Текст книги "Тревожный звук"

Дорогой подарок

Они вышли из метро, держа путь в торговый центр «Европейский». Они – высокий, двадцатисемилетний парень с разноцветными глазами и небольшого роста девушка с миловидным лицом и чёрным каре. На них сразу налетел щетинистый, длинноносый мужчина с цветами в руке.

– Молодой человек, розы, розы для девушки! – с акцентом произнёс мужик. – Девять роз – сто рублей!

Девушка мельком взглянула на Никиту, который, заметив это, сказал Даше: «Кисуль, от меня жди только дорогих подарков». Никитины глаза и улыбка свели все возможные женские упреки и обиды на нет. В ожидании более дорогого подарка девушка прижалась к молодому человеку, и они продолжили свой путь в торговый центр.

В «Европейском», среди жадных до вещей людей, Даша перехватила у Никиты роль главы пары и, взяв мужчину за руку, начала водить по бутикам. В первом магазине девушке ничего не приглянулась. Во втором Даша также повертела носиком, а в третьем магазине ей понравилась норковая шуба, которую она тут же примерила. Радостная Даша, в шубе, словно боярыня, устремила свой взор на Никиту, а парень, поняв намёк, сказал:

– Кто-то мне говорил, что любит животных. А-я-яй!

– Люблю, но…

– А-я-яй… Я рассчитывал на более дорогой подарок.

И снова, под чарами Никитиных глаз, Даша не стала капризничать. Повесив шубу на вешалку, раскрасневшаяся Даша повела любимого мужчину дальше.

В ювелирном магазине Даше понравилось золотое ожерелье с фиолетовыми дольками аметиста. Она глянула на внушительную цену драгоценности и поняла: «Это тот самый долгожданный подарок». Девушка в радостном волнении взглянула на Никиту, мысленно уже высказывая ему благодарность за столь шикарный презент, но тот проговорил:

– Подделка какая-то! Я уже решил тебе подарить подарок подороже… Ну, раз ты хочешь эту побрякушку, то…

– Когда же я его получу? – нетерпеливо спросила Даша.

– Завтра.

После этого заветного слова Даша снова принялась с наслаждением гадать, что это будет за подарок. Взяв Никиту под руку, она повела его на выход.

Долгожданное для Даши «завтра» настало, а время не торопилось, и девушка с нетерпением каждые десять секунд поглядывала на часы – Никита обещал зайти в три часа дня.

Наконец прозвучал желанный звонок в дверь, девушка подбежала к окну в надежде увидеть припаркованный во дворе подарок, но… «Это не машина», – сказала про себя чуть расстроенная Даша. Звонок. «Скорей всего, котёнок или щенок», – подумала девушка, и, радуясь милому пушистому комочку, открыла дверь.

– Привет, киса! – Никита чмокнул в губы девушку и вошёл.

Даша, не заметив в Никитиных руках никакой живности, окончательно заблудилась в дебрях догадок.

– Помню, я кое-что обещал, – проговорил Никита, доставая из внутреннего кармана пальто статуэтку обнажённой женщины – точнее, эта была сама Даша в уменьшенном виде. Молодой человек вылепил это произведение искусства собственными руками, поскольку был профессиональным скульптором, что подтверждали живые и гибкие линии статуэтки – Даша в миниатюре как будто дышала!

Девушка взяла подарок:

– Это и есть твой дорогой подарок? – с проступившей на лице досадой спросила Даша.

Никита, не заметив в женском личике перемены, – любовь ослепляет! – с гордостью ответил:

– Да.

– Я тут подумала… вернее, я целый день думала и решила: нам надо расстаться.

Никита хотел было что-то сказать, но Даша остановила его, как обиженная маленькая девочка, топнув ножкой:

– Без лишних слов – прощай!

Ох уж эти женщины!

Ароматы жизни

– Ммм… Как пахнет, понюхай, – произнесла женщина.

Мужчина без интереса втянул в себя запах бумажной палочки:

– Пломбир, – проговорил он с «орущей» интонацией, чтобы от него отстали.

– Какой пломбир?! Шоколад, – женщина вернула палочку к своему носу.

Увлечённая ароматом, она снова берёт тестер, брызгает – на этот раз на запястье – духи, столь очаровавшие её, и вдыхает:

– Молочный, пористый шоколад, – с удовольствием произносит женщина.

– Какая разница! Пусть хоть блинами пахнет! Лучше скажи, когда уйдём отсюда. У меня уже голова распухла от этой всей вони.

Женщина разочарованно вздохнула, – удовольствие улетучилось, подобно слабому аромату, в лице проступила горечь утраты:

– Жаль. Это не твоя история, – развернулась и двинулась лёгкой поступью сквозь невидимый туман благоуханий.

Удивлённый, мужчина воскликнул ей вслед:

– Постой, Лиза! Какая история?! Не оставляй меня здесь одного. Я задыхаюсь! – он было бросился за ней, но путь преградила плотная группа девушек, не обращающих внимания на вопящее «мужское начало». Они стремились лишь к флакону духов, инкрустированным кристаллом Swarovski.

Женщина, не слушая, вышла из магазина парфюмерии.

 
                                        ***
 

«Любые высказанные слова звучат попарно с запахом. И первое слово, произнесённое Богом, сопровождалось ароматом – дыханием жизни. С теологической точки зрения.

Если брать в расчёт научную концепцию возникновения Вселенной, то состояние сингулярности, благодаря плотности и температуре, тоже обладало утончённым запахом», – писал мужчина преклонных лет, источающий затхлость и отдалённый запах сушёного каштана.

Скудно обставленная комната, не считая стула в стиле Кабриоль – явно своей броскостью не вписывающегося в интерьер: обшарпанный, весь в чернилах, письменный стол; в одном углу просевшая кровать; другой угол вмещал – в связи с отсутствием каких-либо полок – «пизанские книжные башни»; пыльные настенные часы с маятником, без секундной стрелки.

Пожилой мужчина водил ручкой по бумаге. Оторвавшись от письма, вглядывался в закопчённое окно перед собой, потом, опять опустив голову, продолжал выводить скачущим почерком пляшущие предложения. Через окно за ним наблюдали махины зданий.

Какое-то время спустя он замер – рука судорожно остановилась, – шевельнул губами, подобно глухонемому, забывшему пояснить жестами рук высказанное. Затем встал, надел висящий на спинке стула потёртый пиджак, захватил написанное, сунув стопку листов под мышку, и направился к парадной двери.

 
          Город, город, жилище умных обезьян,
          Дышащих гарью и смогом.
          Бензиновая эйфория, шум, гам.
          Переплетение «благовоний»:
          Еды, помоев, резины, табачного дыма,
          Духов. Всех нитей не перечесть,
          Даже если бы и мог. Ну, что же,
          Кирпично-железно-пластмассовый «рай»;
          Ты для кого-то погибель, для кого-то и ад!
          Далёк Эдем. Далёк Евфрат.
 

На улице, сунув руки в карманы, ссутулившись, устремив взор себе под ноги, никого не замечая, двигаясь тягучей походкой, мужчина нёс в редакцию одного литературного журнала свой трактат, уверенный, что на этот раз его напечатают.

Стояла весна. Задувал пробуждающий ветерок.

Старческое упорное наблюдение неровностей московского асфальта, разбросанного мусора, «налипающего» на притуплённые носы ботинок, было вознаграждено купюрой номиналом в пятьдесят рублей, затерявшейся среди хлама. Писатель, не чурающийся своего скупердяйства, потянулся к банкноте. Рука с рукописью разжалась, листы, скользнув вниз, были подхвачены озорным ветерком, разлетаясь в разные стороны. Одни осели, другие продолжали летать. Пожилой мужчина ошарашенно дёрнулся за улетающими тетрадными листами, не поймав «упорхнувших», он поспешно пустился собирать остальные, матерясь и проклиная всё на свете.

Даже подняв последний исписанный лист, он всё равно не умолкал, напротив, принялся громче поносить явление природы. Проходящая мимо домохозяйка, пахнущая растительным маслом, не в силах слушать непристойности, упрекнула сквернословца, мол, не положено в таком почтенном возрасте ругаться. А он, старая балда, нет, чтоб умолкнуть, принялся её бранить. Но домохозяйка, видимо, закалённая в домашних перебранках, не дала себя в обиду.

– Пошла на!

– Куда?! Сам туда вали!

– На хутор, Мессалина! – с выражением произносит мужчина.

– Старому вообще крышу снесло! Причём здесь салат?!

– Шлюха!

Произошла схватка глоток: кто кого перекричит и изящнее обложит язвительными словами. Прохожих происходящее забавляло, они улыбались; некоторые со страхом сторонились «ораторов», стараясь быстрее обойти парочку, извергающую матерщину.

В скором времени мужчина, ввиду возраста, ощутил подступающую усталость. Он не поспевал за тараторящей без умолка женщиной. Голос становился сиплым. Поняв своё проигрышное положение, писатель, собрав оставшиеся силы, высвободил их энергетическим всплеском: резко взмахнул руками вверх, подобно дирижёру оркестра и, повернувшись, побрёл обратно домой.

Колкие слова-стрелы «» -йошкарный хрыч-> и другие, посылаемые не успокоившейся женщиной, продолжали лететь в спину уходящему старику. Он терпеливо удалялся, не оборачиваясь, оставляя без ответа грубость неумолкающей домохозяйки…

 
          Но всё же в городе есть место,
          Где дышится легко и всё прелестно.
          Разгул природы, памятники архитектуры —
          Всё размеренно и честно! Честно – душе
          Так лестно находиться в парке. В этой
          Цветочной лихорадке! Где редкое
          Соцветие растений не затмевает скромность
          Ели. Там царство живности воображенье
          Будоражит! То горихвостка пропоёт,
          То белочка к руке прильнёт, и уточка
          С утятами по пруду проплывёт. Красивый
          Запах в воздухе плывёт, обоняние
          Щекочет. И терпкий, смолянистый
          И душистый, парк Царицыно к себе зовёт!
 

По дорожке парка шли молодой человек и девушка. От юноши веяло корицей и кедром. Девушка пахла тончайшим мускусом, фруктами и пряностями.

– Вчера посмотрела «Парфюмера», – высказалась Виктория.

– Надо же! В CAMRip? Он же ещё в хорошем качестве не появлялся, – Слава решил подколоть Вику.

– Ха-ха-ха, остряк, – с лёгким налётом сарказма ответила та и пустилась оправдываться, – я не виновата, что посмотрела фильм только сейчас. Самой обидно. Пять лет я смотрела всякую парашу, – Виктория хихикнула, – конечно, не все фильмы были какашкой. Но до «Парфюмера» не дотягивали. Шедевр кинематографии! – пылко сказала Вика.

– Громко сказано, – остудил её Слава.

– Ну, правда, эталон жанра.

– Лучше книжку прочесть, – проговорил Слава и зевнул. – Хотя и роман не очень.

– Не читала. Обязательно надо будет восполнить пробел. А было когда-то наоборот? Чтобы фильм превосходил произведение, по которому снят? Навряд ли.

– Почему? Например, «Война и мир», – шутливо произнёс Слава.

– Первый том не смог осилить?

– Предисловие, – весело пояснил Вячеслав.

Оба засмеялись, и солнце смеялось с ними, одаривая каждого лучиком радости.

– Главный герой – полный нигилист, – вернулась Виктория к фильму «Парфюмер», – ты согласен?

– У-у-у. Куда тебя занесло, – сказал Вячеслав, припоминая кинокартину. Ему вообще было не в новинку слушать пространные рассуждения Вики. Они в ней роились. Услышь незнакомец умозаключения Виктории на какую-нибудь тему, счёл бы её недалёкой. А очутись с ней в постели, посчитал бы её потрясающей. И это в порядке вещей: кому-то дано потрясать умы, кому-то – потрясать что-то другое. Слава считал сильной Викиной стороной платоническую любовь.

– Красавица, ты, наверное, путаешь с Базаровым.

– Перестань. Я серьёзно. Его наплевательское отношение к чужой жизни, отрицание нравственности и морали.

– Полстраны заселено таким типом людей. Получается, большая часть населения России нигилисты? – Слава хмыкнул. – Бред сивой кобылы, – и, ухмыляясь, добавил, – естественно, ты не кобыла и не сивая.

– Спасибо, пупсик. А я уж с горя думала овёс пожевать, – фыркнула Вика.

– А герой романа «Парфюмер», Жан-Батист, скорее, будет идеалист, – заключил Слава.

Откуда ни возьмись на Славиной груди оказался лист бумаги; распластавшись, он словно приклеился к свитеру. Отодрав от себя «прилипалу», Вячеслав собрался выкинуть лист, посчитав бумагу мусором. Но скачущий почерк, испещривший бумажный лист, остановил юношу, привлек внимание.

– Эта весточка тебе. Написанная очередным воздыхателем фильма или книжки «Парфюмер», – с такими словами, улыбаясь, он вручил Вике тетрадный лист.

Она, знакомясь с текстом, спросила:

– Какой запах у нигилизма?

– Нигилизм пахнет пеплом.

Вика, перестав слушать Славу, продолжала читать.

– Как круто! Здорово написано.

– Знаешь, что круче? – он нежно отобрал у неё лист бумаги, сделал из него самолётик и запустил в ясно-синее небо.

Она завороженно наблюдала за «конструкторским» талантом Вячеслава. Попрощавшись с взлетевшим самолётиком, Слава обратился к ждущей девушке. Искря глазами, стремясь увеличить любопытство Вики, предложил:

– Пойдём, займёмся сексом.

Другой конец парка. Стоит лавка. На ней сидит мужчина средних лет, пышущий здоровьем, мёдом, табаком и запахом пачули.

– Ничего не поменялось. А, стремимся, стремимся! – воскликнул и, умолкнув, вздохнул мужчина. – Напрасно. Изначально выбран неверный путь. «Дао» утеряно… Искалеченная и растерзанная благопристойность, подобие настоящей благопристойности, её жалкая тень, тянет нас к ничтожному, негуманному существованию…

– С кем вы говорите? – раздался голос.

Мужчина, вздрогнув от неожиданно прозвучавшего вопроса, взглянул на источник надтреснутого звука. Рядом находился неизвестно когда подсевший подросток, пахнущий горьким миндалём и максимализмом.

– С природой.

– И она вас слушает?

– Природа – самый преданный, внимательный слушатель, – сказал мужчина, задумчиво оглядывая шуршащую листву.

– Философ, значит, – хмыкнув, проговорил юнец, доставая сигарету.

– Пожалуйста, перестань, – попросил мыслитель, краем глаза замечая появившуюся зажигалку.

– Это вы природе?

Чирканул кремень.

– Нет. Тебе, – мужчина, не предупреждая, выбивает из губ подростка зажёгшуюся сигарету.

– Чего творишь?!

Юнец вскочил, попятился назад, пригрозив:

– Осторожней, мурло! Я владею джиу-джитсу. – Обернулся на триста шестьдесят градусов и пошёл прочь, задетый, оскорбленный таким пренебрежительным отношением к его невинному баловству сигаретой.

Мыслитель поникнув взором, помотал головой, печально сказал:

– Где же ты, «да синь»?

Что-то, ткнувшись в лоб, отвлёкло мужчину от угрюмых раздумий: на коленки ему свалился бумажный самолёт. Он настороженно осмотрелся: поблизости никого не оказалось.

Неведомая сила повелела ему развернуть лист бумаги, мыслитель повиновался, увидев в нём – бумажном листе – чью-то «мудрость»:

«Есть слабые и сильные запахи. Слабые воспринимаются подсознательно намного чётче, хоть мы этого не ощущаем, сбитые с толку сильными, отвлекающими запахами…»

Он перестаёт читать, медленно начинает комкать бумагу.

– «Дао дэ» утерян, – скорбно повторяет мужчина. – Навсегда, – скомканную бумагу забрасывает в урну.

Наступило лето. Жара лихой девицей пустилась в пляс, не давая утолиться никому и ничему живительной влагой.

По старой привычке писатель – тот самый, с кем два месяца назад произошёл курьёзный случай – наблюдал взглядом весь в трещинах асфальт. Краем глаза, мельком лишь, замечая расцветку обуви прохожих: красная, чёрная, серая, синяя, жёлтая, розовая, бело-коричневая… – от такой пестроты у него рябило в глазах, и он молил Бога побыстрее попасть на безлюдную улочку. Старик нёс – видно, забыв забавное обстоятельство – под мышкой новое творение. Останавливаясь, чтобы отдышаться, протереть шею и лоб платком.

На очередном перевалочном пункте к выцветшим штиблетам писателя, подталкиваемая зноем, подползла, загибая концы, затёртая бумага, разлинованная волнистыми линиями букв, поблёкших по прошествии времени. Они, эти вьющиеся змеёй словосочетания, показались ему чересчур знакомыми, родными. Он поднял тетрадный лист:

«…аромат выпечки улучшает настроение.

Подводя итог, замечу – я перечислил тут лишь малую часть запахов. Их куда больше. Намного больше. Упоминание каждого принудило бы меня написать бессчетное количество томов. Однозначно, это был бы самый грандиозный трактат, написанный когда-либо. Вошёл бы в книгу рекордов Гиннесса как самая «пахнущая» вещь писательского ремесла.

Если б по каким-то причинам все запахи, исчезнув, покинули земной мир – вся наша жизнь стала бы пустой прогалиной. Не спорю, такое определение относится ко всем человеческим чувствам. Только обоняние меня пленяет больше. Будь ты слепой, или глухой, или немой, однако, ощущая запахи, ты держишь пальцы на «пульсе» жизни. Поскольку летучие вещества – это вечная сущность, осязаемый скелет прошлого, настоящего, будущего, движущий импульс расцвета и увядания, короче – жизни. И чем она вонючей, тем правдивей».

Пожилой мужчина взглянул в вышину голубого, многовековой «выдержки», игристого неба, щурясь, зашевелил губами. Произносил ли он монолог, благодарность, порицание, передавал привет или прощался, или просто ловил ртом воздух – понять было невозможно, как неуловимый слухом запах, дающий знать всем внемлющим о своём присутствии.

Друг, милый друг!

Подмосковье. Конец весны, начало лета – время, когда сильнее всего ощущаешь одиночество.

– В Москве и Московской области +26 градусов, солнечно, осадков нет… – успевает сказать ведущая прогноза погоды перед тем, как Михаил выключает телевизор и располагается на диване с книжкой в руках.

Во время отпуска для него это привычный распорядок дня: в первой половине суток чтение художественной литературы, во второй – долгое вслушивание в лай собак под своими окнами. Вернее, одной собаки, тявкающей на себе подобных, и их гавканье ей в ответ.

Миша уже не мог вспомнить, – это было слишком давно – когда рядом с домом №17, в котором он жил, поселился горлопанистый «сосед». За это время не раз проводились жильцами многоэтажки №17 облавы на животное, вызывалась служба по отлову собак, но барбос был умён и постоянно выкарабкивался из западни, назло Мишиным соседям. А что Михаил? Его тоже раздражал лай четвероного, однако, в отличие от всех, он не спешил прогнать нарушителя спокойствия. Напротив, к концу отпуска, увлечённо вслушиваясь в резкие звуки, Миша мог, не стесняясь, заявить: «Я выучил собачий язык!»

Как-то раз днём Миша ненадолго покинул свою берлогу и подошёл к лаявшему барбосу с тёмной залежавшейся шерстью и белым пятном на спине. Пёс на несколько секунд замолк, разглядывая Михаила – этого лопоухого человечка с грустными глазами и низкими скулами. Затем собака гавкнула. Далее, чтобы у читателя не возникло головной боли от продолжительного лая, диалог будет переведён на человеческий язык.

– Чего уставился, двулапый? Сейчас укушу! – пролаял барбос.

– Попробуй, – улыбнулся Миша.

Пёс от удивления снова замолк и уже тише проговорил:

– Ты меня понимаешь?

– Стало страшно? – продолжает скалиться Михаил.

Барбос, встрепенувшись, звонко:

– Не на того напал! Может, ты и научился лаять, но я по-прежнему кусаюсь больнее! Чего тебе?

– Пойдем ко мне жить.

– Это ваш новый план, как меня поймать? Ха, не ту дичь ловите!

Миша вздохнул:

– Глупая псина, ей предлагают крышу над головой и спокойствие, а она тут выёживается.

Михаил развернулся, чтобы уйти.

– Стоять! Кусать буду!

Миша остановился, но не обернулся. Пёс, поднявшись с земли, подошёл к дереву и справил нужду. Затем приблизился к Михаилу:

– Веди!

И зажили они мирно, и успокоились жильцы дома №17. А у четвероного друга появилась кличка – Митька.

Деля кров, Михаил и пёс любили после сытного обеда поговорить о жизни:

– Ты так постоянно? – поинтересовался барбос у Миши.

– Что постоянно?

– Просиживаешь целыми днями у себя в конуре.

– Нет, я ещё на работу хожу, – Михаил, заметив озадаченный взгляд пса, свидетельствующий о том, что собаке неизвестно такое понятие, как «работа», сразу добавил со вздохом: «Это тяжёлая ноша».

Барбос, так и не поняв значения слова «работа», спросил Мишу о другом:

– Почему с друзьями не встречаешься? Они у тебя есть вообще?

– Как сказать, – грустно улыбнувшись, ответил Михаил.

Пёс снова ничего не понял, поэтому, чуть свирепея, продолжил:

– Много сучек покрыл?

Лёгкое возмущение появилось на Мишином лице:

– Ни одной. Я общаюсь только с приличными женщинами.

Тут уже Митька не стерпел:

– Как это понимать – «приличные женщины»?

– Они – неизведанные никем планеты… – но вдруг опомнившись, Михаил спустился с небес на землю. – Женщины – это и есть суки. У меня такой нет, – с усмешкой добавил Миша. – Ещё не нашёл ту единственную.

– Чего искать? Вон их сколько бегает… Хотя понимаю: выбор велик, а определиться сложно – хочется всех и сразу.

– Нет, я говорю о любви, а не о беспробудном трахе.

– Так я о том и толкую… Ох, как вспомню всех тех сучек, с кем пришлось снюхиваться, аж дрожу!

Собачье гавканье пробудило в Михаиле зависть, и, всё острее ощущая своё одиночество, он буркнул:

– Закрой пасть!…

Разговоры сменялись прогулками, прогулки не поспевали за сутками, сутки встречали новые дни…

Однажды Миша и пёс повздорили. Началось, как всегда, с человека: Михаил находился в дурном настроении, а четвероногий друг неудачно по этому поводу сострил, за что в ответ услышал грозно прозвучавшие слова:

– Выметайся из моей хаты, блохастый! – Михаил подошёл к входной двери и открыл её. – Пошёл вон отсюда!

Миша кричал до тех пор, пока барбос, поджав хвост, не выбежал прочь.

Через несколько дней Михаилу стало не хватать пса. Он осознал, что поступил нехорошо, и пустился барбоса искать. Листовки, расспросы – ничего не помогало. Многодневные поиски собаки не увенчались успехом.

И вот как-то раз, идя по улице в подавленном состоянии, Михаил заметил впереди знакомое белое пятно:

– Митька! – окликнул Миша пса.

Барбос, обнюхивавший дерево, взглянул в сторону Михаила и бросился бежать.

– Стой, Митька! Я помириться хочу! – крикнул Миша, и кинулся за псом.

Нагнать пса было сложно, барбос выбежал на проезжую часть, и тут же его сбила машина. Из новенького «Мерседеса», сбившего собаку, выпрыгнула девушка со светлыми пышными волосами, большой грудью и длинными ногами. Её лицо было перекошено, милый ротик сыпал проклятьями:

– Глупая псина! Весь бампер кровью измазала! Она ваша? – резко обратилась девушка к Михаилу. Тот, глядя на тело пса, не отвечал.

– Что молчишь, дубина?! Денег на поводок не хватило?

Миша ничего не ответил, а разгневанная девушка продолжала:

– Питомника на вас нет!…

Михаил схватил красавицу за волосы и изо всей силы ударил лицом о капот машины. Грубиянка медленно осела на землю.

Миша поднял пса и скрылся в леске напротив.

Через три месяца полицией был пойман дикарь, который наводил страх на жителей подмосковного городка. Его нашли в лесу рядом с самодельным крестом. При задержании дикарь рычал и гавкал.