Текст книги "Под тенью Феникса"

Увидев, что давление на психику не приводит ни к какому желательному результату, Пахом достаточно гладко переключился на другую волну, начав рассуждать о том, что, как только мы покинем Краснинский, сюда сразу же заявятся налётчики. Он не смог, да и не пытался, ответить на вопрос о том, как бандюки узнают об отходе краснинского отряда. Но когда я напомнил ему о том, что в наших краях уже больше полугода не было видно ни одного из них, Пахом всплеснул руками:

– А про комплекс на трассе ты забыл? Возле Арсинского? А? Чего молчишь, Феликс ты мой железный?

Действительно ведь забыл. Точнее, не принял во внимание. Дорога, которая вела от нас к трассе, упиралась на перекрёстке в уничтоженный около пяти лет назад посёлок Арсинский, возле которого ещё до Удара была развёрнута стройка непонятного комплекса. Какое-то время там скрывались выжившие из Арсинского, но потом они исчезли. Заметный объект на трассе – не лучшее место для тех, кто не уверен в своих силах, даже с учётом того, что спустя все эти годы трассы стали куда менее пригодны для езды, чем грунтовки. Несколько лет частично приспособленный для жизни комплекс находился в запустении, но летом прошлого года там обосновались какие-то залётные ребята. Согласен, игнорировать их присутствие неразумно. Чёрт, что же делать…

– С чего ты решил, что их стоит бояться? Живут тихо, никого ещё не обижали…

– Ты действительно тупишь, или так, для виду только? – спокойно спросил Пахом. – Всё, что мы о них знаем, это то, что они живут исключительно захватом автомобилей. Предлагаешь и дальше их под боком держать, пока все машины в округе не закончатся? А что потом?

– Да все потрошат фуры! И мы тоже этим занимались! И будем заниматься, потому что иначе нельзя!

– Верно, Феликс, верно. Только мы ещё и скотинку растим, и на полях горбатимся. Имеем представление о честном труде и самодостаточной жизни, так сказать. В отличие от них. Люди, не имеющие земли, которую они могли бы назвать своей, и не умеющие делать ничего, кроме как стрелять и крутить баранку – бандиты по призванию. А сидят они тихо лишь потому, что пока ещё имеют лёгкую добычу. Но что будет дальше? Может, подскажешь, а? Давай, помогай мне рассуждать!

Возразить было нечего. Ёлкин дрын, и как я сам об этом не подумал! Пахому больше не нужно было играть, он был всецело прав и неуязвим. Я снова начинал чувствовать себя провинившимся ребёнком перед суровым, но мудрым отцом; это мерзкое чувство, будто какой мелкий бес, взобралось на шею и начало пригибать мою голову вниз.

– Я понял, Пахом Иванович. Действительно, ситуация поганая. Но… послушайте, а если мы зачистим комплекс, это решит вопрос?

– Экий ты шустрый! Только что сам говорил, что мирных людей можно не бояться, и тут же предлагаешь их по-быстренькому всех перестрелять, верно? Зачем тогда было из себя праведника строить? Ах, ну да, тебе ведь так хочется побыстрее свалить отсюда со своими новыми дружками, а старых оставить на растерзание шакалью!

– Праведникам тоже приходится делать неправедные вещи, – отвечаю я с немалой долей пафоса и тут же понимаю, насколько глупо это выглядело, – вы на правильную мысль меня подтолкнули. Действительно, это давно было нужно сделать. Не волнуйтесь, Краснинский в опасности мы не бросим.

Конечно же, в первую очередь я подразумевал, что, как только Краснинский будет в безопасности, мы тут же его покинем. Пахом понял меня верно, однако продолжать спор не стал. Для виду недоверчиво похмурив бровь и поухмылявшись, он спросил:

– И когда вы собираетесь это спланировать и провернуть? Времени-то один денёк остался, хватит вам?

– Не волнуйся, хватит. Долго ли умеючи.

– Вот так незаметно переходишь на «ты»? Ну, может оно и к лучшему. Сразу видно – командир будешь знатный! – ответил Пахом и потрепал меня по плечу.

Ирония? Искреннее пожелание успехов? Выходя через ворота и шагая по улице, я думал об этом, и не мог понять. В конце концов, я просто расслабился – это больше не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме операции следующей ночи, которую нужно провести гладко и эффективно.

Разумеется, я всецело рассчитывал на помощь Томми, без него у нас едва ли были значительные шансы на успех в уничтожении укрепившегося и превосходящего числом противника. Сколько именно этих чертей засело в комплексе, в точности не знал никто. Но, учитывая разные обстоятельства их действий и обрывочные свидетельства очевидцев, можно было предположить, что никак не менее двух-трех десятков. Вооружение обычное – вездесущие «калаши» и пистолеты, о чём-то более тяжёлом никаких сведений не было.

Когда я рассказал молодому атаману о сложившейся ситуации, он выслушал всё внимательно, не перебивая, лишь время от времени кивал, смотря куда-то в сторону и вниз. Когда рассказ был окончен, он, даже не уделяя времени на выражение своего согласия участвовать в ночном штурме, перешёл к обсуждению деталей операции при участии двух отрядов, отчего на душе у меня сразу сделалось спокойно и легко.

Перво-наперво, нам нужна была машина, которая сможет забросить боевую группу на объект, а затем эвакуировать её и забрать хотя бы часть наиболее ценных трофеев. Увы и ах, но больших исправных машин в Краснинском не было. В первые годы после Удара жители посёлка присоединились к всеобщему пиршеству мародёров и на наших улицах порой мелькали даже Мерседесы и Хаммеры, однако со временем бензин для них доставать стало сложнее, а чинить, применяя вместо ультрадефицитных запчастей свою недюжинную смекалку – ленивее. Естественным образом начало развиваться коневодство, достаточно быстро вытеснившее из быта оседлых земледельцев почти всю технику на двигателях внутреннего сгорания. Так и случилось, что спустя шестнадцать лет во всём посёлке осталась лишь пара едва живых легковых автомобилей и несколько тракторов, и, во многом благодаря именно этому упущению, нам давным-давно пришлось отказаться от практики проведения регулярных рейдов в крупные города.

Ближайшей подходящей машиной был застрявший в лесах «Урал», на котором Томми собирался вывезти прыжковую точку телепорта в свою ставку. Проходимый и вместительный грузовик подходил для наших целей как нельзя лучше, но его нужно было извлечь из древесного плена. Как я понял, машина подмяла под себя сразу два немаленьких дерева, из-за чего два из трёх её ведущих мостов приподняло в воздух, и слезть с этой эстакады своими силами ей уже не удалось. Колёса, перестав испытывать давление собственного веса машины, лишь бесполезно месили землю.

Нельзя сказать, что ситуация была такой уж типичной, но решение по вызволению «Урала» пришло почти сразу – к нему отправятся двое бойцов с бензопилой, которые аккуратно спилят подпружинившие грузовик стволы и, при необходимости, на месте сообразят крепкие брусья, которые можно будет подложить под буксующие колеса. В этом плане самым слабым моментом была доставка грузовика по трассе в Краснинский: на это у нас имелся всего один день, в течение которого всем участвующим в штурме бойцам, то есть вообще всем бойцам обоих отрядов, необходимо было хорошо выспаться. Помимо того, на трассе грузовик влёгкую мог найти на свой задний бампер приключений в лице всевозможных мародёров, начиная, в первую очередь, с наших архаровцев из комплекса близ Арсинского.

– Я сам поеду с кем-нибудь из своих ребят, кто поздоровее, – проговорил Томми, поскрёбывая начинавший зарастать щетиной подбородок, – нормально, не переутомимся. Ты, главное, бензопилу выхлопочи, а то подумают ещё, что мы с ней смоемся, и не дадут…

На том и порешили. Оставшееся до полуночи время обсуждали детали, едва не дырявя тычками пальцев расстеленную на столе карту района: как именно перегонять грузовик, как затем подъезжать к объекту, с какой стороны подходить к нему и что делать дальше. О современном положении дел в комплексе информацией мы по понятным причинам не распологали, потому большинство пунктов планирования носили общий характер либо предусматривали разные варианты действий в зависимости от данных разведки.

Особенно тонким моментом стала подготовка моих собственных бойцов к предстоящей операции. Некоторые из них особенно близко приняли к сердцу смерть боевых товарищей, да и остальные вряд ли горели желанием так быстро надевать ещё толком не просохший от пота камуфляж, набивать магазины патронами и отправляться на далеко не простой штурм. С учётом молодых бойцов, которыми я покрою нехватку постоянного состава, в отряде набиралось десять человек, из которых опыт ближнего боя был всего у троих, включая меня.

Рассказывать бойцам об истинной подоплеке операции я не стал. Думать о чём-то отдалённом и масштабном сейчас им было совсем не полезно – все мысли и силы необходимо было сосредоточить в конкретном месте и в конкретное, не такое уж и отдалённое, время. Объяснение, гласившее, что жители комплекса являются последней существенной угрозой в нашем районе, и прижать их необходимо строго в данный момент, пока наши силы равны, оказалось вполне достаточным.

Итак, исключая ещё не восстановившуюся после контузии Миру, у нас было ровно двадцать человек – по десять в каждом отряде, включая атаманов. В таком ровном счёте невольно ощущалось что-то знаковое, устойчивое и правильное.

* * *

Ночь встретила нас тёплой погодой. Грузовик ехал достаточно медленно, что на ровной грунтовой дороге ощущалось едва ли не как мягкий полёт в ночной тишине. Заходящая луна зловещим красным пятном зависла над самым горизонтом. Сверху и снизу луну обтекали два длинных облака таким образом, что вся эта композиция здорово напоминала демонический глаз, взирающий на нас из-под зловеще изогнутой брови. Кто знает, на чью смерть он так жаждал посмотреть сегодня ночью? Я не озвучивал своих поэтических размышлений, чтобы понапрасну не беспокоить своих бойцов – народ тёмный, суеверный, на чепуху падкий. Впрочем, вскоре они сами начали говорить что-то о злых глазах и тыкать пальцами в небо, и эти разговоры я решительно пресёк, заявив, что к тому времени, как мы доберёмся до места, луна уже десять раз успеет сесть. Так и случилось, битва со зловредными силами провидения была выиграна.

Оставив машину на повороте, мы двинулись растянутой колонной вдоль разросшейся за долгие годы самобытного существования до чудовищных размеров лесополосы, а затем, пройдя около километра, повернули вслед за ответвлением полосы направо. Заброшенные поля заросли мелким кустарником до такой степени, что в них без особых проблем можно было бы спрятать хоть целый полк, но мы держались более легкопроходимой полосы деревьев. Вскоре буйство природы вокруг стало заметно угасать, и, свернув в сторону от деревьев, мы подошли к площадке, засыпанной мелким гравием. Снег на открытом месте почти весь уже стаял, но в своей толще гравийная подушка была еще смёрзшейся, а значит, шороху при ходьбе будет создавать намного меньше. В центре этой площадки размером в добрых три гектара и находилась наша цель.

Это было достаточно высокое сооружение ангарного типа, находившееся в центре комплекса непонятного назначения. Очевидно, стройка едва успела начаться, прежде чем продолжать её стало незачем и некому. Всё, что успели возвести шестнадцать лет назад – ангар и несколько небольших боксов – было обнесено бетонным забором трёхметровой высоты с двух сторон. На оставшихся двух участках новые хозяева комплекса возвели забор уже значительно позже из того, что подвернулось под руку: южная стена представляла собой кладку из шлакоблока, восточная – вовсе была тремя длинными фурами с полуприцепами-фургонами, причём все зазоры под и между машинами были заложены кирпичом и шлакоблоком. За пределами забора в большом количестве находились разные автомобили, в основном небольшие грузовики, транспортные фургоны и легковые машины. Возникало забавное ощущение, что все они съехались сюда к какому-то главному автомобильному начальнику, расположившемуся в ангаре, и, в ожидании аудиенции, свободно расположились на примыкающих территориях.

Сразу становилось ясно, что укрывшиеся в комплексе бандюки, в своё время срочным образом от кого-то защищались, и позже то ли не нашли в достаточном количестве стройматериалов, то ли просто решили не морочить себе голову, и оставили свой фурозабор в исходном виде.

Симон и Вуйко ушли в разведку, а мы остались ждать у межи гравийной площадки. Некоторое время, в порядке развлечения, мы пытались догадаться, кто и с какой целью строил этот непонятный комплекс, но потом сошлись на том, что в былые времена в России было вообще много непонятных строек, и тема заглохла сама собой. Трое бойцов Томми закурили, и я невзначай поинтересовался у него, не имеет ли табакокурение в отряде какого-то практического смысла, коль скоро молодой атаман так тщательно продумывал и регламентировал все мелочи походной жизни. На что Томми спросил, читал ли я записки Че Гевара о партизанской войне. Я не читал. «Напрасно. Тогда бы ты узнал, что курево для партизана – одна из важнейших вещей. В первую очередь благодаря тому, что помогает забивать голод, отгонять гнус и в целом снимать стресс», – заявил Томми тоном опытного вояки и, не сдержавшись, тихо заржал, когда моё лицо скрутилось в гримасу глубокой задумчивости.

– Да ладно, что ты такой серьёзный, в самом-то деле. Просто бомбанули большой груз сигарет, вот и раскурились. Немного роскоши бывает в тему.

Курение табака в наше время действительно было роскошью, от которой многим пришлось отказаться. Я до сих пор считал большим достижением то, что добился безникотиновой судьбы для своего отряда в то время, когда многие жители Краснинского вынужденно перешли на курение всякой сомнительной дряни вроде сухих малиновых листьев.

– Роскошь на то и роскошь, что она необязательна. Готовьтесь, ребята, как груз закончится – буду давать вам уроки по распрямлению сворачивающихся в трубочку ушей.

После этого моего язвительного замечания все трое курильщиков, как по команде, затянулись особенно глубоко и смачно. Некурящий Томми лишь улыбнулся и покачал головой.

Если отходили наши разведчики с величайшими мерами предосторожности, короткими перебежками, от машины к машине, до самой стены, то возвращались они уже весьма расслабленно – всего лишь пригнувшись и быстро шагая.

Выяснилось, что часовых на территории не больше трёх человек, стена на трёх внутренних углах имеет обзорные лесенки, но на них за время разведки поднимался всего один боец с целью порадовать своё нетрезвое сознание мочеиспусканием с трёхметровой высоты, в честь чего он громко цитировал общеизвестный детский стишок. Судя по крикам, доносившимся из ангара, заседавшие в нём шакалы пили повально и безмерно, однако рассчитывать на то, что они пьяны все без исключения было бы крайне неосмотрительно. Стена была вполне доступна для преодоления в районе северо-западного угла ввиду плохо подогнанных плит, также имелось удобное место на южной её части, сложенной из кирпича. В том месте, где кирпичная кладка упиралась в западную секцию, бетон выдавался далеко вперёд таким образом, что получался угол, который можно было форсировать хоть с разбегу. К тому же Симон заметил, что раствор, на котором держалась кладка, был совсем жиденьким, и при необходимости в нём можно было легко проковырять ножом щели-ступеньки. Заходить со стороны восточной секции из фур он не советовал – по ту сторону за ними было единственное более-менее достаточно освещенное двумя фонарями место. Ангар имел две входные двери на фасаде, по бокам от широких ворот, и симметричные им двери с противоположной стороны.

На внутренней территории, помимо хорошо заметных строений, удалось заметить у южной стены штабель бетонных блоков и кучу щебня метров семи в основании. Возле ангара стоял небольшой автобус, а между ангаром и северной стеной была загнана большая автоцистерна с бензином, сразу за ней находились затянутые брезентом контейнеры, а дальше, у самой лесенки в северо-западном углу, были припаркованы две легковые машины. Ещё одна машина стояла в юго-западном углу таким образом, что своими фарами они могли осветить добрую треть территории, и на это необходимо обратить особое внимание. Рассказывая об увиденном, Симон чертил простенький, но вполне подходящий для наших целей план комплекса, что здорово помогало разобраться в описании.

Выкладка у нас была самая, что ни на есть, полная. Наши бронежилеты с керамическими пластинами, которые мы бомбанули ещё несколько лет назад в Челябе, вмещали в свои кармашки всё необходимое. Отходили мы из Челяба с боем, так что больше туда не совались. У верхнеуральцев были свои броники – не хуже, но тяжелее.

На каждого бойца пришлось по автомату с пятью полными магазинами и по три гранаты – одна оборонительная и две наступательных. Гранаты были свежие, только накануне извлечённые из фабричного ящика, и едва уловимо пахли смазкой. Также всем досталось по пистолету и штык-ножу.

Раций с гарнитурами оказалось всего три, так что нам пришлось разделиться на соответствующее количество боевых групп, что не вызвало никаких вопросов. Казалось бы, в скрытой операции это самый очевидный момент, но нет-нет, да и услышишь историю о каком-нибудь мудаке, которого обнаружили и тут же накрыли огнём после предательского писка невыключенной рации.

С гарнитурой, конечно, таких проблем быть не могло. Слышал ещё о навороченных наушниках, которые передают звук вибрацией на кость черепа, тем самым обеспечивая абсолютную тишину, но представить себе бойца, реально нуждавшегося в таком оснащении, было невозможно.

Неспешно и тщательно распределяя снарягу на жилете, часто входишь в очень особенное состояние, когда мысли и чувства приглушаются, вытесняемые из головы отстранённой решимостью. Распихиваешь по карманам рожки, и думаешь: «Ух, многим хватит на орехи».

Закрепляешь гранаты: «Да, может прийтись туго. Прорвёмся».

Примыкаешь к стволу штык: «И для тебя работа найдётся. Не хотелось бы, но поди знай…».

Проверяешь пистолет, кобуру – уже не думаешь.

Подтягиваешь ослабшие шнурки: «Ну, понеслась».

После недолгого обсуждения, на штурм решили заходить с предложенных позиций: группа Томми на юго-западном, группы Феликса и Вуйко на северо-западном углах ограждения. Глушителей у нас не было, и все заботы по устранению часовых брали на себя Симон и Вуйко. Затем Вуйко занимал позицию у задней части здания, сразу за контейнерами, и держал под прицелом удобно простреливавшийся зазор между ангаром и бензовозом. Серёжа высказал опасение относительно стрельбы возле цистерны с бензином, на что все наши привычно отреагировали, сделав вид, что не слышали. Но Томми спокойным поучительным тоном объяснил, что обычные пули, даже пробив цистерну, не воспламенят пары бензина, а, так как зажигательных и трассирующих патронов сегодня никто не брал, то и опасаться нечего. Далее: Симон крыл пространство у передней части здания, дожидаясь своей группы, а Феликс со своими ребятами вдоль задней стены заходит к освещённой площадке и проверяет два бокса, имея установку на ближний бой.

А дальше начиналось самое интересное, потому что чёткого плана не было, так как не было данных о происходящем внутри ангара. Любопытный момент: при том, что из-за приоткрывавшейся двери можно было увидеть свет, узкие окна под самой крышей ангара были темны. Значит ли это, что бандюки достроили второй этаж, учитывая, что они даже нормальный забор поставить были не в состоянии? Поэтому нам не оставалось ничего лучшего, чем удерживать выходы под контролем, проводить поверхностную разведку и осваиваться по ситуации. Очень неуютное было ощущение. Любой конкретный план, даже самый идиотский и рисковый, воспринимается лучше, чем вот такая поганая ситуация, но что поделаешь.

Поделившись на группы, мы покинули заросли и двинулись вперёд, стараясь как можно меньше шуршать гравием. Получалось вполне сносно. Группу Томми вёл Симон, как самый опытный разведчик. Две другие пока возглавлял Вуйко – наблюдая за движениями его небольшой приземистой фигуры, семенившей метрах в десяти впереди, можно было, ни о чём не размышляя, получать прямые указания к действию. Он замедлил шаг и пригнулся чуть ниже – мы последовали его примеру. Замер с высоко поднятой головой – ничего не делаем. Уверенно чесанул вперёд – и мы, выдохнув напряжение, двигали вслед за ним.

Слева можно было видеть мелькающие между машин силуэты бойцов из первой группы, но вскоре они стали отдаляться, пока не пропали из поля зрения вовсе. Ни звука вокруг, кроме приглушённого пыхтения и шороха камешков под ногами, слышно не было. Мы приближались к забору тихо и уверенно, как утренний туман спускается к оврагу, чтобы заполнить его, поглотить своей белёсой властью. И растаять без следа, когда придёт время.

Вуйко остановился, подняв вверх руку, что означало: «Внимание!». А затем быстро и без суеты повернулся боком, сложился пополам и спиной вперёд отступил за очередной гниющий кузов. Мы не видели, что именно его насторожило, но так же стремительно и спокойно скрылись, юркнув за машины или просто прижавшись к земле. Тишина, безмятежная тишина в течение долгих секунд. Нет никакой нервозности, есть только неотвратимое бесшумное движение вперёд и решимость совершить то, что потребуется вне зависимости от побочных обстоятельств.

Когда мы подошли к обложенным кирпичом фурам, Вуйко дал нам знак остановиться, а сам юркнул за угол, вдоль северной стены, шепнув мне следить за ним. Компактной тенью, более походившей на большую крысу, чем на маленького человека, он скользил вдоль бетонных плит, временами замирая или припадая к земле. Вдоль стены гравия оказалось совсем немного, и он был хорошо укатан часто перегонявшимися здесь машинами, что не могло не радовать. Пару раз Вуйко прикладывался лицом к стене, а затем повернулся и указал рукой на место стыка горизонтально укреплённых плит, очевидно, предупреждая о просматриваемых зазорах между ними. Дождавшись моего утвердительного кивка, который из-за большого расстояния пришлось изображать более похожим на почтительный поклон, он заскользил дальше. Преодолев около трети пути и почти растворившись в темноте, он высоко поднял руку, а затем несколько раз указал ею на землю у себя под ногами, сопроводив это приказом в эфир достичь указанного места и остаться на нём. Было любопытным то, как он дублировал радиосообщения жестами. Пригибаясь перед каждой широкой щелью в заборе, мы, мелко шагая, побежали вперед.

Таким же образом мы преодолели ещё один отрезок пути, и становились уже метрах в тридцати от угла стены. Вуйко снова подал нам знак стоять на месте, причём, двумя руками: «Вуйко Феликсу. Стойте здесь, ждите сигнала. Приём». А сам, зацепившись и подтянувшись, взобрался на плиту. Секунд сорок он всматривался через край, а затем, обменявшись запросами с Симоном, скользнул верх и вперёд, исчезнув из поля зрения.

Достигнув угла, он подтянулся на руках, взобрался на стену и пропал. Нам оставалось только ждать, не теряя при этом фокуса. Минута, три минуты, пять минут… Напряжение от такого ожидания возрастает с каждым мгновением, вроде как держишь перед собой табуретку на вытянутых руках. Лишь поначалу кажется, что пустяковая задача, а потом замечаешь, что уже начал дрожать мелкой дрожью. Подмывало спросить в эфире как дела, но делать этого не стоило. За стеной тихо – значит хорошо, об этом и стараюсь думать. Оглядываюсь на бойцов и пересекаюсь взглядом с ними со всеми сразу, напряжённо и преданно смотрящими на меня. Ободряюще ухмыляюсь и отворачиваюсь. Ну что же там происходит?

Наконец, эфир оживает голосами Вуйко и Симона, сообщающими о том, что часовые сняты и можно действовать дальше. Один за другим взбираемся на стену и попадаем сразу на крошечную дозорную площадку, обустроенную из листа рифлёного настила, который вставили в щель между горизонтально составленными плитами. Таким образом, находящийся на ней часовой был на три четверти своего роста прикрыт бетоном, а частично раздолбленный угол стены представлял собой хорошую амбразуру, а равно и очень удобное место для проникновения на территорию.

По приставленной к площадке лесенке, один за другим, спускаемся вниз, накапливаемся возле контейнеров. Вуйко советует внимательно следить за стоящей рядом машиной, так как его нервируют затемнённые стёкла и удачное расположение для обзора территории. Он-де потратил некоторое время, скрывшись под машиной и постукивая по дверце, но то, что внутри ничего не шевельнулось, не означает, что в салоне никого нет. Может, просто спит крепко.

Слушаем в эфире сообщения двух других групп о том, что позиции успешно заняты, и начинаем движение по узкому зазору между бензовозом и стеной. Несмотря на установку вести ближний бой, передвигались, спрессовавшись в две сжатые, ощетинившиеся стволами подгруппы – таким образом, чтобы в случае необходимости стрелять могли все одновременно. Замыкающих не ставили: в этом не было смысла, так как нас крыли две другие группы.

Мелким частым шагом прошли вдоль цистерны и достигли кабины. Далее открывалось пространство примерно тридцать на шестьдесят метров. Справа к ангару прижались два одинаковых бетонных бокса, на крышах которых и были оборудованы фонари, освещавшие всю площадку. Света было откровенно мало, но вполне достаточно для того, чтобы засечь нас чуть ли не от самой южной стены. Помимо боксов, из крупных объектов был только отмеченный на карте штабель бетонных блоков. В остальном – ящики на поддонах, уложенные стопками автомобильные покрышки и прочая мелочёвка.

Перебежав к стене бокса, вжимаюсь в неё, жду, пока то же сделают остальные. Прилипнув к ней, иду вперёд, отведя правую руку, держащую автомат за шейку приклада немного вниз и назад, так, чтобы при внезапном контакте можно было, как ткнуть противника штыком в верхнюю часть тела, так и отоварить его прикладом на выбор: в пах, под дых, в челюсть. Заходим за угол, и, обтирая правым рукавом стену, подходим к металлической двери первого бокса. Дверная ручка неповоротная, дужкой. Осторожно нажимаю на дверь пальцами – заперто. Прикладываюсь к ней ухом – тишина. Наверняка внутри никого нет, иду дальше.

Дверь следующего бокса оказалась деревянной, да к тому же с поролоновой окантовочкой для защиты от шума и, в первую очередь, ветра. Прислушиваюсь и снова ничего не могу услышать. Тогда я толкаю дверь пальцами и она поддаётся. Свет внутри не горит, но врывающегося через дверной проем уличного освещения оказывается достаточно, чтобы вырвать из темноты лежащего прямо напротив, на ящиках, человека. Тот был одет в тяжёлый тулуп и сапоги, что позволяло ему спать самым безмятежным образом в этом далеко не тёплом помещении. Голова спящего была наклонена вперёд, отчего его щеки сплющились о плотно затянутый ворот и придали его лицу исключительное добродушно-комичное выражение. Сохранять связь с реальностью помогал стоявший рядом карабин Сайга, причём именно та модель, которую путём достаточно несложных манипуляций можно было превратить в полноавтоматическую, что часто и делали все счастливые обладатели рук, выросших из правильного места.

Мужика нужно прикончить по-тихому, во сне. В обычной жизни такой поступок на совесть любого уважающего себя мужчины лёг бы тёмным несмываемым пятном, но в боевых условиях ценности меняются. Ты больше не человек, ты – боец. И противник твой не человек, но цель. Или убиваешь, или умираешь, третьего не дано, так просто и очевидно, но не для всех. Сразу за мной стоит Халзан, поставленный под ружьё только в прошлом году. Хороший парень, исполнительный и выносливый, только до сих пор тушуется при близком контакте с врагом. Накрыть огнём бандюков на расстоянии, лёжа плечом к плечу со своими, ему не страшно – в такой ситуации никогда не знаешь, чья именно пуля сразила вражину, нет ощущения того, что ты только что прервал чью-то жизнь. А вот если противник встречается с ним взглядом, Халзан моментально начинает тормозить или выдаёт очередь в воздух, лишь бы пригнуть того к земле, но не сразить. От такого человеколюбия бойцов нужно лечить, причём делать это жёстко и решительно Я делаю шаг в сторону, жестом приглашаю Халзана подойти и указываю штыком на спящего, ясно намекая, что нужно сделать. Халзан смотрит то на меня, то на спящего, и начинает мотать головой из стороны в сторону. Я корчу страшную рожу, в ответ на что молодой боец энергичнее мотает головой, в глазах его слёзная мольба. Начинаю серьёзно злиться, но понимаю: изменить Халзана сейчас у меня не получится, а вот морально сломать – как нефиг делать. Однако этого совершать как раз не стоит ни в коем случае, лучше уж гранату без кольца в зубах носить, чем таскать в боевой группе всхлипывающую истеричку.

Я выпускаю из рук свой автомат, соскальзывающий на ремне под правую руку, и выхватываю из рук Халзана его оружие. Боец, не вполне врубаясь в происходящее, неохотно разжимает пальцы. Я разворачиваюсь и, почти не примериваясь, с размаху тычком вгоняю штык в горло спящему, отчего тот вздрагивает, немного булькает, и в конвульсиях затихает. Ткнул я в сердцах особенно сильно, так что штык без труда прошёл шею насквозь, чиркнул по хребту и стукнулся во что-то твердое из содержимого ящика. Выдёргиваю штык, отчего кровь из пронзенного горла начинает хлестать ручьем, осматриваю острие – слава Богу, в порядке. Мысленно браня себя за такую неосмотрительность, возвращаю оружие Халзану. Пускай понюхает крови на своём оружии, хотя бы так. Авось привыкнет.

Выходим из-за боксов, докладываюсь в эфире, получаю добро. Вуйко сообщает, что задние двери ангара заперты и давно не открывались, но на всякий случай их дополнительно заблокируют. Мы останавливаемся на углу ангара, видим вдалеке входную дверь, подсвеченную тусклой лампочкой. Оставляю группу крыть территорию, сам беру Серёжу и отправляюсь проверить штабель бетона. Блоки аккуратно сложены в кубик, никаких зазоров и пустот, которые могли бы скрыть некий неприятный сюрприз, не видно. Мы огибаем штабель и подходим к южной стене. Из зазора сильно воняет мочой, ничего опасного до сих пор не видно. Разворачиваюсь и даю команду возвращаться, как вдруг слышу долгий прерывистый автомобильный сигнал.

Припадаю на колено, выглядываю из-за штабеля: машина, которую мне не видно из-за кучи щебня, включила фары и начала гудеть так, что, казалось, ещё чуть-чуть и мёртвые проснутся, не говоря уж о тех, кто был в ангаре. В потоке яркого света можно было заметить людей отряда Томми, которые, пригнув головы, моментально начали исчезать за углом, и в течение полутора секунд справились с этой задачей полностью. Только одна фигура метнулась в противоположном направлении, к машине. Сначала затих сигнал, затем вперемешку раздались несколько выстрелов – как мне показалось, несколько автоматных, и среди них два-три пистолетных, а затем свет погас. Томми выругался в эфире, Вуйко предельно спокойно заметил, что предупреждал о такой опасности и сейчас проверит вторую машину, у северной стены. Томми пару мгновений молчал, а затем сообщил: