Текст книги "Пиррова победа"

– Думаешь, стоит? – шмыгнула носом Маша.

– А тут и думать нечего! Сидишь тут, дрожишь как мышь. С твоими-то связями!

Цыганкова задумалась:

– Знаешь, Тань, я, наверное, сначала другому человеку позвоню. Но если он меня и на этот раз продинамит!.. – Она принялась разгребать творческий бардак рабочего места. – Ты случайно не видела мою визитницу? Нет?.. – не в силах далее сдерживаться, «мегазвезда» сорвалась на истерику: – Сколько раз я вам говорила: ничего с моего стола без спросу не брать!!!

Татьяна сочла за лучшее не отвечать, дабы не попасть под горячую руку и бесплатную раздачу, и опасливо ретировалась к выходящему во внутренний двор окну. Здесь, в месте сосредоточения офисов разношерстных государственных контор и частных лавочек, в будние дни всё было запружено машинами, так что сейчас двор показался Татьяне неестественно пустынным и словно бы чужим.

В следующую секунду, будто прочитав эти мысли, во двор въехала грузовая «Газель» и остановилась возле ступенек, уводящих в одно из подвальных помещений. В центре города, где каждый метр жилого и нежилого пространства работал на извлечение прибыли, все окрестные подвалы были давно и плотно оккупированы шустрыми арендаторами. «Газель» заявила о своем прибытии двумя короткими клаксонными гудками, и вскоре из подвала на свет божий выбралась парочка работяг среднеазиатского происхождения. Обменявшись парой фраз с водителем, они принялись сноровисто и споро выгружать из грузовичка защитного цвета деревянные ящики.

– Машк! Иди сюда, скорее! Смотри, чего это они выгружают? Ящики какие-то странные…

– Ящики как ящики. Обыкновенные, – бросив беглый взгляд, равнодушно пожала плечами Цыганкова и возвратилась к своим «раскопкам».

– Ничего и не обыкновенные. Зеленые, тяжелые, с ручками. Я когда репортаж с Лемболовского полигона делала, точно такие видела.

– Ну видела и видела. И что?

– А то! Это стандартные ящики для патронов.

– Чушь собачья!

– У тебя всегда чушь, если не ты сама тему нарыла, – рассердилась Татьяна.

Цыганкова посмотрела на подругу с плохо скрываемой усмешкой:

– А, так ты, стало быть, уже и тему нарыла? Ну-ну, флаг в руки… «Я ее слепила из того, что было. А потом, что стало, то и закопала». Бли-ин! Ну где же эта чертова визитка?!!!

* * *

Всё.

Буднично. Скоро. По-деловому.

Необязательные слова сказаны, обязательные телодвижения произведены.

Свежезасыпанная могила, стандартный прямоугольник плиты с лаконичной надписью: «Иван Демидович Филиппов, 1954–2009 гг. Трагически погиб» и отсканированная фотография в дешевой стеклянной рамке. «Это всё, что останется после меня. Это всё, что возьму я с собой…»[3]3
  Цит. из песни Юрия Шевчука.


[Закрыть]

В салоне «маршрутки» с настежь распахнутыми дверьми накрыли импровизированный поминальный столик: водка, минералка, бутерброды, фрукты. Виночерпий Григорий с бутылкой в руке взялся обносить коллег:

– Андрей, ты как?

– Плесни на донышко. Чисто символически, – попросил Мешок и невесело оглядел собравшихся. Анечка и отец Михаил уехали сразу после того, как тело Демидыча было предано земле: одного ждали прихожане, другую – изголодавшийся малыш. Остальные «гоблины» задержались помянуть. – У всех налито? Ну, тогда давайте, братцы, не чокаясь. Как говорится: упокой душу раба Божьего Ивана. И не дай бог дожить нам свой век так, как судьба уготовила этому человеку. Тем паче уйти из жизни столь же жутко и несправедливо.

– Согласен, – тяжело вздохнул полковник Жмых. – Вот ведь как оно бывает: и жил человек не грешно, а умер совсем не смешно.

Весь народ, за исключением не по доброй воле трезвенника Афанасьева, выпил и, изрядно оголодав, набросился на нехитрую закуску. А вот Андрей вместо дежурного бутерброда выудил из пачки очередную сигарету и молча отошел к могиле. Заметив его демарш, от компании «гоблинов» отделилась Наталья.

Торопливо нагнав начальника и экс-любовника, она заговорила тревожным сбивчивым полушепотом:

– Андрей, тут такое дело… Наверное, мне следовало сразу тебе рассказать, но за всей этой суматохой всё как-то не было возможности.

– Рассказать что?

Северова покосилась на закусывающих в отдалении коллег и на всякий случай понизила голос уже совсем до шепота:

– В тот день, когда Лисицын приехал за Иваном Демидовичем, покойный… Вернее, тогда еще не покойный… Тьфу, черт!.. Короче, Филиппов буквально огорошил меня одним сообщением. Я сначала не хотела тебе говорить, потому что не поверила. Но теперь вот решила, что…

Мешечко вдруг смерил ее ТАКИМ взглядом, что Наташа, вздрогнув невольно, осеклась.

– Я поначалу тоже не хотел тебе говорить, – Андрей полез в карман и достал стодолларовую бумажку. – Вот, держи.

– Это что? Зачем?

– Сдача. При содействии Анечки удалось сэкономить на священнике. Ребята сказали, твой взнос был самым большим. И я посчитал, что в данном случае для замаливания грехов и ста баксов вполне достаточно.

– Какого замаливания? – пробормотала Северова, бесконечно ошеломленная происходящим.

– Ты ведь у нас всегда относилась к покойному с особым трепетом, не так ли? – нехорошо прищурился Андрей. – Кстати, если не ошибаюсь, о том, что Демидыча повезут в Москву именно девятичасовым поездом, из наших знали только трое – Жмых, ты и я?

– И?.. И что же?..

Застигнутая врасплох, Наташа никак не могла сообразить: куда, собственно, клонит Мешок?

– Ничего. Просто информация к размышлению.

И вот теперь до нее наконец дошло.

– Знаете ЧТО, Андрей Иванович?!!

Северова сорвалась на отчаянный крик, и все без исключения «гоблины», как по команде, удивленно уставились на нее. Вернее, на них двоих.

– Что? – сохраняя ледяное спокойствие, спросил Андрей.

– Эти ваши намеки, это… Это… Это самая натуральная подлость! – Из девичьих глаз брызнули слезы. – Я… вы… Да как у вас язык…

– Наташа, не переигрывай!

– ЧТО?!! Да пошел ты!..

Северова кинулась к «маршрутке». Оттолкнув стоящего на пути Тараса, она сунулась в салон, схватила сумочку и, уже во всю рыдая, бросилась прочь. Не предпринимая попыток догнать (всем присутствующим было известно, что в гневе Наташа не просто страшна – она опасна), народ какое-то время смущенно попереглядывался и в конечном итоге вопросительно уставился на Андрея. Дескать: «Шо это было?» В ответ тот лишь невозмутимо пожал плечами и натянул на лицо маску фальшивого недоумения. Мол-де: «Я и сам не понял, чего это с ней?»

Неловкая тишина-пауза затягивалась. И тогда Григорий, почесав в затылке и пробурчав под нос «Не знаю как остальные, а лично я ни хера не понял», – взялся за бутылку, предложив виновато:

– Народ, давайте еще по одной? За Демидыча… И заодно уж… За понимание, что ли…

* * *

…После странного инцидента, случившегося между Андреем и Наташей, и без того невеселое настроение «гоблинов» ухудшилось вдвойне. Так что импровизированные поминки скомкано закруглись. Опять же – жизнь всё одно продолжается, а день, между прочим, стоял воскресный. И если для холостяков это не столь критично, то вот для людей семейных может обернуться хлопотно: домочадцы и на буднях-то поедом едят, а тут же выходной!

Как-то так стихийно образовалось, что вся компашка укатила в город на оперативной «маршрутке» и одна только Ольга комфортно очутилась в машине Андрея. То ли это он сам подсуетился, то ли всё вышло случайно, но факт остается фактом: нежданно-негаданно они остались наедине. Так что на фоне душевных терзаний последних дней сейчас Прилепина чувствовала себя не вполне в своей тарелке.

Впрочем, поначалу, как ни трудно догадаться, разговор про меж них зашел за Северову.

– …И все-таки, Андрей, что у тебя произошло с Наташей?

– Ничего особенного. Я всего лишь дал понять, что включил ее в число подозреваемых в причастности к убийству Филиппова.

– Ты с ума сошел?!

– Пока нет. Но если наша служба будет продолжаться в том же духе – возможны варианты.

– Ничего не понимаю! Объясни!

– Помнишь, мы с тобой выбирались в Кронштадт и ты меня спросила: подозреваю ли я конкретно кого-то из наших в крысятничестве?

– Очень хорошо помню, – кивнула Ольга.

– В тот раз я тебе не ответил. Но уже тогда среди наиболее вероятных кандидатур грешил именно на Северову.

– Наташа действительно относилась к Ивану Демидовичу… э-э… высокомерно и отчасти презрительно. Но! Это еще не повод для убийства! Посуди сам: какой здесь у нее может быть интерес? Тем более после того как Филиппова снова передали под опеку «транспортников»? Если уж и искать крысу, то в линейном отделе внутренних дел. Это они напрямую работали с адвокатом Кирсанова.

Выпалив свои аргументы, Прилепина вопросительно посмотрела на Андрея. Словно бы спрашивая: «Ну что? Я тебя убедила?»

Оказалось, что нет. Не убедила нисколько.

– Я вчера общался и с Димкой Лисицыным, и с его руководством. Версия московского следа, безусловно, имеет место. Но едва ли к ней причастны местные «транспортники». Для них Филиппов в качестве свидетеля был во всех отношениях беспроигрышным вариантом.

– Почему?

– Если бы Демидыч не опознал Кирсанова, они бы получили бонус от папаши юного мерзавца. Но если б наш старик пошел на принцип и дал-таки показания, то «транспортники» срубили бы палку и записали себе в актив раскрытие «глухаря». Логично?

– Отчасти, – признала Ольга и упрямо тряхнула непослушной челкой. – Вот только из непричастности одних вовсе не вытекает причастность других. Здесь я имею в виду Наташу.

– Вот далась она тебе! – досадливо поморщился Андрей. – Я и сам понимаю, что… что пока ничего не понимаю.

– И, тем не менее, спешишь обвинить человека в ужасных вещах!

– Северову я не обвинял. Я всего лишь хотел проследить за ее реакцией. Помнится, нечто похожее мы собирались провернуть в отношении негра в погонах из Следственного комитета. Вот только Зеча тогда оказался проворнее нас.

Выслушав аргументы ответные, Прилепина продолжила упрямо гнуть свою линию:

– По-моему, в данном случае реакция у Наташи была самая правильная. И я на ее месте поступила бы точно так же.

– А вот я бы на твоем месте не спешил с выводами. – Мешок затянулся сигаретой. – Натаха – великая актриса, уж поверь мне на слово!

– Верю. Кому как не тебе это знать?

– Не понял?

– Ну, у тебя же с ней что-то было?

– Это кто тебе нашептал? – ощетинился Мешечко. – Тарас? Или Джамалов?

– А чего ты так засуетился? Я же не предъявляю к тебе никаких претензий.

– И на том спасибо.

– Кушайте на здоровье. Словом, я не знаю, какая Северова актриса. Но, судя по всему… Наташа… она… Она тебя любит, Андрей. И, похоже, любит по-настоящему. А ты – либо не замечаешь, либо не хочешь этого замечать.

– А ты?

– Что я?

– Ты меня любишь?

– Люблю? – Ольга словно бы попробовала слово на вкус. После чего смущенно, не поднимая глаз, ответила. Не без доли чисто женского лукавства ответила: – Мне с тобой хорошо, Андрей. Хорошо и надежно.

– Но ведь это еще не любовь?

– Не знаю. Надо бы на досуге перечитать классиков… И вообще: «Ямщик, не гони лошадей!»

Теперь настал черед смутиться и Мешку, который только сейчас осознал, что занимается пошлейшим и банальным мужским вымогаловым.

– Извини, в самом деле что-то я того, зарапортовался… Слушай, Олька! Ты сейчас как, не очень торопишься?

– Вообще-то тороплюсь. Послезавтра Первое сентября, а у нас к школе еще ничего толком не собрано. Кстати, Андрей, ты позволишь мне во вторник приехать на работу часикам к двум? Вернее, так: мне нужно у Демичевой отказной подписать и брелок с КТС забрать. Так я сначала Дениску на линейку в школу отведу, дождусь его – у них вроде как всего один урок будет, и потом прямо из дома к Александре Яковлевне поеду.

– Хорошо, позволю. Но при одном условии!

– И каком же?

– Мы с тобой сейчас все-таки заедем куда-нибудь и пообедаем. Вернее, – он посмотрел на часы, – уже почти поужинаем.

– По-моему, это называется шантаж?

– А называй как хочешь. Ведь суть от этого всё равно не меняется?

– Хорошо, поехали, – улыбнувшись, махнула рукой Прилепина. – Только не подумай, что я испугалась и повелась на твои ультиматумы. Просто я и в самом деле безумно хочу есть.

– А я безумно хочу наконец поставить машину и по-человечески нажраться! А еще… – Андрей лукаво взглянул на Ольгу и неожиданно притянул ее к себе правой рукой. – А еще я хочу тебя. – Нечеловечески хочу!

– Товарищ водитель, следите за дорогой, – смущенно уворачиваясь, попросила Прилепина.

– Слушаюсь и повинуюсь! Итак, мадам: куда направимся? «Европа», «Невский Палас»? Отель «Атлантик»?

– А можно на 1-ю Советскую?

– Запросто. Главное, чтобы там сыскалась платная парковка. Да, а что за местечко? Почему именно туда?

– Приедем на место – расскажу….

У Андрея запиликал мобильный. Посмотрев на высветившийся номер, он скривился как от лимона, но на звонок все-таки ответил:

– Слушаю!.. Да, я… Узнал… А что случилось?.. Маша, да погодите вы рыдать! Толком объясните!.. Так… Какого числа это было?.. А сегодня?.. Ясно… Короче так, Маша. Из-за ваших рыданий я плохо усваиваю информацию, а посему: как быстро вы можете подъехать в район площади Восстания?.. Минуточку. – Мешок обернулся к Ольге: – Случайно не помнишь точный адрес заведения, в которое мы направляемся?

– 1-я Советская, 12. Заведение называется «Музыка крыш».

– Алло, Маша. Записывайте адрес: 1-я Советская, дом 12. Кафе называется «Музыка крыш». Что?.. Знаете? Вот и прекрасно. Через сколько вы там сможете быть?.. Хорошо, ждем.

– Кто это был? – заинтересованно спросила Прилепина, дождавшись окончания разговора.

– Одна моя знакомая журналистка. Уверяет, что в последние дни в ее адрес стали приходить угрозы от неизвестных.

– И в чем они выражаются?

– Не знаю, пока я услышал только сумбур и всхлипы вместо музыки. Через час она сама обещала подъехать на место и всё толком рассказать… Поэтому предлагаю ускориться. – Андрей втопил и поддал газку. – А то мы с тобой даже по рюмке спокойно выпить не успеем. Я уже не говорю за порцию сосисок. «Вы ведь будете есть сосиски, Елизавета Петровна?»

– Буду, – с ходу включилась в литературную игру Прилепина.

– Сосиски. По рупь двадцать пять. И бутылку водки.

– В графинчике будет.

– Тогда – большой графин[4]4
  Андрей и Ольга довольно близко к оригиналу цитируют ресторанный диалог Кисы Воробьянинова и официанта из «Двенадцати стульев».


[Закрыть].

Мешечко захохотал. Его веселье было так заразительно, что и Ольга, как ни сдерживалась, не смогла устоять, расхохотавшись следом.

Вот так и живем: днем – похороны, вечером – «кабаки и бабы». Те, которые, как известно, доводят. До цугундера…

…Через двадцать минут они сидели в «Музыке крыш» в тесном зальчике для безнадежно курящих. Еще через пять минут им принесли запотевший графинчик водки, а вот сосисок в меню категорически не оказалось – пришлось заказывать шашлык.

– Ну что, Олька, давай еще раз Демидыча помянем. Добрый был человек, мир праху его, – предложил Андрей, разливая. – Хотя всё это не более чем пустые слова. Потому как, на самом деле, праху – ему всё равно.

Выпили не чокаясь. Мешок тут же потянулся за сигаретой, а Прилепина обвела глазами зал и, живо вспомнив всё до мелочей, удивленно покачала головой:

– Надо же! Столько лет прошло, а здесь практически ничего не изменилось. Разве что музыка другая. В наши дни постоянство подобного рода – большая редкость.

– Ты мне так и не объяснила: чем тебе столь памятно это заведение?.. А, кажется, я начинаю догадываться! Вот тебе с ходу рабочая версия: в этом заведении бывший супруг сделал тебе подкупающее своей новизной предложение?

– А вот и нет! Ваша рабочая версия, господин майор, признается несостоятельной и бесперспективной.

– Тогда я просто теряюсь в догадках, – заинтригованный, быстро сдался Мешок.

– Именно здесь, в этом самом кафе, небезызвестный тебе товарищ Золотов осуществил историческую вербовку школьной учительницы Прилепиной в оперативные сотрудники.

– Охренеть! – искренне изумился Андрей. – Неужели еще каких-то шесть лет назад наш мощный старик шлялся по кафешкам и клеился к симпатичным девушкам?

– Нет. Всё было несколько иначе…

…Под красочный и эмоциональный рассказ Прилепиной об эпохальном задержании троллейбусного щипача Жоры графинчик незаметно опустел. Главный виновник «опустения», необычайно развеселившийся и в затянувшемся ожидании шашлыков изрядно захмелевший, немедленно заказал второй.

– …Да! Вот это, я понимаю, история! Хоть сейчас бери – да снимай фильму! Но и Золотов-то, хорош гусь! Он ведь мне за все эти годы ни словечком за твой героический подвиг не обмолвился! Конспиратор хренов!.. Ну, Олька! Ну просто нет слов! – Сейчас, в восхищении своем, Мешок был абсолютно искренен. – И всё равно, Олька, хоть убей – не понимаю, как ты вообще решилась броситься за этим карманником?

– Черт его знает! – задумалась Прилепина. – Скорее, здесь сработало что-то навроде рефлекса. Опять же, у Галки там ведь действительно вся, до копеечки, зарплата была.

– Но в любом случае Золотов – молоток! Хотя вот теперь я припоминаю, что у Васильича всегда был особый нюх на людей, пригодных для нашего дела. Вот бы кого на спецподразделение по очистке рядов поставить! И никаких «полиграфов» не нужно.

– Добрый вечер! – послышалось позади неуверенно-робкое, и из густого табачного дыма, окутавшего их столик, материализовалась Маша Цыганкова.

– Привет-привет! – воодушевленно отозвался Мешечко. Он со скрежетом отодвинул стул и поднялся, чуть качнувшись. – Знакомьтесь, барышни! Ольга – это Маша, очень меткий и очень едкий журналист газеты «Явка с повинной». Подвизается на криминальной тематике. Творит под псевдонимом «Лев Цыганов». Ой, прошу пардона! Маша, ничего, что я с ходу сдаю ваши профессиональные тайны?

– Ничего страшного, всё в порядке, – успокоил «Лев».

– Вот и прекрасно. Тем более что я сдаю их не абы кому, а самой Ольге Николаевне. Прошу любить и жаловать: наш ведущий специалист и профессиональный сыскарь.

– Очень приятно.

– Присаживайтесь к нам, Мария. Выпьете что-нибудь? Вы уж нас извините, что мы вынуждены встречать вас слегка подшофе. Просто у нас сегодня большое горе. У нас один… Короче, один хороший человек умер. Погиб.

– Примите мои соболезнования.

– Спасибо, принимаем. Да, так как насчет выпить?

– Даже не знаю, – замялась было Цыганкова, но в следующую секунду выпалила решительно: – Да, выпью! Водки!

– Наш человек! – удовлетворенно заключил Андрей и повертел головой в поисках официанта. – Гарсон, чистый стакан в студию!..

* * *

Лера Мешечко отложила мобильник и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Изнутри на нее глянуло лицо почти незнакомой женщины с горящими, красиво подведенными глазами. Лицо с враз обострившимися скулами и смущенной, почти девчачьей улыбкой. Лера никогда не питала иллюзий по поводу своей внешности и возраста, но про «ту», которая сейчас обитала в зеркале, она бы сказала: «А что? Оч-чень даже интересная женщина!» Мало того что влюбленность сама по себе способна творить чудеса, так еще и сегодня был поистине ее день. «Ах, Людвиг Ромуальдович!» Да ей даже в самом сладком и эротическом сне не приснилось бы, что он может сам ей позвонить!

Людвиг…

Первый раз она увидела его на вечеринке, посвященной открытию нового ресторана на Рубинштейна. Приглашения раздобыла лучшая подруга Ксюха, у которой имелось особое чутье на всякого рода светско-тусовочную халяву. Вот там-то, у барной стойки, Лера и заприметила импозантного, статного и явно породистого мужчину. Он стоял с бокалом в руке и о чем-то увлеченно рассказывал своему собеседнику, в котором Лера не без труда опознала одного из городских вице-губернаторов. Сначала Валерию позабавило, что она столь незатейливо подсматривает за незнакомым мужчиной. Потом сделалось просто любопытно: «Кто же он такой, если чиновник столь высокого ранга внимает ему, буквально раскрыв рот?»

Вечеринка катилась своим чередом. В какой-то момент они с Ксюхой снова спустились в курилку, где невольно втянулись в какую-то глупейшую дискуссию, затеянную дамой, оказавшейся директором модного бутика. Лера, вынужденно изобразив на лице «знание дела», только начала нести какой-то бред, но оборвала свой спич на полуслове – в курилку вошел Он. А ведь ей так хотелось рассмотреть его поближе. И вот, пожалуйста! «Любуйтесь, Валерия Леонидовна!» Лет пятьдесят. Высок. Широкоплеч. Горбонос. Голубоглаз. Усат. Лысоват. Стильный костюм. Дорогой парфюм. Ну что еще надо, чтобы не залюбоваться?

Он только поздоровался. В этом единственном «здравствуйте!» Мешечко уловила чуть заметную картавинку, и отчего-то ей это понравилось, хотя до сей поры она не замечала за собой особой любви к чужим дефектам речи. Между тем он молча выкурил сигарету, развернулся и… прежде чем удалиться, цепко глянул в ее сторону. Может, потому что она для него была всего лишь новенькая незнакомка? «Ч-черт! Ну почему я сегодня не в своем любимом пиджаке от „Квелле“?!» – досадливо подумала тогда Валерия.

Неделю спустя, той самой ночью, когда Лера вдрызг разругалась с Мешком, а после позвонила Ксюхе, чтобы пожаловаться на жизнь свою собачью, она с удивлением узнала, что Людвиг, оказывается, «наводил о ней справки». Более того, попросил через Ксюху пригласить ее лично на дегустацию новой линейки австралийских вин «Malbourough Sun».

Теперь уж Валерия и не помнила, о чем они тогда, во время своей первой тет-а-тет встречи, говорили. Наверное, как всегда бывает в таких случаях, ни о чем. Запомнилось лишь его прощальное: «До увидимся, Лерочка!» Тогда Людвиг доставил ее к дому на своем роскошном «Майбахе», а потом, почтительно склонившись, поцеловал ее дрожащие от волнения пальцы. Затем они встречались еще несколько раз. Встречались мельком, на чередой идущих светских тусовках, которые Лера, наверстывая ранее упущенное, взялась активно посещать. Отныне она уже абсолютно точно знала, что Людвиг на нее – СМОТРИТ. Каждая женщина знает, когда на нее СМОТРЯТ.

А две недели назад Людвиг впервые пригласил ее в ресторан, и они впервые провели весь вечер вдвоем. Тогда вообще всё у них случилось впервые. Вплоть до поцелуя – уже не церемонного лобызания пальчиков, а вполне себе страстного – до одури и взасос.

А на следующий день Людвиг улетел в командировку в Цюрих. Все это время, не получая от него никаких известий, Лера буквально не находила себе места. Она боялась, что вот так, толком не начавшись, сказка и закончилась. Но, видимо, есть на свете Бог. И сегодня наконец раздался тот самый звонок. Звонок от него…

«Кстати, о звонке!» Очнувшись от грез-воспоминаний, Валерия тревожно посмотрела на часы и сердито поджала губы: мама должна была приехать десять минут назад! «Ведь сто раз ей сказала: сегодня безо всяких опозданий! Еще не хватало, чтобы Людвиг приехал раньше и всё это время был вынужден дожидаться ее во дворе как какой-нибудь…»

Словно бы подтверждая тезис о том, что «сегодня – ее день», в дверь позвонили…

– …Мама! Ну что за дела?! Мы же договаривались без опозданий!

– Да отцу вдруг приспичило – напеки ему блинов, и всё тут, – принялась оправдываться мать. – Вот я и провозилась.

– Балуешь ты его. Вон, сейчас в магазине какие хочешь: и с мясом, и с грибами, и с джемом. И с чертом в ступе.

– Ты сравнила! Домашние блинки с полуфабрикатами!

– Ничего. Мой вон жрет через день и не морщится.

– Андрей дома? – понизила голос мать.

– Ага, щас! Размечталась! Он в последнее время раньше одиннадцати не появляется… Если вообще появляется. Вон, в конце прошлой недели снова дома не ночевал. Только к утру явился.

– Ты сама-то когда вернешься?

– Ма, я еще даже не ушла, а ты уже спрашиваешь: когда? Не знаю! – Лера мечтательно закатила глаза. – Может быть, тоже. Только к утру.

– Ох, смотри, Лерка! А ну как он всё узнает?

– А узнает – и на-пле-вать.

– Не девочка ведь уже! Поздно романы крутить, когда дочери шестой год идет. Кстати, где Алиса?

– Так я почему тебя и вызвонила! У Алиски сегодня небольшая температурка поднялась, поэтому я ее пораньше уложила. Ты примерно через часик зайди к ней, лобик пощупай… А что касается романов… – Валерия с удовольствием снова осмотрела себя в зеркале. – Любви все возрасты покорны! Влюбилась я, понимаешь, мамуля! Влю-би-лась!

– Нет, не понимаю я вас, нынешних. Как так? При живом-то муже?

– Ой, ма! Был бы муж, а то… Мешок, он и в Африке мешок… Ну всё, я полетела! Целую в носик!

Лера чмокнула мать, подхватила сумочку и, постукивая каблучками, выскочила из квартиры. Навстречу Людвигу, «Майбаху» и «своему дню»…

* * *

Вечерело. В «Музыке крыш» уже вовсю играли живую музыку, а батарея пустых графинчиков на поверхности столика, за которым сидели Андрей, Ольга и «мегазвезда» Цыганкова, возросла до четырех единиц. Между графинчиков был установлен распечатанный на цветном принтере снимок, запечатлевший на фоне входной квартирной двери за номером 74 двоих головорезов в «балаклавах» с автоматами наперевес.

– …А электронная почта у вас на глобальных поисковиках или корпоративная? – выясняла у журналистки Прилепина.

– Это редакционный адрес. Но узнать его не проблема – он есть на моих визитках. И в социальных сетях, разумеется.

– Маша, а как давно вы переехали в эту квартиру?

– В том-то и дело, что я нашла этот вариант всего месяц назад. Мой новый адрес даже в редакции пока не все знают – только друзья и водители служебной развозки. Ну и руководство, разумеется… Ума не приложу, как эти злодеи могли его вычислить.

– Ну, это-то как раз не проблема, – мрачно процедил Мешок. – За вами банально могли поставить ноги, они же хвост.

Столь пессимистичное предположение повергло Марию в шок.

– Вы думаете: всё зашло настолько далеко? – прошептала она, округлив глаза.

– Я пока ничего не думаю. Кроме того, что автоматы у этих ребят, судя по всему, настоящие. Не игрушки и не муляжи.

– Ой, мамочки! Что же мне теперь делать?!! Андрей Иванович, вы… вы же меня… защитите?

Андрей с Ольгой быстро переглянулись, что не ускользнуло от внимания Цыганковой, которая тревожно-вопросительно уставилась на Мешка как на старшего.

– Видите ли, Маша, – немного смущенно начал объяснять тот, – ваш случай… ваша история… безусловно заслуживают того, чтобы их проверкой занялись соответствующие органы. Однако это всё… – он указал на снимок, – не совсем… немного не по нашему ведомству.

– Как это не по-вашему?! – возмутилась Цыганкова. – Я специально изучала нормативные документы, касающиеся вашего подразделения. В соответствии с указом президента разработан целый перечень категорий лиц, подлежащих государственной защите. Начиная от судей и заканчивая служащими Счетной палаты.

– Маша, но, насколько я помню, журналисты в этот перечень…

– Да, этим указом защита сотрудников СМИ не предусмотрена. Но согласно недавним заявлениям премьер-министра, программа госзащиты СМИ будет включена в готовящийся национальный проект федерального закона по борьбе с коррупцией. Журналистов, ведущих антикоррупционные расследования, станут защищать как свидетелей. Я это очень хорошо знаю, поскольку лично готовила на эту тему большой материал для нашей газеты.

Андрей вздохнул:

– Маша, снимаю перед вам шляпу. Вы прекрасно ориентируетесь не только в действующем, но и в будущем законодательстве. Но, видите ли, мы – люди служивые, люди подневольные. Нам приказывают – мы исполняем. Скажут катать квадратное – будем катать. Но! Только ежели будет получено соответствующее задание, завизированное уполномоченным на то милицейским руководством. Но, боюсь, в вашем конкретном случае получить такую визу – архисложно.

– Значит, вы отказываетесь мне помочь? И пусть меня убивают, так? – уточнила Цыганкова, изо всех сил стараясь говорить бодро.

– Нет, не так. Я лично, да и Ольга Николаевна, думаю, тоже готовы оказать вам любую помощь. От консультационных услуг до физической охраны во внеслужебное время. Но всё это – исключительно на неформально-дружеской основе. По-другому – просто не получится.

– Значит, говорите, по-другому не получится? – В голосе журналистки прозвучало нечто, отдаленно напоминающее вызов.

– Увы! – развел руками Мешок.

– Что ж, посмотрим!

Цыганкова резко поднялась из-за стола и с гордо поднятой головой удалилась, даже не попрощавшись.

– Нет, ну ты видала, какая молодежь растет?! Каков апломб, а! А гонору-то, гонору! – проводил ее обалделым взглядом Андрей. После чего добавил с ворчливой снисходительностью: – А вообще, Машка – большая молодчина. Чую, далеко пойдет девочка!.. Знаешь, Олька, надо бы нам и в самом деле покрутить на досуге темку. Что-то меня во всей этой истории смущает. Но вот – что?

– Меня тоже. Смущает, – согласилась с его почином Прилепина. – Особенно первое письмо с черепом, крестом и свечой. Как говорит мой Денисыч: «Где-то я уже эту косточку видел…»

Санкт-Петербург,

31 августа 2009 года,

понедельник, 00:18 мск

Когда основательно накачавшийся Мешок видел уже второй пьяный сон, а Ольга безуспешно пыталась уложить сына, расшалившегося накануне последней «каникульской» (термин Дениса) ночи, в пространстве модных лобби-баров, где, как правило, и обсуждаются все главные неформальные новости и интриги городка, местное время только-только приблизилось к «рабочему полдню». В одном из таких баров сейчас как раз и проходила полуделовая встреча бизнес-авторитета Харлампиева и еще только стремящегося стать таковым «молодого, да раннего» Севы Гая.

Посетителей в зале было немного: не более десятка человек, преимущественно иностранцев. Все они много курили и с небрежным достоинством потягивали фишку местного заведения «Юлиус Майнл» – весьма достойный австрийский кофе. Харлампиев и Гай за Европами не тянулись и, оставаясь верны традициям, неспешно глушили шведский «Абсолют», заедая его лимончиком. Их телохранители, детсадовским рядком послушно сидящие на диванчике у входа, не курили и не пили ничего. Потому как – издержки профессии.

– …На прошлой неделе водил своего пацана на премьеру нового Джеймса Бонда, – предсказуемо издалека зашел Харлампиев.

– Ну и как? Я тоже собирался, да времени не нашлось. Бизнес, бля, все силы отнимает.

– И не ходи. Не советую – фуфло полное, даже пацану не понравилось. Прав был старик Хичкок: «Для хорошего фильма важны три вещи: сценарий, сценарий и сценарий».

– Так он же Хиддинк, – удивился Гай.

– Кто? – еще больше удивился Харлампиев.

– Тренер сборной.

– М-да… Тебе бы, Сева, не мешало малость поработать над собой. Общий культурный уровень повысить и вообще…

– На фига? Это вон пущай Владимир Абрамович книжки читает. А я из бананового в балетный бизнес переходить не собираюсь[5]5
  Сева Гай упоминает всуе имя крупного бизнесмена, председателя совета директоров компании JFK Владимира Кехмана, ставшего с мая 2007 года генеральным директором Михайловского театра в Петербурге.


[Закрыть]. По крайней мере – пока не собираюсь.

– Ну-ну… Не приведи Господь дожить! А знаешь, кого я там, в киношке, в отдельной ложе встретил?

– Неужели Валентину Ивановну?

– Смешно… Анзори.

Явно заинтересованный, Сева инстинктивно подался вперед:

– И как он?

– Цветет и пахнет, джигит наш!.. Девка у него новая: упаковка – минимум на «Феррари» тянет. Сам – чисто генерал. Только по бокам, заместо лампасов, два мента сопровождения. Одеты по граждани, конечно, но и без Ломброзо всё понятно.