Текст книги "Мысль Гира"

Мысль Гира
Андрей Ермолин

© Андрей Ермолин, 2024

ISBN 978-5-0064-9611-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Что-то хрустит над головой

Колеса телеги постанывали, наезжая на выступающие корни деревьев. Лесная дорога вилась среди громадных стволов. Тюки с пшеницей шуршали, пересыпая содержимое при каждом крене телеги, а вокруг расстилался туман, вытянувший свои промозглые щупальца из сумрака чащи.

Возница нервно вглядывался в полумрак леса, пожевывая мундштук трубки и выпуская облачка дыма. Справа от него сидел юный паренек с мечом на коленях, сжимая рукоять клинка.

– Эта железка нам не поможет, Гир! – сквозь зубы бросил возница. – Она сгодится только лишь брюхосветам зад ковырять! Умертвий ей не возьмешь! Их сжигать нужно или перемолотым святодревом посыпать. Есть у тебя мука святодрева, а?

Его напарник лишь надавил на рукоять, оголяя часть клинка. Сталь блестела от полировки, но вот на лезвии виднелись глубокие зазубрины, словно кто-то пытался приспособить меч в качестве пилы или попросту клинок был старый.

– Нет, муки нет, но у меня есть способ понадежней, – ответил Гир, возвращая лезвие в ножны.

– Это какой же? – заинтересованно бросил возница, взглянув на соседа.

– Да просто огрею тебя ножнами за ухо и – с воза! Ты мясистый, так что пока тебе бока обгрызают, я уж в Пятачке буду.

– Ха! Вон ты как с друзьями, – усмехнулся возница, – но не забывай, любезнейший, что если меня не доедят до конца, то я обращусь, сяду вон на тот сук и буду терпеливо ждать, когда же поедет Гир на телеге, а потом примощу задницу точно над дорогой и…

Резкий хруст в кроне деревьев заставил коня встрепенуться и заржать, не дав закончить предложение. Звуки леса затихли. Тишина окутала, а туман словно стал гуще, цепляясь сотнями пальцев за борта телеги. Животное волновалось, похрипывало и нервно било копытом по земле.

– Давай-ка поедем дальше, – сквозь зубы, сжимающие трубку, проскрежетал возница. – Поди грибоход ветвь сломал, вот Светлячок и встрепенулся!

– Слушай, а не умертвие ли? – нервно прошептал Гир, сжимая рукоять побелевшими от усилия костяшками.

Возница не ответил, подогнав черного как смоль коня по кличке Светлячок. Оба были встревожены, и на молодых лицах, освещенных редкими лучами солнца, с легкостью можно было разглядеть тень страха.

– Ты сильно не трусь, – с излишним спокойствием в голосе промолвил возница, – ты-то третий раз на возу, а я уже два года вожжи держу. Пшеницу из Черноземки в Пятачок; рыбу и жир – из Лужи; из Топи – ягоды; да соль и камень из Гряды. Я все наши пять деревень знаю наизусть. Ежели днем ездить, то кровососов редко увидишь, уж поверь!

– Ты сказал редко, – ухватился Гир за слово, – значит, иной раз бывают, верно, Ули?

– Эээ… – протянул возница, поежившись от прохлады, вступившей в союз с туманом, – да… Видел пару раз, но не отчетливо. Я еще тогда со старым пьянчугой Бургой ездил. В тот день он перебрал чуть больше, чем нужно, и, представь себе, заснул прямо за вожжами! Вот же старый дурак!

Подогнав Светлячка, он бросил взгляд из-под бровей на кроны деревьев, раскинувшиеся над головой, словно боялся, что кто-то может нависать над телегой. Убедившись, что сверху лишь вьющаяся полоса серо-голубого неба, с густыми берегами крон деревьев-великанов по обе стороны, он продолжил, закусив трубку и выпустив облако дыма.

– Я тогда тоже дремал, так как выехали мы из Лужи с полным возом рыбы поутру. Так вот, дремлю я и слышу словно бы из далека, что Светлячок начал ржать и копытами землю рыть. Ну и чую, что телега не скрипит и не качается, как обычно, а стоит, точно вросла в землю. Ох, я тогда-то сразу встрепенулся, точно ошпаренный! Смотрю, а мы с дороги съехали метров эдак на пять, и уже нет просвета над нами. В тень леса попали, представляешь?! Это тогда телегу перегрузили бестолковые лужане, и зад ее стянуло с дороги под уклон.

С этими словами пухлый, розовощекий Ули ловко дернул за поводья, правя конем и объезжая торчащие из земли корни. Гир внимательно слушал старшего товарища, укутываясь в куртку из плотной оленины, окаймленную серебряной россыпью туманных капель. Дорога его страшила, хоть он и пытался показать Ули, что владеет собой, но вот взятый им из дома меч, который он умыкнул из острога, выдал его в первый же день службы на телеге. Ули, конечно, ничего не сказал при первой поездке, лишь ухмыльнулся, выпустив облачко серого дыма из часто торчащей в зубах трубки, увидев нового попутчика с мечом на поясе и переполненного уверенностью.

В тот день Ули стал заменой пьянчуге Бурге, который был стар, но в первую очередь не возраст отправил Бургу на покой, а скверный характер вместе со спиртным. Он часто пил, отчего телега его теряла колеса чаще, чем брюхосвет мерцал в ночи. Для старого Бурги никто не был авторитетом: он крыл грязной бранью любого, кто пытался его образумить, а побои от быстро вскипающей молодежи, чьих сестер и матерей пьянчуга также не обделял вниманием, словно не трогали его. Отлежавшись пару дней и, залив раны крепкой настойкой, которую он то и дело воровал или выклянчивал у соседей, Бурга снова всех поносил. Вот потому-то Гир и сидел сейчас рядом с дымящим Ули, прежде бывшим помощником Бурги.

– Хм… Так вот, – откашлялся Ули, продолжая рассказ под монотонный скрип телеги, – Бурга храпит, телега – стоит, а я глаза только продрал. Вот тогда-то я страху хапнул, когда понял, что просвет меж деревьев нас больше не защищает. За всю свою жизнь я в чащу ни разу не заходил, все только по дороге ездил днем, а тут в темени оказался.

Ули повел плечами, ощутив пробежавшие по спине мурашки, и на какое-то время замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Ну, а дальше-то что? – поторапливал приятеля Гир, убирая с глаз черные, влажные от утреннего тумана волосы. – Умертвие ты когда увидел? Как оно выглядело?

– Жуткое оно было, какое еще может быть умертвие!? – бросил Ули, натягивая поводья, тем самым заставляя Светлячка объехать особо выпученный горб корня. – Пока я расталкивал Бургу, ощутил на своем затылке пронзительный ледяной взгляд. Все внутри меня тогда сжалось, и я точно знал, что за моей спиной находится что-то или кто-то, чьи голодные глаза, не мигая, впиваются в мое тело. Я также знал, уж поверь, что существо это исходит слюной.

Ули перешел на шепот, словно вновь окунулся в тот момент и боялся громкой речью спровоцировать то существо из темной чащи.

– Я остолбенел. Застыл вдруг на месте и ждал, – продолжил возница, – а уж чего я ждал? Когда когти вопьются в бока? Словно зажатый в тиски я смотрел в небритую морду Бурги, но не видел перед собой ничего… Ох, Гир, приятель, затем я услышал то, что будит меня иной раз по ночам. Ух!

Все тело Ули передернуло от ярких воспоминаний.

– Я услышал всего пару хриплых протяжных слов: «Хочешшшь, помогуууу?».

Взгляд Ули в этот момент был далеко, глаза будто остекленели, окунаясь в воспоминания прошлого, а вот пальцы крепко держали поводья, правя Светлячком умело и объезжая каждый опасный участок наезженной тропы даже в такой момент.

– Не помню уж, как я тогда обернулся на этот скрежет, – продолжил вполголоса Ули, – но тела своего я не чувствовал. Глаза мои сразу же нашли его. Шагах эдак в пятидесяти от телеги, на толстом суку… Висит вверх тормашками, глаза круглые, бледные и смотрят не мигая. Чуть покачивается из стороны в сторону, словно от ветра, зацепившись хвостом за здоровый сук. А пасть, ты не поверишь, точно жуткая усмешка, разинута и утыкана зубищами, точно кинжалами.

– Жуть берет! – соглашаясь, пробормотал Гир. – Так и висело умертвие и на тебя глядело? А чего не нападало? Они же голодные, как саранча всегда! Да до крови жадные!

– А кто его знает? – словно вынырнув на секунду из воспоминаний и взглянув на тропу осознанным взглядом, промолвил Ули. – Я умертвий на своем пути видел не много, лишь слышал. Может, потому кровопийца поодаль висел, что мы от полосы света не так далеко были. Слыхивал я, что днем-то умертвия в дуплах да корнях хоронятся. Забираются в самый темный уголок, где и лучик света не попадает, и ждут наступления тьмы. А этот…

– Ну а выбрался как? – подгонял Гир, желая узнать развязку поскорее. – Неужто деру дали со старым Бургой?

– Деру!? – возмутился Ули, задетый насмешливым тоном Гира. – А ты бы деру не дал!? Или со своей железкой бы в бой полетел? На возу сидеть каждый смелый, а поди, как в чащу, так все штаны испоганишь!

Оскорбленный обращением товарища, Ули вновь начал пыхтеть трубкой, нагнетая сизое облако над своей головой. Какое-то время он молчал, желая тем самым наказать Гира. Лишь кряхтела телега и был слышен хруст кожи при натягивании поводьев. Так прошло немного времени, прежде чем разговор вернулся в прежнее русло.

– Хм, деру! – повторил возница, зыркнув на товарища, но через секунду лицо его разгладилось. – Честно скажу, обомлел я тогда. Дал бы деру, да словно ноги в землю вросли. Вот смотрю я на умертвие, а оно словно облизывается, хищно так глядит, покачивается на суку. Клянусь Ишкой, если бы не Бурга в тот момент, так и стоял бы пнем я на том месте. Но в одно мгновение пропойца так меня по плечу тяпнул, что я чуть не взвыл от неожиданности. «Черт тебя дери, Ули, мелкий засранец!» – так и проорал он, дыхнув мне в лицо перегаром. «Где это мы, а ну, вытягивай телегу, пес тебя дери, пока нас не сожрали!».

– А умертвие как же? – спросил Гир. – Неужто Бургу испугалось?

Ули же с ответом не спешил, молча вынул трубку, тщательно выбил ее содержимое о край телеги и лишь после того, как убрал за пазуху, сказал:

– А брюхосвет его знает! Я когда на тот сук глянул, то уже никого и не было. Телегу мы вытолкали на дорогу. Я хоть и озирался по сторонам, но ничего больше странного не заметил. Так вот!

Оба замолчали, глядя на туманную дорогу впереди. Гир размышлял над услышанным, а Ули правил телегой, иной раз бросая скорый взгляд в мрачную глубину леса, теснящего путников с обеих сторон. В дороге они предпочитали молчать, так как из деревень выезжали ранним утром и хватало иной раз пары редких фраз, после чего часами тряслись на телеге в смурном настроении, попеременно меняя друг друга. Бывали, впрочем, и такие случаи, когда дорога становилась унылой, солнце едва светило, а промозглость и туман лезли под колеса. Тогда-то проскакивали шутки и истории, зачастую от Ули, так как он был чуть старше и часто ездил из деревни в деревню, где и сам попадал в разные незначительные происшествия, да и сплетни собирать не брезговал.

– А все же надо было бы иметь что-то против умертвия, – негромко проговорил Гир, высказав мысли вслух, – так ведь и сожрать тебя с Бургой могли…

Ули закатил глаза, понимая, к чему идет разговор.

– Экий ты дурак, – покачал он головой, направляя Светлячка, чтобы тот объехал глубокую яму, – что ты с умертвиями сделаешь? Мечом махать будешь?

– Нет, в бою умертвие один на один не убьешь, – задумался Гир, почесывая подбородок с едва заметным юношеским пушком, – надо не силой рук бороться, а Мыслью!

– Постой-ка, постой-ка! – быстро остановил Гир товарища, видя, как тот набрал полную грудь воздуха и готов разразиться тирадой возражений и усмешек. – Дай доскажу мысль, раз начал. Пусть и говорят, что Мыслью только кувшин с высокой полки достать можно или воды с колодца, чтобы напиться, но чушь это, как я думаю! Вот возьми деда моего, так он Мыслью мог валун с места поднять, а иные мужики и впятером его не шелохнут! Но мало того…

– Молчи, Гир! – воскликнул, не выдержав, Ули, дергая за поводья и останавливая Светлячка. – Ты знаешь, я тебя уважаю и люблю, как друга, но про сумасшедшего Аларда больше ни слова! Пусть он и твой дед, но вспоминать тебе я его не дам, да тем более как человека стоящего! Кровавый Алард, сумасшедший Алард! Чьи это прозвища?!

Ули разошелся, голос его стал громче, а щеки побагровели. Развернувшись к Гиру, он ткнул его пальцем в грудь, проговорив:

– Все пять деревень помнят, что твой дед натворил. Ишка его не зря наказал! Поделом ему!

Теперь и лицо Гира залила краска, несмотря на прохладу, царившую вокруг. Но краска была далеко не от стыда. Скинув резким движением руки палец Ули со своей груди, он вскочил на козлы, схватившись за рукоять меча. Ули на секунду отпрянул, но вдруг еще пуще разошелся, гневаясь теперь и потому, что товарищ его схватился за железку, словно бросая вызов.

– Ты болтай, Ули, да не забалтывайся! – прорычал Гир, не убирая руки с меча. – Дед мой хотел спасти нас всех! Вывести из леса проклятого! Да вот только трусов оказалось больше, чем смельчаков! А те, кто не робок душой был, не стали жизни влачить под страхом смерти, а в лес пошли!

– Ах, в лес пошли!? – взвизгнул Ули, вслед за Гиром вскакивая на козлы. – А может, дурак Алард им мозги запудрил да на смерть отцов и сынов повел!? А? А кто ж Святодревы пожечь пытался!? Иль для тебя и Ишка, и защита его не значат ничего? Пустое место для тебя?

– Так про Ишку ты спорить станешь или про деда моего? – вспыхнул раздражением Гир. – Может, еще чего добавить забыл? Может, и в появлении умертвий мой дед виноват? А!? Может, в том, что ты такой дурак, что дальше носа не видишь, Алард винов…

Впрочем, договорить Гир не успел. Разгоревшийся той же злобой Ули покраснел и схватил Гира за грудки, резко встряхнув. Глаза его сузились, а зубы крепко сомкнулись, оскалившись в лицо товарища.

Оба стояли, ловя равновесие на козлах, но делали это подсознательно, злясь и шипя друг на друга. Один тряс другого, а второй упирался ладонями в лицо неприятеля, стараясь тряску прекратить. Волнение Светлячка они не замечали, желая отстоять каждый свою правду. Конь же волновался, то ли из-за возни позади, то ли из-за все густеющего тумана и пелены облаков, плотно прикрывающих слабый солнечный свет. Ноздри его раздувались, чуя ему один уловимый запах, шерсть на спине приподнималась, а напряжение все росло.

Если бы не возня позади, может, Светлячок бы и устоял, так как дороги эти он уже не раз проходил и мог и без управления кучера обходить глубокие рытвины и торчащие корни. Вот только сегодня его волнение было куда сильнее обычного. Всем своим животным нутром Светлячок ощущал напряжение и злость дерущихся позади, что послужила искрой, воспламенившей безумие в голове животного.

Хруст ветвей над головами извозчики не услышали, занятые борьбой, но Светлячку большего и не надо было. Заржав, высвобождая внутреннее напряжение и показывая свой голый страх, конь рванул телегу, желая нестись вперед, подальше от опасности.

Хоть телега и была загружена тюками зерна и двумя юными сопровождающими, но силы животного, поддавшегося страху, хватило, чтобы сорвать ее с места так, что возница и его помощник потеряли шаткую опору под ногами. В тот же миг Гир и Ули отпустили друг друга, а лица из оскаленных в мгновение ока приняли вид растерянный. Руки забарахтались в воздухе, желая найти твердую поверхность, и походили на крылья птенцов, впервые выпрыгнувших из родного гнезда и всеми силами пытающихся взлететь.

Гир и Ули перекатились через тюки и под грохот колес рухнули на землю, развевая клубы тумана прочь от своих тел. Не успели они опомниться, как телега помчалась по извилистой дорожке, подскакивая на дыбящихся корнях могучих деревьев, щедро разбрасывая золотистое зерно из пары развязавшихся мешков.

Поднявшись на ноги, оба, уже без какой-либо злобы, забыв о недавнем споре и возне, переглянулись и помчались вслед за телегой. Они ясно понимали, что на такой опасной дороге с обезумевшей лошадью во главе колеса долго не выдержат, как и ноги животного, близкие к тому, чтобы попасть в клубок корней или подлую ямку, притаившуюся в тумане. Но как сильно бы они ни старались, Светлячок, пусть и с полным возом пшеницы, мчался быстрее, и вскоре скрип и бряцание затихли за очередным поворотом извилистой лесной дороги.

Ни слова не проронили мчащиеся за телегой. Гир потихоньку начал обгонять товарища. Ули же был более грузным и не поспевал, с каждым шагом все громче дыша и надувая щеки. Лица обоих покрылись испариной, хоть вокруг них и царила прохлада, тянущаяся из темноты леса.

– Эй!.. Гир! – прохрипел отстающий Ули, склонившись пополам и тяжело дыша. – Я… Фух! Я все! Больше не могу! Не жди! Давай… За телегой беги… Я… Я нагоню…

Сам изрядно запыхавшись, Гир кивнул и побежал дальше, оставляя за спиной сложившегося пополам товарища. Звуков телеги он уже не слышал, но головой понимал, что каким бы сильным Светлячок ни был, полный воз далеко он не утащит. Вскоре животное должно устать, и тогда-то он его и настигнет.

Стараясь ровно дышать, чтобы не сбиться и не выдохнуться, Гир смотрел под ноги, ощущая сквозь подошву неровности тропы. Пока тело стремилось в погоню, мысли его, еще не отошедшие от спора с Ули, не желали отпускать ситуацию.

За прожитые шестнадцать лет он привык, что семейство Мултонов недолюбливают, пусть прямо стараются об этом не говорить, но все же Гиру всегда было не трудно это заметить. В детстве детвора дала ему прозвище «внучок-дурачок», ссылаясь на прозвище его печально известного деда – Сумасшедшего Аларада! Потом, конечно, после пары разбитых носов у детворы и десятков синяков у Гира прозвище сгладилось до «внучка». Такое устраивало детвору, уступившую Гиру и убравшую из прозвища обидное «дурачок». Гир же уступил обидчикам и негласно согласился зваться «внучком». Впрочем, расплачиваться за деда пришлось в большей степени родителям Гира, которые после злополучного похода уехали из Пятачка в Черноземку, где жили на отшибе деревни вдвоем, ведя хозяйство и изредка показываясь в центре деревни.

С детства окутанный известностью родственника Аларда Сумасшедшего, Гир не последовал примеру родителей, а гордо задирал голову, когда речь заходила о событиях дней минувших, за что не раз был бит сверстниками. В конечном итоге сошлись все на том, что когда рядом Гир, то тему кровавого события старались не поднимать, чтобы дело не дошло до драки.

Вот и сейчас, перепрыгивая кочки и тяжело дыша, он размышлял над тем, что даже его товарищ Ули, которого он знал с самого детства, готов драться, лишь речь зайдет о деяниях Аларда. Аргументы Гира в защиту деда он, как и большинство людей, встречал резким предупреждением и гневом. Даже отец Гира – старый Грег – советовал Гиру помалкивать. Сам же Грег выглядел всегда слегка устало и разговора об отце не поддерживал. Не злился в ответ на расспросы сына, просто уходил от разговора. Мать же лишь неловко улыбалась на это, переводя тему на вопросы быта.

С ранних лет, столкнувшись со стеной непонимания в головах товарищей, Гир отчасти осознавал, что люди в деревнях возненавидели его деда не из-за того, что он повел на смерть людей, а потому что Алард попытался. Взбудоражил умы, собрал под своим началом энергичных, молодых и не успевших отупеть от рутины людей, но в итоге проиграл. Конечно, вспоминая о днях минувших, жители говорили, что старик отличался высокой способностью к Мысли, отчего сумел захватить умы людей. Одурманил, ввел в заблуждение и сам, ведомый пылающим безумием и заражая всех вокруг, пошел на смерть, увлекая последователей за собой.

Гир же смотрел на события совсем иначе. Хоть деда он и не застал, но видел в его действиях смелость, а вовсе не сумасшествие. В голове его не укладывалось, как могут односельчане так беззаботно жить, окруженные дремучим лесом, полным умертвий, выходящих на охоту, как сядет солнце. Как могут быть довольны жизнью, передвигаясь между пятью деревнями по узким тропам, где единственной защитой является прореха света над головой.

Взбудораженный размышлениями и погруженный в мысли, Гир вдруг услышал что-то помимо собственного, разгоряченного от бега дыхания. Извивающаяся дорожка не позволяла заглянуть далеко вперед, но прислушавшись, он распознал отдаленное ржание Светлячка.

– Ну наконец-то! – с облегчением прохрипел он себе под нос и прибавил в беге, уже не экономя сил.

Глава 2. Встреча со смертью

Вскоре ржание животного стало все сильнее волновать Гира, уже отчетливо слышащего его за следующим заломом дороги. «С чего бы Светлячку так реветь? – подумал он, всматриваясь в сторону звука. – Только бы не поломал ноги этот дурень!».

Оббежав огромный пень когда-то возвышающегося поперек дороги дерева, обхватить который смогло бы только человек двадцать, взявшись за руки, Гир с удивлением уставился на виляющую дорожку. Повозки не было. Дорога за пнем хоть и извивалась, точно змея, но отчетливо просматривалась.

Раздавшееся вдруг истошное ржание заставило Гира вздрогнуть и повернуть голову вправо, в полумрак леса. Без сомнения, произошла беда, парень понял это по ржанию Светлячка. Как собака понимает боль или грусть своего хозяина, так и Гир животным нутром осознал тяжесть ситуации.

Пробежав еще с десяток шагов, Гир увидел телегу, привалившуюся к стволу дерева, а между нагруженным возом и вековым гигантом трепетала голова Светлячка, бьющегося в попытках выбраться из-под тяжести телеги. Увидев эту картину, Гир в ту же секунду бросился на помощь, перепрыгивая пучину корней и не заботясь о целости своих ног. Он погрузился в тень леса.

– Тихо, тихо, приятель! – ласковым голосом постарался Гир привести в чувство обезумевшее животное. – Сейчас я тебя освобожу, потерпи!

Но глаза Светлячка были безумны, что могло говорить лишь о сильной боли. Могучее тело хоть и старого, но все еще сильного животного расположилось в тисках телеги и ствола дерева. Животное не обращало внимания на слова, а лишь билось в агонии, разя головой то ствол дерева, то борт телеги. Повсюду было разбросано пшено из разорвавшихся тюков, и лишь поняв, что успокоить так просто Светлячка не получится, Гир взглянул под ноги. Там, где туман не был так густ от движений и волнений воздуха, проглядывались участки, усыпанные золотистым зерном и алой кровью.

– Ох, Ишка меня побери! – пробормотал Гир наклоняясь ниже. – Сколько крови!

Земля под его ногами была густо обрызгана алым цветом, тянущимся от взбеленившегося животного.

Все эти события произошли за мгновения, как Гир подбежал к придавленному возом Светлячку. Не зная, что делать, он бросился было схватить голову животного, чтобы уберечь от жестоких ударов, оставляющих алые следы то на стволе дерева, то на краю телеги. Силы были несопоставимы, и он едва успел отдернуть руки, которыми схватил за голову животное, как вновь конь врезался в кору, разбрызгивая кровь из раненой плоти.

Растерянный, охваченный исступлением животного, Гир навалился на телегу, но та не поддалась, всем своим весом давя на конский бок. Пару попыток предпринял Гир, прежде чем охваченный путами страха мозг подсказал решение. Хватая мешок за мешком, он не глядя выбрасывал их с воза, гонимый душераздирающим криком коня. Мгновение, и мир Гира затих. Сам он замер, схватившись за очередной мешок, а остекленевшие глаза уставились вниз, ухватившись за торчащее из-под телеги нечто.

Само нутро Гира застыло, когда, схватившись за мешок, он вдруг заметил извивающееся, подобно угрю, бледное, длинное с выступающими мелкими бугорками по всей длине что-то. Время для него замедлилось, но подсознание трубило об опасности, пустив дрожь по всему телу. Какой-то частью разума Гир понимал, что конкретно видит перед собой, но ноги сами начали сгибаться, а спина склонилась. Он заглянул под телегу.

Алая кровь фонтанирующими потоками била из терзаемой груди Светлячка. Крючкообразные когти глубоко вонзались в тело по обе стороны от зияющей раны, а огромная пасть прижималась к плоти, вонзая в нее клыки и жадно, с ежесекундным хрустом сосала жизнь из животного.

Подобие человека, с длинными тонкими конечностями, белое, словно покойник, самозабвенно высасывало жизнь из груди Светлячка. Кадык на горле твари судорожно двигался, проглатывая щедро льющуюся кровь. Длинный хвост торчал из-под телеги и чуть подергивался, когда существо подтягивалось к ране на груди коня.

Впав в состояние ступора от накатившего ужаса, Гир лишь с округленными глазами смотрел на представшую картину. В ушах его звенело, а болезненное и еще пока громкое ржание Светлячка едва доносилось до сознания. Страх словно приказал ему не двигаться, в надежде, что умертвие, а это было оно, в чем Гир не сомневался, не заметит его. Так и было: опьяненное горячей кровью существо высосало настолько много крови, что брюхо его распирало, и похоже оно стало на шар. Глаза умертвия были закрыты, а нос ежесекундно высмаркивал брызги лошадиной крови, заливающей всю морду кровопийцы.

Но долго ли все это продолжалось? Время текло совсем иначе, оно словно застыло. Может, мгновение, а может, целую вечность? Гир не мог ответить. Но где-то внутри его сознания мелькнула искра, вспыхнул огонек, растапливающий ледяные тиски ужаса. Искра злости и ненависти к мерзкому созданию, смеющему причинять столь ужасные страдания его старому товарищу. Сомнений в том, что рана Светлячка была смертельна, у Гира не возникало. Страх и злость в нем перемешались в бурлящую смесь, заставляющую тело реагировать.

«Не чует меня, – промелькнула мысль. – Кровью одурманено! Вот он, шанс!»

Рука Гира потянулась к мечу. В следующее мгновение свистнула сталь, выскакивая из ножен. Раскрылся круглый, бледный, точно туман, глаз умертвия, очнувшийся от сладостного упоения! Сталь пронзила шар плоти! Поток крови брызнул из рассеченного брюха!

Свалившись на спину, Гир судорожно отталкивался ногами от рыхлой почвы, отстраняясь от телеги. Он проткнул брюхо умертвия, видел, как оно беззвучно оскалилось, и моментально, точно насекомое, скрылось из-под телеги, оставляя пульсирующий шлейф из раненого живота. Вскочив на ноги, Гир схватился за меч обеими руками, крутясь из стороны в сторону и пытаясь понять, куда делось умертвие. Откуда ожидать атаки? Ржание Светлячка вновь ворвалось в уши. Теперь-то Гир четко понимал, почему так ревело животное, которое еще секунду назад жрали буквально заживо, разорвав плоть на груди.

«Бежать! Нужно бежать!» – кричало нутро, а ноги дрожали и не желали сделать и шагу.

– Едаааа? – прошипел вдруг тихий, хрипящий голос со стороны телеги.

Глаза Гира, как и острие меча, встрепенулись в сторону звука. На стволе неохватного дерева, вниз головой, с красной от крови мордой расположилось умертвие. Длинные когти на ногах и руках вонзались в кору. Создавалось впечатление, что бледное чудовище не прилагает никаких усилий, чтобы удерживаться. Хвост мерно двигался, подобно змее, и на кончике его Гир приметил крючковатое жало.

Все в деревне знали об умертвиях, но видели их единицы. Чаще всего сталкивались с кровопийцами лесорубы, тщетно борющиеся с деревьями-великанами, растущими быстрее, чем их могли вырубить. Они-то и рассказывали об умертвиях и о том, как они иной раз хватают зашедшего слишком глубоко в лес лесоруба. Пусть тела их и тощие, точно у изможденного голодовкой пленника, но сила в них скрыта несоизмеримая человеческой, как и скорость. Хвост они используют как средство для молниеносного убийства, пронзая им жертву точно в шею, под ребра или в глаз. Свидетелей подобной охоты немного, ибо убивает умертвие быстро, а человек не успевает издать и звука. Если же посчастливится найти останки жертвы, то у нее не остается крови и мозгов. Лесорубы говорят, что первым, точным ударом умертвие убивает жертву, затем тащит его на ствол дерева в полумрак, царящий в гуще даже днем, затем через глаз выедает мозги и если не насытится, то высасывает и кровь. Впрочем, не было найдено ни единого тела с кровью.

Смотря сейчас на тощее и обманчиво слабое тело с длинными конечностями, Гир каким-то чудом осознавал, что стоит ему побежать, и в один прыжок чудовище настигнет его, убив за мгновение.

«Бежать! Нет, умрешь! – судорожно мелькали в голове варианты. – Стоять? Нет, умрешь! Кричать? Умрешь! Нападать? Да, нападать!»

Либо в тот момент страх заставил Гира потерять рассудок, либо его внутреннее животное посчитало, что так он сможет выжить! Как загнанный стаей волков кабан бросается в атаку, так и Гир, вскинув меч над головой и хрипло закричав, с искаженным ужасом лицом бросился на умертвие, застывшее на стволе дерева над телегой.

Сделав несколько судорожных шагов, Гир вдруг споткнулся о корень, и в тот же момент костяной шип просвистел совсем рядом с его шеей, рассекая воздух. Умертвие, точно пущенная стрела, проскочило мимо и теперь отделяло Гира от спасительной дороги с лучами солнца. Но и сюда к краю дороги, сквозь кроны гигантских деревьев просачивались редки лучи. Умертвие словно ощущало каждое их прикосновение своей тонкой, почти прозрачной кожей. Стоило редкому лучу попасть на пергаментную кожу кровопийцы, как в тот же момент даже в полумраке становились видны покраснения, вздувающиеся и причиняющие боль монстру.

Но Гир сейчас не был способен осознать или заметить такие мелочи. Поднявшись на ноги, обезумевший и не осознающий, как сильно ему повезло, что он еще дышит, он вновь бросился в атаку. Тяжело дыша и неловко ступая, он рычал и размахивал перед собой мечом, точно отбивался палкой от бешеной собаки. Он наверняка был бы уже мертв, если бы не обжигающие чудовище лучи солнца, вспенивающие на его тонкой коже волдыри при каждом прикосновении. Смертоносный хвост пару раз вздымался для атаки, но солнце дарило Гиру очередную секунду жизни, разя умертвие со спины, а он продолжал реветь, как оголтелый, размахивая мечом. Впервые он использовал сталь для сражения, да и где мог он воспользоваться ею еще, за шестнадцать лет, живя в деревне, под защитой Святодревов.

Меч свистел, рассекал воздух, а умертвие отступало, шипя и дергаясь от ожогов, но везению вышел срок, а полумрак окутал умертвие вновь, и хвост с крючковатым шипом взвился в воздух. Удар! Вой стали! Хрип! Брызги крови!

Шип метил точно в горло, но яростные и беспорядочные атаки Гира послужили ему на пользу. Сталь вонзилась точно под шип, врезавшись в кость, и отвела смертельный удар вбок. Кровь хлынула из разодранной щеки, обжигая лицо Гира, но не причиняя ему боли. Сейчас он не чувствовал ничего кроме безумства. Его нутро боролось за жизнь, крича, размахивая мечом, ударяя кулаками и ногами. Даже получив серьезную рану, изуродовавшую ему в одно мгновение лицо, он устоял на ногах, но ненадолго. Кровосос уже ринулся на него, молниеносным движением схватив Гира за ногу и вонзив ему клыки в голень! Но и тут жертва не закричала, а лишь правой ногой начала бить по круглой голове каблуком сапога.

В полумраке леса, рядом с хрипящим от боли конем, придавленным телегой, боролись жертва и охотник. Худощавый парень с остервенением колотил ногой по хищнику, стараясь освободить кровоточащую ногу. Правды ради у него получалось! Умертвие было столь голодным, что кровь его буквально пьянила, как заядлого пьяницу первый стакан крепкой выпивки. Попавшая в пасть человеческая кровь заставила монстра на мгновение задрожать от удовольствия, и в этот момент хватка чуть ослабла. Гир дернул ногу, и, казалось бы, она почти освободилась, но мгновения не хватило, и умертвие сомкнуло стальные капканы на ступне, разрывая сухожилия и хрящи. Из сапога полилась алая кровь, а зверь начал терзать ногу, длинными когтями вонзившись в бедро. Животное внутри Гира сражалось, билось! Сознательное уступило бессознательному, вверив жизнь в его руки! Сейчас сражались не подросток и умертвие, а два зверя!