Текст книги "Пёс"

Глава 13

Он во всём слушал её, и делал так, как она говорила. Вот и теперь, каждый вечер, после захода солнца, он выходил из дома и шёл туда, где светились окнами пятиэтажки, или подолгу сидел в зарослях рябины у забора, который огораживал двор школы. Она сказала взять для неё сестрёнку. И он искал. Но около пятиэтажек после наступления темноты становилось пусто. Во дворе школы гуляли в основном уже большие дети. А посветлу он боялся ходить туда. Его опять мог увидеть тот взрослый. А он не хотел, что бы его снова били.

Но ещё больше, он боялся собаки. Она наводила на него ужас. Он боялся её красных глаз. Они смотрели прямо ему в голову. И по этому, большая и чёрная собака всё про него знала. Она знала, зачем он приходит во двор и подвал, и долго стоит там. И за это она хотела его убить. Она укусила его за руку, но её не пустил хозяин. Он точно знал, что она хочет убить его, и будет всегда этого хотеть. Но ему ничего не оставалось, как ходить и искать, потому, что она измучила его своими слезами, своим скрипучим голосом, и от этого ему начали снова сниться плохие сны. Снова застучали молоточки – сильно, сильно. Снова слезливые глаза матери смотрели на него. Снова все смеялись над ним и дразнили:

– Дурачок, дурачок, найди сестрёнку! Не можешь? Дурачок, дурачок!!

Снова все показывали пальцами и хохотали.

Глава 14

На следующий день, развернув номер «Камчатских Ведомостей», Бердин чуть не свалился со стула. На всю ширину третьей страницы, огромным шрифтом, красовался заголовок статьи – «ЧЁРНЫЙ ДЬЯВОЛ – МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ!»

Далее аппетитно расписывались события вчерашней ночи. Тут же размещались несколько фотографий с места происшествия, без трупа конечно. А так же короткие интервью с женой покойного, работником Батеевых, неким Тимофеем, с людьми, живущими по соседству с фермой, и так далее. Бердин уже видел улыбки сослуживцев и глаза прокурора, такие недоумевающие.

Дальше шло совсем невообразимое. Шахов дал этому материалу неожиданное продолжение. Он гневно обрушился с обвинениями на администрацию города, поднимая тему бродячих собак. Требовал открыть, наконец, глаза и признать, что бродячие собаки уже давно сделались серьёзной проблемой города. Здесь, он напомнил ужасный случай годовой давности, когда пятилетняя девочка, играя во дворе своего дома, на глазах отца, была буквально растерзана сворой бродящих собак. Автор гневно вопрошал: «Сколько же нужно ещё смертей, что бы отцы города, наконец, повернулись лицом к нуждам и проблемам горожан?»

В заключении, он молотом прошёлся по клубам собаководов-любителей и распял их руководство за бесконтрольное распространение щенков, единственной целью которого является нажива. Шахов так же заметил, что большая часть этих собак уже через год, два, надоев хозяевам, стадами вывозится за город и оставляется там, как не нужный мусор.

В заключении автор призвал горожан, тех, кому не безразлична поднятая тема, присылать ему письма, или звонить по указанному номеру, и делиться информацией о случаях нападения бродячих собак на человека или домашних животных. Статья заканчивалась призывом: «ГОРОЖАНЕ! ПОМОЖЕМ НАШЕЙ АДМИНИСТРАЦИИ ЗАБОТИТЬСЯ О НАС!»

Рука Бердина сама потянулась к телефонной трубке.

– Олег, ты что написал? Ты с ума сошёл? Какие собаки? Что за бред? Не поднимай скандала!

– Попрошу не учить! Занимайтесь своим делом, и дайте мне, заниматься моим! И не занимайте линию, у меня телефон уже раскалился!

В трубке запикало. Врезав авторучкой об стол, Бердин снял очки. Что-то вышло из-под его контроля, а он этого не любил.

Тимоха влетел в гараж СТО с выпученными глазами. Из кармана его китайской куртки виднелся край, свёрнутой в трубочку, газеты. Старуха на рынке фасовала семечки в пакетики, скрученные из кусков газетных страниц. Внимание Толика привлёк заголовок. А, увидев фамилию Батеев, он выхватил газету из рук торговки, прочитал, и понёсся к Толику.

Толик с утра похмелялся в гараже.

– Толик! Хана нам! Кобель Батея насмерть загрыз! Хана! Вот смотри! – Тимоха совал газету в руку Толика.

С трудом проглотив содержимое, только что опрокинутого стакана, Толик с хрипом выдохнул:

– Ты, чё орёшь, козла кусок? Ты, чё орёшь, а? – Морщась, он выхватил газету из рук Тимохи. – Чё, ты мне суёшь?

– Толик, тут про кобеля Батеевского!

– И чё?

– Он Батея насмерть задрал!

– Чё-о?!

Тимоха разворачивал газету на нужной странице дрожащими руками. Налитыми кровью глазами, Толик медленно водил по строчкам статьи. Закончив читать, он с трудом повернул голову в сторону Толика:

– Интересно, какая это сволочь, писарю про всё это настучала. Ты, случайно не знаешь, корешок?

Тимоха попятился, закрывая голову руками, но припоздал, буквально на секунду. Кулак Толика, тяжело опустился на его переносицу. Тимоха завалился спиной на рулон ветоши, прижал ладони к лицу и заскулил.

– Скулишь, сука! Может ты и про самогон настучал, и про всё остальное? А? – Морщась, Толик запустил пальцы в Тимохины волосы, и рывком притянул к себе его окровавленное лицо. – Послушай шваль! – Голос Толика звучал глухо и спокойно. – Если хоть одна падла, слышишь? Хоть одна мусорина узнает про дачи, хаты и гаражи – я тебя лично опущу. Понял? Если заметут – в сизухе вместе сидеть будем. Так и знай. А там, я тебе создам уют.

– Толик, отпусти. – Заныл Тимоха. – Про это ни-ни, ни слова. Я этого кобеля боюсь. Отпусти-и!

Толик отпустил трепыхающегося Тимоху. Его рот от удивления открылся. Блеснула золотая фикса.

– Дура-ак! Ох, и дурак ты! Ментов бойся, ме-енто-ов! Они похуже любой собаки будут! Усёк?

– Усёк я. Усёк. – Тимоха торопливо вытирал руками струящуюся из ноздрей кровь, не поднимая глаз.

Скривив рот, Толик бросил ему кусок ветоши. Тот прижал ткань к разбитому носу.

– На завтра всё приготовил?

– Угу, всё.

– Смотри у меня. В три ночи, что бы как штык. И не ссы. Всё будет чисто. Хозяева на материке.

– Понял, Толик. Понял.

– Лампочку на этаже скрутил?

– Скрутил.

– Никто не видел тебя там?!

– Никто.

– Да ладно, хватит ныть! Вытри сопли! Водку будешь? Значит, говоришь, выжил нас ссучёнок? Ну, давай. За него.

Следующая статья Шахова прозвучала выстрелом из тяжёлого орудия. Быстро, и в огромном количестве собранный материал о бродячих собаках поражал воображение горожан. Количество случаев нападения собак на человека оказалось настолько огромным, что у читателя должны были бегать по спине мурашки. Конечно, многое казалось преувеличенным. Но даже с учётом этого, было от чего впасть в панику. Получалось, что город просто окружён и наводнён стаями одичавших собак. Они встречались везде: на окраинах – в районах свалок, у дачных посёлков, в самом городе, наконец.

Внимание Бердина привлекла описываемая многими очевидцами стая, из четырёх, пяти собак. Она всегда появлялась в окрестностях «Копай-города», Подсобного хозяйства* и посёлка имени Завойко. Среди собак неизменно присутствовал огромный пёс, с черной лохматой шерстью. Стая, судя по датам, появилась около месяца назад, то есть в начале осени. Сначала начал пропадать скот, отпущенный свободно пастись по распадкам. За тем собаки начали проникать и во дворы. И больше всего, очевидцев возмущало то, что собаки не испытывали страха перед человеком и даже пытались атаковать сами.

Насмеявшись вдоволь, Бердин позвонил Шахову.

– Ну, что, Бердин, как тебе материал?

– Отменный материалец. Все домохозяйки, наверняка уже в обмороке.

– Я серьёзно!

– И я, тоже серьёзно. Для жёлтой газетёнки очень даже ничего.

– Да, поклянусь чем угодно – ничего от себя, всё со слов и из писем очевидцев.

– Да за то, что бы попасть на ТВ или в газету, тебе ещё и не такого наговорят. – Бердин наслаждался моментом. – Если хочешь, можем вечером встретиться. Посидим, обсудим тему. Задашь вопросы. Может, даже получишь ответы.

– Да ну?

– Приезжайте. Ольга грозилась приготовить пирог с неркой и печенью чавычи.

– Будем к двадцати. Идёт?

– Идёт.

Глава 15

В пятницу вечером, я быстрее пули примчался домой, наскоро поел, собрал рюкзак, палатку, и уже собрался выходить. Трясясь от возбуждения и чувствуя запах океана, я протянул руку к дверной ручке. Пронзительно взвизгнул звонок. Я крутанул собачку замка, и рванул дверь на себя. На пороге топтался Леонид Тимофеевич Севрюк. В руке он мял газету. На лице тревога.

– Ты чё, Владимирыч, с рюкзаком? Куда это на ночь глядя?

Еле скрывая раздражение, я бросил рюкзак на пол.

– Ну, заходи Тимофеич, не отсвечивай. Что-то случилось?

– Да вот, смотри, чего пишут.

Я взял газету. Пробежал глазами.

– Ну и что?

– Как это, что? – Тимофеич понизил голос и, оглянувшись, приблизился ко мне вплотную. – Моя жинка Танька, по батьке-то, Батеева. Она сестра этого Батеева. Ну, про которого в газете. – Он снова оглянулся и заговорил шёпотом. – Так вот, Вальса Батееву и отдали. А Валька-то, ну, жинка того Батеева, Татьяне моей говорила, что Батеев этот, Вальса, чуть до смерти не забил. Вальс ему тогда руку зубами до кости изорвал. Еле в больнице склеили. Так вот, какие-то там Валькины знакомые, ну, жинки того Батеева, взялись добить Вальса. Свезли его в распадок, а он от их ушёл. Так и не нашли его потом, ни живого, ни мёртвого.

– И что?

– А тут, вот те на – этот «Чёрный дьявол». – Тимофеич слегка шлёпнул рукой по газете. – Может это Вальс и есть? Озверел, да и загрыз этого Батеева. Чё думаешь, а, Владимирыч?

Всей этой болтовни я не слышал. Перед моими глазами, вдруг появился тот лохматый, похожий на медвежонка щенок, в жёлтом ошейнике с полированной биркой, и с огоньком зверя в глазах. Мне вдруг, впервые за несколько лет, расхотелось идти к океану.

– Как думаешь то, Владимирыч?

– А? Да. Всё может быть. Ты извини, Тимофеич, мне пора. – Я подхватил рюкзак. Подумав, снова бросил его на пол, прошёл в комнату, и снял со стены пояс с большой, в пол локтя длины, финкой, и всё это запихал в рюкзак. Финку изготовил к моему дню рождения, Тимофеич.

– Ты, чё это, Владимирыч, с финкой то? – Тимофеич вышел на лестничную клетку.

– Да так, на всякий пожарный. Ну, пошли, пошли.

Покинув пропахший соляркой салон автобуса номер тринадцать, я бодро двинул по пыльной грунтовке, в сторону картофельных полей. Пахнуло гнилью с Приливного озера. Настроение постепенно поднималось и я начал свою игру.

Дело в том, что, выйдя за город, я начинаю представлять себя диверсантом, и всю дорогу до океана крадусь и пробираюсь, стараясь быть никем не замеченным. Но дойдя до ручья, я вдруг осознал, что стою у дома, во дворе которого и находилась ферма Батеева. Мне вдруг стало страшно. Мне сразу начало казаться, что почти из-под каждого дерева на меня глядит пара диких собачьих глаз. Я, было, хотел вернуться, но в следующий момент, устыдившись, продолжил путь.

Игра кончилась.

Когда дорога, обогнув поля, постепенно углубилась в лес, я остановился. Сняв с плеча рюкзак, я вынул пояс с финкой, надел на себя и чуть выдвинул клинок из ножен. Приятная тяжесть оружия придала уверенности, но тревога осталась.

До океана я шёл через падь, вдоль Приливного озера. Казалось, что кто-то всё время смотрит в спину. Один раз, мне даже послышался отдалённый собачий вой. Всё это злило меня, и не давало покоя.

Начало темнеть.

До океана я, естественно, добрался благополучно. От берега далеко в воду уходили три троса, к которым обычно крепят ставные невода. Кто-то браконьерил – промышлял лососем. Свернув влево, под утёсы, я раскинул палатку, запалил костёр и воткнул вокруг колышки, с нанизанными пластами мяса. С океана тянул лёгкий ветерок. Волны тяжело бухали в песчаный берег. Песок здесь чёрного цвета, потому, что рождён, как и вся Камчатка, в жерлах вулканов.

Вечер был отменный. Монотонный шум прибоя, успокаивал. Здоровенная белая луна, уже до половины показалась над утёсами. Мясо шипело, капая жиром на угли. Бакланы расселись по выступам и, склонив головы на бок, наблюдали, поблескивая чёрными горошинами глаз.

– Да-а! Вот тебе и Вальсик. – рассуждал я. – Это же до чего надо было довести собаку, что бы она, бросилась на человека. Да не просто бросилась, а убила.

Я ни минуты не сомневался в том, что это был именно Вальс. Почему? Я не могу ответить на этот вопрос до сих пор. Но тогда, мне в голову пришла ещё одна мысль, поначалу даже немного испугавшая:

– А может, действительно, стоит порвать глотку одному ублюдку, что бы другие, в будущем, пусть не осознали, но хотя бы боялись поднять руку на беззащитное перед человеком животное.

Глава 16

Толик курил у гаража. Вглядываясь в темноту, он поджидал Тимоху. Время подходило к трём, а тот не появлялся. Это злило Толика, но приходилось терпеть. Тимоха, хоть и трусоват, но не тупой, и указания выполняет точно, понимает, что делает. Если такого держать на крючке, то его трусость будет гарантией его, Толика, безопасности. Главное самому не наследить.

Настроение было хреновым. Вчера он опять подкатывал к Валентине. Но этих баб не поймёшь. Пока Батей не накрылся, Валька сама бегала к нему. И, он чувствовал, рога наставляла мужу с удовольствием. Сейчас, казалось бы, сам бог велел, а она замкнулась, плела, что-то о трауре и пожениться соглашалась только через год.

Ни хера себе – год. Да за год всё может измениться. Найдёт себе, какого ни будь кренделя и привет Толик. А ему не терпелось наложить лапу на батеевское добро, и зажить по-человечьи. Не пахать на какого ни будь козла, а самому хозяйничать. Но все его планы разбивались об упрямство Валентины, и с этим Толик ничего поделать не мог. Да ещё этот придурок со своей газетой. Не знал бы, и проблем бы не было. А теперь он снова и снова вспоминал глаза собаки, и ему становилось не по себе. Если бы тогда не цепь…

Тимоха появился ровно в три. Согнав на него злобу, Толик погнал мотоцикл в посёлок имени Завойко.

– Чё за хата? – Тимоха старался перекричать треск двигателя.

– Хата, как хата! Вояки одного! Собаки нет! – Кричал в ответ Толик.

– Это хорошо, что нет. Хватит с нас и одной.

– Ты о чём это щебечешь, корешок?

– Да так! Всё этот батеевский кобель из головы не лезет!

– У меня тоже!

Услыхав это, Тимоха оживился.

– Слушай, Толик, а не много шуму от моцика?

– Не-е! Мы его у гаражей оставим! Ломаем хату, и к Рыжему на невода! Отсидимся, а потом товар скинем!

– Понял!

– Много не берём! Аппаратуру, меха, кожу. Лох в отпуск укатил, так, что бабки вряд ли будут.

Хату взяли чисто. Тихо выдавили домкратом дверную коробку. Взяли видик, телефон, магнитофон и две шапки. В картонной коробке всё унесли в мотоцикл, установив дверную коробку на место. Собрали мокрой ветошью штукатурку с пола.

До океана добрались без приключений. Только раз Тимохе пришлось спрыгнуть, и толкать мотоцикл через ручей. Немного постояли, покурили и дальше.

У Рыжего на неводах ещё не остыла уха. В ведре поблескивали горошины засоленной икры. У входа в палатку валялись бутылки с водкой и буханки хлеба. Костёр еле тлел. Тимоха с Толиком подкатили к палатке к четырём утра. Рыжий, с заспанной заросшей рожей, выполз к ним на встречу, и первым делом два раза глотнул из стоявшей у входа бутылки.

– А-а! Это вы. Какого хрена по ночам мотаетесь?

– Ладно, не ори! – Толик заглушил мотор и спрыгнул на песок. Тимоха выбрался из коляски следом. – Дай пожрать да выпить!

– Это пусть тебе Валька даёт, а я только наливаю! – Рыжий вновь приложился к бутылке.

– Да ладно тебе, Рыжий! Заткнись!

Толик торопливо распечатывал бутылку. Тимоха, тем временем, навалил в чашки ухи и резал хлеб. Долбанули сразу по стакану. Жадно набросились на уху. Рыжий спьяну полез в коляску мотоцикла.

– О-о! Барахлишко! А, Толик?

– Чё-о?

– Барахло, говорю! Всё не успокоишься? Гляди, зона большая! Места всем хватит!

– Слышь, отвали от мотоцикла! Иди, лучше выпьем.

Выпили. Поели. Захорошело.

– Слушай, Рыжий? – Толик закурил. – Ты тут один?

– В смысле?

– Ну, один на берегу! Больше никого нет?

– А-а… Да есть тут один придурок. Каждую пятницу вечером приходит, в воскресенье днём уходит. Турыст.

– А где он?

– Да там. – Рыжий махнул рукой в сторону утёсов. – У нег палатка за первым мысом. Нас не видит.

– Лады! Мы тут у тебя пока пару дней отсидимся и свалим. – Рыжий, прищурив левый глаз, хитро посмотрел на Толика, но ничего не сказал. – А пока! – Толик вскочил на ноги, потянулся. – Невода проверим! Тимоха! Надувай лодку!

Глава 17

Вот уже около пяти дней, стае не удавалось добыть, более или менее, нормальной пищи. Этой ночью голод гнал собак к человеческому жилью. Вожак вёл стаю через падь, к окраинам «Копай-города». Двигаясь быстро и бесшумно, собаки шли рысью, одна за другой, избегая открытых мест. Вальс шёл первым, за ним овчарка, потом ризеншнауцер с оторванным ухом. Две дворняги замыкали цепочку. Морды следующих за вожаком собак опущены вниз. Как волки – след в след.

По мере приближения к человеческому жилью, чувствительные носы собак начали улавливать запахи пищи. Метрах в пятидесяти от ближайших домов, поборов желание бросится в первый же курятник, Вальс остановился. Теперь все расположились нестройной шеренгой, обступив вожака с боков. Уши собак стояли торчком, улавливая малейший шорох. Задрав морды, они широко с шумом раздували ноздри подвижных мокрых носов, пропуская ночь через себя. Одна из дворняг, терзаемая голодом начала тихо поскуливать. Вальс коротко, но чувствительно рванул её за загривок. В полной тишине слышался лишь шелест травы и листьев. Заходя под ветер, Вальс медленно двинулся вперёд. Теперь собаки крались, стараясь не касаться стеблей полыни и веток.

Приблизившись к забору, Вальс вновь остановился. Огород и двор, приютившегося на самой окраине дома, погружён во тьму. Собаки заскользили вдоль забора. Вальс искал место на склоне, с которого можно было перемахнуть через ограду, не задев её. По очереди, одна за другой, преодолели препятствие. Опять остановка. Опять чуткие носы и уши собак просеивают ночь. Всё спокойно.

Перед хлевом в небольшом загончике, лениво похрустывая веточками, лежали две козы и почти засыпали после вечерней дойки. Цепной пёс – среднего роста серая лохматая дворняга, дремал на цепи у будки, получив свою вечернюю чашку. Его хозяйка, одинокая старуха, задержавшись на крыльце, присела передохнуть на лавку. Подойник, с ещё тёплым козьим молоком, поблескивал боками в свете восходящей луны, у её ног. Ветер дул в сторону распадка, не давая цепной собаке никакой информации о том, что твориться в огороде за домом. Шелест травы и деревьев, заглушал еле слышную поступь его собратьев, крадущихся в ночи. Ещё не волков, но уже и не собак.

Всё произошло быстро, в единое мгновение. Вальс, молнией вынырнув из-за угла дома, не дав цепному сторожу ни единого шанса. Мощный бросок, и страшные челюсти сошлись у дворняги на позвоночнике, как раз между рёбрами и тазом. Грустно звякнула цепь. Хрустнули позвоночные диски. Струями брызнула кровь. Дворняга не издав ни звука, обмяк всем телом и затих.

Пёс поднял, пылающие огнём, глаза на старуху. Сердце её не выдержало увиденного. Охнув от ужаса, она умерла, и медленно сползла со скамейки на некрашеные доски. Подойник опрокинулся. Молоко белыми струями хлынуло с крыльца и смешалось с кровью.

Страшная трапеза продлилась не долго. Собаки, с глухим рычанием, рвали куски мяса из, ещё живых коз, и жадно забивали ими, истерзанные голодом желудки. Их пасти перемалывали всё: шкуру, сухожилия кости. Тёплая кровь парила в прохладном осеннем воздухе, густо покрывая довольные собачьи морды.

Насытившись, стая, так же бесшумно покинула загон. На этот раз Вальс увёл всех к ручью. Холодная вода омыла окровавленные пасти. Отдохнув, собаки двинулись к логову.

Чёрная мгла постепенно сменялась утренней серостью. Ветер стих. Собаки лениво спускались со склона к пади, по еле заметной тропе. Внизу колыхались волны тумана. С озера тянуло гнилью. Но вот, ноздри собак уловили посторонний, не относящийся к природным, и потому настораживающий запах. Такой, часто встречается вблизи больших троп, по которым человек носится внутри огромных рычащих и извергающих едкий дым собак. С приближением к озеру, запах усилился. Встревоженные собаки остановились. Все, кроме Вальса, который продолжал шумно внюхиваться и короткими шагами перебегал из стороны в сторону. Наконец он замер. Мышцы натянулись как струны. Шерсть на загривке медленно начала подниматься. Этот запах, он не спутает ни с каким другим. Запах врага. Он раздирал ноздри, и гнал, горящую огнём мести, кровь по жилам. Издав короткий рык, Вальс бросился огромными прыжками в сторону океана и скрылся в тумане. Стая тихо ушла к логову без вожака.