Текст книги "Тарантины и очкарик"

Карапузов я застал поздним вечером в глухом закоулке парка. Малыши втроём пинали очкарика. Веселье снимали на камеры мобильников.

Я свистнул, аж в ушах звякнуло. Начинающие тарантины не остановились и на секунду: мол, мы без пяти минут оскароносцы, а ты тут свистишь!

В каждом из трёх малышей – за центнер рыхлого сала. Пинали жирные карапузы тощего доходягу. Пацан извивался на земле, очки и зубы от кроссовок тарантин закрывал руками.

Я предложил малышам разойтись. Карапузы достали ножички. Инструменты для разделки кабаньих туш назвать перочинными ножичками я не смог, потому без зазрения совести разбил детишкам мордашки.

Всю минуту, что я общался с карапузами, очкарик оттирал от крови очки. На кой чёрт те стекляшки ему сдались? Лучше бы отполз от драки подальше.

Когда тарантины развалились кто где без сознания, я отфутболил трофеи – ножички и телефоны с записью бойни – подальше от толстяков, вызвал “скорую” и блюстителей.

Очкарик лежал на боку, дышал как побитая собака.

Я присел возле героя тарантиновых съёмок.

– Живой?

– Угу.

– Видать, ногами по морде ты раньше не получал.

– Откуда вы знаете?

– Ты не снял очки. Зря. Один удачный удар – и в твоих бестолковых глазах торчат осколки стёкол.

– Почему это в бестолковых?

– Не видят, куда ведут. Какого чёрта ты полез сюда, в самый глухой угол парка?

Очкарик упёрся локтем в землю, попытался встать, вскрикнул, схватился за грудь, упал на спину. Я ощупал птичью грудь очкарика. Вместо ребра нашёл мягкий провал.

В надежде подсластить пилюлю я улыбнулся.

– Не шевелись, боец. “Скорая” приедет – тогда и разомнёшься. Похоже, у тебя перелом ребра, причём паршивый. Будешь дёргаться – обломок пробьёт лёгкое.

– Я умру?

– Лежи смирно, и будешь жить сто лет.

– Больно в груди.

– Не обращай внимания.

– Говорить – не камни ворочать.

– Держи хвост пистолетом. Сирену слышишь? Наверное, по твою душу.

– Первый раз вижу, чтобы “скорая” приезжала так быстро.

– Это не “скорая”. Милиция.

– Как вовремя! Где они были раньше?

– Учились на предсказателей. Кто ж знал, что ты на ночь глядя попрёшься в парк, да ещё в самый глухой угол? Это при твоих-то мощных бицепсах!

– Вы тоже не Шварц, а в глухой уголок пошли.

– Я этих троих раскидал, а ты – нет.

– Да, дерётесь вы как в кино. Где же милиция?

– Значит, та сирена выла не для тебя. Подождём.

Я снял на мобильник место происшествия и разбитые морды жирной троицы, скопировал видеофайлы с трубок киноделов на свою.

Затрещали сучки. Я оглянулся. Из-за кустов на полянку вышли двое в форме – коротышка и долговязый – с дубинками наперевес. Я повернулся к очкарику, улыбнулся.

– Я ошибся. Сирена выла таки для нас.

За спиной кашлянул представитель Закона.

– А ну, мордой в грязь, орёл!

Я поднял руки.

– Спокойно, ребятки. Вас вызывал я. Какой мне понт вам звонить, если я в чём-то виноват?

– Разберёмся. Кто такой?

– В правом заднем кармане лежит удостоверение. Достану, если разрешите опустить руки.

– Стой смирно.

– Стою.

В следующий миг я получил дубинкой по икрам. Ноги взлетели выше головы. Я шмякнулся на спину с чавканьем, какое издаёт свиная туша в конце полёта с прилавка на кафельный пол мясного павильона.

Очкарик зашёлся в икоте.

Коротышка матернулся, затем перешёл на сленг.

– Нафиг ты его звезданул? Он же не рыпался.

– Так он точно не рыпнется. Глянь, что у него.

Долговязый улыбался, похлопывал дубинкой по ладони. Я лежал, от боли в икрах крошил зубы.

Коротышка шагнул ко мне. Я повернулся на бок, подставил карман, встретился взглядом с очкариком.

– Не бойся, малыш. Дяди тебя поднимать не станут. Они же не хотят, чтобы оскол…

Долговязый пнул ботинком мою икру. Я скрипнул зубами. Долговязый гоготнул, пнул икру ещё раз.

– Не вякать! Лежать смирно!

– Товарищ сержант, пацана трогать нельзя. У него сломано ребро. Если осколок врежется в лёгкое…

– Смотри, какой умный! Медбрат, что ли?

– Нет.

– Кто завалил этих троих бегемотов?

– Я.

– В одиночку?

– У меня разряд по контактным шахматам.

Коротышка протянул долговязому моё удостоверение.

– На, читай. А я пока вызову “скорую”.

Я хмыкнул.

– Минут десять, как вызвал.

Коротышка отмахнулся.

– То вызывал ты. К нам приедет быстрее.

Коротышка связался с центральным постом, вызвал “скорую” и подмогу.

Долговязый разглядывал моё удостоверение, чесал затылок.

– Что-то мне твоё фамилие знакомое, как говорит тот котяра из мультика. Янов, Янов… Не тот ли ты Янов, что на прошлой неделе в кабаке отрихтовал нашего кореша?

Когда долговязый закончил речь, я понял, что дубинка – лучшее из того, что меня ожидало.

Коротышка ткнул долговязого локтем в бок.

– Тот, я его узнал. Видел в газете фотку.

Я приготовился встретиться лицом к лицу с ботинками долговязого и коротышки. К безмерному удивлению долговязый нагнулся, протянул руку.

– Вставай. Держи пять, помогу.

Я ухватился за протянутую руку, поднялся, матернулся от боли, упал на колени. Долговязый сплюнул.

– Блин, клёво я приложился. Ты уж прости. Что мне было делать? Выхожу на полянку, а тут три бегемота в отрубе, и этот очкарик весь в крови. На ногах – один ты. Кого мне надо вырубить на всякий пожарный?

Я отмахнулся.

– Ладно, проехали. Пацана не переворачивайте. Не дай бог навредим…

– Пусть себе лежит.

Долговязый кивнул в сторону тарантин.

– А эти трое кто?

– Уроды. Лупили одного втроём.

Долговязый сдвинул берет на лоб, потёр затылок.

– Вашу мать! Так это ж сынок депутата! Вон тот, самый толстый! Точно! Вчера папочка по телеку выступал, нёс какую-то хрень про борьбу с криминалом. Фамилие у него какое-то зелёное.

Я размял икры, встал, присмотрелся к тому, в ком долговязый опознал депутатского сынка.

– Да. Он. Как две капли. Сынуля Маслины. Я, когда рубильник ему сворачивал, тоже что-то знакомое уловил.

Коротышка хохотнул.

– А когда нашему корешу нюх в кабаке чистил, мента в нём тоже не признал?

– Признал. Я вашего Крысько знаю давно.

– Никак его, падлу, не поймают. Из-за таких уродов народ думает, что все менты продажные.

Долговязый улыбнулся.

– Жаль, там не было меня! Я б ему, козлу, добавил.

Из-за кустов вышла группа в пиджаках и с папками, позади семенил фотограф. Через минуту началась протокольная тягомотина. Кто? Почему? Когда? Миллион вопросов, чтобы зафиксировать картину преступления.

Приехали медики, подтвердили, что ребро у очкарика сломано. Пацана погрузили на носилки, затем дали тарантинам нюхнуть нашатыря.

Едва у карапузов прорезались глазки, как поднялся гвалт. Тарантины угрожали папами-депутатами, звонили всему свету, вызывали подмогу, адвокатов, пап, мам. Приехали все. Часок поорали хором, поугрожали мне и очкарику.

Блюстители промурыжили меня два часа. Отпустили, когда стемнело так, что эфиопа не различишь с метра.

Защитники тарантин – из тех, что понаехали по просьбе пострадавших – сопроводили меня до подъезда. Три джипа ползли за мной со скоростью пьяной улитки. Свет фар растянул мою тень на квартал. Я провоцировал: шёл по проезжей части. Я затылком чувствовал, как водилам не терпелось дать полный газ. Придавить меня колёсами к асфальту пацанам так и не приказали.

Пока я думал о джипах за спиной, на задворках сознания вертелся вопрос: каких приключений на свою задницу искал задохлик-очкарик поздним вечером в заброшенном уголке парка? Ловил бы сачком бабочек, порхая между кустиками в лучиках полуденного солнышка, да заблудился – куда ни шло. Юннат-очкарик, густые сумерки и троица тарантин вязались вместе как лебедь, рак и щуки.

*

*

Боль рвала зашибленные икры на куски, если я делал шаг длиннее четверти метра. До дома я доковылял за десять минут при норме в пять.

Место контакта дубинки с икрами я рассмотрел уже в горячей ванне. На левой икре синячище растёкся шире ладони, правой ноге повезло больше.

Я наложил на синяки компресс из бодяги. Хорошо, что продажных ментов вроде Крысько долговязый блюститель не любил. Иначе кроме икр мне бы дубинкой почесали ещё и почки, ведь я дал в нос менту! Захоти долговязый вступиться за честь мундира, и моих запасов бодяги мне бы не хватило, а её у меня наготове грамм двести.

За чашкой чаю я разобрался с трофеями: видеофайлы с записью мордобоя, что скачал в парке с трубок тарантин на мой мобильник, я скопировал на диск компа, размножил на всякий пожарный на дивидишных болванках, да под конец залил видео на закрытый сайт для подстраховки.

Когда взвесил все “за” и наплевал на “против”, я подредактировал ролики, снятые тарантинами. Лицо очкарика замалевал черным пятном, особо жестокие удары тарантин вырезал. Сетевой народ таким кино не испугаешь, но ведь по сайтам гуляют и дети, а им на такое смотреть рановато.

Я выложил подрисованные ролики в расшаренную папку для свободного доступа из городской сети. Залил файлы и на блог. Я старался, чтобы тарантинам не пришлось долго искать, где освежить память перед очередным походом втроём против одного наперевес с камерами мобильников и ножичками “а ля Рэмбо”. Рядом со ссылками на ролики я повесил фотки разбитых тарантиновых мордашек, чтоб карапузы не забывали о последствиях.

Повесил я видеозаписи на блог ещё и затем, чтобы папочки невинной троицы не искушали следователя гонорарами за “пропажу” вещдоков.

В умении папаш-депутатов перекручивать события с ног на голову я в очередной раз убедился после того, как в кабаке начистил нюх Крысько.

Я тогда врезал Крысько за… нет, не за приставания к даме. На дешёвые ухаживания та шлюшка напрашивалась сама. Врезал я Крысько за то, что он – мент продажный, и строит из себя короля джунглей. Мол, всё здесь моё, и ты, недочеловек, загораживаешь мне вид из окна. В таком стиле Крысько говорил в тот вечер со всеми в кабаке. Заговорил и со мной. Теперь не здоровается.

После той драки “Вечерний Андреев” напечатал моё фото с подписью: “Напал на сотрудника милиции”. Покровители Крысько из числа депутатов заказали статью в половину страницы. Это при том, что сотрудник милиции пьёт в кабаках с бандюками, выгораживает недоносков за мзду, да катается на японском джипе при зарплате в глушитель от запорожца.

Стараниями депутатского корпуса меня потаскали по кабинетам, аж захотелось в отпуск. Так я и сделал. На блоге повесил объяву: мол, иду в отпуск. Буду валяться на пляже, вечером гулять в парке, мобильник отключу. Для всех, включая клиентов, я отдыхаю, просьба не беспокоить.

Вот и отдохнул, погулял тёплым летним вечерком в парке… С драки в кабаке не прошло и недели, как я вляпался в историю с тарантинами и очкариком. Если бы тарантины оказались рядовыми босяками-шалопаями… По Закону Бутерброда самый толстый из тарантин оказался сынком самого злобного из городских депутатов.

Ромку – так в парке называла толстого тарантину мамаша – родил пламенный борец с андреевским криминалом товарищ Маслина. Папаша-депутат в каждом интервью андреевскому телеканалу вопит о страшных карах, что он готовит бандюкам. Вопит уже лет пять. Навопил себе на домишко на Кипре, да подмял под себя “Вечерний Андреев”, потому как прессу полезно держать под контролем.

Сыночку депутата-праведника Маслины я умудрился подрихтовать лицо за банальное групповое избиение. Что-то скажет город о папе? Как папино нежное сердце отзовётся на сыновнюю расквашенную рожу? Что запоёт “Вечерний Андреев”?

Я прогнал мысли о грустном, послал депутатов с их детками подальше, завалился спать.

Наутро синяки сменили цвет на грязно-жёлтый. Бодяга как всегда на высоте. Боль напоминала о себе лишь при прыжках на утренней тренировке.

Попрыгать и попинать грушу как положено я не успел. В середине тренировки зазвенел телефон. Скрипучий голос сообщил, что мне выписан пропуск к следователю. Приём в девять утра. Явка обязательна.

Скрипучий голос я узнал. Крысько – продажного мента с крысиной мордой – не узнать по голосу я не мог.

*

*

Перед кабинетом Крысько я набрал на мобильнике номер, нажал вызов, дождался соединения.

Я открыл дверь без стука. Крысько встретил меня крысиным взглядом глазок-бусинок. Злорадство не скрывал, блестел как свежие катышки крысиного дерьма.

Я подошёл к столу, отодвинул стул, сел без приглашения, улыбнулся во все зубы.

– Вызывали?

Крысько откинулся на спинку.

– Ян Янович, за какие заслуги вчера вечером вы избили трёх невинных парней, что гуляли по парку?

– Три толстяка пинали полудохлого очкарика. Вы бы прошли мимо?

Вместо ответа Крысько спросил, что именно в том месте парка делал я. Не долго думая, я сказал правду: гулял. Мой ответ Крысько не понравился. Как можно гулять в самом глухом уголке парка? Я попытался объяснить, что в глухих уголках народу обычно ноль. Тишина и спокойствие. Разве что толстые придурки иногда пинают тощих очкариков.

Крысько сверился со списком вопросов из серии “тарантин я отмажу, а тебя буду топить, ибо приказано”, сообщил: потерпевшие уверяют, что тот очкарик слепил их из-за кустов лазерной указкой. Что я скажу на это?

Что я мог на это сказать? Разве что спросить: если тарантин называть потерпевшими, то кто же тогда очкарик? Вместо вопроса я сказал, что с очкариком в кустах не сидел. Крысько не поверил.

Мало того, Крысько полночи не мог понять, как это я ни с того, ни с сего оказался рядом, когда потерпевшие начали очкарику объяснять, что слепить людей указкой – это нехорошо. Крысько так и не понял, за что я ударил первого из потерпевших.

Я опять попрал нормы морали крыськов, и сказал правду: мол, карапуз пошёл на меня с ножом. Вы это пёрышко видели, Крысько? Если его воткнуть вам в живот, то запросто можно почесать гланды.

Заодно я спросил, откуда у карапузов полуметровые ножички, и почему детишки таскаются по парку с холодным оружием. Ответ на этот вопрос Крысько прочёл из заранее составленного “вопросника-ответника”: потерпевшие взяли ножи из кухни ресторана, где отдыхали перед тем, как из кустов их начали слепить лазерной указкой. Ножи кухонные, то есть под холодное оружие не подпадают.

Интересно, если бы такой ножичек нашли в кармане у меня, то признали бы кухонным или десантным? Вопрос я озвучил.

Крысько отмахнулся, задал свой.

– Итак, парень пошёл на вас с ножом, а вы его ударили. Откуда вы знали, что потерпевший собирается ножом нанести вам вред?

– Подсказало шестое чувство. Назовите это опытом.

– Так и запишем.

– Зря. Я ваш бред подписывать не стану.

Крысько скрипнул зубами.

– Ещё как станешь!

Я посмотрел в окно. Между столбами поперёк дороги висела рекламная растяжка про пользу пива тем, кому плоский живот не нравится.

Я перевёл взгляд на Крысько.

– Может, я пойду?

Крысько взвился над стулом быстрее, чем если бы сел на шило.

– Кто, когда, и куда пойдёт, здесь решаю я!

– Я арестован?

Крысько подошёл ко мне на расстояние шага.

– Встать!

– Лучше не надо, начальник. Кончится плохо.

– Встать!

Я встал. Крысько с размаху врезал мне в живот. Я охнул, согнулся пополам.

Я выпрямился и улыбнулся аж через пять секунд. Сделал вид, что мне ужасно больно. Заговорил с придыхом, чтобы понатуральнее.

– Я ж сказал, что кончится плохо.

Крысько обошёл меня сзади. Я развернулся, встретился с Крысько взглядом.

– Собираетесь треснуть по почкам? Это место святое. Троньте, и дам сдачи.

Крысько улыбнулся, словно моих слов устал ждать.

– Угрожаешь, падла? Да я тебе сейчас башку по стенке размажу, а потом заставлю…

Я сел. Крысько набычился.

– Встать!

– Вы дурак или считаете себя умным? Вы хоть понимаете, что ваши слова могут записываться?

– Что ты сказал, урод?!

– Вы наговорили лишнего. Этого хватит, чтобы я подал на вас заяву. Посмотрите сюда.

Я вынул мобильник, показал Крысько.

– Видите, мы на связи? На том конце волны трубка моего адвоката. Там наш разговор записывается.

Крысько сглотнул.

– Ты…

– Я могу идти?

Крысько фыркнул. Допрос окончен. Уж сколько раз я проделывал фокус с липовым адвокатом, а крыськам хоть бы хны. Вести допрос по-человечьи, а не по-старинке, так и не научились. Или крыськи друг другу позорные истории не рассказывают?

Я вышел из конторы, покрутил головой, нашёл ориентир – рекламную растяжку про пользу пива тем, кому после сорока женщины не так уж и нужны.

Я встал под растяжкой, пересчитал окна от угла дома до кабинета Крысько. На цифре девять я упёрся в морду Крысько, что нарисовалась в окне. Мы встретились нелюбящими взглядами. Крысько выдерживать мой взгляд не захотел, нырнул вглубь кабинета.

По пути домой я твердил про себя цифру девять. Записывать не хотел, тренировал память. Расположение окна Крысько запомнить не мешало, ведь для следующей встречи я приготовил господину следователю сюрприз.

В том, что рандеву с крысиными глазками неизбежно, я уверовал на все сто. На меня собрались повесить избиение несчастных карапузов. В качестве нападающего выбрали не кого-нибудь, а купленного по дешёвке Крысько. Этот будет грызть меня до последней крошки, лишь бы расквитаться за то, что я устроил ему в кабаке.

*

*

Я стоял в коридоре, разглядывал в зеркале повышенную небритость. На допрос к Крысько я не брился: пусть знает, с какой высокой горки я хотел на него плевать.

За дверью зашаркали подошвы. Звякнул звонок. Я открыл дверь через миг после звонка. Гость отпрянул, словно открыть должен не я с модной щетиной, а добрая фея с реверансом.

Я улыбнулся.

– Что, такой страшный?

Бледный мужик, больше похожий на тень, чем на человека, мотнул головой. Я думал, от столь энергичного рывка лобастая голова с тощей шеи свернётся, не в силах остановиться. Я ошибся. Голова воротилась на место, даже заговорила.

– Не ожидал, что вы откроете так быстро. Я – отец Толика. Игорь Михайлович.

– У меня знакомых Толиков полгорода.

– Парень, которого вы спасли вчера – Толик.

– Заходите. Тапочки для гостей красные.

Я посторонился, впустил гостя. Михалыч потоптался у двери, глянул на красные шлёпанцы, замялся.

– Эээ…

– Великоваты? Для гостей только сорок пятый, уж извините.

– Я… Простите, у меня грибок.

– Хм. Тогда проходите в своих.

Михалыч сунул руку в карман.

– Вот, возьмите. Спасибо ведь на хлеб не намажешь.

Михалыч протянул конверт.

– Здесь – тысяча долларов.

Я отмахнулся.

– Оставьте деньги себе. Так в коридоре стоять и будем? Чай, кофе?

– Но я на минутку… Давайте чай.

– Проходите в комнату, выбирайте кресло.

Михалыч шагнул в комнату, остановился.

– Но здесь кресло только одно.

– Вот его и выбирайте.

Михалыч уселся, я отправился за чаем. Когда вернулся с полными чашками, от ароматов чуть не провалился в коматоз. Вонь от ног гостя застряла в моём носу смердящей пробкой. Хорошо, что Михалыч остался в своих туфлях.

Я подал чай Михалычу, свою чашку поставил на подоконник, подальше от ароматов гостя, остался у окна. Михалыч положил конверт на журнальный столик.

– Я принёс эти деньги в благодарность. Вы спасли мне сына. Не отказывайтесь.

– На ваше спасибо получите моё пожалуйста. Деньги заберите. Вы уж извините, но, судя по вашему виду, лишняя копейка вам не помешает.

Присыпать крошками такта моё мнение о внешности гостя – Михалыч выглядел ходячим трупом – я постарался, как мог.

Михалыч усмехнулся. Не усмешка, а гримаса мертвеца из ужастика.

– Да уж, молодцом не выгляжу. У меня рак крови. Врачи обещают ещё годика три от силы.

– И вы несёте деньги мне?! Потратьте их на лекарства. Насколько я знаю, онкология – вещь дорогая. Ваши таблетки дороже бриликов.

Михалыч кивнул, подул на чай, пригубил.

– Затраты глупые. Сколько денег на пилюли не трать, а результат один. Плюс-минус полгода…

– И всё же протянуть полгода…

– Протянуть? Хочу жить, а не тянуть. Лекарства я уже давно не покупаю. Эффект нулевой, а денег уходит море. Теперь всё трачу на сына. Моя песенка спета, а он только начинает жить. Ему деньги нужнее.

Я указал взглядом на конверт.

– Откуда деньжищи?

– Скинулись депутаты. Только что. По тысяче каждый. Хотят, чтобы сын заявление забрал.

Значит, Крысько сообщил нанимателям о провале. Кукловоды натравили на меня Крысько для проверки: если я сдамся, тогда и платить очкарику не понадобится. Не срослось.

Я пожал плечами, отхлебнул чаю.

– Теперь вашему сыну останутся хотя бы деньги.

– Вы даже не представляете, как у меня на душе противно! Творят, гады, что захотят! А нам остаётся или терпеть, или валяться с переломанными рёбрами в больнице.

– Или не ходить по тёмным закоулкам, где шляются недоразвитые деточки.

– Деточки? Им по восемнадцать.

– Что ваш Толик делал в парке?

– Просто гулял.

– Я его раньше не видел. Гуляю там не один год.

– Так он вчера вышел в первый раз.

– Везунчик. Как вы меня нашли?

– Ваш адрес мне дал посредник, чтобы я уговорил вас не подавать своё заявление.

– Посредник?

– Он принёс деньги депутатов. Заявление подадите?

– Нет.

Я мелкими глотками допил чай. Михалыч не осилил и половины чашки, вздохнул. Я приготовился слушать. Не зря.

Михалыч в двух словах минут пятнадцать изливал наболевшее.

Вот жизнь, а? Толик с детства чего-то добивается, старается, работает, и гол как его отец. Толик учился как проклятый, отличник, достоин кое-чего получше нищеты, а что сделали они, эти депутатские недоноски-тунеядцы?

Эти сволочи палец о палец не ударили, гоняют на дорогущих джипах, лупят кого захотят до полусмерти, и за всё у них заплачено! Бог на свете есть? Толик на отцовском дохлом жигулёнке-копейке выезжает раз в месяц, а они на новеньких джипах целыми днями бензин прожигают тоннами. Это справедливо?

Я не удержался, вслух заметил, что Толик ездит аж на жигулёнке. Другие обходятся трамвайчиком.

Михалыч возразил. Цены-то на бензин ого-го! Много не наездишь. Толик в основном возит отца в больницу, когда тот идти не может. Обычно Михалыч ходит к эскулапам сам, но бывает, что ноги отказывают.

Я сказал, что Михалычу с сыном повезло. Заботливый. Михалыч уверен, что везение тут ни при чём. Помогло воспитание. Михалыч сыну спуску не давал. Отец Толику с детства привил трудолюбие и помощь слабому.

Я отвалил Михалычу комплимент: мол, Толику небеса послали чудесного отца, Макаренко двадцать первого века. Михалыч аж разомлел. Да, воспитывать Михалыч умеет. У других отцов с сыновьями куча проблем, а у Михалыча тишь да благодать. Толик со всем справляется сам, помощи не просит.

Так прямо и не просит? На что ж Толик живёт?

Зарабатывает как-то в интернете. Михалыч в этом не разбирается. Толик через интернет что-то или продаёт, или покупает. Михалыч толком не знает. Толик видит, что отец в этом деле не рубит, и не объясняет папуасу устройство телескопа. Толик и на права деньги заработал сам, и бензин покупает за свои.

А вот питается Толик пока с отцом. Тут Михалыч пока помогает. Одежду Толик покупает сам, а за квартиру и питание платит отец.

Под конец рассказа гордость за сына распёрла Михалыча до размеров дирижабля.

Михалыч слез с самохвала, посмотрел на меня.

– Для восемнадцати с хвостиком неплохо, а?

– Не плохо? Отлично!

Михалыч глянул на часы, что висят на стене напротив, выбрался из кресла.

– Простите, я пришёл-то на минутку, а сижу уже полчаса. Заболтался. Деньги возьмите, прошу вас.

Я поднял со стола конверт, протянул Михалычу.

– Потратьте их на морковный сок. Отличная штука для заживления переломов. Как, кстати, ваш сын?

– Врачи говорят, что ребро срастётся.

– Купите ему пару ящиков морковного сока.

Михалыч кивнул, вздохнул, сунул деньги в карман.

Я запер за гостем, присел за комп. Не терпелось посмотреть, как поживают на моём блоге файлы с тарантиновых мобилок.

*

*

Страница статистики блога впечатлила полусотней тысяч посещений за неполные сутки. Фотки с разбитыми рожами тарантин разглядывали впятеро чаще и вдвое дольше роликов с избиением очкарика.

Файлы с моего компа – если верить рейтингу городской сети – вышли на первое место по скачиваниям.

Всё-таки за городскими сетями будущее. Как иначе город узнал бы о своих героях меньше, чем за сутки?

Для начала я уменьшил число одновременно подключенных ко мне качальщиков, чтобы работа за компом не напоминала сплошное торможение.

После того, как расправился с пожирателями моего исходящего трафика, я прошёлся по городским новостным сайтам. О тарантинах и очкарике не нашёл ни единого слова. Официальный город дремал. Проснётся либо когда очкариков начнут убивать пачками, либо когда мэрия даст отмашку.

За те десять минут, что я бродил по сайтам, на мой блог заглянули почти семьсот человек. Судя по адресам посетителей, сплошь да рядом андреевцы. Город хотел видеть, чем на досуге занимаются детки богатеньких буратин. И это при том, что в записях, выложенных в сеть, я лицо очкарика закрыл и жестокие сцены вырезал.

Я заглянул на сайт мэрии, оставил на форуме ссылку на фотки разбитых тарантиновых рожиц. Пусть посетители посмотрят, что стало с детишками депутатов после попытки угрожать мне полуметровыми ножичками для забоя мамонтов.

Через пять минут я навестил форум мэрии вновь. Ссылки на фотки тарантин как не бывало. Значит, мэрия не спит, вебмастер начальством предупреждён и начеку. Ну и ладно. Мой блог закрыть не смогут, а на своём сайте пусть творят, что хотят.

На закуску я оставил сайт “Вечернего Андреева”. Обычно новости там появляются под вечер. В тот день расписание изменилось. Ещё утром на главной странице вебмастер вывесил моё фото с подписью: “Частная ищейка Янов избивает невинных детей до полусмерти”. От жалости к карапузам я аж прослезился.

Сайт “Вечернего Андреева” расписал вечерние события в парке в подробностях. Журналист Заливайло – вот уж наградил бог фамилией! – отработал деньги заказчиков сполна.

Статейка получилась – триллер рядом не валялся.

Если верить статье, трое малышей гуляли по парку с томиками Маршака в хрупких пальчиках. Тут из кустов выскочил злобный очкарик и ну слепить карапузов боевым красным лазером. Невинные детки в ужасе убежали. Свирепый очкарик – за ними. Вдруг откуда ни возьмись нарисовался я, убийца детей. Догнал, избил карапузов до полусмерти и, если бы не наряд милиции, кто мог поручиться за жизнь невинных младенцев?

Почему у очкарика сломано ребро, вместо лица кровавое месиво, а тело сплошь в синяках и ссадинах, журналист Заливайло объяснить не потрудился. Хорошо, хоть избитого очкарика не пришил моим кулакам.

Каждую фразу “Вечерний Андреев” размалевал, как предписано. Мой портрет набросал мазками чёрной смолы, невинных младенцев с любовью выписал белой и пушистой акварелью.

Вечером я купил “Вечерний Андреев” в бумаге. Хотел посмотреть, не пошутил ли вебмастер на сайте. На первой странице красовалось моё фото с той же подписью, что и на сайте газеты. Статья, что заняла полстраницы, слово в слово повторяла статью на сайте.

Поначалу зачесались кулаки дать Заливайло в нос, чтоб инфу фильтровал. Через минуту я передумал. Заливайло и без меня судьбой наказан, ибо пишет всегда то, за что потом получает по башке. Как до сих пор писака жив, удивляюсь.

Я набрал номер Заливайло. Минуту подождал ответа, набрал заново. Заливайло мой номер знает, потому трубку не берёт. Пару раз мы с ним по душам поговорили, теперь обходит меня десятой дорогой.

Дозвониться до журналюги удалось с уличного автомата.

Заливайло включил культурную речь.

– Слушаю вас.

– Привет, брехун!

Заливайло меня узнал, культурную речь выключил.

– Ты кого назвал…

– Спокойно, Заливайло! Будешь много трендеть, и я подам на тебя в суд за клевету. Твоя статья завалит тебя с головой. И тот, кто статью заказал, не поможет.

– С чего это ты взял, что не поможет?

– Маслина не идиот. Или ты поверил, что из-за тебя целый депутат станет пачкать руки?

– Подбирай выражения, Янов!

– Бестолочь ты, Заливайло. Загляни на мой блог. Туда весь Андреев смотрит уже сутки. Остался один ты. Там фотки свирепого очкарика, который напал на твоих невинных букашек. И ещё там видео. Советую просмотреть.

Заливайло замолчал. Я услышал щелчки мышкой.

– Эй, Заливайло, чего замолчал? Зашёл таки на мой блог? Наконец-то! Как после этих фоток в глазах читателей выглядит твоя статья, а? Подумай. Видео рассмотрел? Какие пушистые у тебя вышли депутатские детишки! У меня получились какие-то недоноски. Вот бы мне твоё мастерство!

– Много тексту.

– Ты к очкарику в больницу заглянул?

– Что мне там делать?

– Журналист должен выслушать обе стороны, и только затем писать материал.

– Это мне решать, что и как писать!

– Ты к очкарику всё же загляни. Прогулка будет познавательная. Может, наберёшься ума.

Перед тем, как я повесил трубку, из динамика вывалилась кучка матов.

Статья заказная, Заливайло не скрывал. Заказчики понятно кто. Маслина – первый. Статью заказали ещё ночью, раз на сайте висела уже утром. Значит, в способностях Крысько кукловоды не сомневались. Когда я господина следователя обломил, скинулись по тысчонке на лекарства очкарику в обмен на молчание.

Со статьёй Маслина поспешил. Дело вроде и не заводилось, а статейка уже вышла. Как теперь объяснить горожанам, о чём в статье речь, и почему дело против меня и свирепого очкарика так и не завели? Это при том, что я избил до полусмерти сына пламенного борца с криминалом.

Наутро журналюга разразился новым сочинением. Чтобы имидж борца с криминалом не накрылся медным тазом, Маслина заказал “Вечернему Андрееву” опус о том, как тяжело раздобыть улики против ушлого частного сыщика, и как в поте лица славный следователь Крысько роет носом в поисках моей вины.

Заливайло из нашего разговора вывод сделал. Накатал статью без единого намёка на мою вину в избиении тарантин. Вился вокруг да около, юлил, намекал, сыпал юридическими завитушками. Официальной клеветы я в статье не нашёл. На том дело и заглохло.

Через месяц позвонил Михалыч. Пригласил в гости. Очкарика опять побили.

*

*

На лестнице, у квартиры очкарика, я разминулся со стражем ненаводимого порядка. Хмурый Михалыч как раз собирался закрыть за блюстителем дверь, когда на площадку поднялся я.

Михалыч увидел меня, расцвёл.

– Как вы быстро!

– Всё же соседи.

– Так уж и соседи. Я к вам топал минут двадцать.

– Вынуждаете сказать бестактность.

– Говорите. В обморок не упаду. Входите.

Михалыч впустил меня в коридор. В нос шибанула гнилостная вонь. Я вспомнил о грибке Михалыча. Где моя память была раньше?

Михалыч запер дверь, указал на рваные тапочки.

– Надевайте. Вы хотели сказать, что вы не такой доходяга как я, потому и дошли не за двадцать, а за десять минут, так?

– За семь. Если позволите, ваши тапочки надевать не буду.

– Не любите рваных тапок? А я обожаю.

– Не хочу подхватить ваш грибок.

– Ах, это! Я и забыл. Проходите.

Михалыч провёл меня в комнату.

Толик лежал на диване. Лицо в ссадинах, губы лиловые и опухшие, правый глаз подбит так, что разомкнуть веки очкарик сможет не раньше, чем через пару дней.

Михалыч поставил рядом с диваном стул.

– Присаживайтесь, Ян. Вы тут пока пообщайтесь, а я сварганю чайку.

Я уселся, подмигнул Толику.

– Ну, рассказывай.

– Побили, и опять сняли всё на мобильник.