Текст книги "Эффект Нобеля"

– Странная нация. Как большие дети, а еще и католики.

– У вас в Калтыге, говорят, одни иностранцы, а ты удивляешься. – Рамиль отхлебнул чайку.

– В городе – да, но у нас на заводе, по-прежнему, «совок». Так что сталкиваться не приходилось.

Из калтыжского портфеля выпали сланцы, майка, шорты. Стас переоделся.

– А ты чего не застилаешься? – Сорокин по-отечески улыбнулся англичанину. – Оформляй бэд, говорю.

Южанин указал на заправленную постель и на полку Мэннинга.

Фил постучал фалангами пальцев по тугой обшивке, выдал:

– Жьостко!

– И что теперь? Не спать, что ли? Ишь, какие изнеженные.

Стас достал банку с кофе, перемешанным с сахаром.

– Что-то чай у нее не очень. Может, кофейку забабахаем? Ты как, Фил?

Англичанин заграбастал банку, начал внимательно изучать этикетку.

– М… а… Май… Майон… Майонез. Майонез! – с гордостью прочел Филипп.

– Молодец! – похвалил Сорокин. – Мои уроки не прошли даром.

Мэннинг рассмотрел содержимое сквозь мутное стекло, с вселенской скорбью провозгласил:

– Сахар.

Озадаченные очки снова обратились за помощью к этикетке:

– Мо… Моя… Семь… Семья. Моя семья! Уот из «моя семья»?

– Май фэмили, – подсказал калтыжанин.

– Майонез «Май фэмили»?! Сахар? – Мэннинг оттолкнул банку, отвернулся в окно, обидевшись на всю российскую пищевую промышленность.

– Ты-то, надеюсь, не побрезгуешь? – Стас подмигнул Рамилю.

Татарин взял банку. Раскрученная крышка запрыгала по полу.

– А руки у тебя… – Сорокин поднял. – Золотые!

Филипп встал с ложа, выдал непонятную скороговорку и выскользнул из купе.

– Куда это он интересно? – озадачился южанин.

– Сходи, проследи. – Казанец насыпал смесь в стакан. – Ты ж начальник.

– Поэтому делегирую этот вопрос тебе! Заодно и кипяточку принесешь.

– С тех пор как ты стал начальником, ты как будто… поглупел.

– Это я, чтоб соответствовать твоим представлениям, – не обиделся Стас. – Ладно, я все шучу, а ты все дуешься. Давай выпьем!

Сорокин самолично сходил за кипятком.

– У проводницы сидит наш хахаль. – Калтыжанин присел на место. – Интересно, принимает ли она фунты стерлингов?

– Думаешь, она…?

– Да нет, что ты! Просто они там печеньица, шоколадки разложили. Кстати, а куда Сергеич делся?

– В тамбуре пьет и курит. Манера у него такая.

– А, вообще, слесарь хороший?

– Кого попало не пошлют.

«А вот меня послали», – подумал Стас и почесал под носом.

Передовик производства проторчал в тамбуре всю ночь, уговорив два литра пива, выкурив две пачки «Примы». Мэннинг проболтал всю ночь с проводницей, приговорив несколько плиток шоколада. Оба появились под утро, ближе к высадке.

– Ка-алтыг! Ка-алтыг! – Крутобедрая шла по коридору. Остановилась у купе англо-татарской братии. – А кто за иностранца платить будет?

– И много он наел? – Сорокин спросонья протер глаза.

– На пятьсот рэ.

Последняя «пятихатка» перекочевала в карман проводницы. Филипп и ухом не повел, полулежал, полуулыбался.

– Еще и расплачиваюсь за него, – вздохнул калтыжанин, – а Варварин говорил, «он тебя должен пивом поить».

– Варварин? – Мэннинг услышал знакомое.

– Варварин – май босс.

– О-о, гудмен!

На перроне встречал Косых с переводчиком.

– Надеюсь, за нами прислали «мерин» Семеновского? – Стас пожал руку коллеги.

– Держи карман шире! На Лехиной «Ниве» приехали. – Женька кивнул на переводчика – парня, одетого с иголочки, пока на подхвате у генералитета, но с обещанными перспективами.

– Наверное, последняя нашемарка в городе. – Сорокин пожал руку Лешке. – Э-эх, хоть бы раз на директорской машинке прокатиться. А что это пресса набежала, телевидение? Не по нашу душу случайно?

– Наверно, какая-нибудь «звезда» приехала, – вставился в разговор переводчик.

– Заместитель мэра, ставленник Москвы. Гонорин какой-то. – Косых всегда смотрел местные новости, кивком пригласил следовать к машине.

Англичанина отвезли в загородный отель зятя генерального директора, казанцев в общагу.

– А меня везите домой, – распорядился почетный эскортмен.

– Вживаешься в роль начальника? – Женя поигрывал в зубах зубочисткой, бросал курить.

– А куда деваться? Они ж, как дети.

– Завтра поедешь на компрессорную станцию, дальше нянчиться. Распоряжение Варшавского.

– Так завтра ж суббота.

– Ничего не знаю. Приказ.

Утром на специально выделенном автобусе Стас с казанцами добрался до компрессорной станции. Англичанина привез Леха.

Сорокин ввалился в нагнетательный отсек газоперекачивающего агрегата – новехонький ангар с голубыми стенками. Посреди раскрылся полуразобранный компрессор. Рамиль присел в сторонке с видом испуганного кролика. Лешка остался у входа на чистом месте.

Хрусть! И крышка деревянной тары слетела – Сергеич знал толк в монтировках. Подошел британец. С тонким шуршанием извлек из ящика пенопластовые формы, бережно притулил к стеночке – Мэннинг знал толк в аккуратности.

Сорокин по-начальнически мерил шагами узкий отсек – авторский надзор предполагал лишь моральное закручивание гаек.

– Стас, комон! – Филипп установил одно уплотнение на вал, протянул юноше гаечный ключ. – Ай энд ю.

Сорокин попробовал на вес аглицкий инструмент. «Удобный, легкий, красивый… Вот, сволочи! Всё для людей».

Британец приставил аналогичный ключ к гайке, на пальцах объяснил – крутим синхронно. «Хоть какое-то развлечение, – внутренне согласился калтыжанин. – Трудно быть начальником. Нужно дьявольское терпение, чтоб ничего не делать».

Работа пошла, как по резьбе. Если Стас стопорился, Фил поджидал. Сорокин с недоумением отмечал – оказывается, придерживаться технологии важно.

«Кх-кх», – не поддавалась гайка. «Начальник» смахнул пот со лба, испачкался в солидоле. Двумя руками навалился на ключ, железяка – ноль эмоций, масса презрения.

– Стоп! – Мэннинг придержал, выдал английскую скороговорку.

– Надо пойти к входному направляющему аппарату, проверить соосность по рискам, – перевел переводчик.

Сергеич заложил за ухо истеребленную папироску, полез к передней перегородке, уходящей в отсек газотурбинной установки. Скрылся за громадной крыльчаткой.

Бам! Бум! Бах! Слесарь знал толк в кувалдах.

Филипп посинел от бледности, очки сползли на кончик носа, заголосил английскими междометиями.

– Если с соосностью все в порядке, – переводил Лёха, – ничего делать не надо. Если нет, просто скажите мне. В смысле – ему.

– Поря-ядок! – Сергеич вылез.

Гайки пошли, как по литолу. Аналогично на место поставили второе уплотнение.

– Стасян. – Лешка приблизился к уху Сорокина. – А что там говорили… типа подсмотреть устройство?

– Бесполезно. – Стас потер под носом, развозя солидол по щекам. – Они в корпусах. Да и в Казани, когда он разбирал, не удалось. Прикрывается.

Салфетки из туманно-альбионного кейса не справились с отечественной смазкой, рабочие принесли ведро керосина.

Калтыжане с казанцами привычно промыли руки. Фил обнюхал, радостно выдал:

– Рашен соуп!

– Нет, мы это не едим. – Сорокин полуобиделся.

– Соуп – мыло, по-английски, – подсказал Леха.

– Это он шутит, значит? Я так и подумал.

Англосакс вымыл руки, как русские. Сопровождающий сопроводил в столовую – комфортное кафе средней руки. Стас поднял керамическую крышку горшочка: аромат грибочков приятно защекотал в носу, телятинка и картошечка грозились растаять на языке. «Хоть поем по-человечески… Это не наша столовка, даже англичанину не стали готовить по спецменю».

После обеда сопровождающий сопроводил к начальнику станции.

Аскетичный кабинет с белым потолком и розовыми обоями. Слева в углу – сервант с сейфом, по центру коричнево-переговорный стол с примыкающими белыми стульями.

Начальник утопал в высоко-черном кресле. Мужик с топорищами рук, вынужденный носить костюм. Отсутствие галстука – вольность, позволенная со временем. Из-под рубашки выглядывали бело-голубые полоски тельняшки. Близкотельное напоминание о мореходке, походах, соли на губах.

– Садитесь, муж… ребя… господа, – приветствовал главный, не вставая, делая вид изучающего бумаги.

Сорокин сел по левую руку, рядом – Фил и Сергеич. На другом «берегу» разместились Рамиль с Лёшкой.

Начальник выдерживал якобы директорскую паузу, на самом деле комплексуя в окружении иностранца и лиц с высшим образованием.

Филипп устал ждать, достал из кейса карту Восточной Европы, указал Стасу на точку:

– Мозир.

– Мозырь, Белоруссия. – Сорокин быстро сориентировался. – Следующая командировка туда?

Мэннинг закивал, как будто андестенд.

– Закончили успешно? – Начальник оторвался и решил сдаться на милость априори более умным. – Теперь можно и расслабиться, не стесняйтесь… сам я – человек простой, морской.

– Закончили. Успешно, – резюмировал Стас.

– Удачную работу надо обмыть! – Начальник дернул красным носом.

– Надо, – полуобнаглел Сорокин.

– Спроси его, – обратился главный к бесцеремонному юноше, указывая на Мэннинга, – пиво будет? Хорошее пиво завезли.

– Бииир будешь? – перевел Стас.

– Оу, йес!

– Будет, – перевел начальнику Сорокин.

Тот набрал столовую.

– Игнатьевна, у тебя там пиво еще осталось? Как нет?! Вот, идрить твою итить! – Начальник схватил Стаса за руку. – Это не переводи.

– Окей. – Сорокин забрал руку.

На лбу главы компрессорной станции морщины, как струны, заиграли фламенко.

– О! А может он водку будет? Переведи.

– Водка, – с акцентом перевел Стас, – будэшь?

– Йес. – Мэннинг пожал плечами.

– Сойдет. – Стас повернулся к начальнику.

Тот заторопился к сейфу. Из недр на свет выплыла бутылка, прозрачная, как слеза агнца.

– Брянские монтажники подарили. Хоро-ошая, идрить твою итить!

Вжикнула свернутая крышка, по столу стукнули рюмки из местного серванта, терпкий запах диффундировал в округу. На блюдцах разлеглись бутерброды с ветчиной, ириски. Рамиль и Леха сознались в непьющести, Фил и Стас чокнулись, как старые собутыльники. Сергеич крякнул от удовольствия.

– Отличная водка, – сглотнул слюну Сорокин, – я, наверное, после этой… другую пить не смогу.

– Между первой и второй… – Начальник отточенным движением разлил по булькам.

«А-а», – издал Сергеич, «Тцц», – причмокнул главный, «Йе-е», – растянул англичанин.

Дверь подобострастно приоткрылась, в узкую щель протиснулась голова сопровождающего:

– Сергей Арсеньевич, за ними машина пришла.

Начальник схватился за бутылку:

– Ну, на посошок.

ГЛАВА XIII

«Финансовый гуру»

Дикий звон разрушил тишину утра. Женская рука смахнул назойливика с тумбочки. Последний писк будильника – дребезги. И вновь тишина.

Вера еле подняла веки, гулко зевнула, сползла с кровати. На четвереньках добралась до ванной, с усилием поднялась.

– О, Боже! – Из зеркала смотрела голая женщина с растрепанными волосами, кругами под глазами, потекшей тушью.

Журналистка перевалилась в ванну. Шелестнула занавеска. Душ шикнул, пролился дождем. «Это ж надо так напиться, ничего не помню». Получасовое полустояние под летней водой собрало мысли, привело в чувство. Полотенце навернулось на волосы, синий халат прикрыл наготу.

«Сегодня что? Суббота? И чего подскочила? Спать бы, да спать… Бли-ин! Гонорин! Хорошо хоть будильник завела». Наскоро наброшенный макияж нарисовал привычно-кукольное личико. Гольц выскочила из ванны, распахнула шкаф, заерзали вешалки с платьями.

За спиной раздался храп. Вера остолбенела, борясь со страхом, повернулась. Из-под одеяла торчала шершавая пятка.

Женщина на цыпочках подкралась к кровати, резко сдернула одеяло. Обнаженный мужик храпел на животе. С минуту журналистка разглядывала тело.

«Значит, добились цели… А как он здесь оказался?.. Так пить нельзя!.. Ах, какая попа… Объеденье!.. Мы хоть предохранялись? А-а, неважно». Гольц подергала волосатую ногу.

– Эй, встава-ай!

Мужик лишь перевернулся на другую щеку.

«Уже восемь! – Дама посмотрела на настенные часы. – Через час надо быть на вокзале».

– Просыпайся! Вставай! – Журналистка активно потеребила ноги.

Мужик даже не думал. Гольц звонко хлопнула по мясистому заду. Любовник подскочил, прикрылся одеялом, выкатил глазища.

– Ты обалдела?!

– Давай, одевайся и уходи.

– А что за спешка?.. У-у! – Больная голова напомнила о себе, мужик обхватил руками для притупления. – У тебя пивка не найдется? Башка раскалывается.

– «Пивка», – передразнила женщина. – Ларьки уже открыты. Давай, собирайся, мне некогда.

Журналистка поднимала с пола брюки, рубашку, швыряла на кровать. Растянула семейники в горошек, расхохоталась хриплым горлом. «И с ним я завалилась в постель? А каков он?.. Не помню, хоть убей! Да и неважно. Счастливые трусов не замечают». Семейники полетели на кровать, мужик натянул под одеялом.

– Может, телефончик оставишь? – Недолгий любовник застегивал ширинку в прихожей.

– Конечно! Пиши: «Нокиа семьдесят три тридцать». – Вера подталкивала в спину к двери.

– Чо, больше не хочешь?

«Чо?! Еще и тупой попался! Но попа… Наверное, я на нее повелась». Гольц вытолкала гостя за дверь. Щелкнул замок. Спина прижалась к двери. Глубокий выдох пьяной усталости. «Гонорин! Гонорин!». Забег к шкафу.

Через десять минут выскочила на улицу. Взмах руки, и у ног остановилось такси.

– На жэдэ вокзал! – Журналистка пролезла на заднее сиденье, к уху прижался мобильник. – Алло, Люд! Как ты?.. Всё путем?.. Проснулась?.. Дрыхнешь еще? Тебе можно… Ты хорошо помнишь вчерашний вечер?.. Вот и я тоже. А ты помнишь того мужика, которого я подцепила?

Водитель полуобернулся – зеркала заднего вида не хватало для разглядывания дамы с такими разговорами. Вера забарабанила таксиста по плечу.

– Рули-рули, давай, не отвлекайся… Нет, Людок, это я не тебе. Ты на всякий случай проверь свою постель, может, тоже кого… Проверила? Никого? Поздравляю! Или сочувствую. Не помню… Ладно, чмоки-чмоки, пока-пока, еду на вокзал… Нет, не уезжаю, встречаю. Потом созвонимся, пока!

Международный вокзал гудел на всех языках. Журналистка мельком сверилась по табло и выбежала на девятую платформу.

– Привет, подруга! – Ручкой махнула миловидная особа с широким декольте спелых персиков – коллега из другого издания.

– Привет, Галка! – Вместо улыбки у Гольц случилась кислая мина. «Конкуренты не дремлют. Где-то должен быть еще и представитель «Калтыжанина»… А вот и он».

На перроне топтался молодой бородач с огромной сумкой на плече, смахивающий на геолога, недавно выбравшегося из тайги. Чуть поодаль оператор развернул камеру, дикторша разминала микрофон.

«И телевидение, конечно. – Вера достала зеркальце, поправила прическу. – Больше снимать нечего. Что за жизнь? Приезд какого-то чиновника – событие. Во город, блин!»

Из вагона вышел мужчина представительского класса с плащом и дипломатом наперевес. Серый костюм от грузности раздувался по швам, гладкий лоб почти долез до темени, распугав куцую растительность по бокам. Лицо колобка с вкраплениями бровей, серых глаз, сплюснутого носа и тонко-розовеющих губ.

Диктофоны чуть не воткнулись прибывшему в зубы, наехала камера, как горох посыпались вопросы.

Гонорин слегка опешил, но быстро нашелся. Засияла самодовольная улыбка, грудь выпятилась, живот подтянулся.

– Не все сразу, – приостановил напор чиновник. – По одному.

– Газета «Калтыг»! – выпалила Вера. – Что первое сделаете на калтыжской земле?

– Уже делаю, общаюсь с вами. – Прибывший рассмеялся, как шутке.

– «Калтыжские новости», – прощебетала миловидная особа, выпятив декольте. – Какие вопросы будете курировать?

– Те, которые передо мной поставит мэр. Я же всего лишь зам.

«Геолог» выдвинул диктофон:

– Федор Игнатьевич, нужно признать – у вас не самая лучшая репутация. Не кажется ли вам, что вам просто нашли тепленькое местечко, где практически нельзя навредить? По традиции нашей власти.

Улыбка сползла с высокопоставленного лица, наступила пасмурность.

– Кто вы такой, чтоб рассуждать о моей репутации? Лично я не считаю Калтыг «тепленьким местечком». Предстоит проделать большой пласт работы на благо города и городского хозяйства. Уверен, мои знания и опыт в этом плане очень пригодятся, поэтому я здесь.

– Калтыжское телевидение, – потянулась репортерша, – ваши первые слова калтыжанам.

Гонорин развернулся в камеру.

– Дорогие калтыжане и калтыжанки! Калтыжанки, правильно?.. Я рад приветствовать вас со всей сердечностью и радостью… Как-то не очень естественно получилось, – озадачился заммэра, – мы можем это потом вырезать?

– Это прямой эфир, – чирикнула репортерша, – трансляция идет сразу и на канал, и в Интернет.

Глаза расширились до удивления, но тут же приняли респектабельный оттенок.

– Дорогие калтыжане и калтыжанки! Со всей искренностью заявляю, что на вверенном мне участке приложу максимум усилий, чтобы сделать нашу жизнь лучше, интереснее, замечательнее. Поскольку я человек новый, очень надеюсь на вашу поддержку. Вместе мы успешно решим все стоящие перед городом вопросы. Вместе мы – сила!

– Большое спасибо, Федор Игнатьевич. – Репортерша зарделась. – Замечательные слова Надеюсь, у вас все получится.

Камера отъехала. Чиновник осмотрелся в поисках встречающих официально.

– Еще несколько вопросов, господин Гонорин. – «Геолог» попытался задержать.

– Уважьте прессу. – Гольц изобразила лучшую улыбку.

– Извините, очень тороплюсь. – Заммэра развернулся к журналисту. – А вам молодой человек… Как фамилия? Из какой газеты?

– Иннокентий Вшивков, «Калтыжанин».

– Вижу, что не москвич. – Федор Игнатьевич не скрывал раздражения, погрозил пальцем и быстро прошагал мимо.

– Кеша, – щебетнула Галка, пряча декольте, – зачем сразу обламывать? О чем теперь писать?

– Да, Кеш, зря, – поддержала Вера, – он тебе еще это припомнит.

– И что сделает? Это ж ему не столицы. У нас все по Его Величеству Закону. И потом, почему я должен лебезить? И перед кем? Перед каким-то чиновником?

– Да-а, Кеша. – Гольц смахнула нитку с ветровки коллеги. – Путь в другие города тебе заказан, так и сгниешь в наших болотах.

– А я, в отличие от некоторых, и не рвусь. Мне вполне достаточно жить в лучшем городе на свете. – Иннокентий заспешил к выходу.

– Может, он и лучший, – вздохнула Вера, – но точно не для нашей профессии. Пойдем, Галка, пропустим по маленькой.

На выходе из здания новоиспеченному заместителю мэра преградил путь китаец в фуражке, черном костюме при галстуке.

– Гонорин Федор Игнатьевич? – Китаец говорил на чистом русском.

– Да, а что?

– Я ваш личный водитель, Янь Чжитуй. Можете звать меня Ян или Ваня, как вам будет угодно.

– А что, у нас уже на государственную службу иностранцев принимают?

– Я – русский. Жена русская, и у меня давно российское гражданство. – На пальцах, по-таксистски, крутанулись ключи от машины. – Поехали?

Гонорин сел сзади:

– Я буду звать тебя Ванькой.

Янь Чжитуй пожал плечами.

– А что, мэр? Не соизволил встретить?

– Не могу знать, да и выходной. – Водитель завел мотор. – Едем в ваш новый дом? Вы, наверное, устали с дороги?

– Сначала навестим старого приятеля. Знаешь, где проживает Лугинин Михаил Иванович?

Вера сидела за компьютером. Длинные пальчики шуршали по клавиатуре, глаза не отрывались от монитора. Сзади приблизился главред, глянул из-за перегородки. Руки скрестились на груди, пальцы поглаживали подбородок, читал с экрана.

– Александр Сидорович. – Гольц даже не повернулась. – Не стойте за спиной, напрягает.

Редактор сдвинулся в полубок.

– Как прошла встреча?

– Кеша, как всегда, всё испортил.

– Опять начал с неудобных вопросов?

– Угу.

– Мотай на ус, и сама так никогда не поступай.

– Хватит уже меня учить, а то сама не знаю.

Александр Сидорович все равно продолжил:

– …Сначала «клиента» надо расслабить простыми вопросами, и постепенно, мягко переходить к сложным, даже если сама в этом не смыслишь. Ибо по меткому определению Альфреда Нортклиффа, создателя первой массовой газеты «Daily Mail»: «журналистика – это искусство объяснять другим то, что сам не понимаешь».

Вера подавила кислую мину.

– Ладно, работай! – Бывальцев заспешил к себе.

«Ходит вечно, нудит и нудит. Еще б аттестацию устроил… А чего подходил? Разнюхать про статью… думал, я ему все выдам? Ага, сейчас! Сам спросить боится».

Подвывая, по столу заелозил мобильник. Гольц приложила к уху, поджала плечом, пальцы вернулись на «клаву».

– Алло.

– Добрый день, Вера. Это Светлана Александровна.

Журналистка подхватила телефон рукой, откинулась на спинку стула, ноги-спички забросила на стол.

– Да-да, я слушаю.

– Проверьте ваш счет и электронную почту. Мы вам перечислили аванс и… трудовой договор!

Гольц мгновенно вернулась на исходную. Пальцы защелкали по клавишам, запустился Интернет-банк.

– Какой аванс? Мы же договаривались на полную сумму… Всего две тысячи долларов?

– Ну, Вера-дорогая, сумма не маленькая, а у нас лимиты по оплате внештатников. Так что, не за один раз. Но это не важно, главное, что вы – без пяти минут наш сотрудник! И мы очень ждем вас в Москве.

Гольц раскрыла вложение в электронной почте.

– Вы почитайте договор, если будут замечания, дайте знать. Мы в вас очень заинтересованы.

– Почитаю.

«О, как заговорила! Это интервью – мой пропуск в высший свет», – подумала журналистка и ощутила эйфорию.

– Когда мы сможем получить текст?

– Как перечислите оставшуюся сумму.

– Верочка, вы же журналистка, – увещевала Светлана Александровна, – сами понимаете – промедление смерти подобно. К тому же, мы с вами – коллеги, считайте – работаем в одной компании. Неужели, вам не хочется уже завтра увидеть свою фамилию в утренней газете? Это же сенсация! Столько лет молчания и вот.

– Хорошо. – Гольц трепетала, но старательно держала фасон. – Контракт я могу хотя бы изучить?

– Конечно-конечно, я перезвоню через час.

Договор уложился в четыре странички, полностью основываясь на типовизме, формализме и отписаловке. Такие «вещи» предназначены не для чтения и соблюдения, а для подписания.

Буркнула кофе-машина, джихнул лоток, в мини-чашке задымилось капучино. Вера уперлась нижекопчиковой зоной в местно-кухонную столешницу, аккуратно пригубила, взгляд впился в точку на линолеуме.

«Прощай, Калтыг! Сбылась мечта… Даже как-то грустно… Хотя чего грустить? Меня ждет интересное будущее! Завтра обо мне узнает вся страна. Интервью, наверное, воспримут неоднозначно. Ну да какая разница? Плохого пиара не бывает. Пусть обсуждают». Губы расплылись в самодовольной улыбке.

Сотовый, подребезгивая, пополз к краю стола. Чашка отставилась к микроволновке. Ножки засеменили к рабместу. Женская ручка успела подхватить слетающий мобильник.

– Алло!

– Вера, еще раз здравствуйте. Это Светлана Александровна.

– Угу.

– Прочли?

– Да.

– Подписываем?

– Подписываем.

– Я только что разговаривала с главным редактором, завтра вам отправят еще две тысячи.

– Замечательно.

– Когда от вас ждать статью?

– Сейчас отправлю.

– Прекрасно.

Радости полная юбка слышалась даже по телефону.

– Е-мэйл помните? Можете отправить ответом на мое письмо.

– Я так и сделаю. Когда приезжать?

– Куда приезжать?

– К вам на работу.

– А-а, – вспомнили на том конце, – хоть завтра. Пока, правда, квартиру вам не подобрали, но… Алексей Михайлович, наш главный редактор, выделяет вам одну из своих личных, на первое время.

– Хорошо, пошла собирать вещи.

– Не забудьте о статье.

– Уже отправляю.

Красный ноготок щелкнул «повешенную трубку». «Скрепка» в почтовом клиенте прикрепила файл к письму, стрелка вдавила «Отправить».

Пальчик нажал на зелененькую «трубку» мобильника.

– Алло, Люд? Сегодня вечером снова жду тебя в «Буцефале»… Сможешь, сможешь. Тем более есть повод – я получила часть гонорара, а завтра мое интервью выходит в столичной газете. За это надо выпить!.. Что значит «за будущее не пьют»? Брось эти суеверия! Жду.

Вера взяла листок бумаги, в правом углу надписала «Главному редактору газеты «Калтыг» Бывальцеву А.С. от…», по центру – «заявление». Пососала ручку, задумчиво вглядываясь в пространство. Орудие производства изо рта прыгнуло в подставку, звонко побарабанив по пластиковому днищу до успокоения.

«Нет! Я хочу видеть глаза Сидорыча, когда он завтра прочтет мою статью в газете. Подождем».

Вечером с Людмилой лишь похмелились за прошлое, и едва утро позолотило просыпающийся городок, свежевыспавшаяся Гольц подбежала к газетному киоску.

– «Финансовый гуру», пожалуйста!

Мелочь забренчала по тарелке.

– Сегодня все его раскупают… Интервью с нашим благодетелем напечатали. – Старушка скинула монеты в руку, взамен положила экземпляр. – Из него форменного бандита сделали. А может, он никакого интервью и не давал?

– Давал-давал. – Вера рассматривала фото на первой странице.

– Все равно ихней прессе нельзя верить.

– А какой можно?

– Нашей. Нравится мне, как пишет эта… Вера Гольц. Ох и бойкая деваха!

– А то, что именно она это интервью брала, не разглядели? – Журналистка залилась заливистым смехом.

– Она б такое не написала. – Старушка недовольно захлопнула окошко.

«Написала-написала, еще как написала». Вера искала конец статьи – не терпелось увидеть собственную фамилию.

– Су-ука! – Ноги подкосились, руки безжизненно повисли, сердце укатилось в каблук.

Вместо «Веры Гольц» значилась «Юлия Лодыгина». Французская речь группы ребят и девушек оборвалась на недоговоренном «oui», лысенький мужичок отпрыгнул от киоска, прохожие оглянулись.

– Ну-ка не шуми. – Вновь открылось окошко. – А то сейчас милицию вызову.

Гольц помахала «не надо», маникюр прощелкал цифры мобильного, каблучки зацокали прочь.

– Здравствуйте, Светлана Александровна!

– Доброе утро, Верочка.

– Какое ж оно «доброе»?! – Гольц взорвалась. – Открываю вашу газету, и что я вижу?

– Полагаю интервью с Лугининым…

– Вы еще и язвите? Почему вместо моей фамилии стоит Лодыгина?

– Верочка, вы ж пока не в штате, а Лодыгина – просто более раскрученная журналистка… чтобы охотнее разбирали номер.

– При чём здесь раскрученная?! Вы прекрасно понимаете, это интервью будут читать в любом случае, кто бы ни взял!

– Успокойтесь, Вера. Просто редколлегия решила, что так будет лучше.

– Для кого лучше?! А оставшиеся деньги вы уже перевели?

– А разве вы их еще не получили? Может, задерживаются…

– Вы что меня кинули?!

– Ой, какое слово нехорошее. Как вы могли такое подумать? Мы, по-прежнему, вас ждем. Приезжайте. Единственное… Квартиру вам придется подыскать самой. К главреду неожиданно нагрянули гости… из-за границы.

Журналистка щелкнула «отбой», затряслась, затопала ножками.

– Сука! Сука! Сука!

Прощаясь с мечтой, Гольц пробежалась по статье. Все «наверное», «возможно», «может быть» вычеркнуты редакторской правкой, добавлена отсебятина. Выходило – Лугинин сознался во всех тяжких и взял на себя несколько «глухарей». «Теперь меня закопают нукеры Фиделя. Нет, дудки! Я не хочу быть козой отпущения».

Вера набрала номер олигарха.

– Приемная Лугинина, – провозгласил отточено-женский голос.

– Соедините, пожалуйста, с Михал Иванычем.

– А кто спрашивает?

– Гольц, Вера Гольц, журналистка. Мы на днях встречались.

– Минутку. – В трубке заиграла мелодия Нино Рота, и снова отточенный голос. – Вы знаете, Михаил Иванович сейчас на процедурах, оставьте сообщение или перезвоните позже.

– Это очень важно! Вопрос жизни и смерти! И решить его может только Михал Иваныч.

– Минутку.

– Да, Вера Павловна, слушаю, – подключился Лугинин.

– Михал Иваныч. – Журналистка сделала плачущий вид. – Вы уже читали «Финансовый гуру»?

– Нет еще. Но мне уже сообщили.

– Я должна перед вами извиниться, они переврали мою статью, целиком и полностью.

– Как она у них оказалась? Почему не вышла в «Калтыге»?

– Бывальцев отказался печатать, и я продала интервью в столицу. Они напечатали все в совершенно непотребном виде, и даже подписали не моим именем.

– Не вашим?

– Нет, в общем, кинули меня!

В кабинете миллиардера задумались.

– Это всё, что вы хотели сообщить?

– Да. Михал Иваныч, извините, я хотела, как лучше. Я очень перед вами виновата.

– Подпись же не ваша?

– Не моя.

– Значит, к вам претензий нет. Всего доброго!

В ушах укором зачастили гудки.

В кабинете Лугинина вновь раздался звонок.

– Слушаю, – выдохнул олигарх, потянувшись за сигарой.

– Михал Иваныч, ты читал? – Радостно-мужской голос подпрыгивал от привалившего счастья.

– Привет! Нет, но мне уже доложили.

– Привет-привет! Кто такая Лодыгина? И зачем ты давал ей интервью?

– Накладка вышла. Я давал интервью местной журналистке, а она продала его в московскую газету. И, как выясняется, они не просто всё переврали, но еще и подписали чужим именем.

– Так это же отлично! – завелся другой конец. – Я, кстати, что-то подобное и предполагал.

– Ты всегда предвидишь обстоятельства.

– Работа такая… Ну так что? Давай засудим? Пару лимончиков-то нелишние.

– Мне особо не треба.

– Тебе «не треба», дай заработать старому товарищу! Подаю иск о защите чести и достоинства, договорились?

– Подавай, раз охота.

– Охота пуще неволи. Ты как там поживаешь? А то я тебя ошарашил своими радостями.

– Потихоньку, полегоньку.

– Эмигрировать еще не собрался? Ты ж знаешь, с ЛондОна выдачи нет. – Мужчина сделал ударение на второй слог в аглицкой столице.

– Знаю-знаю, помню все твои прибаутки. Но мне пока и здесь хорошо. Ты приедешь на согласование сделки по «Нагнетателю»?

– Обязательно!

ГЛАВА XIV

Гонорин

Лугинин вышел в сад. Константин Петрович преградил дорогу.

– Что опять стряслось? – пробурчал Михаил Иванович.

– Ночью отравили собак. Не приближайтесь, мало ли. Юр, что у тебя?

У забора на корточках суетились охранники. Поднялся мужчина с азербайджанским оттенком, сдернул резиновые перчатки:

– Отравили мясом. Взрывчатки, химии не обнаружено.

Олигарх с телохранителем приблизились.

– Дежурил Сашка, заметил тень на заборе, поднял тревогу, – продолжил Юрий.

– А сигнализация? – осведомился Лугинин.

– Обошел.

– Что значит «обошел»? Она ж по всему периметру.

Объяснил Константин Петрович:

– Отключил, значит.

– Как ее можно отключить? Ты ж говорил, новейшая система.

– Пока не знаем, но выясним. В любом случае, нужно менять.

– А как он собак «обошел»? – Олигарх хитро прищурился. – Они ж дрессированные, с чужих рук еду не возьмут.

– Тоже выясним. Не исключено, кто-то из своих.

– Если из своих, ему не нужно взламывать сигнализацию и сигать через заборы.

– Возможно, сообщник. В любом случае, пристрастно проверим весь персонал. Вам нужно переехать в соседний дом, – и заметив, мрачность босса, прикипевшего к насиженному месту, добавил: – Временно.

– А с собаками, что делать будешь? – Михаил Иванович горестно рассматривал безжизненные тушки ротвейлеров и доберманов.

– Новых покупать. Пока обучишь…

– Вот что, Константин Петрович, отправь наших собачников в питомник, не зря ж создавали.

– Михал Иваныч, – растянул телохранитель, – там материал непригодный – это приют для бездомных животных. Ротвейлеров не выбрасывают.

– Там есть другие служебные собаки. Директриса на прошлой неделе рассказывала, много немецких овчарок, кавказцев… Найдешь эрделя, ньюфаундленда, все ж приятней для глаз. Колли тоже сгодится. А эти гладкошерстные мне никогда особо не нравились. – Миллиардер с сожалением взглянул на трупики. – Извиняйте, ребята, вы служили верой и правдой.