Текст книги "Под тенью Феникса"

В кабине было хорошо натоплено, и, только начав отогреваться, я понял, как сильно замёрз до того. Очень сильно чувствовалось, что внутри моё тело гораздо холоднее, чем снаружи, и, чтобы согреться, я начал пить чай такими большими глотками, на какие только был способен. Вдобавок меня начало неслабо трясти, но я так крепко вцепился в крышку, что не пролил ни капли. Негр украдкой наблюдал за мной, пряча счастливую улыбку за расслабленными пальцами руки, которой подпирал голову. Когда я допил, он принял у меня пустую крышку и просто протянул вперед раскрытую ладонь:

– Элвин. Как бурундучок.

– Томми, – ответил я и пожал его пальцы. Мне очень нравились «Элвин и бурундуки», и я невольно улыбнулся, несмотря на то, что собирался хотя бы некоторое время сидеть хмурым и не разговаривать. Мы завелись и поехали. Я оглянулся и проводил взглядом свой розовый велик, лежавший на пепелище у расколотого компрессора, пока он не скрылся из виду.

Разговор с Элвином начался очень гладко, не смотря на то, что он был меня старше лет на двадцать. Знаешь, бывают такие люди, которые сами по себе немного детские – открытые, простые. Они всегда с детьми общий язык легко находят. К тому же он явно старался избегать темы нашей встречи на руинах, расслабляя и успокаивая меня разговорами о мультиках. Рассказал, как в детстве стеснялся своего сравнения с бурундучком, а потом привык и даже купил себе футболку с большой буквой «Эй», и как ему после этого стало намного проще и веселее жить. Спрашивал, не сравнивали ли меня с котом Томом или автоматом Томми, незатейливо шутил. Всё, словно и не было страшной бомбежки. Только по тому, как он обходил все вопросы, связанные с близкими людьми, можно было догадаться, что ужас, разрушивший прошлую жизнь, отнюдь не был сном. Но в данный момент он задвигался на задний план, выводился за скобки. Мы так болтали некоторое время, а потом я сам спросил у Элвина откуда он, и не случилось ли там того же, что в Абилине.

Элвин совсем чуть-чуть погрустнел и сказал, что он из Далласа, но в настоящий момент возвращается домой из Эль Пасо и там произошло то же самое, только немного по-другому, и что, судя по всему, то же случилось и со всеми остальными городами. Я тут же спросил у него, уцелел ли Остин, и Элвин ответил, почти искренне, что не знает. Но на всякий случай нужно быть готовым ко всему.

По дороге он не видел ещё ни одной целой заправки, и, чтобы бензина хватило до Далласа, оставил гружёный прицеп на дороге около сотни миль назад. Других машин и людей ему на хайвэе пока увидеть не довелось, и он с жадностью расспрашивал меня о встречах с выжившими. История о безумной женщине заставила его нахмуриться, а когда я рассказал о странном водителе кэмпера он вовсе начал терять самообладание – кусал губы, постукивал кулаком по рулю и всё такое. Я попытался расспросить, не знает ли он, что было нужно тому странному человеку, но Элвин лишь ответил, что мне очень повезло убежать, и что он бы дорого отдал за возможность «перетереть с этим ублюдком по-своему». А потом сказал, что скоро у меня будет любой велосипед, какой бы я ни захотел, а может даже и самая настоящая машина.

– Похоже, теперь нам принадлежит весь мир, только от этого едва ли радостнее, – сказал он и в очередной раз включил радио.

Элвин очень часто, может, каждые десять минут, протягивал руку к магнитоле и пытался поймать хоть какую-нибудь радиостанцию, но каждый раз в динамиках раздавалось ровное шипение. Тогда он с досадой щёлкал пальцем по экранчику или просто махал рукой – мол, безнадёжно, нечего и пытаться. Однако вскоре снова и снова повторял всё то же самое. Я честно думал, что ему просто невесело без музыки и предложил поставить какой-нибудь диск, на что Элвин грустно усмехнулся, взъерошил волосы у меня на макушке и сказал, что лучше поболтает со своим новым другом. Мне безумно льстило то, что такой замечательный взрослый парень называет меня своим другом, и я продолжал рассказывать про Абилин, деланно спокойным и небрежным тоном, каким водопроводчик месяц назад говорил о том, что нужно продувать трубы, пока их не поразрывало, но это обойдётся в лишние несколько сотен баксов, а если вам это покажется слишком накладным, то присасывайтесь к сливу и продувайте сами. Элвин, конечно, замечал мою наигранность, и тогда его улыбка становилась не такой грустной.

Я всё пытался выспросить, что именно произошло в Эль Пасо, искренне не понимая, как ещё может быть уничтожен город кроме бомбардировки. Элвин отказывался об этом говорить, но было видно, что и молчать ему сложно, поэтому я продолжал засыпать его вопросами и в итоге преуспел. Оказалось, там все люди и животные окаменели. Ты, наверное, и сам видел, какими становились люди после этого облучения с орбиты. Жуть невероятная, все эти скрюченные позы, гримасы… иногда целые скульптурные группы. Мать, которая пыталась своим телом закрыть колясочку с дитём, да так в итоге сама на неё и рухнула, когда скрутило и парализовало. Или какая-нибудь старуха в инвалидном кресле, раскорячившаяся как морская звезда. А тогда, в машине, я слушал и представлял что-то вроде парка скульптур, где все такие из белого камня сделаны и в манерных позах стоят.

Элвин сказал, что уцелел благодаря тому что, когда всё началось, загружался на небольшом складе за городом. У них над Эль Пасо никаких стреляющих штук не летало, был только этот широченный луч с неба, который очень быстро скользнул по городу и исчез. И сразу же после этого начались взрывы и аварии, причём громыхало порой так, что было слышно за многие километры, и дым густой валил. Сам понимаешь, как это происходит, когда все люди моментально умирают, а многие из них при этом сидят за рулём полного бензовоза или самолёт на посадку заводят или там вовсе на АЭС за какие-нибудь сверхважные рычажки держатся. Изначально Элвин вообще не верил, что кто-то из находящихся в городах людей мог выжить, и отправился в путь просто потому, что ему нужно было так или иначе вернуться домой, каким бы дом этот ни был. Но моя история вселила в него надежду, так как бомбёжка, по сравнению с облучением, оставляла людям хоть какие-то шансы на выживание.

Потом Элвин спохватился и смазал тему, спросив, какие сладости я люблю. Пока я перечислял всё, что мог вспомнить, он, улыбнувшись, отдёрнул занавеску, и я увидел, что шоферская спаленка позади сидений была буквально завалена всевозможной едой. Причём, из всей кучи разноцветных пакетов и свёртков, минимум треть была шоколадками, вафельками и прочей сладкой радостью. Ты себе не представляешь, какое это было ощущение! Вот было такое, что ходишь по магазину с мамой, а она тебе ничего не покупает, потому что денег нет или жопа слипнется или ещё что. И ты мечтаешь, что когда–нибудь у тебя будет свой магазин, и ты с головой зароешься в сладости, и будешь хавать их целую вечность. Я робко спросил, можно ли мне взять парочку, и он произнёс самым непринуждённым на свете тоном: «Би май гэст!».

В свете фар я видел дорожные указатели, на которых чётко значилось, что к Далласу ехать намного ближе, чем к Остину. Значит ли это, что Элвин оставит меня? Не должен, в любом случае не должен, ведь он такой приятный парень… или всё-таки это возможно?

Вокруг мелькали всё те же поля с теплицами, пару раз из-за холмов показывались строения каких-то заводиков, а один раз мы видели поднимавшийся над горизонтом столб чёрного дыма. К тому времени уже почти совсем стемнело, но дым был такой густой, что выделялся на фоне ночного неба, будто гигантская колонна, или, скорее, дерево с ветвистой кроной. Мой чернокожий товарищ сразу предположил, что это может быть сигнал, поданный выжившими, и предложил поехать посмотреть. Конечно, я не возражал, хотя, наученный горьким опытом, заранее опасался таких встреч.

Я спросил у Элвина, есть ли у него оружие. В ответ он запустил руку под сиденье и вытащил оттуда огромный револьвер. Видно было, что он балдеет от этой штучки, даже дал мне её подержать в руках, предварительно откинув барабан и высыпав из него патроны. «Кольт Пайтон», – пояснил он, широко улыбнувшись краем рта и сверкнув белым клыком. Это, знаешь, ли, было очень по-техасски – любовь к большим пушкам.

Я чуть-чуть поигрался с револьвером, причём взвести курок и спустить его у меня получилось только один раз, и то далеко не сразу. Элвин предложил мне самостоятельно рассовать патроны по гнёздам и захлопнуть откидной барабан, объяснив это тем, что мужчина не обязан любить оружие, но уметь обращаться с ним должен прямо-таки непременно. Правильно сказал, чего уж.

Мы легко нашли поворот, который вёл к столбу дыма. Пролегавшая через поле дорога была ровной, и мы ехали достаточно быстро, но потом по её краям начали появляться деревья и скорость пришлось снизить. Они были старыми и большими, и в некоторых местах сплетались кронами, в свете фар напоминая коридор, ведущий прямиком в страшную сказку. Мы ехали ночью под всеми этими голыми ветвистыми деревьями по направлению к столбу чёрного дыма – и тут было чего испугаться. Прямо как в начале фильмов ужасов, где ты не можешь сказать героям: «Идиоты, поворачивайте назад!». Здесь я мог это сделать, но мы ведь уже всё решили: нам нужно было помочь людям, которые оказались в беде. Так что я сидел и молчал, ощущая себя взрослым, который на всякую чепуху не обращает внимания.

Элвин заметил моё волнение и попытался успокоить меня, сказав, что мы как супергерои спешим на помощь тем, кто в этом нуждается. А если вдруг мы встретимся с плохими людьми, то легко надерём им задницу вот этим самым револьвером. Судя по тому, с какой необычной интонацией Элвин произносил эти слова, он цитировал какого-то крутого персонажа, которого я не узнал. Меньше бояться я не стал, но старался, как мог, этого не показывать. Далеко впереди, в свете фар что-то белело.

Мы выехали к группе зданий – точнее, того, что от них осталось. Многие деревья вокруг были поломаны, они белели в темноте острыми кольями. Кое-где на развалинах можно было различить огромные полукруглые выбоины, и мне это сразу говорило о многом. Элвин, похоже, видел их впервые, но он тоже понимал, чьих это рук дело. Чёрный дым, который уже начал иссякать, валил откуда-то справа, из-за строения, в котором ещё можно было угадать форму ровного купола.

Пока мы объезжали развалины, Элвин всё время едва слышно бормотал под нос: «факин щит, факин щит». И я начал повторять за ним. Знаешь, от этого делалось менее страшно. Типа, дети, когда боятся, начинают плакать или кричать или убегать, а взрослые только матерятся и решают проблемы. И вот еду я в машине, говорю слова, за которые родители заставили бы меня вымыть рот с мылом, украдкой поглаживаю заткнутый сбоку от сиденья револьвер и представляю, как сейчас начнёт происходить что-то плохое, а мы, не прекращая материться, убиваем всех бандитов и закуриваем. Прямо кайфовал от этой мысли, и чуть ли не ожидал того, чтобы сейчас началась заварушка.

Дым валил из большой горящей чёрной кучи непонятно чего. Элвин остановился, строго велел мне оставаться в машине, а сам взял револьвер и вышел наружу. Я ещё видел, как он попытался засунуть этот ствол за ремень, но после нескольких неудачных попыток прекратил и пошёл вперёд, просто держа его в руке. Он походил вокруг кучи, пооглядывался, потом зашёл за кучу и исчез. Его не было, может, минут десять, но за это время я успел такого себе нафантазировать, что чуть до истерики не дошло – несколько раз казалось, что слышу крики и выстрелы, жуть. А потом Элвин появился снова и, продолжая оглядываться, вернулся к машине и залез в кабину. Он сказал, что вот эта хрень впереди на самом деле куча автомобильных покрышек, только людей, которые её сложили и подожгли, он так и не нашел. Для чего ещё можно было это всё затевать, кроме как в качестве сигнала? Но где все эти люди, куда они ушли?

Мы сделали большой круг, осмотрев всю территорию, но не увидели никаких людей. Тогда мы остановились и некоторое время мучали гудок, пока он хрипеть не начал, а потом долго ждали, но всё также никто не появился.

– Наверное, им уже кто-то помог, – сказал Элвин, когда ждать и кататься стало уже просто скучно, – поехали отсюда?

Я, конечно, не возражал. Непонятные события и отсутствие людей опять возвращали меня в атмосферу страшных сказок, и матюги уже больше не помогали. Элвин вывернул руль и начал сдавать задом в кусты, чтобы развернуться. Кусты затрещали, и из этого звука вырвался другой – резкий и громкий, сразу вслед за которым раздался глухой удар. Широко раскрыв глаза, Элвин вытаращился в зеркало заднего вида, за тем на меня, как будто я знал, что произошло. Открыв дверь, он выпрыгнул наружу и через пару секунд ночная тишина буквально сотряслась от потока жуткой ругани.

– Приехали, Томми! Всё, докатались! Спасли людей, супергерои долбаные. Вот, выйди полюбуйся! – выкрикнул он, чуть успокоившись, а потом что-то затрещало.

Я выглянул и увидел, как Элвин вытаскивает из бензобака пробившую его толстенную ветку. Потом уже разобрались, что искривлённый, разветвлённый надвое ствол поваленного дерева лежал среди кустов незамеченным, и когда колесо наехало на него, ствол резко сменил положение, так что его ответвление, похожее на специально заостренный кол, рванулось вперёд, прямо в бак. Ветка прошла глубоко и вторым концом пружинила о лежащий ствол, так что поддавалась она туго. Элвин вытащил её на несколько сантиметров, чуть ослабил хватку, но проклятое дерево снова падает вперёд. После нескольких безуспешных попыток он смекнул, что нужно действовать иначе и пошёл в сторону вывернутых из земли корней, чтобы оттащить сразу всё дерево.

Вот он поплотнее ухватился за корневище, принял удобный упор, и резко рванул на себя. Дерево с хрустом поддалось и вышло, оставив после себя огромныую дырку, из которой сразу же начал хлестать бензин. Сам Элвин завалился на спину и заорал, а его правая нога непонятным образом чуть не по колено ушла в землю. Я еще подумал – чего так орать, подумаешь упал, а он уже резкими движениями отползал в сторону, делая руками такие движения, будто плыл брассом.

– Аптечку! Томми, аптечку быстро! Там сзади висит, с красным плюсом!

Я сразу понял, что дело дрянь, когда услышал про красный плюс – надо изрядно испугаться, чтобы так мысли путались. Я метался по кабине в поисках «там сзади», а Элвин всё орал и орал, чтобы я, засранец мелкий, торопился, ну и всё в таком духе. От всего этого я и сам начал паниковать, и, когда наконец обнаружил металлическую коробку с красным крестом на задней стенке кабины над спаленкой, то, вместо того чтобы открыть её, начал отдирать её от стены и таки отодрал, точнее, сорвал с двух вшивых винтов на которых она там держалась. Не спрашивай, как мне это удалось, до сих пор сам не верю, как вспомню.

Выпрыгиваю я из кабины с этой коробкой в руках, спешу к Элвину, который уже никуда не полз, а просто лежал, приподнявшись на локтях. Он вырвал коробку у меня из рук, и, ковыряясь в ней спросил:

– У тебя ранки во рту есть? Большие, маленькие, неважно. Есть? Ну?

Я сказал что нет, что недавно выпали два зуба, но вместо них уже выросли новые, и была щека прокушена, но уже успела зажить. Слушая, Элвин сорвал с себя рубаху и перетянул жгутом ногу повыше колена и быстро закатил штанину, а затем посмотрел мне в глаза и быстрым напряжённым голосом проговорил:

– Послушай, это странно, у тебя раньше такого не было, но сделать это совершенно необходимо. Видишь ранки? Высасывай оттуда кровь и сплёвывай, высасывай и сплёвывай, пока можешь, только не глотай, понял? Ни за что не глотай! Давай, вперёд, быстро!

На его икре было четыре кровоточащих дырки, расположенные парами – одна побольше, другая поменьше. Я бы никогда в жизни ничего такого не стал бы делать, наверное, но он так эффективно на меня наорал, что я моментально подчинился, делая всё, как было сказано. Ощущение от чужой крови во рту было таким неприятным, что меня то и дело начинало выворачивать, и приходилось останавливаться, чтобы переждать спазм. Тогда Элвин опять начинал орать на меня, и я снова присасывался к его ранам. Сам он в это время открыл коробку, распотрошил находящуюся в ней аптечку, вынул оттуда два маленьких шприца и просто вогнал себе в ногу, прямо напротив моего лица. Представляешь, каково мне было? Но вытерпел, ничего.

– Змея. Гремучка. Только что после линьки, – сказал он, отбросив шприцы и затягивая второй рукав рубахи дополнительным жгутом. Кажется, проговаривание случившегося его успокаивало, – потому и четыре дырки от четырёх зубов, что старые ещё не выпали, а новые уже растут. Не уверен, значит ли это, что яда было тоже больше… Ох, но от двойной сыворотки меня точно проколбасит. Я, наверное, провалился в нору, змеи часто устраивают себе норы под корнями. И сразу на неё наступил – вот она так резко и укусила. Обычно сразу начинает греметь, вставать в стойку, и только потом бросается. А тут спала себе спокойно. Они ж обычно спят, когда холодно. Чёрт, ну вот ведь угораздило…

Не зная, что делать, я сидел и слушал всю эту болтовню и, знаешь, узнал много интересного о змеях. Но самым интересным было то, что судьба Элвина решится примерно до рассвета. Без противоядия укус гремучей змеи убивает человека примерно за три часа, а здесь было и противоядие и отсасывание яда, но, поди, знай как оно сложится. Минут через пятнадцать у Элвина сильно подскочила температура, и он прикинул, что, неплохо бы залезть в кабину, пока тело ещё хоть на что-то способно. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки и с третьей или четвертой попытки поднялся на ноги. Его очень сильно качало, и я, в меру своих семилетних силёнок, помогал ему не упасть на пути к машине. Элвин был горячий, как будто углями внутри набитый, и мне думалось, что ещё немного, и он загорится огнём.

Залезали в кабину мы ещё труднее, чем шли до неё, два раза Элвин срывался со ступеньки и падал на спину, а потом долго лежал на спине, приходя в себя. Он говорил сначала о дебильных сенаторах, которые запретили к использованию револьверные патроны с мелкой дробью, которыми так удобно отстреливать змей, сочтя их опасными для общества, а потом сбился на бейсбол и на то, как проиграл двести баксов, поставив на «Тексес Рейнджерс» в чертовски верняковой игре, а они её бездарно слили. Когда он начал уже откровенно бредить, рассказывая о том, как фигово бывает, когда в попкорне попадаются нераскрывшиеся зёрна и они хрустят на зубах, мы, к счастью, смогли взлезть в кабину. Элвин, обмякнув на сиденье, почти сразу отрубился, но это не мешало ему ещё битый час бубнеть о всякой чепухе. А я сидел рядом и трясся, натурально трясся, будто от дикого холода, хотя из-за сидящей рядом чернокожей печки в кабине было очень тепло, почти жарко. Помню, чтобы немного успокоиться, я съел штук пять шоколадных вафель и прямо там и заснул, на куче всех этих пакетов с едой.

Утром Элвину лучше нифига не стало. Он покрылся крупными каплями испарины, но даже не пытался их вытирать, только поматывал головой и что-то мычал. Его лицо заметно отекло, из носа струилась кровь, а нога и вовсе распухла так, что было страшно смотреть. Особенно она распухла ниже перевязи из рубахи – мы вчера забыли её снять. Мне хватило ума сделать это утром. Порывшись в бардачке, я нашёл грязную тряпку, и, найдя на ней самый чистый уголок, вытер лицо Элвина, как мог.

Вылезать из машины было страшно. Змей нигде вокруг видно не было, но мне всё представлялось, как я спускаю ноги на землю и проваливаюсь куда-то в низ, в огромную нору, кишащую змеями, и как они меня все кусают, и я тоже раздуваюсь до жутких размеров. Но человек вообще от всего может уставать, от страха в том числе. А у детей такие вещи происходят проще и быстрее. Вдоволь насидевшись в кабине с бредящим Элвином, я взял его револьвер и вышел наружу. Подходить к тому месту, где он провалился в змеиную нору, я, понятное дело, не стал – обследовал дыру издалека. Такая здоровенная дырень была, кулак, наверное, туда можно было просунуть. Аккурат посередине бака. Что, наверное, к лучшему, так как у нас оставалась ещё примерно половина запаса топлива.

Я даже набрался храбрости прогуляться в сторону разваленных зданий, потеряв из виду машину. Ничего интересного я там не обнаружил – просто месиво и всякие предметы и механизмы, которые мне были совершенно незнакомы. Иногда попадались и понятные предметы – папка, телефон, что-то из одежды. Но главное, я чувствовал себя хозяином, обходившим свои владения. Из других людей был только мой бредящий друг, о котором нужно было заботиться. И я готов был это делать столько, сколько необходимо, пускай даже револьвер был так тяжёл, что приходилось постоянно менять руку, в которой я его несу.

Когда я вернулся, Элвину былу уже немного лучше, он больше не покрывался испариной и дышал не так тяжело. Я позавтракал и принялся деловито прочёсывать эфир, перебирая разные частоты, но везде был слышен только мерный шум помех. Проснувшись, Элвин долгое время просто смотрел прямо перед собой, а потом попросил воды. Воды у нас осталось полторы упаковки, чего, в общем, должно было хватить надолго. Я помог ему напиться, от еды он отказался. Затем Элвин заговорил. Было видно, что это давалось ему нелегко, но, по крайней мере, он больше не бредил, и снова походил на того славного малого, каким и был раньше, пускай и выглядел жутковато.

– Послуйшай… Томми, – сказал он мне, – нам нужно будет заделать эту дыру в баке. Иначе ехать нельзя, взлетим на воздух. Ты должен найти что-то… вроде липкой ленты. Или плёнки и клея… а, чёрт. Постарайся, малыш. Нам обязательно нужно доехать… Я обязательно выкарабкаюсь, но пару дней… ещё пару дней нужно полежать…

Я всё понимал. Упустил только одну деталь, совсем немаловажную, и был крайне неприятно шокирован, когда Элвин сказал, что ему нужно в туалет, но ходить он не может совершенно. Ох, рассказывать о подробностях не хочется, да и незачем. Но я потом ещё долго содрогался при одном виде смятой пластиковой бутылки.

Так и начались мои регулярные рейды по развалинам в поисках «чего-то вроде липкой ленты». Элвин сказал, что мы сейчас, скорее всего, находимся на территории заводика по переработке кукурузы, а значит, как и на любом заводе, здесь должно быть целое море вещей для починки механизмов, нужно только поискать. В идеале я должен был найти чемоданчик с ремонтным набором, вроде тех, что находятся в каждом гараже.

Большую часть каждого дня я проводил, ковыряясь в мусоре, прерываясь лишь для того, чтобы перекусить или вынести бутылку Элвина. Каждый раз, отдавая мне её, он буквально не знал, куда деваться от стыда своей беспомощности и общей нелицеприятности происходящего, но чего уж, природа, мать её. Всё, что могло так или иначе пригодиться в починке бака, я стаскивал к машине – это были всевозможные куски резины, какие-то веревки, обрывки гардин, обломки жалюзи. Я понятия не имел, как весь этот мусор можно применить, но это было лучше, чем ничего. Ну и была надежда, что применить как-то всё же получится. Хотя без липкой ленты действительно всё это не имело смысла.

Устав постоянно натыкаться на одни и те же кучи, я сам придумал поделить пространство на квадраты – воображаемые, шнура для разметки не нашлось, и дело пошло гораздо интереснее. Попадались и совершенно неожиданные вещи, вроде рыцарского шлема или пластмассового хера невероятных размеров. Ну, где живут люди, там всегда бывают неожиданности, как обычно. Кстати, жмуров не видел ни одного, слава Богу. Удар пришёлся на воскресенье, вот никого на заводе и не было. Точнее, наверняка где-то были охранники, но мне повезло их не найти – может, они и были теми людьми, которые зажгли покрышки, а затем ушли. Один раз чуть не обгадился, когда разбирал кирпичи и увидел клок волос, но оказалось, что это всего лишь женский парик.

Всё это было на самом деле не страшно, и даже забавно, пока я ночью не увидел койота. Точнее, я тогда не знал что этой койот, потому что никогда раньше их не видел, иначе ни за что на свете из машины бы не вылез потом, обгадь её Элвин хоть по самую крышу. Просто большая и худая собака с большими ушами и острой мордой бегала, вынюхивая среди обломков, а потом долго тащила что-то зубами. Но револьвер я с собой таскал, как и раньше, больше за ствол, как молоток. Мой чернокожий друг, кажется, немного нервничал по этому поводу: то ли из-за того, что случайно стрельну себе, куда не следует, то ли просто боялся, что потеряю. Но не запрещал.

На второе утро Элвин ещё больше поправился, и выглядел почти как нормальный человек, только невероятно уставший и с раздутой ногой. Что там у него было под штаниной он не показывал, делал перевязку пока меня в кабине не было, но после этих манипуляций его настроение из плохого становилось просто ужаснейшим, а на земле возле водительской дверцы валялись перепачканные гноем бинты. Но при этом он часто разминал ногу, пытался шевелить ступнёй, и время от времени ему это почти удавалось. В основном он старался имитировать движения выжимания педалей, понятное дело.

Много разговаривали, а что ещё делать. Правда, общение из-за такой принуждённости выходило натужным, в основном я рассказывал про школу, а он про колледж, из которого вылетел из-за глупой истории с чужими шпаргалками на экзамене, да травил свои водительские байки, мне не особо понятные.

Ленту мне найти-таки удалось на третий день. Не в мотке, конечно, это вообще была бы песня. Просто нашёл кусок пластиковой трубы, отремонтированной на коленке – густо перемотанной толстым скотчем и вдобавок замазанной герметиком. Довольный как стадо слонов, притащил её Элвину, тот растрогался едва ли не до слез, всё трепал меня по макушке и говорил какой я молодец. Тут уже сама ситуация не давала ему больше права отсиживаться в кабине, нужно было выходить заниматься ремонтом.

К этому выходу готовились как к запуску космического корабля, ей-богу. Элвин битый час разминал затёкшую здоровую ногу, причём попытки шевелить распухшей вызывали на его лице такие жуткие гримасы всепобеждающего героизма, что становилось ясно: в деле это бревно ему не сгодится ещё очень долго. В это время я сбегал за примеченным ранее мешком, внутри которого было что-то сыпучее, но точно не цемент – его я не сдвинул бы с места вовсе, а этот удалось волоком доставить к кабине. Конечно, по мягкости он едва ли превосходил землю, но было ощущение, что так лучше. Сверху до кучи накидал ещё всякого найденного тряпья. В качестве страховки мы приспособили ремень безопасности, Элвин вытравил его, насколько было возможно, отстегнул один конец и намотал на руку. Последней мерой безопасности оказался я сам – должен был стоять снаружи и подпирать задницу Элвина руками, тем самым вроде помогая ему не опрокинуться навзничь. Почему-то мы не подумали о том, что таким образом я сам рискую превратиться в инвалида, но, к счастью, обошлось.

Со скрипами и стонами, вдвоячка обливаясь потом и матерясь, мы таки совершили этот вынос тела. Пока Элвин стоял на одной ноге и переводил дух, я сбегал за валявшейся среди прочего заготовленного хлама металлической раковиной и установил её в качестве места для сидения возле пробитого бака. Змей уже не боялся: притёрся к ситуации, да и много суеты здесь было в последние дни, а они этого не любят.

Бак мы починили достаточно быстро, тем более, так показалось после почти трёх суток бездействия. Элвин вырезал из куска толстой резины пробку подходящих размеров, вставил её в пробоину, и сверху положил много-много слоев скотча, в разных направлениях, так что на баке у нас вместо дырки теперь красовалось грязное солнышко.

Выдвигаться в путь решили немедля, здесь нам торчать больше не было никакого резона. Элвин всё ещё не мог нормально шевелить левой ногой, но он сказал что нормально сможет управиться и без неё. Главное, что он теперь не проваливался в забытье, не подкатывал глаза и в целом вёл себя адекватно, перспектива улететь в кювет вроде как не светила. Понятно, что в кабину его поднимать пришлось со всеми прежними фокусами, но дело было уже привычное, можно сказать. Хорошо, на дорожку хоть все дела свои мокрые и не только сделал, можно было надеяться, что до самого Далласа дотянем без всех этих приключений. Выезжали на трассу аккуратно и медленно, пару раз останавливались, и я выбегал посмотреть на бак, держит ли заплата. Держала вполне надёжно. Элвин очень настаивал, чтобы я её не только смотрел на предмет потеков, но и обнюхивал, объясняя это тем, что бензин сам по себе не горюч, а горят и взрываются его пары, так что нюхай, Томми, получше, если не хочешь чтобы мы взлетели на воздух.

Даллас был уже совсем близко, миль восемьдесят, но мы совершенно не обсуждали то, как приедем, куда направимся, что делать будем. Оба понимали, что ничего хорошего ждать не приходится. А надежда, которая гнала вперёд, была совсем хлипкая и расходовалась вся на эту дорогу почти без остатка. Всё такие же безлюдные просторы кругом, уничтоженные здания заправок и прочей придорожной фигни. Когда проезжали автобазу, обратили внимание на то, что машин там почти не было. Стало быть, растащили. А значит, было кому тащить, были люди, которые выжили и хотели жить дальше. Вот только какой путь они изберут для этого… Тогда я, понятно, не такими формулировками думал, но ясно ощущал тревогу, при мысли о том, что с людьми делает катастрофа.

О, это уже Краснинский? Слушай, красиво у вас тут. Ну, я потом тогда дорасскажу. У вас баня ж есть? Класс!