Текст книги "От раннего мая до позднего июня…"

В ТАКИХ РАСЧЕТАХ

Идти было не скучно. Вокруг клеветали на окружающую действительность птицы, ветер шумно выражался в кроне еще не оперенных листвой деревьев и приближающийся снизу ручей клокотал ненавистью к горной породе в вечном противоборстве с ней. Дорога постепенно вытягивалась готовясь к переброске на другой берег. К тому времени она залезла в царство темно-хвойной тайги и вся покрылась мелким и шаловливым подростом. Идти сквозь него было бы щекотливо, если бы не новые, тактические штанцы. Брючный вопрос всегда остро стоит на походной повестке. Особенно сильно достается от крапивы. Легкие брючки совершенно не владеют ситуацией и крапива легко ошпаривает ляжки своими незабываемыми поцелуями, слишком брезентовые жаркие и тяжелые. Нужно найти промежуточный вариант. И походный человек находился в вечном поиске золотой середины, которая постоянно мигрировала то влево, то вправо.

И тут дорога сделала над собой усилие и дотянулась до ручья спустя километр после начала бега вдоль него. Одинокая и ржавая труба уже не выполняла свои функции, но покидать пост все равно отказывалась. Другой берег топорщился каменной кладкой в основании остатков дорожки; склон резали каменистый и осыпчатый.

дорога топорщилась каменной кладкой

Настроение походного человека подпрыгнуло, как птица в клетке при виде семечек. Все обещало быстрое движение к цели. Путь и правда запараллелил к Реке, огорчая лишь крутоватым подъемом. Вскоре, правда и он закончился и оборот принял приятное дело легкого скольжения вдоль по над Краснояркой. Заросшей дорога была до умеренного, виды в отсутствующей листве привлекали всеобщее внимание, еды еще было много – от чего плохому настроению было взяться неоткуда.

умеренно заросшая дорога

Что ужасно в походном мотиве, так это быстрая смена всего, в том числе и условий хождения. Только что все было идеально, и тут под ноги падает еще ручей, в обход которого вновь засобиралась дорога. Метели бамбука на нем давали понимание непростоты проламывания в неизбежную даль сопочной дали и любитель целинных земель загрустил с мыслью о тщетности суетности под грешным небом. Глянув на карту высот, ему даже пришлось ахнуть. «Высоковато забрался» – пронеслось. А тут еще и падать нужно обратно, состояние дороги давало основания полагать о бессмысленности преодоления того, что не даст ничего. Дорога, по всей видимости, вскоре закончится и придется ему кукушкой голосить среди буйных злаков бамбука, а потому не лучше ли прямо сейчас позорно отступить?

Шурша в недостойном бамбуке, он еще немного мужественно преодолевал систему, но в момент деликатно психанул и резко пошел вниз по темному ельнику. С удивлением ему открылись снежные залежи. Они были рыхлого порядка и ботинки опасно норовили клюнуть ниже ватерлинии, чтобы забиться снегом. Красная линия подобного сценария оказалась слишком близко и волнение закралось в душу таежнику. Аккуратно ступая по краям снежных пятен, ему все же удалось выбраться в узкое и глубокое русло ручья без потерь в сухости.

Приглашая путника присесть и переобуться в сапоги, посреди ручья топорщилась упругая кочка. Удобно надвинув хопу на ягодичный отдел, охотник за приключениями перетянулся в сапоги. Это были ЭВА-сапоги, не болотники, они едва не дотягивали до колена. Семейство ЭВА отличается завидной легкостью, так же как и склонностью к проколам, и уже изрядная, черная заплата торчала на теле обуви. Нога легко болталась в сапоге, теплые вкладыши были слишком теплыми и пока ехали отдельно в рюкзаке, но вскоре и им найдется достойное их дело, совсем скоро, не сейчас.

заваленный снегом ручей

Первые метры дались слишком легко, чтобы рассчитывать на это впредь. Жирная пенка снега улеглась на русле. Сторона была южная, месяц май и рассчитывать на какую-то плотность снега не приходилось, что с успехом и было продемонстрировано. Несмотря на «штору» на верху голенища, которая даже затягивалась, снег все равно проваливался внутрь сапога, хоть и не весь. Два раза ругался грубыми словами наш путешественник, именно столько раз он глобально уходил под снег всеми ногами по самые семейные драгоценности. Потом долго «выплевывал» снег из сапог пребывая журавлем посреди снежной обители. Меньше двухсот метров были наглядным показателем всех подобных ручьев с южной стороны. Путник очень глубоко задумался над вопросом ухода на ручей ведущий на Скалистый, ведь он тоже был южной стороны и совсем недалеко.

ручей подвернул резко на юг

Гнетущие снега быстро испарились, как только ручей сделал легкий подворот под самое солнце, да и окружающие пихты со своей тенью исчезли, что и вынудило ручей стать чистым и без проволочек в виде снежных подушек. Дела тут же пошли так весело, что песня полилась из под губы походника.

Если посчитать каждый метр ручья в отдельности, то их наберется 300 до Красноярки от точки песнопения. Процесс передвижения занял минимум передвижения и замечательно мало сил. Река лилась с легкой мутнинкой чистоты. Бурлило умеренно, но достаточно, чтобы не думать о противоположном береге еще много километров. Вся дорога ляжет по левому берегу, который пока предпочитал иметь дело с одним из самых древних растений планеты – хвощом. Этот мелкой подлец был неприятен на ощупь, потому что сильно шероховатый. Он прекрасен в качестве мочалко-губки для мытья посуды. Только сей факт пока не радовал труженика тайги, хвощ цеплялся за пятки сапог и заставлял их поднимать повыше.

Вскоре показался еще один ручей, только со значительно более мутной водой и поляной у его устья. И сразу начинался не самый крутой в мире косогор.

«За плечами уже четыре часа и километры глупых блужданий по бестолковой таежной дороге, а не пора ли нам завершить на сем первый день вторжения в тайгу?» – как-то самой собой сформировалось движение за ночевку. Времени было смешно чуть за три часа, светового дня впереди шесть, почти шесть часов. И все же не лежало идти куда-то, где тела механизм еще не наладился на тяжелую, походную работу и ни на какие компромиссы он не соглашался. Только здесь, только сейчас и только ночевка.

Скептически глянул он на иву с ольхой, под сенью которых придется ставить палатку. Защиты от холода ночи не предвидится. Листья не распушились, боязливо теснясь в почках. Искать надежные елки с пихтами, не было желания. Вся то надежда зиждилась на новом спальнике и палатке. Пуховый спальник пленял своим весом и внушительными цифрами комфортабельного сна, на минималках до -11. Несколько раньше, в конце апреля, он уже выходил в поле для проверки возможностей спальника. Холод был колючим, бутылка в предбаннике палатки замерзла почти полностью. Спальник хранил тепло для тела, хоть и отказывался полноценно греть ноги, в чем была вина и походника; он не утеплил их ничем, кроме обычных носков, и лишь в конце ночи намотал на них какое-то тряпье. Все же холодные ноги не сказались на качестве сна и спальником можно было быть довольным. Учитывая опыт прошлых стылых ночей, были заготовлены солидные теплые носки, в помощь которым были отряжены и сапожные зимние вкладыши. Ноги тем не менее остались несколько стылыми. Ночи выдавались холодней обычного, да и сырость весны сказывалась. Казалось бы осенью сравнимые температуры, но влажность весны умудрялась заползать туда, куда осень и не думала. От этого возникало чувство неудовлетворительного согревания. Зябкость бродила под спальником, не давая окунуться в океан теплого комфорта, чтобы уже отлететь к Морфею так, чтобы не просыпаться среди ночи от сырости неприятия. И в будущем эта проблема ждала своего решения и оно еще придет.

ПЕРВАЯ НОЧЕВКА

Еще далеко не началась, ведь нужно было пообедать, после чего наступило странное расслабление, которое настигает только вне цивилизации. Оно заставляет дергаться в легких, периодических судорогах тело и ощущать то ли сон, то ли явь в легком околонаркоманском облаке. Организм здорово настрадался в клещах рабовладельческого строя цивилизации и выходил на прежний уровень изящной гибкости, силы и целеустремленности. Это требовало времени, благодаря чему скорость продвижения оказывалась в загоне.

Человек у костра ставил ужин на огонь, сегодня день прошел в судорогах прохождения короткого участка, и стало понятно, что придется понемногу резать маршрут. Все зависело от завтрашнего состояния тела, в котором плененная душа рвалась нестись по нитке маршрута, скованная цепями странной вялости.

Ночь пришла с холодом и брезгливой сыростью. Натянутые на ноги вкладыши с шерстяными носками, не дали ногам сильно страдать. И все же не хватало теплости комфорта для них, так что к утру созрел план на следующую ночевку. Утро было раннее, ведь май.

Сапоги вновь деловито уселись на рюкзак, опять пришло время ботинок. Упрямая судьба выгнала походника на косогор с которого распростерся путь в дальние дали к озеру Комариному.

НЕ ПОДНЯВШАЯСЯ ТРАВА

Облегчала путь. Чистые леса давали возможность продвигаться довольно быстро вперед. И так бы и было, если бы не убийственное расслабление тела. Это было похоже на немотивированную агрессию по отношению к нему. Телу хотелось расслабляться, растекаться в покое лежачего состояния, а не грести лопатами ступней по лесу без листвы и травы. Лишь усилия вялой воли толкали человека вперед.

Чистый лес

Трель соловья-красношейки выдала полтора колена и оборвалась. «Какой ранний певун» – удивился пеший «конь». Соловей вновь нагло взял свои полтора колена. На все семь-восемь колен он будет расчирикиваться только в июле, в самый разгар брачного сезона.

калужница и другие травы

Мокрые поляны явили яркой калужницы в своих желто-нарядных цветах и другие травы, кроме одной… страстной желаемой. Целебная своими витаминными качествами – черемша не желала появляться. Она может расти везде, но любит слегка болотистые места. Какой-либо системы при этом не признает. И то ее нет на сто верст вокруг, а то забивает целые поля. В здешней округе известное место ее обитание было известно бродяге лишь под горой Лютого на стене Даирского. Это самая восточная точка Скалистого хребта, на которую так стремительно летел герой повествования.

С удивительным и наглым поведением показалась Лилия Глена. У путешественника уже создавалось устойчивое впечатление, что это не такое уж и редкое растение, чтобы состоять в Красной Книге Сахалинской области, пожалуй черемша будет даже пореже. Так и продолжалось почти весь поход – Лилия Глена есть, черемши нет.

ПРОШЕЛ ВСЕГО ЧАС

Когда за небольшим подъемом на косогор с которого показался искомый ручей.

Этот зверь делает дугообразный подъем на Скалистый хребет, выводя как раз в его сердце. Исходя из этого и строился маршрут. По выстроенной схеме требовалось заходить на него и топать разбрызгивая грязь. Путник замер на развилке решения. При повороте ручья уверенно начнется снег, и, как мы знаем по вчерашнему опыту, он будет рыхлым. Придется тонуть в нем и черпать снег сапогами. Плюс состояние организма все еще эйфорично безмятежное, а значит ослабленное. Самое же главное было в обеспечении продовольствием – и без ложной скромности можно сказать, что оно было убийственно-непростительно недостаточным для громких подвигов. Эх, все же придется довольствоваться скромностью и непритязательностью.

Оставив идею восхождения и прохождения Скалистого хребта, гражданин тайги продолжил влачиться по Красноярке куда-то выше.

Река подалась куда-то к югам освободив место под дивной ширины поляны, даже поля. Почти открытые солнцу, с копнами букетов бузины они так и напрашивались на какое-нибудь японское поселение.

ОСТАТКИ МНОГОЧИСЛЕННЫХ БУТЫЛОК

Красноречиво поддерживали версию японской деревеньки на этом самом месте. Проходящий мимо согнулся в непочтительном поклоне к большой, коричневого стекла бутылке, соскреб с нее землю и протяжно прочитал катакану ведя пальцем справа на лево – «Кирин бииру… Пиво Кирин». Любители были японцы пивка. Порой целые горы бутылок из под пива встречались в тайге, на месте японских лесозаготовок. Кусок японского стеклянного пива встречался даже на одной из вершин Майорского массива.

пиво-бииру (читается справа налево)

Болванка японского тела печки торчала в земле. Легкий пинок заставил покатиться ее округлыми боками по травянистому грунту в сторону столицы Японии.

японская печка-стобу

Катилась она неохотно, длинные выступающие железные ребра сильно мешали достичь Токио. Сделаны они были в целях большей площади, чтобы дольше хранить тепло – эдакий радиатор. Оставив мусор на дальнейшее растерзание времени, походный человек выдвинулся за ручей пересекаемый все еще читаемой японской гужевой дорожкой. В легких кустах были заметны давние попытки поддержания тропы. Она еще виднелась и читалась, хотя и изрядно издохла.

Большие поляны подозрительно жизнерадостно быстро уводили вглубь региона.

СОТНЯ ДРУГАЯ ЯРДОВ

И бег останавливается в небольшой рощице из деревьев голосемянного характера с березами пополам, кои были частью распилены и поделены аккуратными обрубками. В середине торчало костровище, вокруг валялись окурки белого ЛэМа и все указывало на давность трех лет или около того. Большая полуполяна нависла над обрывом и рекой, которая делала дугообразный поворот и впиливалась в существенный яр сотней метров дальше. Все это требовало обхода по верхам, хоть и не затяжного характера, к тому же можно было легко рассмотреть, что лесистость была пониженной, а травянистость не обременительной.

Несмотря на кажущуюся труднодоступность воды, это было только призраком страха. Довольно пологий склон с левого фланга легко выводил к реке, а значит воде. Сразу начинались скалистые стенки уходящие немного к небесам и поляне. Тут же свисали толстенькие ржавые тросы, которые, по всей видимости, когда-то образовывали подвесной мостик на другой, уже пологий берег.

Бывает такое, что организм выступает единым фронтом против чего-то или наоборот. Сегодня он целиком поддержал идею никуда дальше не идти. Это было позорно, ведь прошло жалких битых два с половиной часа несложного движения. Тело все еще чего-то бунтовало против физической нагрузки растекаясь в приятных ощущениях самых интимных связей с природой, а наличие столь живописного насеста, с которого сквозь несуществующую листву еще и видно было некоторую часть Скалистого хребта, только лишь усугубило все. Исходя из этого путник решил не осуждать себя за слабохарактерность тела, а остаться и загорать. Он оттащил пенку подальше, на открытое солнце, и немного попредавался кувырканию под его лучами. Получалось удивительно виртуозно лежать получая загар. Будь такие соревнования в мире, он бы несомненно вошел в тройку призеров. Нужно будет написать в Олимпийский комитет, подумалось ему и он почти уснул.

Через час ли, полтора, он подошел с агрессивными намерениями и ножом к березе. Проковыряв дырку, поставил второй котелок под капель набегающего напитка. Тем временем палатка распустила свои паруса и затрепетала. Дезерт Фокс впервые видела таежные просторы и была еще блестящей и чистой. Отличаясь от прошлой палатки столь многим, она бесконечно радовала нашего лесного бомжа. Два тамбура, один из которых был настолько огромным, что в нем могла даже жить какая-нибудь скромная девочка, облегченный вес по сравнению с прошлой, приятные алюминиевые дуги с замечательными закрепами, оттяжками с коротких боков и другие мелкие плюсы не могли не заставить затрепетать сердце бывалого таежника.

Сегодня требовалось решить проблему сыроватой зыбкости ощущений во сне. В наличии имелась японская двухлитровая бутылка, что уже облегчало задачу. Японские бутылки более устойчивы к кипятку в отличии от наших. И при отходе ко сну в нее была запихана пыхчащая паром вода. Бутылка быстро потеряла свою оквадратуренную форму и вознамерилась стать овальной, зато во всем остальном была на должном уроне – главное что крышка уверенно держала жидкость и до и после всех испытаний. Как водится была совершена первая ошибка. Бутылка в обнаженном виде полетела в ножной отдел спальника. Чуть позже до мозга экспериментатора дошло, что оголенное тело бутылки нанесет термотравму спальнику – это раз, очень быстро отдаст тепло – это уже два. Требовалось избежать всех вышеперечисленных огрехов, хотя бы на последующих ночевках. Вот здесь и послужили свою службу зимние сапожные вкладыши. В один из них вставлялась бутылка, вторым была попытка заделать дыру сверху, но сие не прошло жизненных испытаний. В качестве затычки послужат перчатки. Качество такой грелки мгновенно повысилось значительно. Тепло стало выделяться значительно спокойней, а значит дольше. Оно уже не обжигало, а по домашнему грело, и даже по прошествии 6 часов я нащупывал существенно теплую бутылку внутри вкладыша. И пусть последние часы сна спальник больше выпускал тепла, чем поступало, инерции грелки хватало, чтобы очень комфортно дрыхнуть до утра. А требовалось сказать, что ночи, на редкость были крайне злыми на температуры. Рано утром, но уже при свете, оказавшись на свободе и поразившись контрасту воздушной температуры снаружи и в спальнике, его взгляд кинулся на котелок с бывшим березовым соком. С травинки, что была проводником влаги от дерева в котелок, свисала огромная ледяная сосулька, а в самом сосуде торчала ледяная глыба промороженная до самого дна, хоть котят на коньках запускай.

березовая сосулька

Ночная температура упала под минус десять, судя по внешним изменениям, но ему было тепло, правда пришлось полежать до девяти утра. И даже еще в половину десятого он записывал видео с демонстрацией и сосульки, хоть и слегка подъеденной, и ледышки. Такие вот температурные контрасты обитали в местных горах.

Стеклянный воздух легко демонстрировал Скалистый, а наклонные солнечные лучи еще и художественно окаймляли его провалы и изгибы.

хребет Скалистый вдалеке

Не бывать нашему пешеходу на нем, не прочувствовал он момент, не знал он особенностей весны в краю водопадов, вот и сокращал по ходу путешествия свои желания, оставляя лишь главную цель – озеро Комариное.

УТРО РАСПАКОВАЛОСЬ СОЛНЦЕМ

И лишь остатки ночного холода задерживали выдвижение. Сегодня будет великий день, потому что путешественник еще об этом не догадывался. До озера было порядком и он не надеялся сегодня дойти до него, лишь мечтал как можно ближе подобраться на мягких лапах. Мысленно оглядев запасы еды – решил, что хватит, а если что, так и голодным нахрапом возьмет последнее расстояние до Синегорска.

Крутой подъем в косогор, где чистый подлесок шуршал под ногами. Не было привычных сахалинских зарослей, остались они в стороне и давали простор идти. Путник не больно то торопился, наслаждение текло у него по сосудам. Птицы гоготали, лес гол и дает видеть далеко, температура подходяща для хода, питание обеспечено прекрасным завтраком, так что не было повода спешить. До озера и завтра можно доползти, а может даже и нужно.

Самая вершина косогора дала вскоре все нижние виды, места где ночевал. Сверху ему был виден и подмытый берег, наверху которого он провел ночь и полная излучина реки и пойма между поворотами. «Ах, если бы перескочить через реку, можно было бы быстро разрезать это расстояние, вместо того, чтобы ковылять по возвышенностям» – засвербило у него в мозгах, но удивительно, не почувствовал он разочарования от усложнившегося пути. Проще – это всегда легче, а значит серее. Все яркие краски намалеваны там, где трудно. Вот и сейчас он обозревал прекрасные виды южных склонов, покрытых снегами, и блескучую змею реки и грандиозные осыпи ее высоких северных берегов. А там внизу он был бы слепым котенком.

Краски видов с уступа над рекой

Расслабленный покой третьего дня пути раскатывал чистый лес к первой точке сегодняшнего задания – к впадению реки Ябеда. Она должна послужить дальнейшей магистралью в глубину сахалинских сопок.

Попался топор. Он торчал в расчалках березы отсвечивая синей советской изолентой. С первого взгляд было ясно понятно для чего он там дежурил. На этой же березе торчала большая шляпа чаги и проходящий путник легко мог присвоить ее себе используя заботливо оставленный топор.

топор и чага

В этом районе они не шкалили высотами, далеко не мечтая не то что о тысячи, даже о восьмистах метрах. Только характера они были злого, матерого. Скалистые их отвесы были вписаны не только в название Скалистого хребта. Вот только храбрый глупец еще не почувствовал это. Первая часть пути, которую он пока и топтал; состояла из мягких сопок, состоящих из хрупких лессовых пород, от чего русла ручьев были глубоки, а цвета их вод мутноватыми, что отражалось и на непрозрачности течения и Красноярки в районе Быковских порогов. Чем выше по реке, тем чище становилась вода, что было грозным буревестником грядущих перемен в характере сопок. Всего этого бедолага еще не знал, что было к лучшему, пусть насладится относительной простотой жизни.

От того, что было просто – и рассказать нечего. Лишь легкие буераки лесных ручьев и остатки былой линии электропередач к местам добычи леса.

Советский изолятор

Главное было не пропустить спуск к реке. Пологий берег так далеко уходил от нее, что все признаки реки потерялись, как Фуджи-яма в тумане. Мудрый Джипиэс прибор подсказал, что пора.