Текст книги "Криминальный отдел"

Глава 6

По коридору банка бродил человек в рабочей спецовке. В очень хорошей спецовке. Вроде тех, в которых в их сортирах трудятся западные сантехники, а на наших дачах наши преуспевающие бизнесмены.

Человек в спецовке очень внимательно осматривал потолок. И делал какие-то записи в блокноте.

«Четыре, точка, двенадцать, – писал он. – Минус три, точка, шестьдесят две…» Задумчиво кивал и шел дальше.

Цифры были произвольные. Что называется, взятые с потолка. На который глазел человек в спецовке.

Периодически он останавливался возле наглухо запертых дверей и негромко стучал в отделанный лаком дуб. Носком правого ботинка.

– Откройте.

– Зачем?

– Затем…

И снова стучал. Уже громче.

Дверь приоткрывалась.

– Что надо? – еще раз спрашивал хозяин кабинета.

– Распоряжение управляющего, – отвечал человек в спецовке и показывал бумагу с известной всем росписью. – Проверка СВЧ-излучения в помещениях.

– Но у нас все нормально.

– А вы жену свою спрашивали?

– А при чем здесь моя жена?

– При том, что излучаемые электроприборами токи высокой частоты негативно сказываются на мужской потенции.

– Да вы что?!

– Конечно, если их не экранировать.

– А разве их можно экранировать?

– Что? Компьютеры?

– Компьютеры? Ах ну да, компьютеры…

– Можно. Для чего мы и ходим. И составляем соответствующую дефектную ведомость.

– Тогда проходите. Составляйте. Я вот здесь сижу.

Человек в спецовке вытаскивал какой-то прибор с расчерченной на мелкие деления шкалой, нацеплял на уши плейерные наушники, щелкал тумблером, крутил настройку и направлял некое подобие антенны на стены, на пол, на стоящий на столе компьютер и на хозяина кабинета.

– Н-да! – говорил он и качал головой.

– Что?! – с тревогой в голосе спрашивал наблюдавший за его действиями банковский служащий. И почему-то смотрел на свои брюки.

– Превышает. Где у вас телефон?

– Здесь. А на сколько превышает?

– Намного превышает. И телефон, кстати, тоже.

– А разве телефон может излучать?

– Телефон в первую очередь. Но вы не беспокойтесь. Теперь не беспокойтесь.

Человек в спецовке вытаскивал отвертку, зачем-то раскручивал телефон, подносил его к аппарату и снова закручивал.

– Пока я его подрегулировал, но потом будем менять на экранированную модель. Здоровье персонала прежде всего.

– Извините, а вы бы не могли…

– Что не мог?

– Не могли бы у меня дома проверить. У меня дома тоже компьютер. И радиотелефон. Две штуки. В коридоре. И еще в спальне. Возле кровати. Я буду очень благодарен. И жена тоже…

– Посмотреть? Посмотреть можно. Когда здесь закончим. Вы оставьте мне телефончик. Я позвоню… А пока напомните – какой у вас кабинет?

– Двадцать третий. Но вы позвоните? Не забудете?

– Двадцать третий? Значит, двадцать третий закончен…

– Тебя понял. Двадцать третий закончен. Слышимость хорошая, – отвечал голос в наушниках, – работай двадцать пятый.

– Ну тогда здесь все. Я пошел. В двадцать пятый.

– Давай…

– Но вы не забудете? Насчет спальни…

– Не забуду. Будьте спокойны.

Человек в спецовке выходил в коридор и, не снимая наушников, шел в двадцать пятый кабинет. На предмет «замерения влияющего на мужскую потенцию СВЧ-излучения».

– Ты там не переигрывай, в рамках держись, – ворчал в плейерные наушники голос. – Они люди образованные. Могут что-нибудь заподозрить…

– Они в финансах образованные. А в этом деле полные дубы. И похоже, неврастеники, – отвечал прибору измеритель СВЧ-излучения. – Погоди-ка…

Навстречу человеку в спецовке по коридору двигалась девушка из отдела кассового обслуживания. Очень симпатичная во всех отношениях девушка. Особенно в близких отношениях. Она шла по коридору и слегка пританцовывала и покачивала из стороны в сторону юбкой, как видно, в такт звучащей в нацепленных на уши плейерных наушниках музыке. У девушки было очень хорошее настроение. И очень хорошая фигура.

Глядя на нее, человек в спецовке тоже стал подтанцовывать. Хотя в его наушниках никакой музыки слышно не было. Кроме недовольно отчитывающего его голоса.

– Что слушаем? – спросил измеритель СВЧ-излучения, поравнявшись с девушкой.

– Вы меня? – переспросила она, приподнимая наушники.

– Вас. Что слушаем, спрашиваю?

– Майкла Джексона. А вы?

– А я муру всякую. Безголосую фанеру.

– Не повезло.

– Это точно, что не повезло. Может, махнем?

– Куда? – игриво спросила девушка, оценивая внешность и новую, с иголочки спецовку встреченного ею неудачливого меломана.

– Наушниками махнем. Мне Джексона. А вам муру.

– Я не люблю муру.

– Я тоже…

– Эй, – возмутился голос в наушниках, – кончай шуры-муры разводить. Тебе в двадцать пятый кабинет!

– У меня перекур, – сказал человек в спецовке.

– Что? – переспросила девушка.

– Я говорю, что, согласно одной из статей Конституции, граждане России имеют право на отдых. По причине чего я объявляю положенный мне перекур. А вы?

– А я уже курила.

– Но не мои. И не со мной…

Сидящий у центрального пульта Грибов стянул с головы наушники. И досадливо бросил их на стол. Работы по установке в помещениях банка микрофонов откладывались на неопределенное время. По причинам, связанным с закрепленным Конституцией правом граждан России на отдых.

Глава 7

Дом банкира выглядел на удивление скромно. И даже унитаз был обыкновенный, мраморный. А не золотой, как поговаривают не вхожие в дома «новых русских» недоброжелатели. И мебель из неокрашенной березы. Карельской.

Следователи сидели за стареньким, шестнадцатого века столом. На неновых, того же века, стульях. И, говоря казенным языком, снимали показания с потерпевшей. А если не казенным – то выслушивали всхлипы, жалобы и проклятия потерявшей дочь матери. По второму кругу выслушивали. Потому что до того она только плакала и не могла сказать ни одного вразумительного слова. Все матери, у которых вдруг пропадает единственный ребенок, ведут себя одинаково. Вне зависимости от интерьера, в котором проживают.

– И все-таки, как это случилось?

– Она… она вышла из школы, перешла дорогу… Там дорога. От самого порога школы до остановки… Она вышла… А тут автомобиль. Прямо к самому тротуару. Где большая лужа. Она… она отпрыгнула, но все равно попала под брызги. Из машины выскочил мужчина, извинился и предложил подвезти. Чтобы она не простыла. Они и сели. А потом… А потом…

– Успокойтесь, – сказал Грибов. И пододвинул к женщине уже почти пустой стакан с водой. Третий за всю их недолгую беседу.

– Да-да. Простите.

– А откуда вы знаете про машину? И про брызги? – задал свой вопрос второй следователь.

– Ее подруги видели. С которыми она в одном классе учится.

– А номера? Номера машины они не запомнили?

– Нет.

– А марку автомобиля?

– Тоже нет. Самая обыкновенная машина. Вроде «Мерседеса».

– А самого водителя? Рост, внешний вид, особые приметы?

– И водитель обыкновенный.

«Безнадежно, – покачал головой Грибов. – Ничего она сейчас не скажет. Надо говорить с девочками». И задал вопрос на совсем другую тему:

– Скажите, подобных происшествий раньше не случалось? Дочь ничего вам не говорила? Никто ее никуда не приглашал? Не провожал? Не подвозил? Ни о чем не спрашивал?

– Нет-нет. Ничего. Она бы сказала. Она обо всем говорит. То есть говорила. То есть…

– Выпейте. Выпейте воды.

– Спасибо.

– А вы не замечали в последнее время каких-нибудь изменений в ее характере? Подавленности. Или, наоборот, чрезмерного оживления. Или вдруг неизвестно откуда появившихся свободных денег. Или незнакомых нарядов.

– Нет. Все было как обычно. Как всегда… Постойте, каких денег и нарядов? О чем вы говорите? Зачем ей чужие деньги и наряды? У нее все есть. Все, что нужно. Ей отец, хоть и не родной, ни в чем не отказывает. Себе иногда отказывает, а ей – нет. У нее в столе в верхнем ящике всегда лежат деньги. Муж оставляет. А если кончаются, он тут же добавляет новые.

– Вы говорите, не родной?

– Нет. Но больше, чем родной. От родного она ничего, кроме криков и попреков, не слышала. А этот в ней души не чает. Потому что своих детей не было. У него, так же как и у меня, второй брак. Но первый бездетный. И поэтому он мою дочь… И она его… Теперь он мучается очень. Хотя старается не показывать. Очень мучается. Придет в ее комнату и стоит на пороге. Часами. И винит себя, почему охранника для нее не нанял. Только теперь уж чего об этом говорить…

– А родной отец, где он сейчас?

– Я даже не знаю. Уже года два ничего о нем не слышала.

– А адрес, телефоны родственников, его друзей у вас есть?

– Здесь нет. Вы сами понимаете. Мой муж не любит вспоминать то время. Ревнует сильно. Но если вам очень надо…

– Очень.

– Тогда я попробую поискать у мамы. Там остались какие-то старые письма, записные книжки.

– И желательно фотографию.

– Чью?

– Вашего бывшего супруга.

– Откуда ей у меня взяться? Я когда уходила, все фотокарточки… все – в мусорное ведро. Я ведь уходила.

– Ну, может быть, хотя бы одна осталась. На память?

– На какую память? Что хорошего мне о тех годах вспоминать? Я забыть хочу. А вы – фотография.

– Ну тогда на общих снимках. Где с родственниками, друзьями.

– Хорошо, посмотрю. Хотя вряд ли…

– Кстати, как вы с прежним мужем расстались? Миром? Или, может быть…

– Или. Он пил сильно. И хулиганил. Ну вы знаете, как это бывает. Я пыталась с ним скандалить. А когда устала – ушла.

– А ребенок? На ребенка при вашем расставании он не претендовал?

– На ребенка нет. На деньги претендовал. На опохмелку.

– Угрожал?

– Не без этого. Вернее сказать, пугал. Говорил, что если кого-нибудь возле меня увидит – убьет.

– То есть вашего нового мужа?

– Нет. Тогда его еще не было. Он потом появился, когда я в банк работать устроилась. Не в этот, где он сейчас. В другой. Тогда у меня никого не было. И сил дальше терпеть не было.

– И больше прежнего мужа вы ни разу… И ничего о его местонахождении не знаете?

– Я же говорю – нет. Не знаю. У меня сейчас совсем другая жизнь. И другие знакомые.

– Тогда еще просьба. Если вдруг кто-нибудь вам позвонит… по поводу вашей дочери, вы, пожалуйста, нажмите вот эту кнопку. И говорите спокойно. Не кричите. Не обвиняйте ни в чем. Попытайтесь вслушаться, вспомнить, вдруг вам этот голос покажется знакомым. И обязательно попросите позвать к телефону дочь.

– Вы думаете, они позвонят?

– Я думаю, обязательно. Если, конечно…

Женщина вздрогнула и напряглась.

– Если, конечно, вы себя будете правильно вести, – спохватился Грибов. – Если вы будете себя правильно вести, все закончится благополучно. Поверьте моему опыту.

Глава 8

Подруги пропавшей девочки ничего вразумительного сказать не могли. Хотя Григорьев бился с ними второй час подряд.

– Как он выглядел? Тот мужчина, что вышел из машины?

– Он очень страшный был.

– Почему страшный?

– Не знаю почему. Я когда его увидела, сразу подумала, что он здесь неспроста. Что, наверное, что-то такое задумал.

– Что задумал?

– Не знаю. Что-то очень ужасное.

– И я тоже подумала. У меня даже мурашки по коже побежали.

– И у меня…

Ну понятно, когда происшествие уже случилось, все его участники становятся страшными, а предшествующие события роковыми.

– Может, какие-нибудь отличительные приметы? Ну там борода, очки?

– Нет. Очков не было…

– Ой нет, были…

– Так были? Или нет?

– Были!

– Не было!

– Были!

– Все вы, девочки, путаете. Не было у него очков. У него усы были. Такие черные. Вы просто далеко стояли. А я рядышком. И все видела. Усы у него были!

– Не было у него усов. Ты сама далеко стояла.

– Были! Я лучше знаю!

– Это у другого были. Который рядом с ним стоял…

– Так он был не один?

– Один!

– Не один!

– Сколько их было?

– Один!

– Двое!

– Нет, трое!

– Как трое? Вы же говорили, что двое?

– Третий в стороне стоял. И внимательно смотрел. По сторонам смотрел. Он, наверное, тоже был с ними заодно. Просто не подходил. Я как его увидела, сразу поняла…

– А каким он был? Тот третий?

– Очень страшным… Григорьев набрал номер на мобильном телефоне.

– Здоров, – сказал он. – Что у меня? Ничего хорошего у меня. Детский лепет. Все участники происшествия похожи на Карабасов-Барабасов и Бармалеев. Все с бородами, кривыми зубами и кинжалами в руках. И им не надо ни шоколада, ни мармелада…

В общем, пусто. Количество участников не установлено, марка машины неизвестна. Внешние приметы не определены. Скорее всего они ничего толком не видели. Фантазируют на тему русских народных сказок. И верят этим фантазиям больше реальности.

Взрослых свидетелей искать надо. И снимать допрос по всей форме. С предупреждением об ответственности за дачу ложных показаний…

Понятно, что нежелательно. Но иначе тоже невозможно. Кто мне как просто прохожему правду рассказывать станет? Так что, хочешь не хочешь, придется легализоваться. Удостоверением пугать.

Пройдусь по продавцам киосков, дворникам, бабушкам, что возле магазина семечки продают. Может, кто-нибудь что-нибудь вспомнит. Так что в ближайшие дни меня не жди. Их тут много, прохожих…

Григорьев убрал телефон и пошел налаживать контакты с населением…

– А три дня назад здесь сидел?

– Сидел.

– Машину видел?

– Много машин видел.

– А девочку видел?

– Много девочек видел.

– В машину она не садилась?

– Они все в машины садятся. Проститутки.

– Да нет, этой всего десять лет.

– Они все потом говорят, что им десять лет… Мимо.

– Капитан милиции Григорьев. Вот мое удостоверение.

– У меня с лицензией все в порядке

– Да нет, я не по этому вопросу.

– И с разрешением на торговлю…

– Да нет, я не по торговой линии.

– А вот сертификаты.

– Мне не нужны сертификаты. Три дня назад здесь останавливалась машина, в которую…

– Ах вот в чем дело… Это была моя машина. Но иначе мне подъехать невозможно. Как только под знак. Здесь все так ездят.

– Но…

– Вот мои водительские права. Вот доверенность на право управления автотранспортом…

– Мне не нужны ваши права. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Чтобы помочь в установлении истины по одному делу. Где вы находились три дня назад около 14 часов после полудня?

– Здесь. Или уезжал за товаром. Сейчас проверю по документам. Вот накладные на отпуск товаров. Вот приложенные к ним сертификаты. Вот акцизные марки. Разрешение на торговлю. Документы на аренду…

Опять мимо.

– Что ты, сынок, я уж пять лет как почти ничего не вижу. И пенсии не получаю. Вот торгую семечками. По нужде. Приходится. Чтобы хлебушек купить. Возьми, сынок, у бабушки стаканчик, не пожалеешь…

Машину? Я же говорю – ослепла почти совсем. Может, кто и проезжал. Только мне не разобрать. Мне бы за товаром уследить. За семечками. Вот этими. Попробуй. Очень хорошие семечки. Сама жарила…

Девочка? Может, и видела. Если близко. А если далеко… Может, тебе солененьких?

– Ладно, бабуля. Давай сюда свои семечки…

Слепая, слепая, а товар из мешка отмеряет что тот аптекарь лекарства Ни одной лишней не положит…

Снова мимо…

– Кто машину видел? Я видел! А какую машину?

Вконец замучили свидетели своей простотой. Которая не лучше воровства…

Глава 9

В атлетическом зале общества «Динамо» было не протолкнуться. С недавних пор не протолкнуться. С тех пор, как он был сдан в аренду. В раздевалке на вешалках среди милицейских кителей густо висели черные короткие, с металлическими заклепками на рукавах кожаные куртки. Вернее сказать, кители висели среди курток.

В самом зале на тренажерах качалась мускулистая, с короткими стрижками братва. Все, как один, в черно-белых костюмах «Адидас», с перстнями и пудовыми золотыми крестами на равных диаметру головы шеях.

– Ты скоро? – лениво интересовался молодой «бычок» у излишне, по его мнению, зависшего на перекладине Григорьева. – Или ты там присох? В натуре…

– А что такое?

– А то, что не западло мне тут ждать уже пять минут!

– А ты не жди, – предлагал Григорьев.

– Ты че, борзый? – удивлялся молодой качок. – Или мусор?

– Я и то, и другое. Я борзый мусор.

– Тогда без базара. Что я, не понимаю, что эта хата ваша. Тогда крутись. Пять минут тебе хватит?

Григорьев делал подряд дюжину подъемов-переворотов, соскакивал, падал, перекатывался через голову и снова вскакивал, вскидывая вперед правую, поддерживаемую левой руку.

Навстречу ему сквозь монолитную стену «адидасов» боком протискивался Грибов.

– Привет фанатам большого спорта. В каком виде олимпийское «золото» намерены брать?

– В догонялках с препятствиями и стрельбой.

Григорьев обтер полотенцем лицо и шею и направился к силовому тренажеру. Но остановился, не дойдя. Потому что за секунду до него на сиденье плюхнулся очередной полуторацентнерный качок.

– Достали, – пожаловался следователь. – Какому идиоту могла прийти в голову идея допустить в спортивный зал милицейского общества мелкоуголовную шушеру?

– Ты еще в стрелковом тире не был… – подлил масла в огонь Грибов.

– Что, они еще и стреляют?

– Стреляют. Согласно обоюдовыгодному договору, заключенному между тиром и частно-охранным предприятием «Защита».

– Бардак.

– Не бардак, а самоокупаемость и рациональное использование незадействованных спортивных площадей и спортинвентаря с целью поддержания технического состояния спортивных сооружений…

– …И семейного бюджета его руководящих работников.

– И бюджета работников. Не без этого.

– Я же говорю – бардак. Хоть и самоокупаемый.

– А ты переходи в общество «Урожай». Там свободней.

– От чего свободней?

– От того, что не так престижно, как здесь. «Динамо», брат, нынче в цене. Приятно тягать железо бок о бок с каким-нибудь «важняком». А может, и выгодно. Можно потом на следствии так запросто своему следаку сказать – мол, кончай, кореш, на понт брать, мы же с тобой в спортзале за одну штангу держались.

– Даже так?

– Именно так. Ладно, пошли в парилку.

В парилке было не продохнуть от пара. И от глухого, по фене говора. Разогревшая мускулатуру братва парилась в отведенное ей согласно договору время. Может, даже на тех самых полках, где до них милицейские генералы сидели.

– Ладно, пошли в душ.

В служебном душе возле единственного нормально действующего смесителя жались милиционеры – завершившие свой рабочий день майоры и капитаны. Руководящие работники и тренеры того самого спортивного общества.

– Привет, – поздоровались с ними следователи.

– Здорово, сыскари. Как живете?

– Лучше всех. А вам не обидно вот так вот, возле одного крана жаться, когда всякие прочие на горячих полках телеса парят?

– Да ладно вам… О чем тут, в натуре, базарить. Они же за аренду бабки платят…

Следователи вышли из спорткомплекса, взяли в ближайшем пивном ларьке пива, потому что водки не было, и сели на случайную скамейку.

– Ну, чего хорошего раздобыл? – спросил Грибов, разливая пиво в одноразовые стаканчики.

– Семечек стакан. Соленых. Как раз под пиво, – вытащил Григорьев кулек бабкиных семечек. Которые получил вместо свидетельских показаний.

– А кроме семечек?

– Все то же самое. Никто ничего не видел, не слышал, не знает и никого ни в чем не подозревает. А если видел, слышал или подозревает, то предпочитает молчать. В общем, тишь да гладь, как в пионерском лагере после совместной пионеров с пионервожатыми ночной оргии. Никаких, кроме патриотических речевок, салютов и кристально честных глаз, показаний. Номеров машины нет, марки – нет, цвета – нет, примет водителя – нет. Пустота.

– Понятно.

– А что у тебя?

– Эксперты дали заключение по письму.

– И что?

– И ничего. Бумага стандартная, наиболее ходового сорта. Текст набран на компьютере. Распечатан на лазерном принтере, не имеющем никаких характерных дефектов. Отпечатков пальцев, присутствия случайных химических веществ, специфических сминаний либо других повреждений на бумаге не обнаружено. Текст без орфографических и лингвистических особенностей. Все стерильно. Такое впечатление, что преступник работал в водолазном скафандре.

– Печально.

– Не весело. Звонил генералу. С верхов потянуло сквозняком. То ли кто-то что-то узнал, то ли кому-то о чем-то шепнули. Звонили генералу, щупали его за вымя.

– А генерал?

– Что генерал. Сказал, что что-то такое слышал, но сделать ничего не может. По причине отсутствия заявления от потерпевшей стороны.

– Теперь они надавят на потерпевшую сторону…

– Уже надавили. На отца. Через знакомых.

– И что он?

– Пока ничего. Держится. Бьется в истерике. Твердит, что не позволит убить свою дочь. Что разберется сам.

– Ну да, с нашей помощью.

– Скорее с нашим соучастием.

– Скажешь тоже!

– Не скажу, а так и есть! Если с позиций формального служебного расследования. Сокрытие оперативно значимой информации. Ведение несанкционированного следствия. Использование служебного положения в корыстных целях. Опять же порочащий высокое звание российского милиционера морально-политический облик, недисциплинированность и…

– И половая распущенность отдельных представителей офицерского состава, выражающаяся в волочении нижней части мундира за каждой встретившейся на пути юбкой…

– Да ладно ты. Я же серьезно. Влипнем мы, Сашка, с этим делом. Помяни мое слово. Ложками дерьмо хлебать будем. До изжоги.

– Ну, значит, будем. Из одной чашки вместе с генералом.

– Генералам из чашек младшего офицерского состава хлебать не положено. Им другую посуду сервируют. В другом месте. С другим содержимым. Как говорится, богу – богово, а кесарю – сечение. Короче, нас по шапке. А его максимум на пенсию. Персональную.

– Ну и ладно. В случае чего к тому же банкиру в охранники наймемся. Он хоть платить нормально будет. Не только на хлеб и пиво. Тем более что теперь поздно из-за стола проситься. Когда по тарелкам разлито. Все уже было: и злоупотребление, и сокрытие, и использование. Бери ложку и черпай…

– И что ты теперь предлагаешь делать?

– Ждать.

– Чего ждать? Отставки?

– Следующего хода преступников. Должны же они как-то проявить себя. Не для того же они девочку похитили, чтобы удочерить.

– А если ее уже нет? Если допустить, что они как-нибудь случайно, не рассчитав, ее убили, испугались и, испугавшись, ударились в бега.

– Случайно? Нет, вряд ли. Непохожи они на маньяков, действующих спонтанно. Вон как все рассчитали. Без единого выстрела! И свидетеля! Подъехали, обрызгали, подсадили и уехали. Такое маньяку не придумать. Тут незамутненную сообразилку надо иметь.

Нет, не пойдут они на убийство. Убыточно оно. Им выкуп нужен за девочку. Миллион баксов – если за живую. За мертвую им гроша ломаного не дадут. Разве только «вышку».

– А кто может знать, живая она или нет? Иногда, чтобы не возиться, заложников убивают сразу, а потом требуют выкуп. Как за живых и здоровых.

– Но ведь все равно требуют. Все равно как-то проявляют себя. Уверен, от денег они не откажутся в любом случае. Иначе зачем было огород городить? Тем более что…

– Что? Ты кого-то подозреваешь?

– Нет, никого конкретно. Но меня не покидает ощущение, что преступники – кто-то из близких. Из близких к семье банкира. По крайней мере, из их среды. Слишком хорошо они знают привычки потерпевших. И финансовое состояние банка. Ведь миллион запросили. Ни больше ни меньше.

– Может быть.

– В общем, так. Пока преступники не вынырнули, будем отрабатывать подступы. Ты – работников и клиентов банка. Тех, кто осведомлен о его финансовых возможностях. Кто не получил требуемых ссуд или, наоборот, получил их слишком легко.

Кто раньше конфликтовал с потерпевшим. Угрожал ему. Или имеет основания для мести.

Но в первую очередь всех, кто был уволен в течение последнего года по его прямому указанию. То есть тех, кто имеет на него зуб и имеет полную информацию по банку и его семейному положению.

А я займусь его и его жены друзьями. И криминальной «крышей», которая прикрывает банк. Может, у них там на предмет деления денег конфликт вышел. И еще родным отцом девочки. Который не хотел прощать ее матери измены.

О'кей, как говорят американцы.

– Якши, как отвечают наши восточные братья.