Текст книги "Обет молчания"

Я решил ремонтировать весь дом!

Раздобыв деньги известным еще по первой учебке способом, я в ближайшем СМУ за три ящика водки получил все необходимое: цемент, краску, кисти, краскопульты, стремянки и даже машину, которая все это привезла по указанному адресу.

В другом СМУ, представившись работником ЖЭУ – мужики, спасайте, положение хуже хренового, послезавтра комиссия, жильцы пишут петиции, а ремонт на нуле, плачу наличными… – нанял три десятка профессионалов-маляров. Технически это выглядело так. Получивший «на лапу» начальник вызвал доверенных бригадиров и предложил, но естественно, не в ущерб основной работе, выгодную халтуру. Бригадиры поскребли в затылках и ополовинили бригады, оставив на рабочих местах практикантов-пэтэушников изображать ударный труд на фронте жилищного строительства.

Что могли увидеть вражьи глаза? Вначале подошла машина, из кузова которой с грохотом сбросили бочонки с краской, носилки, краскопульты и тому подобную строительную дребедень. Затем подъехал, опять-таки нанятый за «гекалитры» автобус, из него, радостно переговариваясь, вывалились три десятка штукатуров-маляров, подхватили, разнесли по подъездам инструмент, застучали мастерками. Ну, у кого хватит воображения заподозрить, что весь этот шум-гам производится только для того, чтобы прикрыть контрслежку одного-единственного агента-спасателя? И что эти машины, кубометры песка, флажки ограждения, десятки по-настоящему вкалывающих работяг, и прочее и прочее, не более чем маскировка, липа!

Пусть даже найдется особо подозрительный следопыт, что он может узнать? Маляры расскажут, что выполняют срочную работу по заказу ЖЭКа. В ЖЭКе сам черт ногу сломит – на то и контора. Если придут любопытствовать, достаточно ляпнуть что-нибудь бездумное, вроде: «Ремонт ведет спецдомстрой-десять, по приказу жилкома горисполкома! Если интересуетесь подробностями – звоните туда». Ну какой начальник ЖЭКа решится звонить в исполком? Максимально, что он сделает, это свяжется со своим непосредственным начальством, а тот, соблюдая субординацию, со своим, а тот… И всё это время… время. Пока кто-то в чем-то разберется, не день – год закончится!

Да и зачем звонить? Разве дом разрушают, растаскивают на кирпичи, выселяют жильцов? Наоборот, созидают, вершат полезную, в первую очередь для самого ЖЭКа, работу! Затыкают дыру бесконечного прорыва, откуда на голову жэковского начальства хлещет нестихающий поток жалоб, комиссий и тому подобных неприятностей. Идет ремонт, на который никогда не хватало ни сил, ни средств. Тут даже если что заподозришь, будешь молчать и радоваться! За тебя твою работу делают и ничего за то не просят! Волшебство! Ну разве найдется безумец, готовый против этого протестовать? А уж человека, способного хоть на мгновение допустить, что все это – дефицитные материалы, люди, техника, ударный труд оплачиваются личным карманом, не сыскать даже в сумасшедшем доме. Кому это может понадобиться? Зачем? Так что, как ни верти, по всей внешней рискованности моей затеи, она, по сути, была совершенно безопасна.

Облачившись в такую ж, как у всех, робу и тем слившись с толпой, я сновал по подъездам, по этажам, изображая строгого, знающего, за что платит, заказчика: мазал по пальцам краску, ковырял ногтем свеже оштукатуренные стены, утверждал колеры, ругался, что не вывесили предупреждающих – осторожно окрашено! – табличек, принимал претензии (почему в нашем подъезде работают только два маляра, а в соседнем восемь?) и благодарности (ну, наконец-то, уважили, спасибо!) жильцов.

Пришлось пообщаться и с представителем ЖЭКа.

– Кто послал, кто послал? Петров! – не без грубости отвечал я ополоумевшему от увиденного инженеру. – Меня послали – я делаю! Чего еще надо? Или, вы думаете, я сам всё это придумал?

И чтобы совсем добить растерявшегося жэковца, прикрикнул:

– Вам что, не нравится?! Так мы можем уйти. Разбирайтесь сами! Эй, мужики!

– Нет-нет, что вы! – затараторил испугавшийся чуть не до икоты инженер. – Это я так. Это ничего. Я думал, может чем помочь?

И с замершей на губах сладенькой улыбкой инженер попятился восвояси, боясь дальнейшей беседой спугнуть обрушившееся на ЖЭК счастье. Пусть работают, а то сообразят раньше времени, что перепутали адрес, и поминай как звали!

Неожиданным последствием нашей беседы явилось прибытие в мое распоряжение бригады мобилизованных дворников: «Может, подмочь чем, подмести, раствор поднести?..»

К вечеру энтузиазм рабочих иссяк, а объект все не появлялся. Не на всех возымели действие даже двойные и тройные вечерние надбавки, а больше платить было опасно. Щедрость она тоже меру должна знать. К темноте удалось удержать лишь шесть человек. А его все не было! Всех рабочих я сконцентрировал в интересующий меня подъезд. Сам расположился на лестничной клетке, на этаж ниже охраняемой квартиры, и, стоя на стремянке, тупо штукатурил стену – спасибо первой учебке, обеспечившей меня полусотней рабочих профессий. Сколько я еще могу протянуть эту волынку, не вызывая подозрений? Час? Два? Три? Не работать же всю ночь?

Стемнело. Я уже подумывал отходные варианты, когда услышал шум подъехавшей к подъезду машины. Хлопнула входная дверь.

– Ну, давай, передвигай ногами, чуть-чуть осталось. Что ж ты так накушался? Нельзя же так! – услышал в квадратном проеме лестницы голоса.

Свесившись через перила я увидел двух крепких, хорошо одетых парней, ведущих под руки… да, именно его, номера четвертого. Он был в полной отключке – руки свободно болтались, ноги волочились по ступенькам.

Неужели я опоздал? Нет, не может быть. Если бы он был мертв, едва ли они тащили бы его в квартиру. Зачем напрасный риск? Бросили бы где-нибудь в глухом месте и все дела. Наверняка им нужно что-то в его жилище, что-то, на что указать может только он. Не человека они несут – ключ от интересующей их двери. После того, как эта дверь раскроется, ключ выбросят за ненадобностью.

Продолжая возить мастерком и насвистывая какую-то мелодию, я лихорадочно соображал, что делать.

Их трое – два ведут моего подзащитного под руки, один страхует сзади. Ребятки крепкие, накачанные и наверняка вооруженные. Правый и тот, что сзади, из той, узнанной мной медицинской бригады. А где доктор?

Шансы один к трем, плюс еще водитель машины.

– Эй, парень, пододвинь лестницу! – приказал один. – Не видишь человеку плохо.

– Счас, счас! – засуетился я, спрыгнул, оттащил стремянку.

Назначенного мне в охрану помощника резидента протащили дальше. Похоже, его накачали наркотиками. Значит, какое-то время потребуется для того, чтобы привести его в чувство. Минут двадцать – двадцать пять у меня в запасе есть.

Теперь думать! Не спешить. Вначале думать, потом действовать! В открытом – кулак против кулака – бою они скрутят меня в два счета. Вооружиться обломком водопроводной трубы и ждать в засаде, например, у выхода? Одного я уложу, второй успеет отскочить, третий вытащит пушку и… Отпадает. Сбросить на них сверху стремянку, затем спрыгнуть самому? Чушь. Каскадерство! Это же надо умудриться попасть сразу в три башки. Организовать для захвата нанятых маляров, привлечь жильцов? А как я их уговорю мне поверить? Нормальные, с наверняка отличными документами мужики тащат домой подвыпившего товарища. В чем здесь криминал? За что морду-то бить? Не проходит.

Зайдем с другой стороны. В чем я сильнее их? В физической подготовке? Навряд ли. Умении драться на поражение? Допустим. Но против ствола я бессилен. Во внезапности? Наверное. Нападения они, конечно, не ожидают. В использовании окружающего рельефа? Да. Здесь затормозимся. Подъезд? Лестница? Квартира? Пожалуй, квартира. Но как быстро и бесшумно открыть дверь? Ладно, это после. В чем еще я сильнее? Ну-ка, вспомним учебку. Чему нас учили такому, что неизвестно простому смертному? И я вспомнил! Темные, вслепую бои! Вот оно! Темнота! Такое им в новинку! Как им драться с невидимкой? А? Бить, но кого? Стрелять, но куда? Вот мы и уравновесили силы. Я, темнота и внезапность. Три на три!

Теперь осталось подготовить инструментарий и сделать темноту. Я прихватил монтировку, спустился вниз к щитовой, вскрыл дверь. Вот они – предохранители, рубильник, провода. Можно вырубить свет сейчас, но как умудриться в темноте быстро добежать до нужной квартиры? К тому же на лестничные клетки повылезут жильцы. Нет, мне надо по крайней мере тридцать секунд света. Как этого добиться?

Я поднял с пола металлический огрызок отработанного электрода, высыпал на пол спички, в два слоя обложил ими электрод, обмотал нитками. Получилась деревянная изолирующая рубашка. Так, теперь положим этот опасный сэндвич на два оголенных провода и подожжем. Когда спички сгорят металлический стержень осядет на провода и замкнет цепь. Короткое замыкание! Отлично!

Не торопясь, но считая время, я поднялся на требуемый этаж, встал возле двери, закрыл глаза. Я должен был привыкнуть к темноте, это даст мне преимущество в несколько секунд. Прошло четверть минуты. Хлопок, вспышка, темнота. Пауза. Стали открываться двери.

– Что случилось? У вас тоже света нет?

Щелкнул замок моей двери. Всё верно, не могли они не насторожиться, не могли не попытаться выяснить, что произошло.

Дверь приоткрылась. Сейчас мой враг, ослепленный темнотой, на мгновение высунет голову, чтобы попытаться рассмотреть. Должен его разочаровать, увы, что-либо увидеть ему уже не удастся. Никогда. Быстрым движением я прикрываю дверь, зажимая его голову, и бью строительным мастерком, которым недавно возил штукатурку по стенам, в горло. С невнятным хрипом он падает.

– Что такое?! – встревоженно кричат из темноты.

– Сейчас спущусь, узнаю, – отвечаю я, подражая его голосу, услышанному полчаса назад, когда они поднимались по лестнице, и хлопаю дверью.

Наверное, я не самый лучший звукоимитатор, но это и не требуется. Они не ждут подвоха и не анализируют такие мелочи, как тембр голоса. Но даже если они его не признают, не бросятся же немедленно к входной двери. Но даже если бросятся, пока они шарахаются в темноте, мне будет довольно.

Итак, три минус один!

Тишина. Я в квартире. Вот они, многочасовые учебные игры. Вот когда они пригодились. Стараясь не производить шум, я ползу вдоль стены, поводя ушами как локаторами. Стул, тумбочка – аккуратно обогнуть. Теперь можно не спешить, теперь время работает на меня. В квартире, благодаря тяжелым толстым шторам, царит абсолютная темнота. Видно, не любил человек шефа подставлять себя чужим взглядам. В этой темноте двигаются, дышат, переговариваются люди. Люди, которых мне предстоит убить.

– Что за хреновина? Как дело, так какая-то ерунда случается.

– Да ладно ты, не нервничай. Сейчас включат. А если не включат, этот очухается, свечи найдет. Расслабься.

«Расслабься, расслабься», – соглашаюсь я, проползая в комнату. Мне азартно и одновременно спокойно. Я уверен в своих силах. В этой дуэли мне не проиграть.

Обхожу голоса. Плыву подошвами над полом.

– Черт, закурить, что ли? – говорит один.

Опасность! Свет зажженной спички мгновенно снимет с меня покрывало невидимости. Теперь я знаю, с кого начать. Продвигаюсь к курильщику, захожу сзади, слышу его дыхание, чувствую ладонью вытянутой руки теплую струю воздуха, выдыхаемого из носа. Значит, горло на десять сантиметров ниже. Приготавливаю мастерок.

– Дьявол! – ругается жаждущий закурить, не сумев в темноте сразу открыть пачку.

Пора! Мгновенным движением я зажимаю ему ладонью рот, вторым перерубаю горло.

Наверное, это жестоко, когда невидимые руки из темноты внезапно лишают тебя жизни, не оставляя даже права на сопротивление. Это жестоко. Но они этого хотели сами.

Минус два!

– Ты чего? – настороженно спрашивает другой, слыша непонятные шум и бульканья.

Я аккуратно укладываю вторую жертву на пол.

– Ты чего?!

Щелкает курок. Он вытащил оружие.

– Сёма! Ответь, Сёма! Кто здесь?!

Бесшумно, как отходящая пантера, я наползаю на последнего оставшегося в живых врага.

– Семё-о-он!

Выстрел!

В мгновенной вспышке света я вижу искаженное страхом лицо. Теперь надо спешить. В быстром прыжке я настигаю жертву и сильно ударяю ручкой мастерка по затылку. Он вскрикивает и оседает.

Минус три. Всё!

Подхватываю, забрасываю на плечо всё еще бесчувственное тело подзащитного и быстро, но не торопясь, выхожу из квартиры. Навстречу мне по лестнице пыхтя и чертыхаясь карабкается человек. Почти наверняка это водитель машины, услышавший выстрел. Встреча с ним не входит в мои планы. Я отстраняюсь, прижимаюсь к стене. И всё-таки он задевает меня.

– Гражданин, нельзя ли поосторожней, – капризным тоном возмущаюсь я.

– Заткнись! – отвечает он и снова, спотыкаясь на ступеньках, несется вверх по лестнице.

Я выхожу на улицу. В замке стоящей напротив машины, как ожидалось, торчат ключи. Оно и понятно. Я роняю на переднее сиденье спасенного мной агента и нажимаю на газ.

Эх, жаль ремонт доделать не успел. Завтра понаедет сюда милиции, пресса, а на четвертом этаже конь не валялся – грязь, разбитые стены. Стыдно! – говорю сам себе, – прямо хоть возвращайся завтра.

Это я выпендриваюсь, бодрячка изображаю из второсортного вестерна, так сказать, играю победу. Потому что на самом деле мне плохо. Очень плохо. Первый раз я по собственной инициативе убил человека. Вернее, двоих, а может, даже и троих – удар-то был приличный. Да, согласен, врагов, не щадящих моих товарищей, но всё равно людей, человеков!

Я веду машину и чувствую, как у меня дрожат руки и комок тошноты толкается в стенки желудка. И еще что-то ноет и тянет в груди. Нет, не легкое это дело – убить человека. Не раз-два, как убеждали инструкторы в учебке. Не раз-два!

Потом, на конспиративной квартире я долго привожу в чувство своего подопечного. Он мотает головой и ничего не понимает.

– Ждать и не высовываться! – передаю я ему приказ шефа и отправляюсь в… баню.

Нет, это не моя причуда, это указание шефа. По дороге с телефона-автомата я звоню по данному мне номеру телефона и прошу Нюру.

– Такой здесь нет, – отвечают мне. – Правильно набирайте номер.

В бане я покупаю веник и иду в парилку.

Место для встречи выбрано подходящее – народ не переводится, за каждым не уследишь, а что касается электроники, так в такой температуре, в таком пару никакие жучки-паучки не выживут, а на себе технику не спрятать, потому как весь на виду!

– Эй, мужик, веничком пройдись, – просит голый гражданин.

Но это он для всех гражданин, а для меня связник. Я долго хлещу его по спине, он охает, ахает, фырчит, стонет. Я не знаю, получает ли он удовольствие или играет его, следуя заранее срежессированной роли. Может, он сердечник, может, у него аллергия на пар, может, каждый удар мука? Кого это волнует! Служба не мёд! Сказано играть удовольствие – расстарайся, хоть в кипятке варись, а улыбайся!

Затем он лупит меня березовым веником, и я тоже охаю, ахаю, блаженно вздыхаю, прошу поддать парка, хотя с большим бы удовольствием просто растянулся на полке и уснул. Я нормально не отдыхал уже много дней. Судя по силе обрушивавшихся на меня ответных ударов, он не любитель парилки. Но я-то в чем виноват? Я такая же жертва, как он.

– Ох, хорошо! Ох, здорово! – шумно отдуваюсь я. – Ай, спасибо! (Дать бы ему за такое усердие хорошего леща!) – Ну, услужил! – и в компенсацию за перенесенные муки прихватываю его мыло. Вообще-то это не мыло – контейнер, хотя мыться им можно.

Дома вскрываю контейнер и, используя специальный код, внимаю очередным указаниям шефа. Дела, похоже, совсем хреновые. Все ранее используемые почтовые ящики, тайники и формы связи аннулированы. Передача сведений только из рук в руки. Вот откуда эта опереточная встреча через баню! Деваться некуда! Видно, понимая, что партия проиграна, резидент пошел ва-банк, решившись на запретное – открытую добычу информации. Правильно, ему-то терять нечего – если проскочит, то и так проскочит, а если убьют, то все равно убьют. Я догадываюсь, что до полной «картинки» ему не хватает нескольких, двух, может быть, трех фрагментов. Но без них целое рассыпается. Так бывает, что огромную плотину держит один-единственный махонький кирпичик – вытащи его, всё сооружение зашатается. Отсюда следует моя задача: заткнуть дыру, чтобы впоследствии главный архитектор мог похвастаться произведением своего искусства. А в качестве затычки использовать собственное тело. Такая работа!

Завтра мне придется заниматься гнуснейшим делом – вытрясать показания и далее мотать цепочку самостоятельного следствия. До полной победы или… смерти. Под такое дело шеф пожертвовал мне свои основной и резервный склады. Бери, пользуйся, только дай результат.

В подобном деле крайне важен внешний антураж. «Потрошитель» с внешним обликом Пьеро вряд ли добьется успеха. А вот если надеть на себя личину Карабаса-Барабаса! Полдня я, подобно театральному костюмеру, подбираю соответствующую разыгрываемой роли одежду, составляю, репетирую тексты, ищу наиболее убедительный тембр голоса, характерные жесты. В единственном своем лице я совмещал десяток театральных профессий: драматурга, режиссера, актера, завлита, завпоста, гримера, осветителя, критика и прочее. Я тружусь в поте лица, хотя зритель у меня будет один-единственный, и совсем не благодарный. Нашим бы сценическим деятелям такую самоотверженность!

Стоя перед зеркалом осматриваю спектакль, корректирую отдельные реплики, меняю мизансцены. Вроде ничего, мне нравится. Как-то пройдет премьера?

К ночи, забравшись в чужую дачу, осваиваю еще пару театральных специальностей – декоратора и рабочего сцены. При кажущейся второстепенности оформление сценической площадки важно не менее, чем выбор актеров на главные роли. Хорошо исполненные декорации создают нужное настроение, без которого любое театральное действо – дешевое ремесло. А мне требуется самое высокое, 999-й пробы, искусство. Мне надо, чтобы мне поверили!

Аккуратным ударом обмотанного тряпкой молотка я разбиваю старинное зеркало, вытряхиваю на пол из ящиков стола содержимое, роняю на бок телевизор. Любуюсь на свою работу. Впечатляет. Ухоженное жилище с годами становится как бы продолжением человека. Он сживается с этими диваном, креслом, шкафом, телевизором. Утрата любимой и желательно дорогой вещи вызывает боль не меньшую, чем, например, загнанная под ноготь иголка. Причем палец-то заживет, а вот разбитый на куски предмет любви обратно не сложится. Это важное психологическое обстоятельство, его нельзя не учитывать, если хочешь получить результат.

Жду хозяина, который и будет играть в подготовленном сценическом пространстве главную роль.

Как и обещал шеф, он объявляется в десять часов. Долго открывает дверь с полудюжиной секретных замков, входит, снимает ботинки. Аккуратный. Включает свет и видит все… Я, притаившись у него за спиной, с удовольствием наблюдаю произведенный мной погром. Подследственный стоит минуту столбом, выпучив глаза и не в силах даже ахнуть. Он начинает бояться. Что и требовалось. Наконец он, отойдя от столбняка, поворачивается и замечает, вы угадали, меня.

Я даю ему некоторое время осмотреть мой туалет. Оформление у меня соответствует моменту – что-то среднее между японским ниндзя и базарным мясником. На голове шерстяная черная шапочка с прорезями для глаз, опять-таки, черный облегающий костюм с засученными рукавами, широкий и снова черного цвета, кожаный пояс. Черный цвет люди вообще воспринимают как-то трагически, траурно. Явись я в белом, веселом костюмчике пляжного покроя, эффект был бы не тот.

Далее он не видит ничего, потому что я отключаю его несильным ударом кулака в шею. Когда он придет в себя, то будет совершенно голым (раздетый человек всегда чувствует себя очень незащищенным перед одетым – небольшой прием, дающий большие преимущества!), сидеть в кресле, спеленатым по рукам и ногам, глазами в стену с неудобной и дурно пахнущей (уж не собственный ли носок?!) затычкой во рту. Ему будет неудобно, больно, стыдно, но более всего страшно. Что дальше? Что? Что?!

Пусть думает, пусть напрягается. Нет для человека врага коварнее его собственной фантазии.

Убьют или не убьют? Будут мучить или нет?

Думай, думай. А я пока подброшу в топку твоего воображения дополнительное топливо. Пусть разгорается, поддает жару. Выматерюсь грубо. Грубый палач он страшнее доброго, хотя при чем здесь грубость или доброта – итог-то один. Звякну чем-то непонятным, но очень зловещим. Сплюну на роскошный ковёр, толщиной ворса с палец. Уроню, разобью дорогую вазу. Злодей, оберегающий от порчи вещи, какой-то нестрашный, невсамделишный. И наоборот, незнакомец, способный вот так, запросто загасить окурок о бок антикварного буфета или походя разгрохать старинное зеркало, цена которому в пол-автомобиля, убеждает в своей способности в следующее мгновение, не моргнув глазом, нарушить целостность шкуры хозяина вещей. Такой способен на всё!

Страшно? Бойся, бойся. Полчаса я выдерживаю клиента в неизвестности. Пусть проявит свою изобретательность, придумывая кто, за что и, главное, как его сейчас будет убивать. Человеческим талантам надо доверять. Не следует брать на себя работу, которую он может сделать гораздо лучше. Ну что, представил, нафантазировал кровавые картины своего близкого конца? Тогда пора.

Выдергиваю изо рта подследственного кляп.

– Помоги!.. – вскрикивает он и получает чувствительный удар в солнечное сплетение.

Теперь он будет тих какое-то время даже без затычки во рту.

– Кто вы? – сквозь слезы спрашивает он, едва оправившись от удара.

Я молчу.

– Кто вас послал? Вы меня убьете? Нет?

Я молчу.

– Давайте договоримся. У меня есть деньги. Я могу заплатить.

Я молчу.

– Я могу хорошо заплатить! Сколько? Вы только скажите.

Я молчу. И от этого молчания ему становится всё страшнее и страшнее.

– Вон там, в стуле зашито. Возьмите сколько надо. Возьмите всё. Мне не жалко. Потом еще, у меня есть…

Я вспарываю обивку стула, достаю деньги.

– Доллары?

– Да, да, доллары. Здесь много. Берите, они ваши.

Я смотрю, словно сомневаюсь, на увесистую пачку, даю подследственному толику надежды, позволяю ухватиться за кончик ниточки, ведущей к спасению – а вдруг возьмет? Возьмет?! Конечно, возьмет! Не может не взять! И тут же обрезаю ее.

– Не фальшивые?

– Нет, нет. Самые настоящие, не сомневайтесь, – заискивающе улыбается, кивает он.

– Значит, настоящие, – заключаю я и поджигаю пачку, любуясь на голубенькое пламя, жующее края банкнот.

Вот так запросто, не моргнув глазом, уничтожить кучу валюты?! Он сумасшедший! Маньяк! Он способен на всё!

Вот теперь ему станет по-настоящему страшно! Убивший доллары, человека прикончит запросто!

Он мерит меня своими мерками и тем загоняет себя в тупик. Я совершил безумный, по его понятиям, поступок и тем вылез за рамки логики, объясняющей происходящее. Надежды не осталось. Остался только страх.

– Еще предложения есть? – спрашиваю я, глядя в его выпученные, обезумевшие от ужаса глаза и не ожидая ответа задаю свои, четко сформулированные шефом десять вопросов.

Он молчит.

– Взвесим за и против, – предлагаю я. – Если вы все рассказываете, то первое – сохраняете в целости вот эти все ваши ценности и второе – упрочите свое положение, ибо с нашей помощью устраните конкурентов, освободите ступеньки лестницы, ведущей наверх. Вы нас как таковой не интересуете, мы охотимся за крупной рыбой, ей и гибнуть. Вам занимать их места. Третье – вы завоюете наше расположение, а это, поверьте, очень немаловажно. Четвертое – я в десятикратном размере возмещу ваши финансовые потери. – Я кивнул на сгоревшую пачку денег. – Пятое, и более важное, чем все предыдущее: вы сохраните жизнь. С другой стороны, если вы будете упорствовать, будете молчать, то вы – потеряете жизнь – потеряете ее в муках, узнав напоследок, что такое боль, не какая-нибудь примитивная, зубная, а настоящая, смертная; – и, главное, расскажете всё! Выбирать вам, но предупреждаю, каждая минута размышления лишает вас десятой части денежного вознаграждения. Думайте. Время пошло.

Деньги – это валютный запас из резидентского тайника.

Для стимуляции аналитических способностей клиента я применил банальный, но действенный прием – раскладку пыточного инструмента. На придвинутый журнальный столик я в ряд выложил зажимы для пальцев, длинные иглы, щипцы, никелированные кусачки, зажег спиртовку, поставил на нее греться большой гвоздь. И еще, что особо впечатляет новичков, достал аптечку первой медицинской помощи: бинты, шприцы, шины и прочее, мол, мы не шутим, будем клиенту кровь пускать, кости ломать. Парадокс, но вид средств оказания помощи ужасает больше, чем пыточные приспособления! Психология!

Подследственный испугался до такой степени, что, по-моему, перестал считать убывающие каждую секунду деньги.

Он сломался на четвертой минуте.

Через час я узнал всё.

Клиент получил причитающиеся ему деньги, я – сведения. На том мы и расстались.

Первое, что сделал освобожденный узник – упал на колени ахать над разбитой антикварной вазой.

– Ваза! Ваза-то старинная. Китайская. Я за нее полтыщи долларов отдал! Где еще такую куплю? Где? Надо бы компенсировать…

Вот люди! Мне даже жалко стало, что он так легко сдался. Надо было его маленько помучить, ну, чтобы меньше над черепками причитал. Это было бы даже милосердно, отвлекся бы, не изводил себя так, бедолага. Душевная боль, она для организма опасней телесной.

Может, задержаться на полчасика?

Из десяти полученных ответов шесть были нужны и понятны только резиденту, четыре касались непосредственно моего задания. Из них три были исчерпывающими, а один, может быть самый важный, грешил приблизительностью.

Подследственный знал, откуда прибывало «сырье», где накапливалось, где сортировалось, перегружалось на автомобили, но не знал главного, куда оно уходило. На фазе перегрузки транспортная цепочка прерывалась. В дальнейшем «сырье» выныривало вновь, но уже в форме толстых денежных пачек, уложенных друг на друга в несгораемые сейфы. Резидент вычислил итог – устойчивое поступление неизвестного происхождения гигантских денежных сумм. Я «выпытал» начало, один из накопительных складов сырья. Отсутствовала соединительная середина. Где и как «сырье» доводится до требуемого стандарта, в каких краях и каким образом превращается в деньги. Где и каким образом? Добраться до истины мне было необходимо хотя бы потому, что «товаром» были наркотики!

Проще всего размотать транспортную цепочку было, проследив за машинами, перевозящими сырье. Но как это сделать? Сопровождать колонну мне, конечно, не дадут. Любая подозрительная транспортная единица будет немедленно остановлена вооруженной охраной. Мериться с ними силой – роскошь непозволительная и к цели не приближающая. К тому же наверняка они одеты в милицейскую форму или даже являются штатными милиционерами, подрабатывающими в мафиозных структурах в свободное от службы время. Очень удобно. Такие и стрелять-то меня не будут. Отвезут в отделение, составят протокол, отобьют смоченными в воду полотенцами почки и еще суток пятнадцать заставят метлой махать. А если раскроют кто я – втихую удавят в КПЗ, списав всё на несчастный случай.

Был бы у меня радиомаяк да в придачу к нему вертолет… Но нет у меня ни того, ни другого. Обычно такие перевозки отслеживают, сменяя и страхуя друг друга десять-пятнадцать групп профессиональных сыскарей, а я один во всех лицах! Придется, видно, обходиться подручными средствами, вроде тех, которыми орудовали еще пра-пра-прадеды нынешних сыщиков.

Я отправился в магазин, купил пару банок краски, пустые полиэтиленовые пакеты, веревку. Пакеты вложил один в другой, влил туда краску, горловину обвязал веревкой, на концах которой закрепил специальные металлические крючки. Вот и вся сыскная механизация. Долго доводил свою хитрую «аппаратуру» до требуемой кондиции: настраивал, перестраивал, перекраивал. Измаялся, но нужного результата достиг – одна капля краски в десять секунд. Осталось закрепить капельный маячок – так называл я свой аппарат – на объекте. И вновь возник привычный вопрос – как?

Во время загрузки караван наверняка охранялся с особой тщательностью – на высотках и кабинах сидят наблюдатели, возле бортов приглядывают ближние охранники, подъезды и подходы пасут дальние, в засаде сидит готовая к мгновенной пальбе резервная группа боевиков. Еще бы, деньги-то какие! Тут промахнуться нельзя! А ну, как конкуренты нагрянут? За такой куш можно и шкурой рискнуть! Если у них еще и собачки, то дело совсем кислое. Не подползешь!

Поехали дальше.

На дороге караван, а это машин пять-семь – охрана, начальственный пригляд, один-два грузовика, загруженные товаром и маскировочным грузом – не остановишь. Сомнут! Но даже если остановишь, например, перегородив дорогу бульдозером, неизбежно засветишься, всполошишь все осиное гнездо, завернут на запасную базу, накопительную площадку сменят, деятельность до выяснения обстоятельств, свернут. Тишь да гладь! Ищи потом концы!

Нет, силовые методы исключены. Как еще можно остановить караван? Изобразить гаишника, придраться к заляпанным номерам? Не подействует. Разыграть дорожно-транспортное происшествие? Объедут. С таким грузом на борту они отвлекаться на посторонние дела не будут. Что же может застопорить их движение? С какой силой они вынуждены будут считаться? Войной? Взрывом атомной бомбы? Землетрясением? Против чего не попрешь?

Против поезда! Вот оно!

Преступный караван я решил перехватывать у ближнего к накопительному складу железнодорожного переезда. Миновать этот шлагбаум автомобили не смогут, дорога одна и приведет их прямехонько в мои объятия. Здесь они не могут не притормозить!

С дежурным по переезду я договорился быстро. Две совместно выпитые бутылки водки и долгий, невразумительный разговор за «праздничным» (для такого дела праздник всегда отыщется) столом сделали нас друзьями не разлей вода. Уже в эту ночь, вместо него на пост был вынужден заступить я. Ну как не помочь новому, своему в доску, другану! Натянув форменную фуражку, взяв в руки железнодорожные флажки, я вышел из домика. Здесь, через несколько дней мне предстояло встретить миллионный караван. Я не мог одолеть его охрану в открытом бою, но мог попытаться ее перехитрить. Снова и снова я обходил окружающую местность, подсчитывал расстояния, засекал время. И всегда у меня не хватало нескольких метров и нескольких секунд. Я не успевал добежать до машин, не рискуя быть незамеченным, не мог спрятаться у обочины, так, чтобы дотянуться до ближайшего борта. Время и расстояние работали против меня. Впору было прийти в отчаяние. Но снова на помощь пришла учебка, раз и навсегда отучившая мыслить стереотипами.

– Не бойтесь парадоксальных вопросов, – постоянно внушали нам. – В самой глупой идее порой скрыто зерно истины. Не комплексуйте. Вам важно найти решение, а не то, как вы при этом выглядите!