Текст книги "Варяжский десант"

– И ведь уже появились «штабные»! В двенадцатом веке!

– Тут тоже я вижу некие отголоски вашего влияния… Впрочем, паразитизм, захребетничество, зарождается сразу, одновременно с жизнью…

– Хотите сказать, что даже на уровне кишечных палочек есть просто палочки, а есть и штабные кишечные палочки?

– Именно это я и хочу сказать, точно… – Подумав, Коптин вздохнул и, кладя ладони на штурвал, объявил: – Ладно. Мы посмотрим теперь, что с Колумбом там…

* * *

«Санта-Мария» и две каравеллы, «Нинья» и «Пинта», флотилия Колумба, – стояли метрах в сорока от входа в бухту.

Десятки ладей скриварягов преграждали вход кораблям в горловину бухты.

Было понятно, что переговоры уже состоялись и кончились они печально для испанцев.

На прибрежные скалы были стянуты значительные силы скриварягов. Некоторые удобные для возможного десанта бухточки были плотно усеяны по берегам соединениями скриварягов, одетых в легкие кольчуги и панцири, причем наряду с мужчинами оружие в руки взяли и женщины.

Женщины были вооружены в основном мощными, в рост человека, луками либо удобными, снабженными прикладами арбалетами.

На самой береговой кромке возле входа в гавань стояла огромная, в десять – пятнадцать человеческих ростов, рогатка, вывезенная на боевую позицию, как осадная башня, небольшим табуном тягловых бизонов.

С резиной у скриварягов был, видимо, некоторый напряг, по этой причине движителем циклопического метательного устройства были сами «рога» рогатки, хлысты, составленные из тонких стволов молодых деревьев, связанных в утончающиеся пучки множеством отдельных обвязок из крепких жил.

К гибким концам рогатки были прикреплены канаты в руку толщиной, сплетенные из сыромятной кожи. Там, где канаты сходились, располагался хитроумный, также сплетенный из кожи, чехольный захват, немного напоминающий по форме двухметровый, но очень узкий лапоть. Что было в нем, в этом «лапте», Аверьянов рассмотреть не успел.

Прозвучала резкая, длинная, витиеватая команда – и рогатка, натянутая тридцатью кряжистыми бизонами, заскрипела от напряжения, изгибаясь до предела…

Прозвучала вторая команда, распорола воздух, и меч «начальника взвода пусковых бизонов» «командира орудия» перерубил натянутый трос, идущий от чехольного захвата к упряжке бизонов.

Рогатка выстрелила, издав громкий, резкий, неприятно шипящий звук.

Непонятный предмет, бешено завывая и вращаясь, как сорвавшийся с оси авиационный пропеллер, пронесся над заливом и оглушительно хряпнул, врубившись в нос каравеллы «Пинта».

Это был огромный, в полтора человеческих роста, томагавк.

Попав чуть выше грудей деревянной русалки, поддерживавшей бушприт «Пинты», томагавк расколол деревянную девушку пополам – начиная с ее малопривлекательной, пучеглазой и испитой деревянной ряхи и кончая гипертрофированным рыбьим хвостом. Левая девичья грудь с левой частью живота, хвоста, фейса отлетела в одну сторону, правая – в другую.

Бушприт обреченно хрупнул и, удерживаемый только такелажем, повис на полшестого…

Рогатка вновь выстрелила, на сей раз с коротким жужжанием.

Второй томагавк пошел чуть выше борта «Пинты» и, задев рукоятью за канатную бухту на палубе, изменил плоскость вращения на горизонтальную.

Пронесясь городошной битой над палубой, томагавк снес половину команды за борт, надрубив попутно основание фок-мачты.

– А теперь на знакомое место! – объявил Коптин.

* * *

Олений Холм в 1956 году представлял собой всего лишь рельеф, поддерживающий огромный, известный на весь мир мемориальный комплекс, посвященный открытию Северной Аверьянки в 985 году экспедицией викингов под предводительством трех великих конунгов – Кальва, Бьярни и Сигурда.

Открытый континент был назван в честь штурмана, главного советника-мудреца конунгов и старшего картографа экспедиции Кол’я Аверьяни, исландца по происхождению, получившего титул Первого и Почетного Гражданина США – Соединенных Штатов Аверьянки.

Все это и множество других полезных сведений Коптин и Аверьянов почерпнули из прочувствованной речи гида, водившего их не меньше полутора часов по холму и даже заставившего пройти на километр в сторону от него: на могилу конунга Сигурда, геройски отдавшего при высадке свою жизнь, погибшего за мирное закрепление викингов на плацдарме, за образовавшуюся впоследствии новую общность, получившую имя скриварягов.

Стоя над могилой Сигурда, Коптин и Аверьянов озадаченно переглянулись. Но обсуждать проблему не было смысла: история – одно, действительность – другое.

В заключение гид подвел их к стоящей несколько в стороне от холма огромной каменной бабе со свирепым, немилосердным лицом. Каменные изваяния острова Пасхи казались игрушками по сравнению с этим исполином, а жестокие рожи богов ацтеков и майя – просто рождественскими детскими личиками.

– Культовое сооружение местных народов, пребывавших во мраке до высадки светловолосых голубоглазых переселенцев, принесших на континент свет истинной веры, культуры, общечеловеческих ценностей, – пояснил экскурсовод. – Датируется концом первого тысячелетия.

– Ему поклонялись? – спросил один из экскурсантов, конспектировавший речь экскурсовода.

– Нет. Его пытались умилостивить, задобрить. Ему приносили в жертву оленей, умерщвляя бедных животных тут вот, на алтаре… Новейшие исследования скребков с идола, проведенные с помощью ЯМР-томографии и туннельного микроскопа, показали, что губы идолу мазали свежей оленьей кровью, а головным мозгом животного, еще теплым, натирали до блеска клыки… Интересно, что это единственное олицетворение зла в пантеоне богов доисторических скрилингов…

– А как он называется? – Записывающий экскурсант ткнул в сторону идола ручкой.

– Письменных источников об этих временах не осталось, к сожалению. Но устное творчество, легенды местных пастухов донесли до нас имя этого бога. Скрилинги звали его Болванка.

– Болван, вы хотели сказать? – спросил конспектирующий экскурсант. – Каменный болван, истукан?

– Нет. Это имя. Имя собственное. «Болванка».

– Не понимаю, – пожал плечами экскурсант и не стал записывать.

– А я понимаю. – Коптин нагнулся к уху Аверьянова: – «В броню ударила болванка… Погиб гвардейский экипаж… Четыре трупа-а-а… возле танка-а-а…»

– Вы и это… в курсе? – усмехнулся Аверьянов.

– Хроноразведка, – вздохнул Коптин, разводя руками.

* * *

– Пожалуй, настало время объяснить вам, что происходит, – сообщил Коптин, совершив посадку и раскрывая хронотоп посреди океана, как показалось Коле в первый момент. – Приехали, Николай Николаевич. И у нас с вами есть еще свободные пятнадцать минут. Вы догадываетесь, где мы с вами находимся?

Аверьянов кивнул: не понять мог только дурак – они сидели на небольшом островке посреди большой морской гавани у основания исполинской статуи – огромной женской фигуры с факелом в правой руке. Перед ними, на той стороне залива, расстилалась панорама города, состоящего из леса небоскребов.

Тем не менее Коптин молчал, ожидая ответа.

– Похоже на Париж, – наконец сказал Аверьянов, слегка разозлившись. – Но что-то Эйфелевой башни я не вижу.

– Зато вы видите, вон, прямо по курсу, две башни Всемирного торгового центра.

– Да, – согласился Коля, – на Нью-Йорк этот город тоже похож. И где же мы? – спросил он с интересом, продолжая слегка издеваться над Коптиным. – Вы скажете – в Лондоне, угадал?

– Сейчас не время для шуток, Николай Николаевич, – заметил Коптин. – Сегодня одиннадцатое сентября 2001 года, полдевятого утра. Время местное. Вам это ни о чем не говорит?

– Мне это говорит только о том, что неплохо было бы позавтракать.

– Вот, пожалуйста. – Коптин достал из-под сиденья два пакета и один протянул Аверьянову: – Сухой паек. У вас на Оленьем Холме прихватил, кстати.

– Я даже не заметил когда и как, – хмыкнул Коля.

– Ну, все же я постарше вас… – ответил Коптин. – Учился много. В том числе и воровать…

– Отличником, наверное, были? – невинно поинтересовался Николай, доставая бутерброд с ветчиной и бутылку пепси.

– По-всякому было… Ну, к делу. Начнем с информации. Все страны, обладающие телепортаторами, а таких стран всего только две пока – США и Россия, – охотятся за одним-единственным товаром – штрих-кодами критических точек мировой истории. Если в такую точку нажать, то можно многое натворить. Как Архимед сказал, помните? Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.

– Я не был знаком с Архимедом.

– Ну, еще, бог даст, познакомитесь. Зато вы нашли одну критическую точку – точку высадки. И прощупали ее. Да, она не супермощная, первого рода, так сказать, но она – критическая. Штрих-коды найденных критических точек представляют собой государственную тайну – и в США, и у нас. Причем высшую гостайну – эта информация, можно сказать, новейший тип оружия.

– Не понимаю, как это можно скрыть. У историков такие точки просто на ладони лежат. В решающий момент какой-нибудь крупной битвы сбить с толку – и привет. Победят не те, а эти. А дальше покатилось…

– А как вы узнаете штрих-код этой самой крупной битвы?

– А зачем его знать, точный адрес? Я сел в хронотоп и отскочил на сто лет в прошлое. Это – грубая пристрелка. Потом – немножко вперед, немножко назад, еще пару раз туда-сюда, вот и попал.

– Попал куда?

– Да в эту точку, которую засекретили ваши остолопы!

– Это вам только кажется, Николай Николаевич. А на деле в ту же точку не попадешь, увы. Только случайно, может быть. С вероятностью одна миллионная или еще даже меньше.

– Ничего не понимаю!

– Сейчас объясню. Представьте себе, что отсюда, из точки «А», вы едете вперед по времени. Просто живете. И хронотопы ни при чем. Мы все, живущие, едем вперед по времени – хотим мы того или нет. Каждый из нас что-то делает, к чему-то стремится, как-то обходит возникающие трудности, верно?

– Верно.

– И вы тоже, как все. Через месяц вы попадете в некоторую новую точку – «В», например, назовем ее…

– Ну, допустим.

– А теперь вопрос. Если вся эта история повторится, в какую точку вы попадете через месяц?

– Ну, в ту же точку, конечно, – в «В».

– Никогда! За месяц вы что-то где-то сделаете иначе – живя вторично, не совсем так кому-нибудь ответите, чихнете чуть пораньше, проспите, встанете минутой позже… и так далее. Да, вам, может, и покажется, что вы опять попали в ту же точку «В». Но это не она, а точка, находящаяся рядом с «В». Другая точка – «С». Понимаете?

– Нет, – честно признался Николай.

– Попроще. Представьте себе, что вы на роликовых коньках скатываетесь из «А» по асфальтовому склону ровно десять минут. Приехали в «В». Поднялись назад, на подъемнике, и снова скатились. Из той же точки «А» и точно те же десять минут.

– Начинаю понимать. Тут ролик чуть пошел криво, для глаза незаметно, тут я немного отклонился не так…

– И попал в точку «С», которая, впрочем, расположена от точки «В» всего лишь в двадцати пяти сантиметрах. Это совершенный пустяк, если учесть, что по склону вы проехали аж два километра!

– Согласен.

– Но представьте, что вы катились не десять минут, а десять лет…

– От точки «В» точку «С» даже видно не будет!

– Разумеется! За десять лет пути разойдутся. В двух случаях, стартуя из одной точки, из «А», и ничего не делая, ну, или делая одинаковые, как вам кажется, действия, вы окажетесь в совершенно разных будущих временах!

– Никогда не приходило в голову!

– Потому что за вас про это думал ваш штрих-кодер и блоки автоматизированной хрононавигации. Они не давали свободно катиться, а все время подруливали слегка, чтобы попасть точно в «В». Если это понятно, то пара слов о прошлом. В наш настоящий пространственно-временной пункт, в точку «А» текущей действительности, можно попасть из бесконечного множества точек прошлого, того, например, что было ровно десять лет назад. При движении из одной точки прошлого – «D» – вас десять лет слегка сносило вправо, и вы попали сюда, в точку «А». Но может быть, вы были десять лет назад в точке «С» и вас отклоняло влево. Вы тоже попали сюда, в «А». Вывод. Перед нами много вариантов будущего – это понятно практически всем. А вот более неординарный вывод: у нас множество вариантов прошлого. Поэтому об этом и не подозревают историки – когда они изучают историю, они, как правило, сами не знают, что изучают. А изучают они мелкие обломки различных прутиков бесконечно мохнатого веника, говоря образно. Конечно, если речь идет о том, что было всего лишь месяц назад, то все это бесконечное множество точек месячного прошлого лежит компактно, друг с другом рядом… Однако если речь идет о столетнем прошлом… Поняли?

– Почти. – Аверьянов был потрясен. Все было ясно, но в голове пока не укладывалось.

– Я сам, лично, бывал сто раз, наверное, в 1584 году на Руси, в год смерти Ивана Грозного, и каждый раз там все было по-разному… Причем в восьми процентах случаев об Иване Васильевиче Грозном в 1584 на Руси и слыхом-то не слыхали! Не было такого царя! Не было, вот и все!

– Но как это может быть? Если сохранились документы, летописи, воспоминания современников?

– Ага. А Одиссей, царь Итаки, реально существовал, как, по-вашему? Документы-то есть. И про троянского коня красивая история известна всем. Сколько десятилетий спорили: «Слово о полку Игореве» – подлинный документ или мистификация пушкинских времен? – Коптин насмешливо-вопросительно взглянул на Аверьянова.

– Надо осмыслить. Вы меня огорошили, надо признаться.

– А вы, Николай, сами еще столкнетесь с этим не раз, если будете рассказывать о своих похождениях в тринадцатом веке, о Батые. Историки и знатоки вам все лацканы на пиджаке исплюют: «Вранье!», «Русские-народные сказки!», «Там все не так было!» До драки будет доходить. Я сам, когда помоложе был, раз десять дрался в пивных со спецами, с историками. Да без толку! – Коптин с отчаянием махнул рукой. – Им же не докажешь, что существуют разные истории и существуют, реально, на самом деле, неисчислимые множества тринадцатых веков, среди которых был и добрый Батый, и одноглазый, и высокий, и лысый, и… Было не меньше трех историй Руси, в которых Батый и Иван Калита – действительно – одно и то же лицо! Довольно много Батыев были евреями… И очень много было тринадцатых веков на Руси, в которых не было вообще Батыя. И Александра Невского не было. Зато были помидоры, которыми торговали потомки вот этих викингов, что сейчас отсыпаются на Оленьем Холме. Были и псы-рыцари с ручными пистолет-пулеметами… В одном из прошлых параллельных миров недалеко от Пскова сел, терпя крушение, звездолет с системы Сириуса…

– Обалдеть.

– Есть пословица такая: «Россия – страна с непредсказуемым прошлым»… Ее все воспринимают как шутку с политической окраской. А это чистая правда, причем относящаяся не только к России, но и к любой другой стране – в той же степени.

– А значит, штрих-коды…

– Штрих-коды крупнейших событий нашего основного мира, общеизвестной мировой истории, намертво засекретили. И вы, например, уже не сможете попасть назад в милую вашему сердцу Берестиху – без знания точного штрих-кода этой точки хронотоп занесет вас куда угодно, но практически наверняка не туда. Вы попадете в другой тринадцатый век, в другую жизнь, в другие обстоятельства…

– Понятно.

– Ничего вам еще не понятно. Моя беда, моя личная беда состоит в том, что в юности я совершил страшную ошибку, в результате которой искорежил всю свою жизнь и искалечил напарника, сделав его в тридцать лет инвалидом. Эту ошибку я совершил, находясь в точке, впоследствии признанной критической. Ее штрих-код стал «мертвым», засекреченным. Я всю жизнь думал, как вернуться в ту точку и исправить ошибку.

– Надо найти архив, где они хранятся, секретные штрих-коды.

– Я нашел. Они хранятся на сорок седьмом этаже северной башни Всемирного торгового центра. Вон в той, видите?

– В Штатах? – обалдел Аверьянов. – В Нью-Йорке?

– Ну да, – кивнул Коптин, открывая шипящее пепси. – Если хочешь что-нибудь хорошо спрятать, положи на самое видное место…

– Это понятно. Но в Америке!

– Да, так. А вы вспомните, все наши государственные тайны от кого в первую очередь берегутся, скрываются? От собственного населения! Не так ли?

– Ну, предположим, что так.

– Ага! Поэтому это только в первый момент может странным показаться: Нью-Йорк, Америка… А подумать если, так ничего естественнее и быть не может!

– Ага. – Коля замолчал, будучи слегка ошеломленным. – Но если вам известно, что секретный архив на сорок седьмом этаже северной башни, так за чем же дело стало?

– Оно стало за тем, что архив прикрыт специальным защитным полем, генерируемым с геостационарного спутника, с тройным резервированием. Это поле нельзя взломать, распилить, разорвать, сжечь. Оно может быть снято только тремя лицами, имеющими допуск. Я не вхожу в число этих лиц.

– Но, значит, его можно все-таки снять!

– Конечно. На каждый замок существует отмычка. Отмычку сможет создать, например, ЦРУ. Вколотив десятка два миллиарда и задействовав сотню-другую специалистов, они снимут поле, если узнают, где и что там хранится. За ними стоят возможности мощного государства. А я один? Или вдвоем с вами? Нет, жизнь – не голливудский фильм. Отмычки нам не сделать.

– Значит, можно дождаться, добиться или подстроить, когда поле будет снято… И вот тогда, в этот момент…

– Верно говорите, вот это – путь. И этот момент, как мне удалось узнать, наступит сегодня, в десять тридцать, меньше чем через полтора часа. Автоматика снимет поле. Эту информацию я украл в Центре космической связи, у нас, в Медвежьих Озерах. Они снимут поле и перенесут его куда-то в Вашингтон. Они, конечно, в Медвежьих Озерах, не знают, что2 накрывали этим полем и почему сегодня меняют охраняемую точку. Их дело накрывать, и только.

– А какова причина переноса? Вы-то знаете?

– Знаю. Мне удалось три недели назад скопировать в нашем ГРУ газету из будущего. Завтрашнюю газету, понимаете, Николай Николаевич?

– Что ж тут не понять?

– Так вот дело в том, что в основном мире эти башни должны сейчас у нас на глазах рухнуть.

– Как рухнуть?

– В основном мире уже через семь минут, в восемь сорок шесть, самолет авиакомпании «American Airlines», рейс номер одиннадцать, Бостон – Лос-Анджелес, уже захваченный террористами, врежется в северную башню Всемирного торгового центра, а через семнадцать минут, в девять ноль три, самолет компании «United Airlines», рейс номер сто семьдесят пять, тоже летящий из Бостона в Лос-Анджелес и тоже захваченный, врежется в южную башню Всемирного торгового центра. Примерно через час, в 10.05, рухнет южная башня, а в 10.27 – северная.

– Вы предлагаете вмешаться?

– Ни в коем случае! Любое прямое вмешательство чревато третьей мировой войной. У меня есть надежда, что благодаря произведенному вами «издалека», Николай Николаевич, «впрыску» северной уравновешенно-яростной крови викингов террористические акты провалятся, сорвутся, не состоятся.

– Башни устоят, а поле снимет автоматика?

– Именно!

– Но… Но ведь возможно, что… Если даже и так, даже если и повезет, то все может оказаться напрасным – архива там уже нет! Его уже эвакуировали в Вашингтон.

– Да, – кивнул сокрушенно Коптин. – Есть такое дело. Может быть. Но эта версия не очень хорошо согласуется с нашей психологией. Она не учитывает человеческий фактор отечественного происхождения. Не в нашем это стиле. У нас ведь как – рухнет, ну и хрен с ним, само похоронится, перевозить, охранять, брать под расписку, сдавать под подписку… Куда проще тут новое сделать, а там – просто бросить: «А, ладно!» Само собой! Естественным ходом! Рухнет, погибнет, сгорит под обломками… Без следов. Без возни. Вот вы, например, купили новую машину?

– Ну, купил…

– А старую куда? В металлолом отвезли? На переплавку сдали, чтоб свой родной двор не захламлять? Да нет! Где она была, там вы ее и бросили. Сама сгниет, в порошок за сто лет рассыплется. Мы не немцы. Не японцы. Нам новое давай, а по старому ходить будем, пока в землю не втопчем, верно ведь?

– Отчасти так. Да, так бывает…

– У нас только так и бывает. А потом вот еще что: из трех лиц, имеющих допуск к архиву, ни один Нью-Йорка последние полгода не посещал.

– Вот это уже посерьезнее довод…

– А есть и еще серьезнее: Бог помогает сумасшедшим и упертым. Знаете?

– Каким сумасшедшим помогает Бог? – удивился Аверьянов.

– Таким вот, как я, – ответил Коптин.

* * *

В зале ожидания бостонского аэропорта пахло тухлой селедкой, крепким самосадным табаком, квашеной капустой, едким перегаром от сорокаградусной «Клюквы особенной» и несвежими портянками – как, впрочем, пахнет во всех аэропортах и вокзалах США. Однако в данном случае высокая концентрация этих запахов была вполне объяснима и отчасти простительна: пассажиры только что провели на ногах ночь, ожидая рейса № 11 Бостон – Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», уже семь раз отложенного.

Экипаж, зная, что все семь раз рейс задерживали из-за хаоса, царящего на всех уровнях аэродромных служб, а вовсе не по вине авиакомпании, испытывал тем не менее некоторое чувство неловкости перед пассажирами.

Так как правило компании обязывало их проследовать на свои рабочие места через зал ожидания одетыми в летные костюмы, слегка стилизованные под древнюю амуницию викингов, то сейчас, после семи задержек, они, ощущая себя без вины виноватыми, старались как можно быстрее миновать зал, по возможности не вращая по сторонам головами, упакованными в казавшиеся дурацкими в данный момент рогатые шлемы, и не вступая ни в какие дискуссии с пассажирами.

Это им удалось.

Облегченно вздохнув, летчики рухнули в свои кресла и занялись проверкой аппаратуры, начиная со связи: их декоративные рогатые шлемы из металлизированной пластмассы были снабжены обычной переговорной системой «hands free» – наушниками и микрофонами на тонкой выдвижной штанге.

– Начинается регистрация билетов и посадка на рейс номер одиннадцать Бостон – Лос-Анджелес авиакомпании «Viking Averyancan Airlines», – объявили динамики в здании аэровокзала.

– Ну, слава богу! – кивнул Рунольв, командир корабля. – Похоже, теперь уж улетим!

– Мну, – согласился Раги, второй пилот.

– Что значит «мну»? – поинтересовался Рунольв.

– Это значит, что к нам троюродный брат жены гостить прилетел. Из Полтавы. В общем, у меня от него голова кругом. Язык во рту не шевелится. В ушах звон. Его энергию б – да в мирных целях!

– Полтава – это где-то на западе Орегона?

– Полтава – это на Украине.

– А Украина – это Венгрия, вспомнил!

– Да, рядом там.

За разговором не заметили, как и взлетели. Набрали высоту, легли на курс.

– Вы, кстати, обратили внимание, – спросил Рунольв, – что у нас террористы на борту?

– Да, двое, – подтвердила бортпроводница Асни, упакованная в сногсшибательную титановую кольчугу, одетую, казалось, на голое тело. Асни зашла в кабину пилотов с только что сваренным для экипажа кофе. – Старший как раз пару минут назад девчушку пятилетнюю взял в заложницы. Угрожает ножом для резки картона…

– Как этой жестянкой можно угрожать? – пожал плечами Рунольв. – Это же не нож, а стружка из металла.

– Заусенец, – подтвердил Раги.

– А он сумел! – немного сварливо ответила Асни, пожав плечами. – Он девочку к себе на колени посадил и угрожает этим «заусенцем» горло ей перерезать…

– Это-то у него получится, а что-то посерьезнее – нет, – покачал головой Рунольв. – Нож для резки картона – не оружие, а ерунда.

– Канцелярский товар, – кивнул Раги.

– Я вам, мальчики, сказала, а вы уже сами решайте. – Асни подумала и добавила: – Тот террорист, который помоложе, сейчас, наверное, сюда придет требования излагать. Вы уж, прошу, не рубите с плеча, горячие аверьянские парни! Оставить ему, террористу, кофе?

– Как хочешь.

– Оставлю, – кивнула Асни. – А то я уже налила.

– Оставь-оставь, – согласился Раги. – В крайнем случае я вторую выпью. До сих пор голова не отошла до конца после вчерашнего…

– Ой! – вскрикнула вдруг Асни: молодой террорист, врываясь в кабину пилота, чуть не вышиб у нее из рук поднос. – Дайте я выйду, – сказала она террористу, – а то тут и без меня тесно.

Террорист отступил на полшага вбок, освобождая проход, и бортпроводница вышла из кабины.

Оба пилота, бортинженер и штурман-радист молчали.

– Во имя Аллаха! – внезапно заявил террорист столь решительно и громогласно, будто открывал представление заезжих циркачей в деревне.

– Да славится он и дела его! – ответил Рунольв с уважением и, помолчав, добавил: – Вы здесь забыли что-то, у нас в кабине?

Террорист не ответил. Пыхтя от усердия, он пытался выдвинуть металлическое лезвие ножа для резки картона из пластмассовой рукоятки-чехла.

– Заклинило?

– Ночью яблоко им резал и не вытер… – пояснил террорист. – Залипло лезвие.

– Да это вообще не нож, а кошкина комедия. Как шурин говорит: «З дерьма чоботи не зшиєш»… – вмешался в разговор Раги. – На вот, нож мой возьми. – Раги снял с пояса варяжский охотничий нож, элемент фирменного «маскарада», и протянул его террористу: – Что резать-то собрался?

– Не резать, а угрожать… – ответил парень, беря предложенный ему кинжал. – Мы захватили самолет.

– Это мы знаем, – кивнул Рунольв и, допив кофе, поинтересовался: – И дальше что? Чего ждать? На что надеяться?

– Я сяду за штурвал и поведу самолет. Если мне помешают, Аббас зарежет ребенка.

– Садись, пожалуйста. – Рунольв уступил свое пилотское кресло террористу. – О чем разговор?

– Странно, – пожал плечами бортинженер. – Аббас там, с пассажирами в салоне, а ты здесь, в кабине пилотов. Как Аббас сможет узнать, помешали мы тебе или нет?

Вместо ответа террорист вытащил из кармана кнопку-наушник и, вставив ее себе в ухо, выдвинул из-за воротника тонкую штангу с микрофоном:

– Аббас, я веду самолет. Как слышишь меня?

– Хорошо, Расул, хорошо…

– Ну-ка, глянем, не зря ли я тебя на свое место пустил? – спросил Рунольв, включая систему видеонаблюдения в пассажирском салоне. – Как там твой Аббас с ребенком нашим обходится? Не обижает ли?

* * *

Аббас сидел в середине второго салона, эконом-класса, в дальнем от прохода кресле, вжавшись спиной в обшивку салона, держа при этом на коленях и прижимая к груди пятилетнюю девочку, которой одновременно заслонялся от возможной атаки.

Девочку Аббас прижимал левой рукой, а в правой сжимал нож для картона, острый как бритва.

Два пассажирских кресла, отделявших его от прохода, пустовали.

По проходу, вдоль всего салона, металась женщина лет тридцати, очевидно мать девочки. Нервно крутя в руках совершенно бесполезный дорогой фотоаппарат, она бросалась то к одному, то к другому пассажиру:

– Ну помогите же, Бога ради! Неужели ни у кого нет флешки хотя бы на пятьдесят мегабайт? У нас в аппарате память кончилась как раз, мы всю свою память забили со Скади в Бостоне, у бабушки! Так хочется дочку снять с террористом! Ну не стирать же отснятое, я просто этого не перенесу!

– Снимите на мобилу и сразу отправьте, – посоветовал кто-то.

– О чем вы говорите – на мобилу! У нас старье: разрешение шестьсот на четыреста. Что это выйдет? Без слез не взглянешь! Четыре, пять, шесть мегов на снимок я согласилась бы… Отдам, когда все кончится, не замотаю.

– Во, баба сумасшедшая!

– Сумасшедший – это, видимо, вы! – ответила мать. – Они только того и хотят, чтоб мы от ужаса умерли все. А я не желаю от ужаса! И я держусь! Я зубы стискиваю – и не боюсь! Они – дикари, мы – культура! И мы в пути, нам мать – ладья, а гроб – погребальный корабль. Мы движемся, всегда идем, мы не сидим в тени под верблюдом! Да, у него нож! А я ищу флешку! Я флешку ищу! Stick memory! И буду снимать! Я буду, буду, буду!

– Вы стрингер, что ли? Папарацци?

– В первую очередь я – мать, понимаете?! И я хочу сохранить для истории все яркие события детства моей дочери! Такой снимок потом у нее на свадьбе показать – все ж сдохнут от зависти!

– Ничего не выйдет! – вдруг встрял в разговор Аббас. – Люди говорят правильно. На мобильный телефон снимаешь и сразу отправляешь. Тогда сохранится. А двадцать или тридцать мегабайт отправить не успеешь. Мы башни-«близнецы» Торгового центра летим таранить! Все погибнут. Не успеешь двадцать мегабайт отправить: уже подлетаем…

– Да ничего у вас не выйдет! – отмахнулась мать девочки, чуть не рассмеявшись. – У нас теракты ваши не проходят. Мы выше вас! Ты нас с Россией перепутал, мой дружок!

– Сейчас посмотрим… – угрожающе прошипел террорист, оглянувшись и кивнув в окно на проступающие внизу уступы небоскребов приближающегося Нью-Йорка. – Посмотрим, поглядим…

* * *

Услышав новость, Рунольв расцвел и одобрительно хлопнул ведущего самолет Расула по плечу:

– Так мы на таран летим! Во, здорово! Ну, придумал там у вас кто-то!

– Великий придумал, – с гордостью кивнул Расул. – Великий, но простой…

– И которую из башен великий выбрал для нас?

– Обе.

– Как «обе»?! – удивился Рунольв.

– Одною рукою дві сиськи не схопиш, – подтвердил Раги, окончательно переходя на диалект шурина. – Невже – триста секунд і похміллю кришка? Ты бей в одну сначала, – подумав, добавил он. – Сначала – в одну. Но побыстрее бей, да? А то моя башка і без тарана трісне.

– В одну, – согласился Расул. – В какую?

Вынув из кармана сотовый телефон, он, прижав его к штурвалу большим пальцем левой руки, лихорадочно набрал номер указательным пальцем правой.

– Великий… Как его нет? Отошел ненадолго? Не понял? Попозже позвонить? Ага… Что-что-что?! Минут через десять? Вы извините, но мне срочно… Я понимаю, что он заперся. А вы постучите! Не любит, чтоб стучали? Кричит?! Что кричит?! «Занято!»? Сильнее стучите! Я не для себя, для дела! Чего?! Ну, крикните вы ему сквозь дверь, что это Расул! Расул! Я знаю, что второй самолет за нами летит, знаю! Но я-то первый лечу! Как «что»? Ага. Вот спасибо! Великий! С облегчением тебя, отец всех покорных! Рад слышать тебя перед смертью… Постой! Да не пугайся, я не тебя имею в виду. Я про себя, ну конечно! В какую башню врезаться? В правую? Или в левую? Бей в любую, второй добьет, что останется?! О-о-о! Великий! Это мудрое решение! Все. Все! Почему нумудак?!*

– Ну, вот и решился этот простой вопрос, – улыбнулся Рунольв. – Остался один, последний. Гораздо сложнее…

Расул поднял удивленный взгляд на командира воздушного судна.

– Я имею в виду такой вот вопрос: как же ты к Аллаху завернутый в свиную шкуру явишься?

– Почему в свиную шкуру? – испугался Расул. – Почему я?!

– Потому что ты сидишь в моем кресле. А оно обшито натуральной замшей. А замша – это свиная шкура. При ударе об стену тебя разнесет в брызги, которые, в свою очередь, вмажутся в спинку кресла пилота. В каком виде предстанешь ты перед Аллахом? Свиная шкура, испачканная твоими ошметками! Вот так к Аллаху и въедешь: фарш в свиной шкуре. Мне не кажется этот вид уважительным. Кругом свинья, а внутри – правоверный. Не-е-е-т! Не хочу говорить за других, но, на мой взгляд, Аллах твой вид не одобрит.