Текст книги "Адвокат. Судья. Вор (сборник)"

Упоминание о других мужчинах когтем ревности царапнуло по сердцу Челищева, но он постарался скрыть эти чувства, пошел искать в брошенной на полу в гостиной одежде сигареты. Закуривая, он с горечью подумал о том, что в любви Господа к их троице – к нему, Кате и Олегу – имеются серьезные сомнения. Миг счастья короток, и никому еще не удавалось надолго задержаться на его пике…

Они молча курили, и на языке у обоих вертелся один и тот же вопрос. Сергей не выдержал первым:

– Катюшка, любимая, а дальше-то что? Что делать-то будем?

Она вздрогнула от вопроса, которого ждала, зябко повела плечами и нашла рукой его ладонь.

– Не знаю, хороший мой, не знаю… Ты для меня как стихийное бедствие, горюшко ты мое. И так все сложно было, а сейчас – совсем не знаю…

Сергей загорячился, он всегда любил быстрые решения, ждать для него было мучительнее всего.

– Катя, посмотри, чем мы занимаемся… Зачем? Жизнь-то ведь проходит, мы уже не дети, свистит мимо, не останавливается, а ведь вроде только вчера в универ поступали… Давай все бросим, уедем, начнем все сначала, мир большой…

Катя улыбнулась грустно, и было в этой улыбке сразу все – и материнская доброта, и сестринская тревога, и сладкая горечь желанной любовницы:

– Торопыга ты мой… О чем ты говоришь… Куда нам уехать? Найдут… А если даже не найдут – ты что, считаешь, что Олега можно вот так бросить? Да и ребята некоторые – не все, конечно, но есть такие, – они, как дети, пропадут совсем без нас, их в пять минут разменяют. А они нам верят – и мне, и тебе теперь, между прочим! И еще есть обстоятельства, которые меня в этой стране держат. Только ты меня сейчас об этом не спрашивай, ладно?

Сергей прижался к ее груди лицом и прошептал:

– Я люблю тебя, Катенька моя… А ты?

Катерина ответила ему поцелуем, и они снова начали ласкать друг друга, но на этот раз нежно и осторожно, без прежней ненасытной жадности…

Под утро, уже собираясь уходить, Сергей вздрогнул, вспомнив брошенные ему в лицо слова Маркова. Вероятно, он и не забывал о них, они глубоко засели в подсознании, словно заноза.

– Катя, слушай, я спросить тебя хотел… Ты такого Мишу Касатонова не знала случайно?

– Нет. – Катерина подняла на него удивленный взгляд. – А кто это?

– Да так, – замялся Сергей, – браток один. Говорят, крутился когда-то в нашей команде…

– Никогда про такого не слыхала. – Катя говорила искренне и убежденно. – Знаешь, сколько разной молодежи крутится, туда-сюда переходят… Я их и не упомню всех. А зачем он тебе?

– Да нет, ерунда, – облегченно выдохнул Сергей. – Не знаю, почему даже вспомнилось…

Он долго целовал Катю перед уходом, пока она не оторвалась от него сама:

– Поздно уже. Вернее, рано… Скоро за мной Доктор приедет. Иди, хороший мой, поспи хоть немного. Завтра увидимся… Вернее, уже сегодня…

Из Катиного подъезда Сергей вышел, покачиваясь, как пьяный, хотя весь хмель из него давным-давно вышел. Его качало от счастливой блаженной усталости, он не чувствовал ног… Наверное, потому и не увидел, что в глубине двора-колодца в неприметной «шестерочке» сидел Гусь, смотрел на него воспаленными прищуренными глазами и улыбался…

В середине следующего дня Сергей решил нанести визит Виктору Палычу – обсудить создавшееся после нового задержания Олега положение. К кабачку «У Степаныча» он подъехал без предварительного звонка, решив скоротать время за обедом, если не застанет Антибиотика сразу. Посетителей в кабачке не было – Степаныч решил устроить санитарный день. За столиком у двери в отдельном кабинете сидел Гусь, который, увидев Челищева, встал и закрыл собой проход. Сергею сразу не понравилась пакостная улыбочка, появившаяся на лице Гуся. Но счастливое блаженство минувшей ночи еще не ушло, поэтому Сергей решил, что называется, не заводиться.

– У себя? – спросил Челищев, кивнув на дверь в кабинет.

– А че надо-то? – Гусь явно напрашивался на ссору, но Сергею она была вовсе ни к чему. Чувствуя, однако, как против его воли гнев начинает гнать в кровь адреналин, он постарался ответить как можно спокойнее:

– Что мне надо, я сам объясню. Скажи – Адвокат пришел, разговор серьезный есть.

Гусь сначала с преувеличенно серьезным видом кивнул, а потом снова ухмыльнулся:

– Я гляжу, Адвокатов у нас развелось немерено. Как бы не перепутать! А то – под одной кликухой ходите, с одной бабой спите.

– Что?! – оторопел Сергей. – Что ты сказал, придурок?!

Гусь ощерился, и глаза у него стали дикими.

– Я-то, может, и придурок, но не мусор, и через кровь родную не перешагивал…

Словно красная лампочка взорвалась в мозгу у Сергея, и он молча бросился на Гуся, забыв одну из основных заповедей любого вида боевых единоборств: своим гневом ты помогаешь противнику. Гусь встретил Челищева прямым ударом в челюсть, и Сергей долго еще потом удивлялся, что удар не отправил его в нокаут, а лишь сбил с ног.

– Ну что, мусорок, понравилось?

На этот раз об осторожности забыл Гусь, он слишком близко подошел к лежавшему на спине Челищеву. Сергей мгновенно провел классический прием: подцепив стопой левой ноги пятку противника, ударил правой ногой в опорное колено. Гусь упал. Вскочили они одновременно, и Сергей сразу почувствовал, как от пропущенного страшного удара у него кружится голова и его подташнивает. Нокдаун добавился к изнурительной бессонной ночи и выпитому накануне.

Гусь же, наоборот, казался просто сгустком энергии. Зашипев, он выбросил вперед руку, и перед самыми глазами Челищева сверкнуло лезвие ножа. Сергей отпрянул в коридор, ведущий на кухню. Гусь шагнул за ним. Его рука с ножом, казалось, жила самостоятельной жизнью, холодно мерцавшее лезвие описывало длинные восьмерки и заставляло Сергея непрерывно пятиться. Гусь держал нож уверенно, не сжимая ручку слишком сильно, чтобы не лишать подвижности кисть, а в его сощуренных глазах скалилась смерть. Сергей почувствовал, как страх начинает сковывать его движения, и со всей силы сжал зубы, пытаясь сконцентрироваться. По тому, как стали исчезать вдруг посторонние звуки, он понял, что это ему удалось. Теперь Челищев слышал лишь шипение Гуся и легкое посвистывание резавшего воздух лезвия. Гусь гнал Сергея по коридору, развернувшись к нему правым боком и чуть откинув назад левую руку. Челищеву была знакома эта стойка – североитальянская ножевая школа: противника нужно догнать до стены, откуда ему уже некуда пятиться дальше, и сквозь кружево обманных финтов ударить под ребра снизу – справа или слева – в зависимости от того, в какой руке будет нож на момент финального удара. К счастью, дверь в кухню была открыта. Сергей не заметил, как оказался между двумя большими кухонными плитами. Дальше отступать было некуда, за спиной у него были стол для разделки мяса и стена. Боковым зрением Челищев заметил на этом столе огромный тесак и рванулся к нему. Гусь уловил это движение и прыгнул, но опоздал… А может, наоборот, слишком поторопился… Фактически он налетел на тесак, который Сергей в падении успел выбросить вперед. Тесак глубоко вошел Гусю в грудь с противным звуком разрезаемых ребер… Когда все кончилось, Челищев снова обрел способность слышать. Непрерывно кричала толстая повариха. Бледный Степаныч выглядывал из коридора. За его спиной причитали две официантки. Крови из Гуся вытекло много – как из неграмотно забитого кабана. Челищева затошнило, он сглотнул, подавляя дурноту, вытер рукой пот со лба и хрипло бросил Степанычу:

– Живо все двери в кабак закрыть! Всех, кто здесь есть, – к вам в кабинет, по очереди! И Виктору Палычу звони. Да тихо вы! – Последняя фраза предназначалась впавшим в истерику женщинам. Покачиваясь, как после тяжелой работы, Сергей пошел было в кабинет, но на полдороге понял, что не удержится, и бросился в туалет, где его тяжело вырвало. Догадливый Степаныч притащил в трясущихся руках стакан водки, Сергей выпил и почувствовал себя немного легче.

Сосредоточившись, он изменил намерение и рассадил весь обслуживающий персонал кабачка по одному человеку за столик в большом зале и заставил писать объяснительные – кто что видел, кто что слышал. Объяснительных он получил одиннадцать штук. Шестеро вообще ничего не видели и не слышали, двое официантов в зале заметили начало ссоры, но не слышали слов, с которых она начиналась. Только повар, повариха и кухонный мужик в кухне наблюдали во всех подробностях финал драки. Сергей расхаживал между столами, собирал объяснительные и пытался сообразить, что же делать дальше. Несмотря на выпитую водку, его начало колотить.

Антибиотик приехал вскоре, долго смотрел в кухне на остывающее тело Гуся, потом первый раз в присутствии Сергея громко выматерился.

Не глядя на Челищева, Виктор Палыч пошел в кабинет. Челищев зашел за ним, не зная, куда деть руки, которые словно сами по себе складывали и сворачивали в трубку листки объяснительных.

– Ну? – бросил Антибиотик, усевшись за стол.

Сергей молча положил перед Антибиотиком листки объяснительных. Виктор Палыч искоса глянул на Челищева, но объяснительные прочитал все до единой. Потом аккуратно собрал бумаги и, сложив, убрал во внутренний карман пальто.

– Ладно, по всему видать, Гусенок сам нарвался, первым за перо схватился! Ты мне лучше, Сережа, ответь по совести – из-за чего заводка-то пошла? Что на этот раз не поделили?

Сергей пожал плечами.

– Я спросил, у себя ли вы… А он начал спрашивать – что да зачем… Я ему – не твое дело, скажи только, что Адвокат пришел. А он мне – что-то адвокатов развелось, как кур нерезаных… ну и понеслось!

– И все? Больше он тебе ничего не говорил?

Сергей чуть ли не физически почувствовал, как сверлят его глаза Антибиотика. Этот взгляд он выдержал и снова пожал плечами:

– Все вроде…

Виктор Палыч надолго замолчал, развалившись в кресле, и выстукивал пальцами по столу какой-то сложный ритм.

– Все одно на другое как-то валится… Олега закрыли. Гусь… Винт пропал куда-то. Ты в совпадения веришь?

– Нет, – ответил Сергей, внутренне вздрогнув от услышанной клички «Винт». Где-то он ее слышал совсем недавно, при каких-то странных обстоятельствах.

– Это в тебе прошлое твое говорит, молодой ты еще, Сережа, – Виктор Палыч неожиданно подобрел и заулыбался: – Доживешь до моих лет, поймешь, что совпадений и случайностей в жизни может быть даже больше, чем закономерностей… – Антибиотик снова забарабанил пальцами по столу. – Так. Давай теперь думать, что с Гусенком делать, царствие ему небесное. Хотя, что тут думать, грузить его надо в багажник и на кладбище к Вальтеру везти… Хорошо, что сообразил кабак сразу закрыть. Я тут с людьми поговорю, чтобы хавальники на замке держали… А ты, Сережа, шустрый парень. Гуся завалил – это, я тебе скажу, не каждый смог бы… Ты с характером-то своим полегче, у нас в коллективе люди сложные… Я тебя не пугаю, ты мне симпатичен, верю – будущее у тебя большое… Если голову раньше времени не сломаешь…

Виктор Палыч порассуждал еще немного на общие темы – мол, друг дружку беречь надо, а не «мочить», и сделал короткий звонок некоему Коле:

– Коля? Здравствуй, дорогой, как поживаешь?.. Спасибо, твоими молитвами… Непременно… У меня к тебе дело небольшое. Сейчас к тебе паренек подъедет, ты его мог видеть намедни в «Венеции» – Сережа, адвокат, чернявенький такой… Да, да… Он тебе посылочку привезет, постарайся ее отправить побыстрее, а то там продукты скоропортящиеся… Лады. Да он прямо сейчас и поедет, запакуем только! Да, да, дай, как говорится, Бог…

Антибиотик устало положил трубку и повернулся к Сергею:

– Давай, Сережа, не мешкая, – грузите со Степанычем Гуся к тебе в багажник и езжай на Смоленское кладбище. Найдешь там Николая Трофимовича – его там все знают, здоровый такой, с бородкой, он всеми похоронами заведует. Проводишь, стало быть, Гусенка в последний путь… Сам понимаешь, напачкал – подотри! А я тут с людьми побалакаю, – и Виктор Палыч похлопал себя по карману, где покоились объяснительные работников кабачка.

Руководитель профсоюза кладбищенских тружеников Николай Трофимович Богомолов в узком кругу был известен под кличкой Вальтер. Это погоняло он заработал на втором сроке, который получил за то, что таскал с собой повсюду пистолет системы «Вальтер», да не просто таскал, а еще и демонстрировал его при случае. С первого взгляда на этого крепкого сорокапятилетнего мужика с бородкой, как у архиерея, трудно было заподозрить в нем четырежды судимого зека. Вальтер был набожен и в одежде скромен, взгляд в разговорах обычно опускал в землю, но тем, кому удавалось глянуть в его зрачки, становилось не по себе. Очень уж глаза Вальтера напоминали дула пистолета излюбленной им системы. Вальтер был полным хозяином на Смоленском кладбище, и каждый могильщик платил ему долю. На работу Николай Трофимович ездил на старом, разбитом «жигуленке», и мало кто знал, что в Ленинградской области, в теплом гараже его трехэтажного дома с мраморным бассейном ждет хозяина новехонький «мерседес» с общим пробегом всего в двести км… Разговоры своих подчиненных о деньгах Вальтер не любил, всякий раз обрывал, называя их «блудом и грехом». О грехе и блуде Николай Трофимович вообще любил порассуждать, особенно в милиции, если дергали его туда по старой памяти. Впрочем, в последние годы в милиции он никогда не проводил больше часа, потому что у него, как и у «всякого порядочного человека», как он любил говорить, была справка из ПНД[34]34
  ПНД – психоневрологический диспансер.


[Закрыть] о неполной психической вменяемости. Антибиотик знал Вальтера давно и ценил как специалиста. Специализировался же Вальтер в основном на «двойных захоронениях»: когда нужно было спрятать какой-нибудь труп, никто не мог сделать это надежнее Николая Трофимовича, который определял покойника в свежевырытую могилу – сверху через несколько часов опускали гроб с бабушкой, могилу зарывали, а компаньон старушки по могиле пополнял милицейские реестры пропавших без вести…

Вот к такому интересному человеку и гнал Сергей свой «вольво» через вечерний Питер, холодея при виде каждого встречного гаишника. Муторно и беспокойно было у Челищева на душе.

«Вот и стал ты, Серега, душегубом… Оно, конечно, чистая самооборона, тут не подкопаешься, но ведь я хотел его убить… и убил. Интересно, что Гусь там плел про родную кровь, через которую он не перешагивал… Да, как говорит Виктор Палыч, у мертвого уже не спросишь…»

Уже подъезжая к кладбищу, Сергей вспомнил, как посетовал Антибиотик на то, что пропал куда-то некий Винт, и вновь стал ломать голову, где же он уже слышал эту кличку… Вспомнить он ничего так и не успел, нужно было заниматься более насущными делами.

Вальтер на приветствие Сергея ответил кивком, руки не протянул и никаких вопросов не задавал. Он молча вытащил из багажника завернутый в скатерть труп Гуся, легко вскинул его на плечо и, не оглядываясь, зашагал куда-то в глубь кладбища. Шли долго, по крайней мере так показалось тащившемуся за Вальтером Челищеву. На противоположной Малому проспекту стороне Смоленки Николай Трофимович наконец остановился. Свежевырытая могила терялась в сгущавшемся мраке. Вальтер тяжело, по-мясницки хекнул и швырнул свой груз, словно мешок с картошкой, в черную яму. Сергея зазнобило еще сильнее.

– Чего стоишь? – обернулся к нему Вальтер. – Бери лопату, присыпать надо! Хорошо еще не подморозило, ломом долбить не надо, землица мягкая, как пухом покроет.

Сергей нашарил ручку воткнутой в кучу земли лопаты и, не чувствуя рук и ног, начал кидать в могилу тяжелые мокрые комья, пока они полностью не закрыли белую скатерть, ставшую для Гуся саваном.

– Хорош! – наконец остановил его Вальтер. – Сильно не зарывай! Завтра мы к этому хлопцу соседа подселим, подполковника отставного хоронить будут. С салютом и оркестром. Твой-то, поди, навряд ли думал, что над ним салюты давать будут, а?

И Николай Трофимович засмеялся негромким каркающим смехом, от которого Челищеву стало совсем жутко и захотелось поскорее выбежать к свету и людям. Белки глаз Вальтера блестели в темноте, и Сергею вспомнились вдруг детские страшилки про кладбищенских упырей…

Челищев не помнил, как добрался до дома, его продолжало трясти, а руль автомобиля скользил в мокрых от пота ладонях. Тишина пустой квартиры давила. Сергей зажег везде, где можно, свет, включил радио и телевизор, и все равно ему слышались какие-то потусторонние голоса, а в углах квартиры мерещились тени… Сергей несколько раз пытался дозвониться до Катерины, но трубка ее радиотелефона была отключена, а дома к телефону никто не подходил – было всего-навсего около семи вечера, так рано Катя домой никогда не возвращалась.

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Он бросился открывать, надеясь увидеть на пороге Катю, или Доктора, или хоть кого-нибудь из знакомых, с кем можно было бы поговорить, а еще лучше – поговорить и выпить. Но на лестничной площадке стоял совершенно незнакомый Челищеву огромный кавказец. Он молча, не мигая, смотрел на Сергея, чуть заметно покачивая головой.

– Ты Челищев?

Сергей кивнул, чуть отступив в глубь квартиры.

– Меня прислал Гурген. Он хочет говорить с тобой…

Сергей настолько опешил, что даже не испугался.

В отупевшей от событий последних двух суток голове мелькнула лишь одна мысль: «Если бы хотел завалить, то уже выстрелил бы…» Кавказец, казалось, прочитал его мысли и чуть заметно улыбнулся, продолжая слегка покачивать головой.

– О чем? О чем он хочет говорить? – Язык Челищева с трудом ворочался, царапая пересохшее нёбо.

– Гурген сказал, что этот разговор нужен не ему, а тебе. Это он просил передать, потом посмотришь. Решишь говорить – буду ждать тебя на Московском шоссе у поворота на Пушкин сегодня в одиннадцать. – С этими словами кавказец медленно опустил руку в карман своей длинной кожаной куртки, вынул оттуда небольшой бумажный пакет, отдал его Сергею, развернулся и неторопливо начал спускаться по лестнице. Челищев тупо смотрел ему вслед, пока внизу не хлопнула дверь парадной…

Сергей медленно, словно предчувствуя увидеть внутри что-то страшное, развернул пакет. На ладони у него лежали наручные часы его отца… Эти часы невозможно было спутать с какими-то другими. Золотые «Сейко» с алмазами, их подарила Челищеву-старшему одна японская фирма после заключения какого-то очень выгодного контракта. На тыльной стороне корпуса по-английски было мелко написано: «Дорогому Александру Челищеву в знак глубокого уважения». Надпись была не выгравирована, а нанесена каким-то другим способом тем же шрифтом, что и информация о том, что часы противоударные, водонепроницаемые и сделаны в Японии. Александр Владимирович очень дорожил этим подарком. Говорил, что часы стоят каких-то безумных денег и их, даже если они поломаются, можно заложить чуть ли не в любой банк, в цивилизованных, конечно, странах. Если бы в свое время Сергей не выпил столько водки перед осмотром тел своих родителей в морге, то он обязательно обратил бы внимание на отсутствие этих часов в описи их вещей и одежды.

Ехать или не ехать на встречу – в этом вопросе Сергей не колебался. «Ехать! Будь что будет. В конце концов, хотели бы убить – убили бы сразу. Хотя… Может, на информацию потрошить станут… Все равно, ехать надо… Откуда у Гургена часы отца? А может, этот орангутанг вовсе не от Гургена приходил? Габрилович… Может, это как-то связано с ним?»

Измученный мозг Сергея никак не мог сложить мозаику из рассыпающихся фрагментов. Он чувствовал, что сходит с ума от тоски и душевной боли. «Будь что будет… На все Божья воля…» Ему было уже почти все равно, чем закончится встреча. Никого не предупредив о своей поездке, Челищев ровно в одиннадцать был у поворота на Пушкин, где в темноте белела небольшая статуя Александра Сергеевича. Огромный кавказец возник из темноты бесшумно, словно бесплотный дух.

– Ляг на заднее сиденье. На дорогу не смотри. Я машину поведу!

Челищев молча повиновался, понимая, что протестовать и ставить свои условия – бессмысленно.

Ехали долго. Машина петляла, кружила, гориллообразный кавказец угрюмо молчал, да Сергей и не пытался его ни о чем спрашивать. Наконец автомобиль затормозил, и посланец Гургена выключил двигатель. Они стояли перед небольшим двухэтажным особняком. Других домов поблизости не было. В окнах первого этажа горел свет. Провожатый подтолкнул Сергея в спину, и они зашли в особняк.

В большой гостиной, хол которой был устлан звериными шкурами, в кресле у камина сидел невысокий, плотный человек, немолодой, но и не старый. Остатки волос вокруг его лысины были слегка тронуты сединой. Темные глаза неподвижно смотрели на Челищева.

– Садыс, – человек показал рукой на свободное кресло. – Я – Гурген. Я знал, что ты захочешь гаварыт, – у Гургена был какой-то особый, плавающий акцент, не похожий на говор других кавказцев, которых Сергею приходилось слышать. Сергей молча опустился в кресло.

– Я знаю, что ты сейчас думаешь. Нэт, я нэ буду с тэбя спрашивать за Габриловича… Старый жид сам сыбя абманул, хотел самим хытрым быт… Я хачу рассказать тыбе, как умерли твои радытели…

Челищев дернулся вперед, но Гурген властно вскинул руку, останавливая его движение, помолчал, глядя в огонь, и начал свой рассказ.

– Твой атец мыня нэ знал. Габриловича знал. Работал с ным. Так должно было быть. Вытка Антыбиотык хатэл па-другому. Он наслал лудей к тваему атцу гаварытъ. Эта былы луди Адваката. Перваго Адваката, Званцива. Разговор нэ получылся. Тогда Вытка прыказал убыть тваего атца. И его убылы, вмэстэ с жыной, да…

Сергей отказывался верить своим ушам. По словам Гургена выходило, что за деревообрабатывающий комбинат, которым руководил Александр Владимирович, завязалась драчка между организациями Москвы и Питера. Поняв, что проигрывает, Антибиотик решил убрать Челищева-старшего, чтобы сменивший его начальник стал посговорчивее. Но самым чудовищным было то, что обо всем этом знал Олег… а значит, и Катя, хотя ее имени Гурген не назвал ни разу. Получалось, что они не только знали, но и руководили всей операцией!

– Я сразу знал, что была так. Я многа жил, мыня удывить трудна. Но я был удывлен, когда узнал, что ты работаешь на Вытку…

Гурген рассказал, что после того, как раскрылась история с кредитом у Габриловича и выяснилась роль во всем этом Челищева-младшего, он, Гурген, решил поподробнее навести справки. Практически люди Гургена провели настоящее расследование, результаты которого сейчас слушал оцепеневший Челищев.

– Почему я должен вам верить? – глухо спросил Сергей.

Глаза Гургена яростно вспыхнули, но тут же снова погасли, успокоились.

– Мала кто рыскует говорыть мыне такые слава. Ты смелый. Или глупый. Давольна слов. Пойдем. Мы пакажем тыбе таво, у кого взяли часы тваего атца…

Гурген неторопливо встал и, не оглядываясь, вышел из гостиной.

Сергей пошел за ним. Гурген привел его в огромный каменный гараж, рассчитанный минимум на два автомобиля. Но машин в гараже не было. К кольцу, вделанному в кирпичную кладку, был наручником прикован человек, лица которого Сергей раньше не видел.

– Эта Вынт, адин из брыгадыров Адваката. Часы былы у него. Можешь сам говарыть с ным – как хочешь. Нам он уже нэ нужен. Мы знаем, что хотэли. Его мы взяли нэ для сэбя – для тыбя.

Винт! В мозгу Сергея словно что-то щелкнуло, и вспыхнул свет. О пропаже Винта говорил Антибиотик… А днем раньше эту кличку называл Сергею Степа Марков, говоря о Михаиле Касатонове: «Конкретно – под Винтом ходил…» Челищев застонал от ярости и бросился к прикованному к стене бандиту. Ударив Винта ногой по голове, Сергей прорычал, сунув ему под нос часы:

– Откуда котлы[35]35
  Котлы – часы (жарг.).


[Закрыть], гнида?! Откуда?! Забью падлу!!!

И снова ударил Винта ногой, на этот раз в живот.

– Какие котлы, ничего не знаю…

Винт говорил слабым, прерывающимся голосом, едва не срывающимся на плач.

Но у Челищева уже не было сил на жалость.

– Что мусоришь, сволочь, котлы откуда?! Люди у тебя взяли!

Сергей снова начал бить прикованного, не чувствуя боли в кулаках.

– Где взял, сучий потрох?! Забью пидораса!!!

Винт облизнул разбитые в кровь губы и, запинаясь, простонал:

– Часы фраера одного, должен мне был, вернул барахлом…

– Какой, блядь, фраер, ты че мне уши полощешь?

Лицо Винта от ударов постепенно превращалось в какую-то страшную маску. Гурген наблюдал за происходящим молча, никак не комментируя. По его лицу казалось, что он думает о чем-то своем и даже не замечает того, что происходит в двух метрах от него.

Винт потерял сознание, и Сергей надавил двумя пальцами ему на глазные яблоки, приводя прикованного в чувство. Винт застонал и, с ужасом глядя на Сергея, забормотал:

– Щенок нечисто сработал. Приказ был наказать, а он мне должен был. Решил чистым уйти, должок вернул…

– Какой щенок? Имя?! Где живет? Быстро! Быстро, сволочь! В стенку вобью!!!

В какой-то момент Челищев словно увидел себя со стороны, склонившегося с окровавленными руками над Винтом, и удивился лишь тому, что душившая его ярость не забрала полностью способность мыслить.

Через полчаса Сергей выбил из бывшего бригадира примерно такую информацию: у Винта в команде был полностью «отмороженный» пацан с кликухой Костя-Молоток, живший в общей хате с совсем молодыми бычками. Однажды к Винту заехал Танцор и сказал, что Адвокату срочно потребовался какой-нибудь совсем «пробитый», чтобы с одним барыгой «проблему решить». Винт порекомендовал Танцору Костю-Молотка, и Танцор через пару дней забрал Костю на «инструктаж» к Адвокату. Костя-Молоток пропал на несколько дней, а потом к Винту приехал злой Танцор, сказал, что Молоток грязно сработал и за это Винт его должен немедленно убрать. Немедленно убрать Костю, однако, не получилось, потому что Молоток, видно, что-то почувствовал и прятался каждую ночь в новом притоне на Лиговке. Однако Винт все-таки вычислил Костю и «приконтрил» его с помощью своей «правой руки», некоего Желтка, бывшего сержанта-пограничника. Наводку кто-то из молодых дал, когда Молоток сдуру вернулся в хату, где все они жили…

Костя умирать не хотел, пытался выторговать себе жизнь и назвал Желтку с Винтом место своего тайничка, где лежали золотые часы «Сейко», тысяча двести долларов, три золотых кольца и семьсот немецких марок.

Сразу же после того как тайник Молотка был найден, Винт с Желтком Костю удавили, а труп утопили в озере Долгом. Кому принадлежали раньше золотые часы, Винт не знал, но, скорее всего, Молоток снял их с того барыги, с кем «проблему решали», потому что в то время Молоток на голяке[36]36
  На голяке – без денег (жарг.).


[Закрыть] был, без ширева долго не мог, а бабки, как известно, за работу сразу не дают. Почему Молоток не загнал часы, а оставил у себя, Винт также не знал – может, что попроще где-то сложилось…

Мишу Касатонова Винт с трудом, но вспомнил – как раз Миша и вломил Молотка, а потом сдуру на Костиных же делах в мусорню залетел, ему еще с человеком в камеру передавали, чтобы он на себя все взял, а потом его менты где-то шлепнули, когда этот дурак соскочить на шару[37]37
  На шару – на авось (жарг.).


[Закрыть] решил…

Винт уже совсем был не похож на человека – весь в крови, с переломанными костями и расплющенным в блин лицом. Сергей, впрочем, выглядел немногим лучше, он, казалось, состарился лет на десять, глаза – безумные, руки – в крови…

Челищев устало, по-старчески сел прямо на пол рядом с Винтом, достал две сигареты, закурил сам, а вторую сунул между похожих на оладьи губ Винта.

– Почему я должен тебе верить?

– Я отвечаю за свое, за других не буду, – просипел Винт, делая слабые попытки затянуться сигаретой. Видимо, любое, даже самое слабое движение вызывало у него страшную боль.

– Где Желток сейчас?

– Грохнули Желтка месяца два назад на разборке с «воркутинскими»… Сам нарвался, первым за ствол схватился… – Голос Винта постепенно сходил на нет, угасая.

Сергей докурил до самого фильтра, загасил окурок о пол и встал. Гурген молча смотрел на него некоторое время, а потом повернулся и вышел из гаража на воздух. Сергей вышел за ним. Было тихо, звезды равнодушно мигали в холодном черном небе. Гурген кивнул стоявшему неподалеку громадному кавказцу, привезшему Челищева:

– Резо, памагы малчику…

И показал взглядом на дверь в гараж. Резо кивнул и зашел внутрь, прикрыв за собой дверь.

Через несколько секунд в гараже гулко ударил выстрел, и Челищев понял, что Винт отмучился. Сергею захотелось упасть на землю, завыть, заплакать, но взгляд Гургена словно замораживал бурю чувств в его груди.

– Зачем… Зачем вы мне все это рассказали? Я вам чужой, а на доброго дядю вы не похожи… Или – теперь и меня так же, как Винта?

Гурген долго молчал, а потом сказал вдруг тихо и почти без акцента:

– Мы с тобой разной масти, ты меня все равно не поймешь. И не думай об этом! Сам дальше решай, как тебе жить. С Выткой у меня свои счеты, у тебя теперь – свои. Вот и думай! Либо сам шакалом станешь, либо – кровь только кровью смыть можно… А больше нам говорить не о чем. Пока. А там – видно будет, кто ты – такой же сучонок, как и все, или человек. Иди к машине. Резо сейчас отвезет тебя…

Челищев пил страшно, по-черному, как только русский человек умеет с горя. Водка не приносила желанного забытья, вокруг Сергея вились призраки мертвых и образы живых…

Челищев перебирался из кабака в кабак, ночевал в гостиничных номерах с какими-то блядями, а утром весь кошмар начинался сначала.

Катя и Олег… Как они могли так предать, так растоптать всю их детскую дружбу и любовь – самое чистое и светлое в жизни каждого из троих!..

От боли и ненависти Сергей скрипел зубами над очередным стаканом в очередном кабаке, и все обходили его стороной. Даже самые «отмороженные» братки, завалившиеся в ресторан, посмотрев на неподвижную фигуру Челищева, уходили по-тихому, чтобы не нарваться, потому что слишком уж явственно веяло от него страшным холодом смерти.

Когда Толик-Доктор на пятый день отыскал Челищева в ресторане гостиницы «Москва», то даже не сразу узнал своего шефа. Сергей постарел и осунулся, а вокруг губ его глубоко залегли две жестокие складки.

– Слышь, Адвокат, – Доктор осторожно подсел за столик к Челищеву. – Тебя все ищут, с ног сбились. Катерина Дмитриевна весь Питер на уши поставила, Палыч психует… Ты завязал бы, а?.. Палыч сказал, если через три дня не очухаешься, то… – Доктор тактично замолчал, давая понять, что в этом случае последствия будут для Сергея неприятными.

– Я буду через три дня, – бесцветным голосом ответил Сергей, и Доктор, облегченно вздохнув, повеселел.

– Лады, я так и передам!

Доктор вскочил, затоптался перед столиком и, решившись, сказал:

– Ты не переживай так, Саныч… Гусь сам давно напрашивался… Братва тебя уважает, ты все по понятиям сделал…

Сергей механически кивнул и налил себе водки. В груди жгло и жгло, ему очень хотелось заплакать, но слезы никак не шли…

Он очнулся ночью на кладбище, обнаружив себя лежащим ничком на могиле родителей, с мокрым от долгожданных слез лицом. Голова была на удивление ясной и холодной. Сергей встал на колени и перекрестился, потом поднялся и пошел. Движения его были собранными и скоординированными, казалось, его вело принятое им решение…