Текст книги "Распятая на звезде"

Куда деваться? Возвращаться в окопы глупо – это верная смерть. Бежать назад, чтобы в чистом поле оказаться удобными мишенями? Спасительный лес далеко. А вдоль ручья такому количеству людей никак не просочиться. Вот и лежат красноармейцы под кустами, прикрывая головы голыми руками. Им остается только проклинать своих командиров, выбравших «такое удобное место», и надеяться только на чудо…

Из воспоминаний красного командира Степана Пичугова:

Побежал туда и я. Что мной руководило в тот момент, не знаю: чувство ли стадности, страха или просто боязнь остаться одному. Когда я прибежал к болоту, то увидел на самом краю его большую безвольную толпу. Мне показалось, что эти люди, загнанные сюда страхом, ищут выхода из этого тупика и не находят его. Они готовы были лезть в зыбкое болото и утонуть в нем, лишь бы не попасть в руки врагу. На лицах был написан ужас и полная беспомощность…

Из политической сводки 3-й армии:

2 октября 1918 г.

Секретно

Алапаевское направление: настроение в наших частях этой дивизии значительно ухудшилось. Полки ее все время находятся в беспрерывных боях, в последнее время, отступая при невероятно трудных условиях, сильно поредели, так, что в некоторых из полков в роте остается 50-60 человек. Остальные выбыли из строя во время боев. Оставшиеся все время требуют отдыха… Батальон петроградцев, уже и без того потрепанный под Нижним Тагилом, при натиске противника на Алапаевск был переброшен туда, но не оказал существенной пользы, так как части батальона находились в таком состоянии, что большей частью убегали, услышав команду белогвардейцев «пли»⁵⁴.

Глава четвертая

Игроки

Алапаевск, август, 1918 г.

За дверью купе раздался могучий раскат мужицкого хохота:

– Полезай, батенька под стол. Да ловчей кукарекай!

– Что я вам, петух какой-то?

– Петух – не петух, а кукарекать придется. Забыл что ли? Уговор был: кто проиграет, тот залезает под стол и кукарекает…

– И нечего тогда садиться, ежели играть не умеешь! – включился в разговор кто-то, обладающий неприятным фальцетом.

– Это я-то не умею? – попытался оправдаться виновник переполоха. – А кто вчера весь банк сорвал, когда вы пришлепками сидели?!

– Так то вчера было… А сегодня – другой день! Нынче весь твой фарт вышел.

– А третьего дня я вас разве не до трусов раздел!..

– Ну раз такой умелый – лезь под стол. Нечего тут мутить, – вновь вступил в разговор обладатель фальцета.

Не найдя иных аргументов, массивный черноволосый мужчина нехотя слез с полки и начал протискиваться под стол. Он неуклюже подтянул ноги, натужно скрутил туловище и, обхватив обеими руками металлическую стойку, попытался завести свою голову под столешницу.

Вновь раздался дружный хохот. И действительно, картина была весьма комичной:

– Уши торчат. Втягивай их в башку, втягивай!

– И гузно высовывается…

– Идите вы к черту! С вас и этого будет довольно…

– А теперь покажи, как петушок своих курочек созывает.

– Кукареку, ку-ка-ре-ку-у-у!..

– Молодец. А еще утверждал, что настоящие большевики несгибаемые. Вон как прогнулся в нужную минуту.

– Жора, не покушайся на святое.

– Иди в задницу! – агрессивно ответил фальцет.

– Теперь довольны, черти? – примирительно спросил крепыш, вылезая из-под стола.

Его обратное распаковывание заняло ничуть не меньше времени… Наконец, он выпрямился в полный рост, одернул гимнастерку и привычны движением поправил растрепавшуюся прическу. Его карие глаза осветились озорной улыбкой, но губы остались сосредоточенно поджатыми:

– Ничего, Жора. В следующий раз тебе лазить придется. Но ты-то юркий – в любую щель пролезешь! Пенсне только не разбей… Кто сейчас раздает?

– Овчинников. Его очередь.

– Давай, юрист, не подкачай. Сбрось хорошую масть…

– Получите по одной…

– А мне сразу две, – и после короткого раздумья: – Не вскрываемся, в темную играем…

– Товарищ Белобородов, – из вагонного коридора послышался вкрадчивый голосок. – Вы велели напомнить, когда два часа пробьет… Вот, это время пришло.

– Хорошо! Подожди, сейчас выйдем. Пока мы в салоне совещаться будем, уберешь тут!

Пару минут спустя трое мужчин покинули свое купе. За собой они оставили смятые постели, початую бутылку вина, три граненных стакана с остатками красноватой жидкости и целую гору мусора, состоящего преимущественно из лузганных семечек.

Однако их внешний вид не позволял даже допустить мысли о том, что они живут в таком бардаке. Статные, подтянутые – просто красавцы!

Первым шел тот, кого назвали Овчинниковым. Это был сухощавый молодой человек среднего роста с глубоко посаженными бесцветными глазами, крупным удлиненным носом и пухлыми губами, над которыми топорщилась щетина едва заметных усов. На нем был китель с большими накладными карманами и высокая каракулевая папаха, низко надвинутая на лоб. Он казался хмурым и сосредоточенным. Возможно, он все еще продолжал мысленно проигрывать прерванную карточную игру.

Упомянутая игроками фамилия являлась подлинной. А звали его Георгий Иванович. Он, выпускник Кенигсбергского университета, уже успел, не смотря на свои годы, принять участие в германской войне и за свои боевые подвиги получить Георгиевский крест четвертой степени и две Георгиевские медали. Пару месяцев назад по настоянию Я. М. Свердлова его направили на Урал, где поручили возглавить все вооруженные силы красных, сражающихся на Егоршинском направлении.

За ним следовал Георгий Иванович Сафаров, близкий соратник В. И. Ленина и Г. Е. Зиновьева, в 1917 году вместе с ними вернувшийся в Россию из эмиграции. Некогда он занимал видные должности в Петрограде, а теперь являлся всего лишь членом президиума Уральского обкома партии и редактором газеты «Уральский рабочий» (партийцы между собой его всегда называли «Жора»). Высокий, с гибким компактным телом и наливным, пухлым личиком, на котором наиболее примечательными оказывались толстые щечки, двойной подбородок и удлиненные кучерявые волосы. Он напоминал мягкую игрушку. Тем более, что круглые очки-велосипеды с большими диоптриями никак не придавали этому 27-летнему парню мужественности.

Впрочем, его внешний вид едва ли мог ввести кого-либо в заблуждение – все знали, что жестокости ему не занимать. Он уже не раз имел возможность показать себя решительным, непоколебимым человеком, совершенно не лишенным цинизма и готовым добиваться своих целей любой ценой, во что бы то ни стало. Именно он являлся обладателем фальцета.

Замыкающим шел уже известный нам азартный карточный игрок, делом доказавший свою гибкость и изворотливость. Это был Александр Георгиевич Белобородов, председатель исполкома Уральского областного совета.

Все они, еще молодые парни, которым не исполнилось еще и тридцати лет, после своего поспешного бегства из Екатеринбурга, откровенно скучали от безделия. Разумеется, большевистские вожди страны не оставляли их без внимания, поручив им (директивой самого Л. Троцкого) организацию на фланге наступающей белой армии мощного очага сопротивления. Но эта задача казалась совершенно невыполнимой. У защитников советской власти не имелось ни сил, ни средств для того, чтобы воевать сколь-нибудь эффективно – коммунистическая пролетарская диктатура доживала на Урале последние дни!.. Но Москва требовала победных отчетов, без которых возвращение к своим не имело смысла. Поэтому-то, тройка игроков вынуждена была время от времени прерывать свои азартные увлечения и демонстрировать бурную деятельность⁵⁵.

Сегодня им предстояло встретиться с алапаевскими большевиками, чтобы с их помощью в преддверии неизбежной сдачи города организовать красное подполье.

– Допустим, мы им дадим денег, оружие, а они сбегут? – продолжал сомневаться в этой затее Овчинников, пока еще не знакомый с местной спецификой.

– Никуда они не денутся! Все они – по пояс в крови! Каждый из них замешен в уничтожении членов царской семьи. А белые такие вещи никому не прощают. Их обязательно будут искать, а поймав, без разговоров поставят к стенке. Нашим товарищам это хорошо известно. Уж как они умоляли меня вывезти их в Москву, но я посчитал, что здесь их присутствие будет для нас полезней. Таких кадров на всем Урале больше нет. Они жилы станут себе рвать, лишь бы перед нами выслужиться. В этом – их единственный шанс на спасение. Нет, им можно полностью доверять…

В этот момент вагон дернулся – очевидно, машинист неаккуратно подвел паровоз к составу. Впрочем, его можно было понять. Красные спешили убираться отсюда поскорее – не ровен час белые захватят Нижний Тагил, и тогда мышеловка для них захлопнется!

Четверть часа спустя дверь в салон приоткрылась, пропуская внутрь стайку замызганных мужичков. Держались они скованно и никто из них не смел нарушить субординацию перед областным начальством Они робко встали перед столом, за которым восседали комиссары⁵⁶.

Пристальное рассматривание друг друга затянулось. Наконец, самый пожилой из пришедших мужчин решил нарушить молчание, кашлянув в кулак:

– Товарищи, давайте уточним ситуацию. Нам хотелось бы поскорее получить от вас соответствующие инструкции.

«Что же, раз он сам взял инициативу в свои руки, значит с ним и следует вести дела, именно его надлежит сделать старшим», – справедливо рассудил Белобородов, уже вслух задав вопрос:

– Как ваша фамилия?

– Соловьев Егор Андреевич. Я – заместитель председателя алапаевского совета и по совместительству местный комиссар юстиции…

– Юстиции?! – усмехнулся Овчинников (как-никак, в свое время он окончил юридический факультет и поэтому знал истинную цену этому слову). – Очень мило!.. Местная юстиция? Трудно представить ее существование в такой дыре.

– Не скажите, – возмутился Соловьев. – Нам приходилось выносить приговор самим Романовым перед их расстрелом.

– Тогда другое дело! Тут без юстиции, без знания законов не обойтись. Не могли же вы просто так, без разговоров их к стенке поставить, – вновь, не сдержавшись, съязвил Овчинников.

– Мы их к стенке не ставили, – обиделся Соловьев, – а живьем сбросили в шахту. Они уже там отошли.

После такой подробности Овчинников буквально захлебнулся своей очередной ироничной репликой, дав возможность местным большевикам перехватить инициативу.

– С законами я знаком хорошо, – попытался решительно защитить себя Соловьев. – Меня при старом режиме пять раз судили, однако все больше по уголовке⁵⁷. Князьям, конечно, такие дела не пришьешь. Поэтому пришлось опираться исключительно на пролетарское правосознание: если родственник царя, значит – кровопийца, враг трудового народа! За то Романовых мы и порешили.

– Егор Андреевич, – примирительно продолжил беседу Белобородов. – Представьте нам ваших товарищей.

– Председатель нашего совета, Григорий Абрамов, – в этот момент, поклонившись, на шаг вперед вышел молодой человек, сжимавший в руках фуражку с лакированным козырьком. Высокий, худощавый, с вытянутым лицом и широко растопыренными ушами, одетый в облегающий конторский сюртук, аккуратно заштопанный в двух местах, он производил впечатление студента-недоучки, застигнутого в том момент, когда пытался избежать наказания за невыученный урок.

«Странно, как он мог руководить советом? – подумал Белобородов. – Наверняка, оказался на этой должности случайно… Нет, дел с ним иметь не стоит – глуп и безынициативен».

– … именно он подписывал все приговоры нашего комиссариата юстиции, – попытался добавить Соловьев.

– Мы ценим вашу преданность революции! – вежливо поторопил Белобородов.

Поняв его намек, Егор Андреевич продолжил представлять своих сподвижников:

– Алексей Смольников, большевик с 1905 года, председатель нашего алапаевского окружного комитета партии…

На сей раз руку поднял неуклюжий толстяк с откровенно бабьим обрюзгшим лицом. Из всех присутствующих он один бы одет в пальто – надо полагать, что даже в преддверии осени боялся подхватить простуду.

«Не простачок. Хитрый и хваткий тип. Он своего не упустит, – продолжил свои размышления Белобородов. – Такой никогда не станет рисковать и лезть на рожон. При формировании подполья его совсем не стоит учитывать. Скорее всего, он найдет способ, как убраться отсюда в безопасное для себя место»…

– И Николай Говырин, председатель алапаевской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Этот человек, в отличие от двух предыдущих, никак не отреагировал на упоминание своей фамилии. Он продолжал неподвижно стоять в сторонке, опираясь плечом на дверной косяк. Его вызывающе лысая голова была покрыта шляпой с широкими полями, которую, входя в помещение, он так и не удосужился снять. Высокий лоб, широкие брови, собранные у переносицы. Глаза навыкате, утопающие в глубоких глазницах. Впалые щеки, кажущиеся прямо-таки изможденными на фоне его крупных азиатских скул и массивного, выступающего вперед подбородка. Поджатые, напряженные губы. Одет в костюм, типичный для провинциального мастерового: темную косоворотку и широкие брюки, заправленные в начищенные до блеска кожаные сапоги.

«Хват! – удовлетворенно отметил про себя Белобородов. – Но отчего он такой злющий? Разорвал бы нас в клочья, если бы мы дали ему хоть какой-то повод… Звереныш, настоящий звереныш. В ЧК ему самое место. Такой и маму родную не пожалеет. А уж врагам от него совсем не поздоровится, разнесет их в клочья. Такой человек будет крайне полезен!».

– Отлично! Значит, вы намерены организовать в своем городе подпольную группу?

– Одну минуточку, – засуетился Смольников. – Мне бы хотелось обсудить некоторые детали…

«Ну вот, началось», – обреченно подумал Белобородов, сожалея о том, что его опасения подтвердились так скоро. Вслух же он произнес совсем другое:

– Конечно, мы вас обязательно выслушаем, но отдельно, и чуть позднее…

– Кого вы планируете привлечь в свою группу? – наконец вступил в разговор Сафаров, прежде казавшийся вовсе безучастным.

На сей раз отвечать стал Говырин – надо полагать, людей подбирал именно он:

– С нами пойдут мой брат Василий, председатель нашей комсомольской ячейки Серебряков, а также сотрудники ЧК Зырянов, Старцев и Останин, а также брат Григория, – он кивнул в сторону потупившегося Абрамова, – Иван и, может быть, его отец… И еще пять – шесть надежных товарищей.

– А со мной пойдут, – поспешил напомнить о себе Е. Соловьев. – Мой 16-летний сын и сродич Матвей Иванович… В городе нам оставаться никак нельзя.

– Это понятно… Вас тут каждая собака знает. Вам, действительно, надо в лес уходить, а мы постараемся обеспечить вас всем необходимым.

– Есть у нас пара надежных мест за городом. Там и организуем себе лежку.

– Хорошо! Времени у нас мало. Чтобы его не терять, прямо сейчас обсудите все военные вопросы с товарищем Овчинниковым. А вечером ждем вас для более обстоятельного разговора, – с этими словами Белобородов поднялся из-за стола и двинулся к двери мимо отступившего в сторону Говырина. За ним поспешил и Сафаров.

– Да, Жора, ты был прав. На этих ребяток вполне можно положиться. Особенно хороши двое – Соловьев и Говырин. Простоватые, конечно, но это и к лучшему – умничать не будут. Как ты людей чувствуешь, даже тех, которых ни разу не видел? Или это такое счастье еврейское – уметь во всех местах, где можно упасть, соломку подложить?

– Саша, Саша, хоть ты и провел четыре года в тюрьме, но жизни совсем не знаешь. Я же с такими зубрами в эмиграции терся!.. Сейчас они большими делами в Москве да Питере ворочают. Нам у них еще учиться и учиться, – Сафаров мечтательно закатил глаза. – Закончу тут наши дела, в столицу подамся, в ножки Ленину поклонюсь. Он меня помнит, обязательно куда-нибудь пристроит…

А в оставленном ими салоне продолжался обстоятельный разговор…

Из воспоминаний Николая Говырина⁵⁸:

В конспирацию мы перешли в сентябре месяце, в период ожесточенных боев за окрестности Алапаевска, в самым момент продвижения последних отступающих эшелонов…

Последние дни нашей работы… перед уходом Красной армии должны были создать видимость якобы нашего присутствия до последнего момента отступления и ухода с отступающими частями, чтобы замаскировать наш уход в лес.

Вечер в тихом городе

Алапаевск, август, 1918 г.

Наступила послеобеденная пора. Городок погрузился в свою обычную провинциальную дрему. В придорожной пыли снова копошились куры, а к ближайшей луже все так же степенно шествовали гуси, провожаемые собачьим лаем. Маленькие ребятишки снова забавлялись катанием металлических бондарных кругов – иных приспособлений для подвижных игр у них не имелось. А над всей этой устоявшейся за многие века пасторалью разливался малиновый колокольный звон.

Казалось, что и на станции все погрузились в сон. У выставленных пулеметов больше не было людей. Отсутствовали и караульные на перроне. Только у дверей вокзала на лавке развалился одинокий красноармеец – винтовка приставлена к стене, ворот гимнастерки расстегнут, ремень откинут далеко в сторону, сапоги отставлены, из их голенищ выглядывают сохнущие портянки…

Но вот наступил вечер. Вдоль улиц пастух прогнал возвращающийся домой скот. Хозяйки выловили из стада своих коров и повели их на подворья, готовясь к вечерней дойке. Завтра престольный праздник и подготовиться к нему следует надлежащим образом… Солнце, завершив свой дневной бег по небосклону, скрылось за соснами. Опустились долгие уральские сумерки. Пришло время отдыха и неспешного ужина, после которого можно, наконец, отправиться на покой.

Из воспоминаний старого большевика Е. Соловьевьева⁵⁹:

Мы их обобрали военным налогом, хлебом, конями и телегами при отступлении красной армии из Алапаевска: в число военного налога брали золотые, серебряные деньги, вещи: кольца, сережки, брелки.

Тем временем станция ожила. Из вагонов вывалились солдаты, которые после короткого построения разбились на тройки. Пулеметчики заняли свои места на крышах вагонов. Часовые окружили вокзал. И чем тише делалось в городе, тем лихорадочнее становилась активность на станции. Красноармейцы деловито суетились – проверяли оружие и амуницию, спешно готовили факелы (судя по их количеству большевики планировали заниматься своими таинственными делами всю ночь).

На город опустилась мгла!

На станции загорелись первые факелы. В их свете стало видно, что красноармейцы выстроились в походный порядок… Из своего вагона вышел товарищ Мороз, окруженный свитой. Его френч теперь был подпоясан белым позументом, поддерживающим длинную кавалерийскую шашку с ножнами, украшенными никелированными блестящими вставками. Раздалась команда:

– Шагом, марш!

Из телеграммы В. И. Ленина А. П. Смирнову⁶⁰:

Я предлагаю «заложников» не взять, а назначить поименно по волостям. Цель назначения: именно богачи, как они отвечают за контрибуцию, отвечают жизнью…

Группы красноармейцев равномерно растеклись по городу. Очевидно, что они следовали заранее разработанному плану, намеченному еще утром во время прогулки с местными большевиками… Вот и первый дом из числа тех, что были помечены крестиком! Стучатся… Хозяева не торопится открывать, очевидно, они уже легли спать. Стук усилился, стал настойчивей и громче… Наконец, в распахнувшихся дверях показался заспанный тщедушный мужичонка.

Комиссар в кожаной куртке рывком потянул к себя дверь. Хозяин, не ожидавший ничего подобного и не успевший отпустить ручку, в буквальном смысле вывалился в сени, под ноги «гостей» Взмывает сабля. Глухой удар. Короткий пронзительный крик. И тщедушное тело остается лежать бездыханным.

Гогочущая толпа красноармейцев врывается внутрь комнаты.

С печи из-за шторки их встречают испуганные глаза хозяйки и двоих ее маленьких сыновей. Возиться с ними у непрошеных гостей нет охоты. Комиссар небрежно машет в их сторону окровавленной саблей. Те мгновенно скрываются за шторкой и безмолвно замирают. Ничего большего и не требуется – лишь бы убрались с глаз долой и не отвлекали от дела.

Вошедшие первым делом лезут за божницу – именно там в уральских семьях традиционно хранятся деньги. Затем наступает черед сундуков, стоящих вдоль стены. Они перевернуты, вещи вывалены на пол. Бойцы выхватывают из этой груды самое ценное. А на кухне тем временем летят на пол чугунки, крынки, две фарфоровые тарелки, бывшие когда-то гордостью и главным сокровищем хозяйки. Из надрезанного мешка сыплется крупа … Самогон нигде обнаружить не удалось. Жаль!

Разбой продолжался не более 10 – 15 минут – на большее не было времени! Красноармейцы ушли. Они спешат дальше…

Добыча оказалась небогатой: пара сотен николаевских рублей, отложенных хозяевами на «черный день», да несколько серебряных ложек. Но почин положен. Дальше все должно пойти лучше!

Ворвавшись во вторую избу, «гости» действуют более осмотрительно Теперь они не убивают хозяина у порога, а, заломив ему руки за спину, вталкивают внутрь комнаты и требую выдать все самое ценное «по хорошему». Тот ничего не понимает. То ли от неожиданности, то ли с перепуга он буквально немеет: переводит бессмысленный взгляд с одного нападающего на другого и нечленораздельно мычит. Время уходит, и комиссар начинает терять терпение. Он хватает мужика за чуб и рывком левой руки отдергивает его голову назад, правой же решительно проводит ножом по открывшемуся горлу. Кровь брызжет фонтаном. Комиссар – опытный убийца, его жертва даже не вскрикнула.

Выволакивают жену… Но и от нее нет никакого прока! Приходится искать припрятанные сокровища самостоятельно. Маршрут уже отработан: божница – сундуки – столовая посуда… и так далее. На сей раз улов побогаче – более тысячи рублей и золотые побрякушки. Но большевики знают, что это – далеко не предел!..

Окончательно взяв себя в руки, в следующих домах они стараются действовать аккуратнее. Теперь, связав хозяев и убедившись в том, что они обездвижены и не могут оказать никакого сопротивления, они пускают в оборот детей: выводят их на середину комнаты, подставляют им нож к горлу или начинают душить. Продемонстрировав серьезность своих намерений, комиссары требуют немедленно показать все места, где спрятаны ценности. Эта технология не дает сбоев: если хозяин о чем-то забывает, его оплошность тут же исправляет жена, спешащая спасти своих детей любой ценой!

Однако, даже набивая карманы ценностями, коммунисты не забывают о главном – перед уходом они обязательно убивают всех взрослых мужчин, в том числе и 15-16-летних подростков: зачем оставлять после себя тех, кто всю оставшуюся жизнь будет ненавидеть и мстить?..

Работа большевистских троек не остается незамеченной. Взбаламучен весь город. Впрочем, теперь это не имеет значения – потенциальным жертвам спрятаться негде, а далеко уйти они не могут. Отряды красноармейцев, двигаясь с разных концов города, сжимают кольцо оцепления к центру, а на всех перекрестках стоят патрули. И если от них еще удается кому-то убежать, то стремительные пули бойцов без труда настигают беглецов.

За ночь коммунисты обошли весь город, не пропустив ни одного двора, отмеченного крестиком. И теперь стало понятно, чем руководствовались большевики, оставляя утром свои отметины – ими выделялись дома наиболее состоятельных горожан и тех, кто не симпатизировал советской власти.

Разумеется, в дома голытьбы каратели не совались. Там и поживиться было нечем, да и не с руки им было настраивать бедноту против установленной не так давно «власти трудящихся»…

Протокол судебно-медицинского осмотра трупов⁶¹

1918 года августа 1 дня нов[ого] ст[иля]

Следственная комиссия по г. Ирбити и уезду в составе председателя комиссии Н. А. Щетинина и членов А. Н. Пьянкова, И. Н. Шехирева и С. Ф. Чувашева ч[е]рез нижеподписавшихся врачей и при понятых производила судебно-медицинский осмотр части трупов граждан, расстрелянных советской властью рано утром 28 июля на предмет определения характера причиненных […] повреждений, причем оказалось: по прибытии Следственной комиссии в 8 часов утра на место осмотра между южной стеной православного кладбища и железнодорожной вышкой, за мостом на переезде через полотно железной дороги найдена общая могила названных. На незначительной глубине оказалось 8 трупов, сброшенных в одежде и без всякого порядка.

Все трупы были в сильной степени разложены и издавали трупный запах. Трупы из могилы извлекались по два и подвергались судебно-медицинскому осмотру, после осмотра помещались в гробы и заливались дезинфекционной жидкостью.

Труп учителя Учительского института Николая Яковлевича Емельянова

Покойный выше среднего роста, возраст ввиду сильного разложения лица и головы определить не представляется возможным. Труп одет в тужурку белую форменного покроя и [с] форменными пуговицами Министерства народного просвещения, под ней белая рубашка. На ногах черные суконные брюки, белые подштанники из […] с заплаткой на левой штанине, белые носки и темно-коричневые брезентовые башмаки. Труп в состоянии сильного разложения, кожа повсюду мацерирована, отстает пластами. Мошонка и кожа полового члена вздуты. Вся верхняя, задняя части черепной коробки раздроблены и сзади представляет из себя пустую полость черепа с обрывками твердой мозговой оболочки и обломками черепных костей. Глазные яблоки разложились. На левой ягодице на границе между боковой и задней поверхностью – две раны, на вершок одна от другой, величиной каждая с серебряный пятачок, с неправильными краями, неправильной, круглой формы. Зонд проникает в глубину мышц сантиметров на 10. Раны, по-видимому, штыковые.

Труп прапорщика Федора Сергеевича Любимова

Труп одет в солдатскую шинель, гимнастерку защитного цвета, под ней полотняная рубашка, солдатские брюки, т[и]ковые полосатые подштанники и чулки […]. Труп в сильной степени разложения. В области правой теменной и части височной имеется круглая рана величиною с яблоко неправильной формы, ч[е]рез которую видно, что полость черепа пуста, видны остатки мозга и рваные куски мозговой оболочки, при этом кости черепа все размозжены. На коже, в области угла нижней челюсти с правой стороны имеется рваная рана величиной с медный пятак; рана поверхностная. Других знаков повреждений не усмотрено.

Труп учителя гимназии, а в последнее время мирового судьи Константина Феофановича Дружицкого

Труп одет в тужурку черного сукна, под ней белая сатиновая рубашка, опоясанная шнуровым поясом, под ней полотняная рубашка, на ногах черные брюки, белые подштанники, черные полотняные чулки. Труп в сильной степени разложения. В области затылочной кости – рана величиной с большое яблоко, неправильной круглой формы, причем края кожи раны висят в виде лоскутьев. Ч[е]рез описанную рану видно, что в полости черепа пусто, заметны лишь остатки мозга и изорванные куски мозговой оболочки. Кости черепа размозжены. В области нижних ребер, с правой стороны, имеется четыре раны разной величины, причем одна из них проникает в грудную клетку. 9-е и 10-е ребро сломаны. Раны колотые, круглой формы. Других ранений не усмотрено.

(далее следует описание остальных трупов,

обнаруженных в этой могиле)

Зло должно быть наказано!

Екатеринбург, август, 1918 г.

С. Н. Войцеховский и К. Румша всегда понимали друг друга с полуслова. Вот и на сей раз Сергей Николаевич приступил к делу без долгих предисловий:

– Казимир! На северо-востоке от Екатеринбурга, в районе Егоршино – Алапаевска сложилась очень сложная ситуация. Красные зацепились за железнодорожный узел, и оказывают отчаянное сопротивление. Впрочем, они понимают, что их деньки сочтены. Поэтому они используют любую возможность для того, чтобы нанести максимальный вред. Они буквально лютуют, терроризируя местное население. Наши сибирские полки пытаются переломить ситуацию. Но они пока малочисленны. И самое главное: в ходе стремительного наступления на большевиков они оторвались от своих баз, и теперь у них нет даже самого необходимого. Им нужно помочь. Однако, ты сам знаешь, и у меня возможности ограничены – оружие имеется, а вот людей катастрофически не хватает. Твой отряд – мой единственный резерв. И я бы хотел, чтобы вы, усилившись так, как посчитаете нужным, незамедлительно отправились на помощь сибирским полкам.

– На что я могу рассчитывать?

– Людей я могу дать по минимуму, максимум – две роты чехословаков, а вот пушек и пулеметов подкину щедро.

– Хорошо! Мне нужны три – четыре легкие пушки и несколько тяжелых, дальнобойных, а также с десяток пулеметов.

– С этим проблем не будет. Более того, я распоряжусь, чтобы вам были переданы все имеющиеся в данный момент Льюсы⁶². У вас есть пулеметчики, способные в них разобраться?

– Да, есть несколько человек. Во время марша, если это оружие будет уже у нас на рука, они научат обращению с ним и других.

– Сможете подготовиться к выступлению за пару часов?

– Думаю, да!

– Тогда не позднее семи вечера на станции Екатеринбург II для вас будет подготовлен эшелон. В вашем отряде человек триста?

– Чуть меньше…

– Ехать тут недалеко – к утру будете на месте… Думаю, в двадцати вагонах разместитесь. Дополнительно возьмите платформы для пушек. Постарайтесь разместить их так, чтобы можно было вступить в бой с ходу – лини фронта там нет, и вы ненароком можете въехать в самое логово красных. Будьте осторожны! Я очень надеюсь на ваше тактическое мастерство и осмотрительность!..

– Разрешите идти?

– Ступай…

И вот уже железнодорожный состав отстукивает километры. Предстоящее сражение для солдат далеко не первое и поэтому они ожидают его с равнодушием. Казаки тоже бойцы бывалые, знающие по чем фунт лиха. Поэтому большая их часть сладко спит. И только в одном углу сгрудилось несколько человек. Они разбираются с новым для них пулеметом. Завтра с ним идти под пули, и нельзя допустить, чтобы он подвел…

Паровоз замедляет ход. Колеса стучат все реже и реже. Чуткое ухо солдата сразу же улавливает эту перемену. До места, к счастью добрались без приключений. Впереди разъезд, на котором запланировала выгрузка. Светает… Из открывшейся двери внутрь врывается свежий утренний воздух. Солдаты спрыгивают из вагонов и разбредаются вдоль насыпи.

Коротким гудком подается сигнал к выгрузке. Внезапно из-за леса ему вторит одинокий взрыв… За ним следует еще один, а потом еще… и еще. Им вторят пулеметные очереди. Перестрелка идет где-то в стороне и, похоже, с прибытием поезда она никак не связана. Однако осторожность лишней не будет.

– Из вагонов – бегом! Строиться с левой стороны.

Румше необходимо оценить ситуацию, а затем отдать соответствующий приказ… Под прикрытием вагонов, защищающих от шальной пули, солдаты выстраиваются в несколько шеренг.

– Первый взвод занимается разгрузкой артиллерии и обустройством обороны. Время готовности – тридцать минут! Остальные – за мной в направлении выстрелов. Во время движения занять боевой порядок! Быть готовыми атаковать с хода. Пулеметчиков – в первую линию! Командирам действовать по обстановке!..