Боголюбский), получивший в удел Вышгород, в том же 1155 г. тайно от отца ушел в Суздальскую землю, где по смерти Юрия (умер в 1157 г.) ростовцы и суздальцы выбрали его в князья «и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали»¹. Спустя лет пять после этого (в 1162 г.), выгнав из Ростовско-Суздальской области братьев своих и двоих племянников, детей умершего Ростислава Юрьевича, Андрей сделался единовластителем области, а в 1169 г. по взятии его войсками Киева он посадил в последнем брата своего Глеба в качестве удельного князя. Но Глеб, как и преемники его, во многом зависели от Андрея, который, таким образом, становится истинным великим князем Руси.

С Андрея Боголюбского столицей Ростовско-Суздальской области становится едва заметный до того времени Владимир, которому это первенство досталось, конечно, не без борьбы: Ростов не хотел уступить первенства своему пригороду и взял временный перевес, посадив у себя и в Суздале племянников Андрея, Ярополка и Мстислава Ростиславичей, которые потом должны были уступить первенство дядьям своим, Михалке и Всеволоду Юрьевичам, а вместе с тем и Ростов уступил Владимиру. Таким образом князья Ростовско-Суздальской области получают название вместо суздальских князей – великих князей Владимирских.

Относительно основателя, а следовательно, и времени основания города Владимира, летописи разноречат, а за ними почти до последнего времени разноречили и наши историки. Заметим, что известия о времени основания Владимира мы встречаем преимущественно в позднейших летописях. Одни из этих летописей считают основателем новой столицы Ростовско-Суздальской земли Владимира Святого, а другие – Владимира Мономаха. Никоновская летопись² под 992 г. говорит, что Владимир Святой с двумя епископами константинопольского патриарха Фотия (при Владимире такого не было) ходил в Суздальскую землю, крестил там народ, поставил город «в свое имя Володимер» на р. Клязьме и в нем церковь во имя Пресвятой Богородицы.

То же находим и в Степенной книге, а автор Синопсиса, «сей невежда», как совершенно справедливо называет его наш историограф³, прибавляет к этому, основываясь на Стриковском, что Владимир с того времени сделался столицей великих князей. В Патерике, в житии Стефана, игумена Печерского, положительно сказано, что город Владимир поставлен именно Владимиром Святым, а Татищев указывает и год построения – 992-й, чего не находим в летописях⁴. Под 1160 г. в Никоновской летописи говорится, что Андрей Боголюбский, созвав князей (?) и бояр, держал к ним речь, в которой выражал желание сделать Владимир столицею княжества, причем об этой будущей столице выразился так: «Град сей Владимир созда святый и блаженный великий князь, просветивый всю Русскую землю святым крещением». По Ипатьевской летописи⁵ основание Владимира относится к более раннему времени – к 990 г., а по Софийской первой⁶ – к еще более раннему времени, к 987 г. В Лаврентьевской летописи⁷ под 1176 г., где говорится о распре владимирцев с ростовцами из-за первенства, о городе Владимире замечено: «Постави бо преже град ось великий Володимер и потом князь Андрей». Здесь, однако, под Владимиром Великим, по верному замечанию Карамзина⁸, надобно разуметь Владимира Всеволодовича, т. е. Мономаха, а не Святославича, который в летописях называется обыкновенно не Великим, а Святым. Но в более позднейших летописях основание Владимира определенно приписывается Мономаху. Так, в Синодальной летописи времен Василия Темного⁹ и многих других новейших сказано: «Мономах, правнук великого князя Владимира, поставил град Володимер Залешьскый в Суждальской земли и осыпа его спом [насыпью, валом] и созда первую церковь ев. Спаса за 50 лет до Богородичина ставления», т. е. до закладки или построения Успенского собора. Далее замечено, что Златоверхая (так названа по вызолоченным куполам) церковь Богоматери совершена в 1166 г.¹⁰ Но в харатейных и других летописях построение Успенской церкви относится к 1160 г.; в 1161 г. она была расписана, а в 1164 г. Андрей Боголюбский внес в нее чудотворную икону Богоматери. Таким образом, если Мономах поставил город и в нем церковь Спаса за 50 лет до основания Успенской церкви, то основание Владимира надобно будет отнести или к 1110, или к 1114, или, наконец, к 1116 г. Во всяком случае, по указанным известиям, основание Владимира надобно относить к периоду времени от 1110 до 1116 г. Несомненно, Владимир основан не в X в., как то утверждали в свое время Татищев, Щербатов и другие, а в XII в. Если бы Владимир основан был в X в., то летописцы при описании совершавшихся в области р. Клязьмы событий до XII в. непременно упомянули бы об этом городе. Так, в Воскресенской летописи под 1096 г. говорится, что Олег Святославич из Мурома, который он отнял у Мономахова сына Изяслава, хотел напасть на брата Изяславова, Мстислава Новгородского, который был тогда в Суздале и готовился идти к Мурому на Олега. Последний между тем успел добраться до р. Колокши, впадающей в Клязьму немного выше Владимира. Здесь и произошел бой Мстислава с его крестным отцом, Олегом. Нам кажется, что здесь непременно был бы упомянут летописцем по чему бы то ни было город Владимир, если бы он тогда существовал, а между тем этого не сделал летописец.

Итак, с Андрея Боголюбского Владимир становится стольным городом Великого княжества Владимирского. Но с первой половины XIV в., когда великокняжеское достоинство навсегда утвердилось за князьями Московскими, за родом Ивана Даниловича Калиты, Владимир начинает уступать свое первенство Москве: он считается столицей Великого княжества только de jure, но de facto столицей становится уже Москва. До Василия Темного Владимир, можно сказать, был в таком же отношении к Москве, в каком с Петра Великого и до последнего времени находится Москва по отношению к Петербургу. Великие князья из рода Ивана Даниловича Калиты по-прежнему назывались великими князьями Владимирскими и возводились на великокняжеский стол во Владимире. Но уже при Калите кафедра митрополита – одно из самых важных преимуществ столицы – была перенесена в Москву, а в 1432 г. Владимир потерял и то остававшееся за ним преимущество, которое напоминало о нем как о столице: выиграв в упомянутом году свое дело в Орде в споре с дядей своим, Юрием Галицким, Василий прибыл в Москву с царевичем Мансырь-Уланом, который посадил его на великокняжеский стол в Москве же, в храме Богоматери у Златых врат.

По убиении Андрея Боголюбского в споре Ростова с Владимиром о первенстве¹¹ и Ростиславичей, внуков Долгорукого, с дядьями их, Михалком и Всеволодом Юрьевичами, верх взяли последние и город Владимир. Михалко княжил только год (умер в 1176 г.). По смерти его Владимир занял брат его Всеволод (Большое Гнездо), и опять началась борьба старшего Ростова с младшим Владимиром, окончившаяся в пользу последнего. По смерти Всеволода борьба его сыновей, Константина и Юрия¹², окончилась в пользу первого, умершего в 1218 г. После Константина Юрий становился уже бесспорным обладателем великокняжеского достоинства. В 1238 г. он пал в битве с татарами на берегу р. Сити, и великокняжеский стол перешел к следующему брату, Ярославу Всеволодовичу, с которого мы и начнем биографические очерки великих князей за татарский период нашей истории.