Текст книги "Тарантины и очкарик"

Я бы прошёл мимо, если бы площадка не оказалась глиняной, а в слое глиняной пыли не отпечатались следы наполовину лысых покрышек. Качество отпечатков великолепное, хоть неси в музей криминалистики. Получатся не слепки, а загляденье.

Я обернулся, свистнул, махнул рукой. Юсуп выглянул из джипа.

– Ян, ты ещё не угомонился? Что ты там нашёл?

– Что может найти следопыт? Следы. Иди, глянь.

Юсуп захлопнул дверцу джипа, зашагал ко мне. Когда подошёл, я указал на следы в глиняной пыли.

– Глянь, какая красота.

Юсуп присел, рассмотрел следы, потрогал засохшую глину пальцем, поднял взгляд на меня.

– Как получились такие сказочные отпечатки? Стоит жара, глина как камень. Её полили водой? Тогда всё сделано специально?

Я выдал свою версию: накануне вечером выпала роса. Потому пыль от глины и стала влажной. Отсюда и классные отпечатки. А вот кто и что тут объезжал, это вопрос.

Что здесь, на дороге, могло стоять такое большое, что надо было съезжать с дороги, и выезжать на глину? Джип Ромки? Вряд ли. До шашлыков далековато. Тарантины оставили машину так далеко от костра? И если джип стоял здесь, то зачем его потом отгонять к костру? Сначала дядька Некто объехал джип по глине, оставил нам отпечатки своей резины, а потом отогнал джип к шашлыкам? Бред.

Следы, бесспорно, вышли на славу. Отпечатки прекрасные, спецы будут в диком восторге. Вот только если это следы не той машины, которая увезла тарантин, то как бы нам не найти тарантас какого-нибудь грибника…

С другой стороны, судя по следам, машина шла загруженная под завязку. Шины аж расплющило.

Источник моих догадок иссяк. Юсуп свои версии озвучивать не пожелал. Я протянул Юсупу руку, мы обменялись прощаниями, я двинул к лесу, к машине.

Не успел я отойти и пяти метров, как сзади донёсся смешок. Я обернулся. Юсуп поманил меня пальцем.

– Следопыт, ты угадал. Видишь, откуда притопала собачка?

Я посмотрел, куда указывал Юсуп – в сторону тарантинова кострища. Овчарка подтянула кинолога к покрывалу, что у костра, села, посмотрела на хозяина, вильнула хвостом.

Юсуп улыбнулся.

– Ян, ты всё прозевал. Собачка пришла из-за камышей. Так, как ты и сказал. Дядька Некто прошёл от кустов по лесу, потом свернул к камышам, и вдоль камышей подошёл к тарантинам. Хотел бы я знать, что было дальше. Звякну-ка я Михалычу.

– Что ты ему скажешь? На месте преступления воняло так же, как и от ваших ног? Вы такой же дохлый, как и тот, кого мы подозреваем в нападении на депутатских деток?

– Включу громкую связь, чтоб ты слышал и не плакал, что я твоего Михалыча обижаю.

Юсуп порылся в записной книжке мобильника, нажал вызов. Через три гудка динамик закричал голосом Михалыча.

– Алло!

– Вы где? Это Юсуп.

– Я в поезде. Еду домой.

Юсуп уменьшил громкость динамика, иначе кроме меня, Михалыча слышали лягушки на том берегу речки.

– Откуда едете, если не секрет? С рыбалки?

– Как вы угадали? Да, с рыбалки. Почему вы звоните? Узнали что-нибудь о Толике?

– Нет. Где вы были вчера вечером и этой ночью?

– На рыбалке. Я ж сказал, что еду с рыбалки. Со вчера я был на ставке, под Новоделкино.

– Свидетели вашей ночной рыбалки есть?

– Нет. Что случилось? Вы меня пугаете.

– Я вам перезвоню. Будьте готовы прийти ко мне и подписать то, что вы только что сказали. И захватите тот билет на поезд, с которым вы сейчас едете.

– Скажите, Юсуп, в чём дело?

– Те, кто бил вашего Толика в парке, пропали. Учитывая ваши в их адрес угрозы…

– Ясно. Хочу вас огорчить. Я ни при чём, хоть и жаль. Куда они исчезли, не имею даже понятия.

– Когда вы приехали на рыбалку?

– Вчера в шесть вечера. Не ломайте себе голову, Юсуп. Я к тем уродам не прикасался. Я выехал из Андреева вчера в двенадцать дня. В Новоделкино ходит только один поезд, и только в двенадцать. Обратно в Андреев поезд идёт из Новоделкино тоже в двенадцать. Других поездов нет. Так что и на вчерашний вечер, и на эту ночь у меня алиби есть. Вам билеты подойдут? У меня есть билеты как в Новоделкино, так и обратно.

– Странно, что вы сохраняете никому не нужные билеты. Знали, что понадобятся?

– Билеты я сохраняю по привычке. Я часто ездил в командировки. Приеду в Андреев в шесть. Звоните. Приду и подпишу всё, что сказал. До встречи.

Михалыч повесил трубку. Юсуп хмыкнул, набрал номер. Громкую связь оставил включённой.

Юсупу ответила телефонистка, с которой у меня договор на прослушку номера очкарика. После приветствия Юсуп продиктовал номер Михалыча. Сказал, что только что с этим абонентом разговаривал. Попросил узнать, где трубка недавнего собеседника находится сейчас.

Уже через секунду телефонистка сообщила, что трубка Михалыча сигналит из района железной дороги, километрах в ста от Андреева. Судя по данным, полученным от трубки в последние минуты, абонент движется с севера, со стороны Новоделкино, в направлении Андреева.

Когда телефонистка отключилась, Юсуп потёр подбородок.

– Похоже, твой Михалыч не врёт.

– Значит, пока отпадает?

– Только пока. Он мог тарантин… не знаю, что он с ними сделал, а потом уехал на такси в сторону Новоделкино. Теперь возвращается на поезде.

– Юсуп, на Михалыча дунуть, и он завянет. Он почти труп. Каждый из тарантин весит втрое больше твоего главного подозреваемого. Что он им мог сделать?

– Разве твой полудохлый Михалыч не мог пальнуть им в башку? Разве сил для этого надо много?

– Не подумал, извиняйте. Только где мозги тарантин? Где кровь от простреленных головушек?

– Если Михалыч докажет, что эту ночь просидел в Новоделкино, тогда он отпадает. Паршиво.

– Да уж, если у него нет вертолёта, то он здесь не появлялся, и тарантин не трогал.

Юсуп повертел мобильник в руке, сунул в карман.

– Странный он тип, твой Михалыч. У него пропал сын, а он двинул на рыбалку! Клёво, а?

Я пожал плечами: мол, кто их, михалычей, поймёт? Юсуп улыбнулся, хлопнул меня по плечу, зашагал к ромкиному джипу.

Через час я подъехал к парку Петровского. По пути расписывал в деталях разговор с девушкой эмо. На левую чашу весов я укладывал мои каверзные вопросы, на правую – уверенные ответы Анюты. Когда левая чаша правую перевесила, я угомонился.

*

*

Я остановил машину возле центрального входа в парк, на том месте, где Ромка парковал джип. Вышел, осмотрелся. Напротив, над кованым забором парка нависла ветвями акация. Я прошёлся взглядом по стволу, в трёх метрах над землёй нашёл дупло.

Когда подошёл ближе и присмотрелся, заметил в дупле не природный блик. Глаз птицы так не бликует. Зато объектив видеокамеры – запросто.

Я сделал камере ручкой, указал оператору пальцем на мой джипчик: мол, стереги!

В парке я уселся на той скамейке, где отчитывался девушке эмо о ненайденных синих вельветовых тапках сорок пятого размера.

Я позвонил Анюте, пригласил на встречу.

Когда девушка эмо подплыла к скамейке, я встал. Анюта подставила щёчку. Я улыбнулся, не поцеловал. Девушка эмо накуксилась.

– Я думала, мы хорошие знакомые.

Анюта напустила во взгляд зелёной тоски, присела на краешек скамейки. Совсем как приличная леди, только в наноюбке длиной с трамвайный талончик.

– Слушаю, Ян.

– Где ты была со вчерашнего вечера?

Анюта напряглась.

– Где была я? А с какой стати я должна отчитываться, тем более перед вами? Вы кто?

– Или говоришь, где была, или я рассказываю следователю, как ты грозилась убить Ромку.

– Когда я вам в обед позвонила, вы сказали, что будете молчать, пока не найдёте против меня улик.

Я пояснил, что для того, чтобы найти улики как против Анюты, так и её защиту, я должен хоть что-то узнать. К примеру, где Анюта была накануне вечером и ночью. Но Анюта молчит. Как мне быть? Пойти к анютиному брату?

При чём здесь братишка? Анюта не так давно заявляла, что Ромку не боится, потому что у неё брат – снайпер.

Нет, там, где пропали Ромка и его друзья, кровь и трупы с дырками не нашли. Но разве это проблема для следователя – человека, который ищет, к чему бы придраться, только бы найти пропавших тарантин?

К примеру, Ромка с дружками пошёл купаться, а анютин братишка расстрелял троицу с другого берега. Крови нет, трупы унесло течением. Кстати, рядом с братом сидела Анюта, и показывала меткому братишке, в кого стрелять первого. Хотела убить Ромку, а для прикрытия хлопнули всех троих. Мол, в Щучьем завёлся маньяк, потрошитель депутатских детишек.

Девушка эмо меня выслушала, обмозговала, дала волю эмоциям. Глаза Анюты вылезли на лоб, челюсть отвисла.

– Ну, это… Это ещё надо доказать!

– Само собой. Вас обоих будут год таскать на допросы. Потом ещё год – на заседания суда. При этом будете под подпиской о невыезде.

– Зачем?

– Вы – подозреваемые. Чтобы не смылись, черту города вам пересекать запретят. Нарушите запрет – сядете.

– Но я их не убивала!

– Я не говорил, что ты их убила. Я спросил, где ты пропадала со вчерашнего вечера до этого момента. Не бойся, я тебя на слове ловить не собираюсь. Ты сказала, что их не убивала даже не зная, убиты они или нет. Вполне объяснимо.

– Не знаю, честно!

– Верю.

– Почему? У меня такие честные глаза?

Я пустился в законы психологии, убил на дополнительное образование Анюты пять минут, хотя мог уложиться в минуту.

Если сжать мою речь в два слова, то я сказал Анюте, что сейчас в анютино-ромкином кабаке пропажа Ромки – тема номер один. Каждый суёт своё, всё смешивается, и получается триллер. Одна сказала, что кто-то пропал, вторая подозревает убийство, а третья уже обвиняет конкретного гнусного типа, который на днях захотел с ней потанцевать, а от него так несло перегаром, что хоть вешайся, ещё и ноги отдавил, скотина.

Анюта улыбнулась.

– Вы что, подслушивали наши разговоры?

– Такие разговоры всегда одни и те же. Давай поговорим серьёзно. Откуда ты знаешь, что крови на месте шашлыков не нашли, и дырок в телах пацанов тоже нет?

– Про то, что нет крови, сказали девочки – те, которые поехали на шашлыки. И вы меня не путайте. Никаких тел девочки не видели. Они сказали, что пацаны пропали. Я сразу спросила, есть ли кровь. Интересно ведь. В детективах всегда…

– Ясно. Где этой ночью была ты?

Анюта кивнула в сторону ромкиного кабака.

– Здесь. Спросите бармена. Да что бармен! Меня помнит весь кабак. Я тут отмачивала такое!

– Какое?

Анюта попыталась выдавить на щёки румянец. Когда прикинуться благовоспитанной девицей не вышло, продолжила.

– Чуть выпила, и… потанцевала на столе.

Анюта хихикнула. Я сварганил строгое лицо. Анюта улыбку спрятала.

– Всю ночь мы просидели в кабаке. Хотите – верьте, хотите – нет.

Анюта принялась расписывать всенощное веселье в деталях. Я перевёл разговор в нужное русло. Анюта вспомнила, что после весёлой ночки она с подружками посадила трёх девочек из их ночной компании на маршрутку, которая идёт в Щучье, попрощалась с подружками, и потопала спать.

Девочек посадили в маршрутку около десяти. Точно Анюта не помнит. Ехать раньше десяти глупо, потому как пацаны после выпитого накануне спят.

Если девочки выехали в десять, то на месте были – в десять сели в маршрутку да плюс час на дорогу – в одиннадцать. А потом пацаны должны были девочек забрать с трассы на джипе, как обычно.

Где-то через два часа, примерно в начале первого, девочки – которые умотали на шашлыки к мальчикам – начали наяривать подружкам. Анюта уже досматривала десятый сон. Девочки-шашлычницы сказали, что пацаны пропали, и что девочки шли к речке пешком. Потом Анюта позвонила мне. Вот и всё.

Я решил ковать железо, не отходя от репродуктора, продолжил вопрошать.

– Вчера вечером вы Ромке звонили?

– Конечно. Как выпьем, звоним всегда.

– Кто звонил конкретно?

– Все. Мы звонили-звонили, но пацаны не отвечали. Мы подумали, что они уже перепились.

– Когда звонили в последний раз?

– Да всю ночь. То одна позвонит, то другая.

– Когда в последний раз дозвонились?

– В девять. Ночью нам так и не повезло.

– Кто с пацанами говорил?

– Я, конечно я. Я дозвонилась – я и говорила.

– Всё у них было в порядке?

– Вроде да. Пошутили, и всё. Они уже были пьяненькие. Как и мы.

– Ты разговаривала со всеми тремя?

– Нет, конечно. Я звонила Ромке. Но я слышала голоса и других. Были живые, только пьяные.

– Сегодня утром, перед тем, как садиться на маршрутку в Щучье, девочки мальчикам не звонили?

– Звонили. Те не ответили.

– Вы не удивились?

– Бывает. Может, спят упитые. Как-то такое уже было. Мы шли от трассы к их пляжу пешком. Целый час, наверное. Чуть ноги не стоптали.

– Час? Там идти от силы три километра.

– Ага, по солнышку да после вчерашнего… нам казалось, что дошли до Парижа.

Я посмотрел в небо, перевёл взгляд на Анюту.

– У меня вопросы закончились.

– Господи, какое счастье! Такое ещё бывает?

Анюта поднялась.

– Ну, заглядывайте в наш кабачок. Только не ночью, а то я буду танцевать на столе, а у меня юбка короткая. Я буду краснеть.

Девушка эмо оправила наноюбку с жеманной улыбочкой. Я изо всех сил старался ниже шеи Анюты взгляда не опускать. Девушка эмо улыбнулась, чмокнула воздух, сдула поцелуй на меня. Я кивнул: мол, и тебе до свидания.

Анюта зацокала каблуками по камням дорожки, что ведёт к ромкиному кабаку.

Я разложил ответы Анюты по полочкам. Пришлось признать, что тычусь носом куда попало, только не туда, куда надо. Слепые котята знают куда топать больше, чем знал я.

С другой стороны, унывать рано. Время даром не потерял – уже хорошо. Да, после разговора с девушкой эмо причину пропажи тарантин не узнал. Зато я мог поспорить хоть на миллион, что Анюта и её сёстры по кабаку виновны в пропаже тарантин меньше, чем я. Какой-никакой, а результат.

Я поплёлся к машине. На полпути вспомнил, что отъезжал к Щучьему в дикой спешке, из-за которой балконную дверь оставил открытой.

Домой я прилетел не пулей – лучом света.

*

*

Как и предполагал, о незапертой балконной двери я пожалел. Нет, ворьё двуногое на моё жилище не покусилось. Зато следов налётчика о четырёх лапах я нашёл в избытке.

Соседский котяра до сушёных бычков, что висели на верёвках на балконе, не добрался, так отыгрался на кухне. Куда только не залез! Кошачьих следов я не нашёл разве что на потолке.

В качестве мести за недоступность сушёных бычков котяра испоганил буханку хлеба. Съесть не съел, но с трёх сторон понадгрызал. Перед уходом по-хозяйски пометил территорию, гадёныш.

Полчаса я отмывал следы кошачьих лап, выдраивал смердящие метки, заливал одеколоном помеченные места. Когда вонь меток смешалась с запахом одеколона, кухня пропиталась адским духом.

Ужинать впринюшку я отказался, потому отправился в булочную. Кухню оставил открытой, чтобы проветрилась. Перед выходом поумолял кошачьих богов, чтобы ближайшие четверть часа соседского изверга в мою кухню не пускали.

В булочной из свеженького остались только бублики. Пришлось планировать ужин без хлеба.

На обратном пути, когда я проходил мимо газетного киоска, в глаза бросился жирный заголовок “Месть психопата”.

Я подошёл ближе. За стеклом висел “Вечерний Андреев”, свежий номер. Подзаголовок статьи “Месть психопата” от заголовка не отставал: “Ему казалось, что они виновны. Теперь они пропали”. Статью подписал журналист Заливайло.

Я купил газету, поспешил домой.

Статья удалась. Пенсионеры и домохозяйки наверняка завалили редакцию письмами поддержки, раскалили телефон главреда, а под конец вышли на демонстрацию солидарности с родителями пропавших тарантин.

Журналист Заливайло в подробностях расписал угрозы Михалыча в адрес Ромки и дружков. Не забыл добавить подробностей и от себя, чтоб вышло пострашнее. Получился не полуживой Михалыч, а свирепый живодер, что угрожал невинным детишкам лютой смертью.

Как Михалыч разбивал лобовуху ромкиного джипа, Заливайло в красках описывал три абзаца. Вспомнил и обо мне – как я на маленьком джипчике увёз Михалыча из-под носа охранника. Слова подкрепил кадрами из записи видеокамеры, что спрятана в дупле акации, и следит за стоянкой ромкиного джипа.

Похищение кроссовок из ромкиного джипа Заливайло приписал тому же Михалычу.

Каждое слово статьи заставляло читателя посылать Михалычу проклятья. Под конец Заливайло высказал уверенность, что тарантин – невинных овечек – похитил кровожадный Михалыч.

Как странно ведёт себя милиция, граждане! Виновный давно известен, а следователи хлопают ушами! Похититель наших детей разгуливает на свободе, и обезумевшим от горя родителям смеётся в лицо!

Статью завершал пламенный призыв журналиста Заливайло наказать злобного Михалыча если не по закону, так по совести.

О пропаже тарантин целая статья. О пропавшем очкарике ни слова. Пляска журналиста Заливайло под дудочку депутата Маслины удалась.

Я отложил газету, вышел на балкон, сменил в лёгких смесь котячьих меток с одеколоном на воздух.

Когда отдышался, попытался представить, как с тарантинами мог расквитаться Михалыч. Против тщедушного тельца Михалыча воображение выставляло три толстенных туши тарантин. Как один не юный задохлик мог справиться с тремя молодыми и крепкими бегемотами?

Да, Михалыч мог пульнуть в тарантин из… да хоть из пулемёта. Где кровь? Где следы суматохи? Как застрелить троих одновременно? Не лежали же тарантины и ждали, пока Михалыч всадит каждому по пуле!

Юсупов вариант с клофелином в тарантиновой бутылке водки мне нравился больше. До идеала не дотягивал, но объяснял, как тарантин мог порешить Михалыч, а не дядька Некто.

Три колеи в песке от покрывала, где лежали тарантины, до твёрдой дороги мог сделать Михалыч, ведь сил таскать на горбу тарантиновы туши у него нет, потому подтягивал тела буксировочным тросом. Вдобавок на месте для слежки в зарослях можжевела лежал сук, провонявший михалычевым грибком.

Чтобы стать идеальным, варианту с клофелином не хватало объяснения, как Михалыч всыпал клофелин в бутылку.

Метнуться к бутылке, когда пьяненькие тарантины пойдут купаться, зарядить бутылку клофелином, вернуться за камыши – дело десятка секунд. Пока тарантины заходят в воду, и в этот момент к бутылке спиной, можно успеть запросто. Другой вопрос – кому запросто, а кому и нет.

Да, арматуриной возле ромкиного джипа Михалыч размахивал как монах Шаолиня. Казалось бы – порядок. Ан нет. Руки – не ноги. Может, руками Михалыч ещё и размахивает, а вот ходит с трудом. Бегуном не назовёшь.

Скоростной как улитка Михалыч смог подобраться к тарантиновой бутылке, всыпать клофелин, смыться обратно за камыши – и уложился в десяток секунд? Со скоростями Михалыча времени уйдёт вшестеро больше. Тарантины заходили в воду целую минуту, и ни разу не оглянулись? Ведь если бы оглянулись, то Михалычу хана, понятно и кретину.

Я отбросил дурные мысли, покинул балкон, развалился в кресле. Через пару минут мысли вернулись. Ещё через пять минут от бардака в голове меня спас звонок мобильника.

Не успел я поднести трубку к уху, как Юсуп уже заговорил.

– Я на мобильниках тарантин нашёл миллион пропущенных вызовов. Пацанам наяривали с вечера до утра, а те трубку не брали.

– Когда до них дозвонились в девять вечера, были живы все трое. Живые и пьяные.

– Уже легче. Главное, что живые. Мы тут опросили местных, что живут на краю села со стороны речки. Народ ни сном, ни духом. Ничего не слышали, ничего не видели, и мало ли кто здесь на речке отдыхает! Ладно, я уже выезжаю. Созвонимся.

Я отложил мобильник, прикрыл глаза.

Когда трубка звякнула, я проснулся, нажал зелёную кнопку. Опоздал. На экране мобильника – номер Михалыча. Я глянул на часы. Семь. Дрых всего пятнадцать минут, а снов успел увидеть на целую ночь.

Михалыч себя ждать не заставил, перезвонил через пять секунд.

– Ян, жду вас на углу Шестой Продольной и Восьмой Поперечной. У меня тут… Нет, не по телефону. Приходите. Это срочно. Срочнее некуда.

Михалыч трубку повесил раньше, чем я успел сказать, что выхожу, вот только закрою балконную дверь.

По пути к месту встречи с Михалычем я успел из догадок выстроить небоскрёб. Стройке мешала назойливая мыслишка: а не собрался ли Михалыч писать покаяние? Тогда зачем нужен я?

*

*

Михалыч стоял на углу Шестой Продольной и Восьмой Поперечной, прям посреди перекрёстка.

Когда я подъехал, Михалыч кивком поздоровался, жестом пригласил следовать за ним, потопал по дороге.

Я потащился за клиентом почти на холостых оборотах. Когда я поравнялся с Михалычем, чтобы спросить, куда ползём, в нос шибанула вонь от ног клиента. Задавать вопросы я передумал, на пару метров отстал, поднял стекло.

Пока ехал, осмотрел окрестности.

Справа вдоль дороги тянулась стена хлебозавода высотой метра в четыре и длиной в квартал. Слева, на всю ширину квартала – ряд кирпичных гаражей. Воротами гаражи смотрели на стену хлебозавода. Ночью здесь прохожего не встретишь.

Посередине квартала, перед открытым гаражом, задом к дороге, стоял потрёпанный жигулёнок-копейка.

Михалыч дополз до жигулёнка, опёрся о багажник, схватился за ворот рубашки. Я ударил по тормозам, выпрыгнул из машины, подбежал к Михалычу.

– Давайте я вас отвезу в больницу, а?

Михалыч отмахнулся, сглотнул.

– Уже отпустило. Слишком много нервов.

– Сейчас подойду. Не умирайте.

– Попробую.

Я вернулся в машину, прижал джипчик к бордюру, достал из аптечки ампулу нашатыря, сунул в карман.

Пока я парковался, сожалел, что не захватил из дому ведёрко одеколона. От ног Михалыча разило грибком аж до тошноты.

Михалыч кивком указал внутрь гаража.

– Спускайтесь в подвал. Спускайтесь, не бойтесь. Они уже не кусаются.

В подвал гаража вела добротная деревянная лестница. Пока я спускался, ни одна ступенька не скрипнула.

Яркая – ватт на сто пятьдесят – лампочка освещала каждый сантиметр подвала. Я окинул взглядом стеллажи с консервацией, три толстых тела.

Пыльные банки с огурцами меня тронули куда меньше, чем три туши в шортах и с кляпами, подвешенные за руки под потолок.

Я выбрался из подвала, подошёл к Михалычу.

– В милицию звонили?

– Только вам.

– Вы фильмы смотрите? Там постоянно твердят, что в таких случаях надо звонить в милицию, а на месте преступления ничего не трогать.

– Я и не трогал.

– Кто выгнал из гаража машину?

– Я. Как бы я спустился в подвал? Машина мешает.

Я позвонил Юсупу. Сказал, что в гараже Михалыча, в подвале, под потолком, уже как минимум полдня висят три трупа. Угол Шестой Продольной и Восьмой Поперечной.

Юсуп пообещал приехать через полчаса: заглянет к себе да оставит лаборантам сучок и бутылку со стаканами. На меня возложил охрану трупов и Михалыча.

Михалыч посмотрел на меня, кивнул в сторону подвала.

– Ян, это они? Это дети депутатов? Почему вы на меня так смотрите? Я их раньше не видел.

– Да, это тарантины. Когда вы их нашли?

– Я только приехал с… с рыбалки, перекусил, и сразу пошёл в гараж. А тут они…

– Что вы забыли в гараже? Вы же говорили, что за руль не садились давно.

– Так и есть. Я здесь храню удочки, садок. От них запах, знаете ли… Не люблю, когда в квартире воняет рыбой. Я сушу леску, стираю садок, и отношу в гараж.

– Вы только что приехали с рыбалки. Когда садок успел высохнуть?

– Сегодня я садок не сушил. И не стирал. Что мне делать, Ян? Юсуп мне теперь не поверит. Я ему сказал, что был на рыбалке.

Я назадавал Михалычу немых вопросов на год вперёд. Михалыч развёл руками. Я дал Михалычу собраться с мыслями. Затем приступил к работе.

Михалыч Юсупу соврал. На рыбалку Михалыч не ездил. Ездил к бабке, ясновидящей. Хотел узнать, где Толик.

Зачем забирал из гаража удочки, если собирался к бабке? Тут не так всё просто. Сосед сказал, что Михалычу пора съездить на рыбалку. Мол, Михалыч за последние дни сильно сдал, надо бы отдохнуть. Ну, Михалыч и смекнул: сделаю для соседа вид, что иду на рыбалку, а сам поеду к бабке. Потому и удочки из гаража принёс, чтобы сосед, если бы Михалыча встретил с удочками, поверил.

Зачем дурить соседа? Михалыч этих бабок не любит. Врут на каждом слове. Сосед знает, как Михалыч к этим шарлатанам относится. Михалычу было стыдно признаться, где пропадал почти два дня: не на уважаемой соседом рыбалке, а в очереди у презренной шарлатанки. А с удочками в руках всегда можно сказать, что был на рыбалке.

Почему, чтобы съездить к бабке, надо потратить два дня? Она живёт далеко? Да почти рядом. В Новоделкино, шесть часов на поезде. Михалыч пару лет назад ехал на рыбалку, и в поезде услышал про эту бабку.

Почему на рыбалку ездит так далеко? Так ведь под Новоделкино не карп – зверь! А здесь, под Андреевом, как те раки по три рубля.

Улов в дороге не тухнет? Всё-таки шесть часов на поезде сюда, плюс в Новоделкино от ставка до станции, да здесь от поезда до дому, да всё по такой жаре. В ответ Михалыч авторитетным тоном заявил, что карп – рыба живучая. Не тухнет. Довозит живьём.

Я обдумал ответы Михалыча. Вспомнил, что не так страшен чёрт, как обманутый Юсуп. Страшного вранья в словах Михалыча я не откопал.

Мотался Михалыч на рыбалку или к бабке – не важно. Главное, что мотался далеко от Щучьего.

И всё-таки, зачем к бабке ездить на два дня? Так ведь к ней очередь, как отсюда до Стамбула. Говорили, что там можно проторчать и день, и два. Народ к ней так и валит. А Михалычу привычно, он и так на рыбалку всегда ездит с ночёвкой.

Где удочки и садок, которые Михалыч принёс? В углу, возле верстака. Так с удочками к бабке и ездил? Да. Вдруг с бабкой управился бы раньше, так чего не посидеть у ставка?

Значит, на рыбалке Михалыча не видели. Да, тут прокол. Свидетелей нет. Михалыч всегда ездит один и так, чтобы вокруг рыбаков было поменьше. Они обычно на рыбалке пьют, горланят, а Михалыч любит тишину.

Михалыча у бабки кто-нибудь запомнить мог? Бабка, соседи по очереди? Нет. Там народ на месте не стоит, прямо людской поток. Кому Михалыч там нужен, чтобы его запоминать? Бабка… Вряд ли она вспомнит. Через неё только при Михалыче прошло человек сто.

Когда Михалыч попал на приём к бабке? Часов в десять утра. Проторчал в очереди целую ночь.

Хоть в поезде Михалыча кто-то вспомнит? Вряд ли. Михалыч в спальном вагоне на рыбалку не ездит. В плацкарте тоже. В общем вагоне билет будет подешевле. А там народу как тех сельдей в бочке.

Я пораскинул мозгами, пришёл к выводу: железным алиби Михалыча мог назвать только кретин. Затем я вспомнил о жигулёнке Михалыча. Зачем Михалыч выгнал жигулёнок из гаража? Чтобы залезть в подвал. Зачем лезть в подвал? Я продолжил опрос.

Зачем Михалыч полез в подвал, если удочки и садок хранит наверху, возле верстака? В подвале горел свет. Михалыч не любит, когда свет горит впустую. Не любит сам, и всю жизнь учил Толика.

Кто включил свет в подвале? Ответа на этот вопрос Михалыч не знал. Михалыч не включал, и точка.

Вырубить свет во всём гараже одним рубильником – что на стене возле входа – можно? Нет. В подвале свет эээ… идёт мимо счётчика.

На вопрос, ворует ли Михалыч свет, я получил типичную отмазку в стиле “Да сколько я там украл?”.

Проводка левая и отдельная, потому сверху, рубильником, подвальный свет выключить нельзя. Только выключателем в подвале, а в подвал спуститься нельзя, пока не отгонишь машину хотя бы на пару метров. Потому Михалыч машину и отогнал.

У кого кроме Михалыча есть ключи от гаража? Ни у кого. Ключ один. Остальные растеряли. Где хранится единственный ключ?

Михалыч подошёл к гаражу, ткнул пальцем в кирпич над верхним обрезом стальной рамы ворот.

– Этот кирпич вынимается. За ним я храню ключ. Что вы так смотрите? Думаете, я дурак? Ключ здесь уже лет десять, и никаких проблем. Дома я всегда ключи терял, а здесь – как в сейфе.

– Соседи по гаражу об этой заначке знают?

– Конечно. Но их можете не подозревать. Честнейшие люди.

– Если я вашу систему понял правильно, то, чтобы не потерять ключ от машины, вы храните его в замке зажигания. Угадал?

Михалыч улыбнулся.

– Ян, кому моя старушка нужна? Ведь старьё, рухлядь. Это депутатские сынки катаются на джипах.

Михалыч жестом попросил перерыв. Через минуту Михалыч покачал головой, вздохнул.

– Когда я был у бабки, она сказала окунуться в пруд, чтобы снять негатив. Есть там рядом с её домом прудик. Окунулся. Видите, сколько мне добавилось позитива? Я же говорил, что врут они, эти бабки, врут.

– Что сказала бабка про вашего Толика?

– Среди мёртвых она сына не видит.

– Вы довольны?

– Вы это серьёзно? Верите в бабкины сказки?

– Зачем же вы к ней ездили? Чтобы не поверить?

– Цепляюсь за соломинку. Глупо, понимаю, но поехал к ней скорее за враньём. Очень хотелось услышать, что Толик жив.

– А вы? Сами-то вы его уже похоронили?

– Я? Да.

Глаза Михалыча заволокла влага. Я замялся.

– Ну… Вы тут постойте, успокойтесь, а я пока ещё раз схожу в подвал.

Михалыч кивнул, отвернулся.

Возле лестницы, ведущей в подвал, на бетонном полу я нашёл едва заметные мазки крови. На пятой и седьмой ступеньках от пола подвала – кровавые риски. К рискам прилипли волосинки.

Когда спустился в подвал, осмотрел тела тарантин. Ромка и дружки висели, привязанные за руки к арматуринам, что торчали из бетонных плит потолка. Ноги связаны, до пола не достают.

Лица тарантин в ссадинах. У Ромки на левой щеке рваный порез. Бритва, даже опасная, такие порезы не оставляет.

Я присмотрелся к полу подвала. Между лестницей и Ромкой нашёл торчавший из бетона и истончённый ржавчиной кончик арматуры. Острый штырёк покрывала засохшая кровь. Длина штырька всего три миллиметра, но если по нему протащить меня лицом, то на коже останется рваный порез как на щеке Ромки.

Дыры от пуль во лбах тарантин не зияли, рукояти ножей в области сердца не торчали. Зато на шеях троицы следы от удавки. Капроновая верёвка лежала под ногами Ромки.

После подвала я рассмотрел покрышки жигулёнка. Протектор оказался наполовину стёрт. Полулысая резина с таким же рисунком протектора оставила след в глине недалеко от речки, что течёт рядом со Щучьим.

Когда я управился с осмотром, со стороны перекрёстка Шестой Продольной и Восьмой Поперечной донеслось пыхтение. Не прошло и полугода, как возле моего джипчика со скрипом затормозили юсупов бобик и уазик-буханка с красным крестом на борту.

Юсуп выбрался из бобика, подошёл ко мне, принюхался, фыркнул, отступил на шаг.

– Чего от тебя так прёт одеколоном?

– Забыл закрыть балкон. Соседский котяра пометил мне всю кухню. Заливал одеколоном. Что у нас по плану?

– Осмотр места происшествия.

– Валяйте, гражданин следователь. Не затопчите лестницу. Ступайте по левому краю ступенек. В подвале прижимайтесь к правой стене.

– Учту. Не уезжай, Ян. Поговорим.

– Буду в машине. Ты на Михалыча сильно не дави. Его тут прихватило.

– Со мной доктор.

– Твой доктор – спец по трупам.

Юсуп отмахнулся, подошёл к Михалычу. Пара дежурных вопросов-ответов – и Юсуп вслед за Михалычем спустился в подвал. Понятые, медик и кинолог остались у входа в гараж. Криминалисты и фотограф занялись жигулёнком.

Я сел в машину, включил мозги.

Кровь и волосы на полу подвала и на лестнице говорят только об одном: тарантины бились головами об ступеньки. Значит, в подвал тела стаскивали за ноги. Порез на левой щеке Ромки и кусок арматуры в полу, об который можно было так порезаться, лишнее тому подтверждение.