Текст книги "Под тенью Феникса"

– Феликс, готовься. Сейчас они попрут.

Высокий парапет, окаймлявший весь ангар, являлся замечательным укрытием для тех, кто хотел держать под прицелом всю переднюю часть строения, и, к счастью, таковыми в данной ситуации оказались мы.

Как бы нам того ни хотелось, пьяные налётчики вовсе не собирались вываливать наружу неорганизованной толпой и радостно подставляться под наши пули. Та дверь, что находилась дальше от нас и ближе к позиции Томми, открылась внутрь, очертив перед собой тусклый прямоугольник света. Добрых две минуты не происходило ровным счётом ничего, затем в прямоугольнике появилась тень, и мы все напряглись. Тень немного постояла, после чего из двери показалась и тут же исчезла голова. С той стороны кто-то выстрелил но, разумеется, не попал. Спустя несколько мгновений, голова мелькнула ещё раз, смотря в другую сторону, и снова раздался выстрел безо всякого эффекта. Тень исчезла, дверь закрылась.

– Бывалый, – сообщил в эфире Томми, – и крутой. Эдак не каждый сунется осмотреться.

– Наверх, смотрите наверх! – быстро проговорил Вуйко.

Узкие окошки под самым скатом крыши с одной стены едва заметно осветились. Моментально стала ясна ситуация: помещение действительно было поделено минимум на два этажа и прямо сейчас люди снизу устремились наверх, к окнам. «Могут полететь гранаты. Все за угол, там нет окон!», – скомандовал я, транслируя те же слова в эфир. В то время как все скрылись, я оставался на углу и, оперевшись цевьём на край парапета, продолжал следить за дверью и за окнами. С другой стороны кто-то делал то же самое.

– Томми, это ты там светишься?

– Точняк. Хрен они нас здесь из окон заметят, если не высунутся.

– Ну, значит, будь готов к тому, что высынутся. Смотри, одно открывается!

Тихо-тихо, мало-помалу створка одного окна начала отходить от рамы и откидываться вниз. Тот, кто это делал, наверняка был уверен в своей незаметности, но две пары глаз уже смотрели в его сторону с таким напряжённым вниманием, что, казалось, могли прожечь насквозь всю стену. А затем в окне появился человек – недостаточно проворно, прямо скажем. Стараясь действовать как можно быстрее и четче, сначала он вынес за окно автомат, потом просунул плечо и голову. Даже изготовиться для стрельбы парень не успел, мы с Томми открыли огонь одновременно. Дёрнувшись, он обмяк и провалился внутрь помещения, выпавший же из ослабевших рук автомат полетел вниз. Он с такой силой ударился прикладом о парапет, что затвор сорвался с боевых упоров и автомат, подпрыгнув на месте и завалившись набок, выдал веером очередь, в мою сторону. Калаш не калаш, а когда взведённое оружие падает с высоты в несколько метров, ожидать нужно всякого. Поэтому, к моменту, когда пули чиркали по цементу и выбивали куски стены у меня над головой, сам я уже секунды три как сидел под прикрытием парапета.

В тот момент, когда мы накрыли горе-снайпера, рядом с ним в окне мелькнул и второй человек, но ему очень повезло опоздать на несколько мгновений. Повторять подвиг никто не стремился, и открытое окно одиноко темнело среди своих запылённых и оттого светлых соседей. Вдруг в окне появились сразу три руки с маленькими автоматами и начали бессистемно и хаотично стрелять во все стороны. В очередной раз, ныряя за парапет, я успел увидеть, что в окне, под прикрытием этих троих пулеплюев, появляется ещё одна фигура с автоматом, вскинутым к плечу.

– Ты понял, да? – радостно выкрикнул в эфир Томми. – Нет у них гранат!

Я понял. Сказать, что это облегчало наше положение, значило не сказать ничего. Это в корне меняло всю ситуацию. Нужно только прижать автоматчиков в окне, а потом всего то и забот останется, что решить – набить осколками всех засевших внутри или позволить нескольким бандюкам сдаться в плен в качестве языков. Их проблема состояла в том, что на этот раз языки нам нужны не были.

Атаковать решили с двух сторон одновременно. На восточной и западной стенах не было никаких окон, и это обеспечивало нам две замечательные «мёртвые зоны» от огня противника, буквально в двух шагах от боевых позиций. В окнах на северной стороне тоже начали мелькать люди, но ребята из группы Вуйко своим огнём быстро заставили их пригнуть головы и сидеть тихо. Обстреливать автоматчиков в окнах нам из нашего положения было не трудно – это им для ведения более-менее прицельного огня приходилось высовываться чуть ли не по пояс; мы же, изготовившись для стрельбы, не спеша выходили из-за угла шеренгами, держа под прицелом все окна.

Стреляли одиночными, не очень часто, но постоянно. Это позволяло экономить патроны, притом отбивая у оборонявшихся всякое желание высовываться. Заодно мы одно за другим расстреливали закрытые окна – слой пыли на стекле и темнота внутри обеспечивали идеальное укрытие для автоматчиков, и позволить им использовать его значило пожертвовать нескольких своих бойцов. Почему бандиты сразу не открыли огонь изо всех окон? Скорее всего, уровень пола относительно оконных проёмов был слишком низок, и на огневую позицию можно было попасть, используя нечто вроде лесенки. Упущение…одно из многих упущений в обороне этой странной крепости.

Окна бить следовало и для того, чтобы получить возможность забрасывать внутрь гранаты. Нет-нет, да и случается такое, что кто-то молодой бросает лимонку в стекло, не разбивая его, тупо смотрит на отскочившую прямо под ноги гранату, а потом бежит дальше, чем видит. Иногда убегает, но чаще не успевает.

Расстреливая окна, выходим все на удобные позиции за парапетом. Получаем сигнал от Вуйко, который также подготовился к гранатной атаке. Томми замечает, что нужно быть готовыми к попытке прорыва, мы подтверждаем, что готовы. С нашей стороны на парапет запрыгивают двое бойцов, вырывают кольца у гранат и, не спеша, примериваются. В наушнике звучит команда: «Начали!» – все одновременно забрасывают гранаты в окна и спрыгивают назад, под защиту бетона. Подряд раздаются три приглушённых хлопка, слышны чьи-то крики, один вопль. Кто-то начинает звать на помощь, звучат ещё два хлопка, и криков становится намного меньше. Я едва успеваю ещё раз крикнуть своим ребятам, чтобы они приготовились, как открываются двери, обе двери по бокам от ворот.

В этот раз никаких выглядываний. Под крики: «Идиоты, назад!» – из дверей начинают выбегать наружу люди, которые тут же открывают бессистемный огонь на подавление. Я не вижу, что происходит у дальней двери, из нашей сразу выбегают двое и тут же падают, изрешечённые. За ними вслед появляются ещё двое, один из которых гигантским прыжком перемахивает ещё оседающие тела, а заодно и весь парапет, вслед за ним появляется ещё один, который, в отличие от остальных, в панике стрелявших от бедра, вскинул автомат к плечу и успевает послать несколько пуль аккурат в нашу сторону. Я, как стоящий ближе всех к краю парапета, выглядываю за угол и за долю секунды успеваю заметить находящегося в каком-то шаге бандита. Моментально реагирую и встречаю его очередью, которая приходится в грудь, но две последних пули вонзаются в лицо. Парень резко останавливается, при том, что ноги его продолжают бежать, от чего он отрывается от земли, и я ещё успеваю заметить его перекошенное лицо с двумя тёмными точками возле носа и чуть выше под глазом, а также мелькнувшее за головой тёмное облако. Тело падает, но зажатый в руке автомат ещё стреляет и успевает выплюнуть несколько пуль в мою сторону, ощущаю сильный удар в грудь и валюсь на спину. Извиваюсь, в попытке перевернуться на живот и восстановить сбитое дыхание, радуюсь тому, что в лёгких ничего не хлюпает. Вижу ноги бойцов и кого-то лежащего рядом… Серёжа держится за плечо и, кривясь от боли, неуклюже пытается подняться. Двери в ангар захлопываются с таким грохотом, что дрожат стены, слышен лязг засовов.

Мне, наконец, удаётся отдышаться, но глубокие вдохи даются непросто, с резкой болью. Ощупываю себя, нашариваю пальцами дырку на кармашке жилета, и под ней – промятый полный магазин. Пуля не смогла пробить полный рожок и бронепластину за ним; патроны, вопреки давнему поверью, не сдетонировали. Повезло. Будем жить. Суета боя прошла так же внезапно, как и началась, мне помогают подняться. Стоя, наклоняюсь, чтобы ещё подышать, но тут же грудь пронзает боль. Сломано ребро, как пить дать. Ладно, чёрт с ним, самый пустяковый из всех возможных переломов.

Оглядываюсь на лежащего рядом бандюка – из его рта и носа густым ручьём хлещет кровь, получившая свободу от давления кровеносной системы. В его руке сжат небольшой пистолет-пулемёт. Слава Богу, окажись это что-то под 5,45, и у меня сейчас были бы совсем другие проблемы.

За дверью слышится грохот возводимых баррикад. В эфире Томми запрашивает ситуацию, сообщаю о двух ранениях: одном лёгком и одном средней степени. В остальных группах обошлось без потерь. Передаю это своей группе, Серёжа очень болезненно реагирует на то, что его определили в потери, и достаточно ловко, свесив автомат с плеча, перезаряжает его одной рукой, а потом взводит затвор, схватившись за ремень и встряхнув оружие что было силы. Не спеша, к нашей позиции подошёл Томми.

– Ну что, прижали мы их, ой как прижали! Как думаешь, сколько их там внутри ещё осталось?

– А скольких вы на своей двери положили? – спрашиваю негромким голосом, так чтобы и слышно было, и не очень больно.

– Троих! А вы?

– И мы четверых. Вот, считай, вместе с теми, что были у окон, человек десять или чуть более того ушло в расход.

– Неплохо, неплохо! Ты сам как, в строю?

– Нормально, если без акробатики обойтись.

– А он? – Томми кивнул в сторону Серёжи, усиленно превращавшего гримасу боли на своём лице в героический оскал рвущегося в бой ветерана.

– Сам спроси.

Подойдя к Серёже, Томми спросил о его самочувствии и, получив шедеврально неубедительный ответ что, мол, хорошо, тоном, не предполагающем возражения, попросил дать осмотреть рану. Серёжа героически терпел, пока чужие пальцы аккуратно раздвигали кровавые лохмотья на его плече, но от надавливаний уже начал глухо рычать.

– Кажется, кость повреждена, – деловито заметил Томми, обтирая пальцы о стену, – это, знаете ли, только в кино и книгах бывает, что любое ранение – «пуля прошла навылет, кость не задета». Так что этот боец, увы, уходит в резерв.

Серёжа начал было суетиться, не желая оставаться в стороне от происходящего, но его успокоили тем, что пообещали в случае штурма оставить на текущей позиции и крыть выходы дальше. Это было в его положении худо-бедно возможно, если опереть автомат цевьём на парапет, и удерживать его здоровой правой рукой. Так мы плавно перешли к вопросу планирования дальнейших действий. Оставив ребят следить за окнами, мы укрылись за глухой стеной, вызвав на совет и Вуйко.

Все отметили тот факт, что после взрывов гранат в окнах стало заметно светлее, то есть половое перекрытие, отделявшее первый этаж от импровизированного второго, было совсем слабым, и можно было попробовать повторить гранатную атаку, скорее с целью деморализовать противника. Вариант был сочтён хорошим, учитывая то, что гранат ещё осталось довольно много.

Дельных планов проникновения внутрь ни у кого не было: все четыре двери оказались наглухо заперты, а никакого толкового инструмента для их вскрытия у нас при себе не было. Похоже, что это обстоятельство так всех смутило, что мысль о самом простом варианте пришла далеко не сразу, но зато ко всем одновременно. Сначала я засмотрелся на автоцистерну. Затем Вуйко перехватил мой взгляд и понимающе улыбнулся. И, в довершение этой краткой сцены, Томми, в задумчивости пялившийся куда-то себе под ноги, произнёс: «А как вы думаете, эти ворота очень крепкие?» Подняв лицо, он упёрся своим вопросительным взглядом в наши улыбающиеся лица и тоже расплылся в комичном оскале. Наверное, всякому мужчине нравится, время от времени, решать непростые вопросы простыми силовыми методами.

Вот так просто и эффективно – грузовик плюс ворота. Конечно же, пускать на таран далеко не пустой бензовоз было форменной глупостью, но вокруг комплекса в числе прочих машин стояло и ещё несколько грузовиков. Быстрая разведка принесла данные о том, что все они, кроме одного, имеют немного топлива в баках, и легко могут рассматриваться в качестве ударной силы. Для наших целей лучше всего подходила бетономешалка на базе старого КамАЗа, с намертво засохшим внутри грузом объемом кубометров в пять. Лучшего тарана в округе было не найти.

Когда мы открыли ворота ограждения, одна створка, явно перекошенная, освободившись от удержания запора, сама собой раскрылась и с силой ударила о забор. В ответ на раздавшийся грохот в одном из окон тут же мелькнула чья-то голова, но дружный автоматный огонь заставил её исчезнуть, а брошенная до кучи граната надежно успокоила всех желающих высовываться из укрытия. Больше ни одной любопытной морды мы не видели.

Фырча и поскрипывая всеми деталями, к воротам подъехал КамАЗ, который бойцы приветствовали свистом и радостными возгласами. Огромная зловещая машина остановилась в полусотне метров от ангара, готовая отъехать назад для разгона и нанести удар, подобный которому не выдержат никакие запоры. Наверное, так же чувствовал себя Ганнибал, выставляя впереди армии карфагенян своих боевых слонов и наслаждаясь паникой в рядах врага. Наш враг, в отличие от ганнибальского, не имел никакой возможности бежать.

Предполагалось, что противник правильно поймёт ситуацию и тут же сдастся. Хороший план, только в нём был упущен один тонкий момент. Не знаю, подумал ли о нём кто-нибудь ещё, но, так как больше никто не уделил ему внимания, в переполненное радостью предвкушение вмешался я:

– Томми. А что мы будем делать с пленниками? Куда мы денем два десятка человек, которые только и будут ждать момента, чтобы поквитаться с нами за всё?

На секунду в воздухе повисла неловкая пауза. Она так сгустилась, что можно было ощутить, как она приклеивает язык к нёбу, затрудняя попытки сказать что-либо.

– Это если мы исходим из того, что мирно жить они не захотят…

– Исходим, Вуйко, исходим, – Томми с досадой легко постукивал кулаком в стену, – волчару травку кушать не заставишь, как ни бей. А в лес его выпускать вообще глупость, равно вернётся овец резать. Ну, я, собственно, вижу только один вариант.

Томми посмотрел на меня, ожидая увидеть согласие. Признаюсь, долю мгновения и мне этот вариант казался самым верным и логичным, но это наваждение быстро исчезло.

– Нет. Это абсолютно неприемлемо.

– Почему? – в голосе молодого атамана сквозила неуверенность. По его кривому прищуру, по прикушенной губе было видно, что ему самому не нравился подобный сценарий развития событий, но он ещё не успел для себя объяснить это с рациональной точки зрения.

– Ты хочешь приказать своим людям расстреливать безоружных пленников?

– Не хочу совершенно. Только других вариантов пока не вижу.

– Ты бы хотел, чтобы твои ребята знали, каково это – стрелять в лоб человеку с поднятыми руками? Считали это чем-то нормальным и допустимым?

– Да нет же! Десять раз нет, Феликс! Но что ты можешь предложить вместо этого?

Я оглянулся на Вуйко, ища его поддержки. Похоже, он находился в таком же глубоком смятении, постоянно переводя взгляд с меня на Томми и обратно. И действительно, что можно ещё сделать… Чем унять волчару? Например, вырвать ему клыки, тогда волей-неволей будет питаться только тем, что сам ему в блюдечко нальёшь.

– Например… например можно поотрубать им большие пальцы на руках.

– Этто ещё зачем? – скривился Томми. Вуйко только отвернулся и прошипел: «Писец».

– Да нормальная практика. В Европе одно время практиковали. Четырёхпалой рукой ты худо-бедно лопату или молоток удержишь. А вот с оружием уже намного сложнее будет. Таким образом, бандюк очень просто обезвреживается и превращается в крестьянина.

– Блин, я бы за такое нашёл способ поквитаться, зубами бы кадыки вырывал, ей-богу, – с омерзением выдавил из себя Томми.

– Почему, а мне кажется нормальный вариант, – поддержал меня Вуйко, – обрезать их всех и вывезти куда подальше на заброшенный хутор. Серьёзным они там едва ли разживутся, а топорами, удерживаемыми в обрубках, много не навоюешь. Вполне разумно.

Томми поднял палец, желая что-то сказать, но передумал. Затем развел руки в стороны, обессилено хлопнул себя по бедрам и ответил:

– Ну, может быть, вы и правы. Тогда попробуем так. Но! Пальцы рубить будете сами, я этим заниматься не буду!

– Лады, – ответили мы, переглянувшись.

– Тогда отрабатываем этот сценарий. Я пошёл, – Томми развернулся и уверенно зашагал в сторону двери.

Звук от навершия ножа, тяжело ударяющего в металлическую дверь, разнёсся по округе. Убедившись, что гул затих, достигнув самых отдаленных уголков ангара, Томми провозгласил зычным голосом:

– Эй, вы там! У нас есть ящик гранат, куча свободного времени и настроение веселиться. У вас – закрытые пути к отступлению, и мокрые штаны. В связи с этим, пока ещё по хорошему, предлагаю вам сда…

Прогремевший изнутри ружейный выстрел прервал ещё толком не успевшие начаться переговоры. Металл двери, аккурат на уровне лица, взбугрился неровным прыщом и Томми отпрыгнул в сторону, схватившись за глаза, в которые попали осколки краски. Отойдя на несколько шагов, он наклонился, кончиками пальцев пытаясь прочистить уголки глаз, затем вытянулся в полный рост, поморгал, снова наклонился, закрыв лицо ладонями, а затем отбежал, махнув рукой бойцам. Те, доставая гранаты, засуетились на парапете.

Интересно, что наш парламентёр не сказал про КамАЗ. Этот аргумент был гораздо более весомым, чем гранаты. Может, он подумал, что засевшие внутри сами поняли, заслышав рёв мотора? Нет, причина была отнюдь не в этом. Всё-таки, затея с пальцами пленников ему не нравилась с самого начала…

Ещё один взмах руки – и в окна полетели гранаты. Каждый из находившихся на позиции бойцов – а было их шестеро только с нашей стороны здания – метнул по две штуки, и вскоре пространство за выбитыми окнами отозвалось прерывистым гулом взрывов. Света на верхнем этаже добавилось.

– Разве что запугать, – услышал я в эфире голос Вуйко, – они уже давно нашли, где прятаться.

Томми, никак не отреагировав на это замечание, подбежал к двери во второй раз и, встав на этот раз сбоку, прокричал:

– Ну что, намёк вам ясен, господа бандиты? Предлагаю открыть двери и медленно выходить по одному, с пустыми руками! На счёт три начинаем разбирать баррикады! Раз! Два! Три!

Внутри послышались приближающиеся шаги, раздался неразборчивый окрик, другие шаги, затем непонятная возня с руганью и, наконец, грубый и безыскусный мат в нашу сторону, свидетельствовавший о том, что сдаваться в плен здесь никто не собирается. Я внимательно следил за выражением лица Томми и очень хорошо заметил эту его расслабленную улыбку с недобрым прищуром, которую я увижу ещё не раз, когда молодой атаман будет получать от ситуации моральное право поступить так, как ему хочется. Он действительно хотел посмотреть, как машина протаранит ворота ангара. И мы, в самой глубине своих мужских душ, тоже этого хотели.

Сложно было решить, кому доверить запуск тарана – каждый боец был нужен в составе штурмовой группы. Раненный Сережа всё рвался выполнить почетную миссию водителя, но на него нельзя было положиться из-за потери крови и общей слабости, оставили прикрывать штурм у парапета. На роль камикадзе Томми определил первого попавшегося своего бойца, задача была несложной, но ответственной: забраться в кабину, завести мотор, выжать сцепление, включить передачу, а затем придавить газ кирпичом и спрыгнуть с подножки. После этого ему полагалось по возможности присоединиться к группе.

Отряд Томми занял позицию слева от ворот, мой – справа. Отряд Вуйко был разделён надвое и причислен к нашим боевым группам. Решили так: сразу после тарана забрасываем внутрь гранаты, а затем входим одновременно. Феликс кроет левую сторону, а Томми – правую, что позволяет получить более широкий сектор обстрела.

Все выстроились в две сжатые колонны – как пружины, которые в нужный момент высвободятся и неудержимо рванут вперед. Свежие магазины примкнуты, пальцы подглаживают спусковые скобы, стоящие по двое в каждой группе гренадёры крепко держаться за кольца. Даём отмашку водителю – тот машет в ответ, запрыгивает на ступеньку, по пояс исчезает в недрах кабины и заводит мотор. Раздаётся характерное рычание раздолбанной коробки передач и КамАЗ рвёт с места так резко, что боец едва не падает на спину, но, выждав секунду, аккуратно спрыгивает и, кувыркнувшись, бежит к группе Томми.

Взревев, машина взлетает на спуск парапета с такой прытью, что передние колёса поднимаются в воздух. Кабина с силой ударяет в ворота, и какие-то доли секунды ещё можно наблюдать, как они деформируются, пытаясь удержать натиск, а затем вламываются внутрь. КамАЗ ещё продолжает своё движение по направлению к стене, а с нашей стороны внутрь ангара уже летят гранаты, четыре штуки одновременно. С жутким грохотом бетономешалка врезается в стену так, что весь ангар, включая массивный фундамент, содрогается, будто в предсмертной агонии. Частично выбив наружу одну из плит стены, машина глохнет, и тут раздаются хлопки наших гранат, подряд – один, два, три, четыре. Вперёд!

Пружины наших групп высвобождаются и устремляются вглубь помещения. Стреляем не думая, реагируем на любое движение в клубах пыли. На вспышки ответных выстрелов отвечаем таким огнём, что, даже не видя толком цель, накрываем её в половину секунды. Вот впереди за каким-то барьером появился силуэт человека, изготовившегося для стрельбы – и тут же исчез, обмякнув и выпустив очередь в потолок. Вот далеко слева мелькнула в направлении частично проломанной стены тень, и тут же, вскинув руки, шмякнулась на пол, издав сиплый стон. Вот ещё кто-то стреляет наугад из клубов пыли, но его тут же накрывают шквальным огнём, гарантированно поражая каждый квадратный сантиметр примерного расположения цели, и стрельба прекращается. Силуэты встают и падают, выпрыгивают и падают, мечутся и падают, пытаются спрятаться в дальних углах и снова падают. На этом празднике войны свинца хватает всем в изобилии.

Ворвавшись внутрь, мы растягиваемся в две шеренги вдоль стен, и продолжаем свое движение – будто две змеи, которые обползают помещение, чтобы убедиться, что никто не спрятался ни в одном углу. Пыль чуть оседает и становится видно, что вдоль длинной задней стены тянется пластиковая перегородка, когда-то, видимо, предназначавшаяся для обустройства за ней крошечных офисов или касс. Аккурат посередине перегородки торчит наш бетономешающий таран, в уцелевших секциях слышно какое-то движение. За перегородки летят гранаты и после взрывов к ним бросается… Халзан? Вскинув автомат, он пробегает вдоль ощетинившихся стеклянными осколками стоек, затем на секунду замирает, делает два выстрела и, обернувшись в мою сторону, показывает большой палец. Я думаю о том, что нужно не забыть его вздрючить за такую самодеятельность и отдаю приказ рассредоточиться по помещению, то же делает и Томми. Со всех сторон один за другим разные голоса произносят: «Чисто». Я вижу, как бойцы вокруг опускают оружие и принимают расслабленные позы и понимаю, что можно последовать их примеру. Кончено.

Проведённая перекличка устанавливает, что потерь с нашей стороны нет. Обошлось даже без ранений, что странно. Кто-то поднимает автомат вверх, издавая радостный клич, и к нему без промедления присоединяются все остальные. Теперь можно осмотреться и восстановить ход событий.

Второй этаж в ангаре действительно был в виде лёгких листов фанеры, смонтированных на опоясывающих стены и пересекающих помещение рельсах – надо полагать, для тельфера. Вес человека эти перекрытия могли выдержать только возле самой стены, а основным их назначением было, судя по всему, уменьшение объема помещения для того, чтобы его было проще прогреть в зимнюю пору. Во многих местах фанера была разворочена взрывами гранат. В центре помещения находилась большая топка – грубо, но достаточно толково сработанная металлическая конструкция с выведенной через фальшпотолок в окно массивной трубой. Судя по всему, она служила и для отопления, и для приготовления пищи, и для сушки одежды, так как обилие приваренных к ней металлических решёток и скоб позволяло эффективно проделывать все эти операции, причём одновременно. Правая дверь у дальней стены была намертво завалена кучей угля, левая оказалась просто закрытой на засов.

Вдоль стен стояли сетчатые кровати, а вокруг топки расположились достаточно аккуратно выложенные в круг матрацы. Если принять во внимание большое количество бутылок из-под водки, выстроенных в батарею тут же рядом, можно было предположить, что сегодня жители комплекса отмечали какой-то крупный праздник. Впрочем, таковым вполне мог оказаться и сам по себе захват большого груза водки.

Всего на территории мы насчитали тридцать четыре тела, семь из них были женскими. На тела я старался не смотреть, вполне хватало того что другие уже сделали это и, кому было нужно, выписали добавочную пулю в лоб. Грязные и окровавленные, жмуры после таких перестрелок всегда выглядят одинаково неприятно. Но на одно тело я всё же взглянул: в присыпанной пылью куче без труда угадывались изгибы красивого женского стана, и блеск рыжеватых волос всё ещё просматривался. Обойдя с другой стороны, я уткнулся взглядом в то, что когда-то наверняка было прекрасным лицом, а сейчас напоминало разорванную в лохмотья резиновую игрушку. Наверное, затылком пулю поймала, бывает и так. Входное отверстие всегда маленькое, можно и не заметить. А вот выходное и отверстием-то назвать сложно – просто место, где когда-то была часть черепной коробки со всем содержимым.

Рядом находился Халзан, видимо, тоже привлечённый женскими формами. Он ходил взад-вперёд и глубоко дышал, явно борясь с позывами рвоты, и сравнительно быстро ему удалось взять себя в руки. Это хорошо, что справился, может и выйдет из него боец.

В качестве трофеев мы нашли великое множество полезного для себя груза, но важнейшим из них была, конечно, автоцистерна, которая оказалась на добрых две трети заполнена соляркой. «Хорошая, сепарированная», – заявил кто-то, шумно втянув носом воздух. Водки таки действительно оказалось очень много. Поначалу хотели её уничтожить от греха подальше, но потом сообща пришли к мысли, что за неё можно будет выменять много чего полезного в том же Краснинском. Краснинском, который больше не был нашей судьбой. Когда мы уже начали сортировать вытащенные из боксов ящики консервов, наслаждаясь этим приятнейшим трудом, кто-то похлопал меня сзади по плечу.

– Ну что, теперь ты свободен? – спросил Томми с мягкой улыбкой. Ему не нужен был ответ сам по себе, он явно хотел просто насладиться чувствами, что переполняли меня в тот момент.

– Так точно, свободен, – сказал я, – надеюсь, что это судьба.

– В этом будь уверен, – ответил он. И было в его голосе некое обещание, благодаря которому, а знал я это наверняка, можно будет верить в несбыточное и совершать невозможное.