Текст книги "Пиррова победа"

Андрей Константинов
Пиррова победа

© А. Константинов, 2011

© ООО «Астрель-СПб», 2011

* * *

Глава первая
Антирейдерский заговор

Технический этаж многоквартирного дома в старом фонде. Здесь, у обычно закрытой на замок решетки, преграждающей лестничный пролет, ведущий на чердак, стоят двое молодых людей в камуфляжных куртках. Один из них уже в «балаклаве», второй еще только ее нахлобучивает. Судя по сумбурным телодвижениям, этот вид головного убора ему в диковинку.

– Эй, вы скоро там? – доносится от лифта приглушенно. – Давайте скорее, пока всё тихо.

– Щас! – натянув шапочку, коротко бросает замешкавшийся и достает из баула два АК-74М. Один он протягивает напарнику, а сам, вскинув ствол второго, встает в некое подобие боевой стойки. – Ну как? Впечатляет?

– Блеск! Обосраться от страха! А я?

– Супер! Ну, двинули, что ли? Времени в обрез.

– Идем…

Двое, с автоматами наперевес, начинают торопливо спускаться вниз по лестнице.

Завораживающее зрелище, отдаленно напоминающее сцену из американского боевика категории «В». Поскольку в силу внешней хлипковатости парней, до «А» они немножечко не дотягивают…

Санкт-Петербург,

26 августа 2009 года,

среда, 10:12 мск

Меньше суток прошло с того момента, как личный состав «гоблинов» узнал о трагической кончине Ивана Демидовича. До сих пор не отошедшие от потрясения Вучетич, Джамалов и Северова сидели в комнате отдыха конспиративной квартиры, совсем недавно служившей временным пристанищем ушедшего в мир иной бомжа. Минут пять назад к этой троице присоединился до черноты загоревший, посвежевший после крымских каникул Холин. Согласно графику дежурств Григорий должен был выйти на службу только завтра, но, прознав о последних событиях, не смог усидеть дома – примчался.

Глотки «отдыхающих» саднило от бессчетного количества выкуренных сигарет, а неумело сваренный Наташей кофейный напиток на фоне того кофе по-турецки, что раньше готовил для них Демидыч, горчил и бодрящего действия не оказывал. Скорее, напротив, удручал. Как и всё происходящее.

В курилку сунулся Андрей, и всеобщая апатия вмиг перешла в собранность и настороженность:

– Всем привет! О, Гришка? Уже вернулся?

– Вернулся, – мрачно кивнул Холин. – А у вас тут такие дела творятся! Я, блин, прям как чувствовал: всю обратную дорогу на душе словно кошки скреблись.

Мешок без спроса вытянул из лежащей на столе пачки сигарету. Закурил. Опасаясь не сдержаться, намеренно уселся так, чтобы не встречаться глазами с Северовой. Выглядел он сейчас неважно: землистого цвета лицо, воспаленные веки и круги под глазами – всё это вкупе являло собой классический портрет бесконечно усталого, задерганного человека.

– Андрюх, что там слыхать-то? – угрюмо поинтересовался Джамалов.

– Помимо того, о чем вы уже и так знаете, ничего. Тело нашли путевые обходчики. Рядом с насыпью. Демидыча сначала ударили ножом в печень, а затем сбросили с поезда.

– Версии, подозреваемые есть?

– Да какие тут в жопу версии?! А подозреваемые? Конечно, есть. Целый поезд. С учетом того, что никто из пассажиров ни в Бологом, ни в Твери не сходил.

– А оперативник, который Демидыча сопровождал, чего говорит?

Судя по тому как нахмурился Мешок, сейчас он не был расположен к беседе в формате интервью. Но тем не менее ответил. Хотя и с нарастающим раздражением:

– Оперативник рассказал, что перед сном Филиппов взял полотенце, зубную щетку и пошел в туалет. Долго не возвращался. Минут через пятнадцать опер отправился за ним и никого не нашел. Дверь в тамбуре при этом была открыта. Забеспокоившись, он вместе с разъездным нарядом милиции прочесал весь состав. Ничего и никого подозрительного не заметили. К слову, видимых следов борьбы, насилия в тамбуре не было. В общем, вплоть до обнаружения трупа надеялись, что Филиппов по каким-то причинам решил дать деру и соскочил сам. Поэтому сообщение об исчезновении и пришло с такой задержкой.

– Тот, кто носит медный щит, тот имеет медный лоб! – буркнул Холин. – М-да, хороший вы мне подарочек ко дню рождения устроили, нечего сказать!

– А разве у тебя сегодня? – удивилась Наташа.

– У меня разве завтра… Вот так, бляха-муха, и живем: завтра – день рождения, послезавтра – похороны.

Андрей загасил сигарету, молча подошел к хозяйственной полочке, на которой выстроился немудреный общаковый кухонный скарб, снял с нее пустую стеклянную банку и водрузил в центр стола. Народ наблюдал за телодвижениями начальника с молчаливым недоумением.

– На судмедэкспертизу уйдет пара дней. Так что похороны, скорее всего, состоятся в субботу либо в воскресенье. Демидычу светит неструганый 180-сантиметровый сосновый ящик и столбик с номерком на задворках Южного кладбища. Мне кажется, что этот человек своей жизнью все-таки заслужил нечто большее.

– Согласен, – хмуро подтвердил Холин. – Хотя бы после смерти надо старика уважить.

– К твоему сведению, этому «старику» было всего пятьдесят пять лет… Короче, – Мешок достал из заднего кармана джинсов пятитысячную купюру и пихнул ее в банку, – никого не напрягая и не заставляя. Если есть желание и возможность. На гроб, камень и отпевание…

* * *

Выклянчившая на сегодняшний день отгул Ольга нетерпеливо прохаживалась по залу международного аэропорта «Пулково–2» в ожидании рейса «Пекин – Санкт-Петербург». Боясь опоздать, она опрометчиво заказала такси, растранжирив таким образом кучу денег, а в итоге прикатила на целых сорок минут раньше. Теперь вот слонялась-маялась и от вынужденного безделья продолжала заниматься самоедством. Которое, как известно, есть непроизводительная работа совести. Этой самой работой Прилепина занималась вторые сутки кряду.

Сначала известие о смерти Ивана Демидовича потрясло Ольгу до глубины души. Вчера, разбуженная вслед за Андреем настойчивым, ранне-утренним телефонным звонком, она долго не могла осознать сам смысл фразы «Филиппов пропал», глухо вброшенной Мешком в процессе судорожных собираний. Осознание пришло позднее, когда Прилепина, поняв, что не сможет больше заснуть, поставила на кухне чайник, вернулась в комнату и принялась собирать для стирки смятое, всё еще влажное от горячего пота и любовных соков, постельное белье.

В начале восьмого ей позвонил Андрей и коротко сообщил о найденном на железнодорожном перегоне неопознанном трупе. И хоть оставалась слабая надежда, что страшная находка – другая, «чужая», у Ольги больше не оставалось сомнений в том, что Иван Демидович погиб. Не просто погиб – убит. И не просто убит, а, возможно, убит именно в те самые минуты, когда они с Мешком – здесь, на этих самых простынях – занимались любовью.

«В высшей степени политкорректная фраза, – совсем не о том тогда подумалось Прилепиной. – Автору, безусловно, зачет за смекалку. Звучит куда как возвышеннее и романтичнее, нежели казенно-медицинское „совокуплялись“. Но ведь любовь, это в первую, да и во все последующие очереди – Чувство. Заниматься можно чем угодно, но чувствами?» Другое дело: имелось ли таковое про меж них с Андреем? Врать самой себе никакого смысла не было, а потому Ольга, обойдясь без звонка другу и помощи зала, с грустью озвучила правильный ответ: «Ответ D. Нет, не было».

С этого момента все ее мысли переключились именно в эту плоскость. В Плоскость Чувства. Нет, безусловно, Прилепина не шла по жизни бессердечной эгоисткой. Конечно, ей было жаль обаятельного, нескладного, по-детски беззащитного бомжика Демидыча. Но его смерть осталась где-то там, далеко, в новгородской глубинке. Так что уход сей был сродни виртуальному: ведь не случись совсем необязательного, как думалось Ольге, телефонного звонка от «транспортника» Лисицына, «гоблины» могли продолжать считать Ивана Демидовича лишь небольшим проходным эпизодиком в своем многосерийном служебном сериале. Снаряжая Филиппова в столицу, мало кто из них помышлял о том, что их пути когда-нибудь пересекутся снова. Как любил говаривать полковник Жмых: «Мы – всего лишь камера хранения на милицейском вокзале. Приняли товар, а опосля вернули в ценности и сохранности. Жалоб и претензий нет? И слава богу!»

А вот их отношения с Мешечко на эпизодик более никак не тянули. После событий прошлой ночи – точно. Отдавая себе отчет в том, что это именно она спровоцировала Андрея и, чего греха таить, сама затащила его в постель, Ольга мучилась ужасно. Мучилась, потому что ТОГДА сделала это вполне осознанно, но вот ТЕПЕРЬ не понимала: осознанно зачем? Конечно, можно было и не ломать над этим голову и утешиться банальным: у нее так долго не было мужика, что просто не мог не наступить момент, когда взбунтовавшаяся физиология решительно пнет и пошлет ко всем чертям разум. Но «физиология бунтовала» и раньше. И за месяцы ее «незамужней» жизни не один только Мешок смотрел на Ольгу с интересом, а то и с придыханием. И, что называется, подбивал клинья. Однако довести «взгляды» до умопомрачительной постельной страсти ей захотелось только с ним.

Стоило ли вообще заморачиваться на такие вещи? Ну, было и было, подумаешь! В конце концов, все – взрослые люди. Вот только на горизонте неминуемо замаячил вопрос следующий: а что дальше? Хорошо, если и для Андрея то был стихийный «бунт физиологии». А если нет?

Поначалу, в самые первые недели ее службы в «гоблинах», Мешечко относился к Ольге предсказуемо-снисходительно и, что называется, держал дистанцию. Но потом дистанция неуклонно и быстро начала сокращаться. Причем по его, Андрея, инициативе. В последнее время предупредительно-учтивое, а подчас и с проблесками трепетного поведение Мешка стало выдавать в нем мужчину, рассчитывающего в отношениях на нечто большее, нежели заурядный служебный флирт или даже служебный роман. И вместо того чтобы вовремя притушить разгорающееся, Прилепина собственноручно, своим осознанно-неосознанным ночным вчера подбросила дровишек в этот костер.

«Подбросила, на свою голову!»

Главная проблема заключалась в том, что сама Ольга с некоторых пор старалась избегать сильных чувств и привязанностей. Люто возненавидев однажды ощущение зависимости от кого бы то ни было, она словно поставила крест на всем, что связано с любовью как со всепоглощающим собственничеством и долгоиграющей эмоцией. Некогда обжегшись, она больше не хотела ни того ни другого. Тем более что эмоций ей с лихвой хватало и на службе, а нерастраченную любовь Ольга предпочла оставить для двух по-настоящему близких людей – сына и мамы. Так что нисколько она не лукавила, когда, встретившись во «Владимирском Пассаже» с Надькой Вылегжаниной, на вопрос бывшей подруги о мужиках, отозвалась предельно кратко и четко: «Денису нужен отец, а не мамин муж. А мне не нужен никто, кроме Дениса. Так что у нас сейчас все при своих».

Вот с такими невеселыми мыслями Прилепина вчера полдня отбывала номер в конторе. Вместе с остальными, не занятыми на «полевых работах» «гоблинами», тревожно ожидая вестей из новгородского городка Окуловка, куда спешно выехал Андрей. Потом в оперскую заглянул замполич и устроил разнос Наташе Северовой за то, что та до сих пор не удосужилась заполучить от Анечки копию свидетельства о рождении ребенка. Без которой отдел кадров не мог оформить соответствующие бумаги на получение материнского капитала. Встал вопрос о срочной отправке гонца в Парголово, причем своим ходом, и Ольга с радостью взвалила на себя эту миссию. Да куда угодно, лишь бы не находиться в конторе в ожидании подтверждения неизбежного!

В гостях у Анечки Прилепина немного оттаяла. А вечером, когда молодое семейство в полном составе отправилось провожать ее на «маршрутку», за бытовыми разговорами как-то незаметно они догуляли до кладбища. А там по инерции свернули к храму-погорельцу, к делу о расследовании пожара, к которому «гоблины» стараниями всё той же Анечки имели самое непосредственное отношение.

Как ни странно, но в столь поздний час они застали отца Михаила. И в какой-то момент, ненадолго оставшись наедине, Ольга, поддавшись необъяснимому порыву, задала священнику мучивший ее вопрос. Нет, не о том, насколько большим грехом считается связь формально замужней женщины с женатым мужчиной. Здесь ответ был очевиден.

Вопрос ее был иным:

– …Отец Михаил! Я не знаю, вправе ли я испрашивать вашего совета, поскольку я – человек неверующий…

– Это ваш осознанный выбор? – мягко перебивая, уточнил священник.

– Нет… Скажем так – не вполне… Понимаете, батюшка, вот уже шестой год я работаю в милиции… Я, может быть, и хотела бы считать себя верующим человеком, но в последние годы стала замечать за собой, что… скажем так… особенности моей работы неумолимо делают меня жесткой. А порой и жестокой. Причем, как по отношению к преступникам, так и в отношениях с моими близкими. И я… Я не знаю, что мне делать в такой ситуации.

– Ольга, вас пугает, что в вас становится всё больше мужского начала, которое начинает приглушать женское?

– Да. Вы… вы это очень правильно сформулировали. Поначалу мне нравилось быть сильной, самостоятельной, умной… Впрочем, «умная» – это всяко песня не про меня. И я хочу по-прежнему оставаться такой, но при этом не теряя своего… Не знаю как это правильно сказать? Исконно женского, бабьего счастья, что ли? Ну, пускай даже не счастья, а… Как вы сейчас сказали? Женского начала? Вот именно его не потерять… Извините, я очень сумбурно всё это говорю…

– Не волнуйтесь, всё нормально. Мне кажется, я понимаю, о чем вы хотите сказать.

– Спасибо. Словом, я совсем запуталась и не знаю, что мне делать. Может быть, правильнее всего уйти из милиции? Я осознаю, что в принципе делаю нужное дело и делаю его, как мне кажется, неплохо. Но с другой стороны – я так устала от этой грязи человеческих пороков, от того, что порочной постепенно становлюсь я сама… Всякий раз, когда я думаю об этом, силы буквально оставляют меня.

– Знаете, Ольга, – помедлив, сказал священник, – если человек хочет быть верующим, то он может быть им. Безо всяких «но». Каждый на своем месте может быть истинно правильным верующим. Да, в вашей работе, в милиции строгость, дисциплина, даже порой жесткость необходимы. Но кто сказал, что ваше сердце должно ожесточаться, должно становиться грубым? Другой вопрос, что на подобной работе очень сложно этого избежать без Бога. Вот и старайтесь держаться Его.

– Но как? Я не умею. Вернее, я никогда не пробовала.

– Попробуйте начать с малого.

– С малого – это как?

– Совершил то, чего не принимает душа, – несправедливый поступок ли, злое слово ли, – покайся, очистившись от грязи в душе. И постарайся больше, – здесь отец Михаил улыбнулся и неожиданно перешел на более доходчивый сленг, – больше в это не вляпываться.

– И всё?

– Для начала – да.

– Вы считаете, что такому человеку, как я, еще можно оставаться в нашей системе?

– Я не призываю вас, Ольга, обязательно оставаться на этой работе. Только вы должны понимать, что если вам тяжело или даже невозможно оставаться в милиции верующим человеком, то скорее всего это происходит по вашей собственной вине. А не потому, что кто-то там виноват… Ищите проблему в себе. Но если сил, чтобы справиться, недостаточно, тогда лучше уходите, несмотря ни на что. Никакая милицейская зарплата, звания, выслуга… что там у вас в милиции еще?

– Для меня, в первую очередь, здесь важно самоуважение.

– Что ж, безусловно, это характеризует вас с самой лучшей стороны. Вот только и самоуважение, вкупе со всем перечисленным, не компенсируют вам изуродованность души. Но если вы обретете настоящую веру, она сохранит вас от грязи и в таком, действительно очень тяжелом месте. А там, глядишь, и поможет. Причем не только вам, но и кому-то еще.

– Спасибо вам, отец Михаил!

– И вам спасибо, Ольга. И да сохранит вас Господь от всякого зла!..

…Металлический, без малейших намеков на эмоцию голос сообщил о том, что совершил посадку рейс «Пекин – Санкт-Петербург». Встрепенувшись и стряхнув с себя мысли-воспоминания о пережитом дне, Ольга бросилась к ограждению терминала, заняв место в «козырном» первом ряду. Отсюда был отлично виден кордон пограничного контроля, так что они с Денисом встретились глазами, еще находясь по разные стороны государственной границы. Переминаясь с ноги на ногу, сын с трудом дождался завершения процедуры «перехода» и, как только вертушка дала добро, со всех ног бросился к матери.

Несколько минут они тискались-обнимались и отлепились друг от друга лишь после того, как рядом кашлянул Володя, деликатно напоминая о своем существовании.

– Привет! Рад тебя видеть, выглядишь прекрасно!

– Здравствуй, – Ольга клюнула де-юре супруга в щеку. – Уж кто в части вида и прекрасен, так это вы с Денисом. Загорели, по-моему, даже слегка поправились.

– Откуда? На китайских харчах особо не разжиреешь.

– Ма, а мы с папой сушеных тараканов ели!

– Ф-фу, гадость! Далее прошу без подробностей, а то меня стошнит. Как долетели?

– Лично я с трудом, – признался Володя. – Все-таки восемь с половиной часов в воздухе кувыркались. А вот Денису хоть бы хны. Весь полет у иллюминатора проторчал, не отрываясь. Даже перекусить, и то с трудом уговорил.

Ольга потрепала сына по всклокоченным вихрам.

– Там же не видно ничего! Сплошь одни облака.

– Ну и что? Зато знаешь какие красивые попадаются!.. Ой, ма! Мы тебе такое из Пекина привезли! Такое!

– Какое?

– Сюрприз! Вот домой приедем – сама всё увидишь! Просто оно сейчас в чемодане. Потерпишь?

– Потерплю, – улыбнулась Ольга. – В общем, я так понимаю, удачно съездили? Понравилось?

– Просто зашибись! – с жаром ответил Володя. – Честно говоря, сам не ожидал, что всё будет настолько интересно и здорово. Даже не знаю, кому в этом заповеднике понравилось больше – Денису или мне.

– Повезло.

– Ничего. В следующий раз мы обязательно возьмем тебя с собой, – авторитетно успокоил сын.

– А что, планируется еще и следующий раз?

– Конечно, – подтвердил де-юре супруг. – В этот раз мы туда ездили как неопытные путешественники. А теперь планируем как…

– Опытные? – докончила за него Ольга.

– М-да, у дураков мысли сходятся… Ты чего улыбаешься?

– Да так. Вспомнила любимую присказку своей бабушки.

– А что за присказка?

– «Поглядел дурак на дурака, да и плюнул: эка-де невидаль…»

– Смешно.

– Ма, а мы на чем поедем?

– На «маршрутке», наверное.

– Никаких «маршруток»! – решительно заявил Володя. – У меня здесь машина на стоянке. Если, конечно, за эти две недели не сперли. Денис, а ну давай наперегонки до стояночки: кто быстрее?

– Я-а-а-а! – радостно завопил сын и бросился к стеклянным дверям. Вслед за ним, дребезжа чемоданом-не-самоходом, затрусил отец.

Ольга, чуть отстав, двинулась следом. С легкой завистью наблюдая сколь гармонично и трогательно смотрится эта парочка – отец и сын…

* * *

Этим вечером в кабинете полковника Жмыха проходило рабочее совещание в формате G3 – начальник «гоблинов» плюс два его зама. На повестку дня были вынесены всего два вопроса: «Текущее рабочее» и «Разное». Попытку Андрея дополнительно включить в повестку тему, связанную с убийством Ивана Демидовича, Жмых решительно пресек: по всем формальным признакам эта головная боль проходила не по ведомству «гоблинов». Дескать, оно, конечно, жаль человека, но мы-то здесь при чем?

– …Всё, Андрей, хорош! У нас и без этого бомжа проблем выше крыши.

– Но, Пал Андреич!..

– Я с десятого класса Пал Андреич. Всё! Хорош, я сказал! И не вздумайте в очередной раз организовывать альтернативное расследование! А то знаю я вас, ретивых. Вы бы эту ретивость свою лучше бы по месту службы проявляли… Короче, если узнаю про что-то подобное, самолично разжалую в рядовые и – за амбар, босиком по росе.

– А можно сначала за амбар, а уже потом в рядовые? – буркнул Мешок.

– Нельзя! Строго в такой последовательности! И хватит уже об этом. Доложи-ка мне лучше по текучке. Сколько сейчас в работе «пассивных» клиентов?

– Пассивных двадцать четыре.

– Это вместе со старухой?

– Вы за свидетельницу Демичеву?

– За нее, – подтвердил Жмых. – У меня вчера был разговор в прокуратуре… В общем, охрану старухи можно сворачивать. Оформляйте документы на прекращение.

– Не понял? – обалдело уставился на шефа Мешок. – Там ведь еще приговора не было?

– Зато имеется установка, что обвиняемый азербайджанец отделается условным. Таким образом, претензии его земляков к Демичевой как к ключевому свидетелю обвинения предсказуемо должны сняться. Вернее, пусть Ильдар на всякий случай смотается на рынок и проведет со своими земляками последнюю профилактическую беседу. И на этом всё – дело в архив.

– А как же контроль МВД? Там ведь потерпевший – племянник депутата? – никак не мог догнать тему Андрей.

– Это какого? Свистунова, что ли? – вклинился в их диалог Олег Семенович.

– Его самого.

– А! Ну, тогда всё понятно.

– А вот мне непонятно, – рассердился Андрей. – Просветили бы серого, господа хорошие, что ли?

– Поясняю специально для неврубных: неделю назад господин Свистунов, будучи членом понятно какой партии (ибо партия у нас одна!), позволил себе ряд неосторожных высказываний. Идущих вразрез с генеральной линией. В связи с этим дело о драке, в которой пострадал его племянник, автоматически перестало быть «политическим», – доходчиво разъяснил Жмых.

– Твою дивизию! Мы, как придурки, носились с этой Демичевой больше двух месяцев. В том числе вытягивали ее из лап охреневших «черных маклеров», срубая палки для всё той же прокуратуры. А теперь оказывается…

– Во-во, ключевое слово «как придурки». Запомни, Андрей, легкая придурковатость делает нас почти неуязвимыми! Ладно, поехали дальше. Что по «активным»?

В ответ Мешечко возмущенно фыркнул:

– Активный клиент на данный момент только один. Но эта птица Говорун стоит целого зоопарка.

– Это ты про?..

– Да, я имею в виду наказание Господне. В лице якобы раскаявшегося рейдера, господина Гурцелая.

– …Знаю-знаю, мать писала! – перебил Андрея Жмых. – Мне из наших только ленивый еще не плакался. Что, с гонором бандюган?

– Тут не гонор – тут самомнение! Моя б воля, я бы этого возомнившего, с понтами его непомерными, сдал с чистой душой паханам на правиловку.

Кульчицкий посмотрел на Мешка с легким оттенком снисходительности:

– Андрей, по-моему, в тебе говорит банальная зависть. Зиждущаяся на классовой неполноценности. Что ж, если мы как тараканы запечные живем, так и другие должны страдать?

– А по-твоему, нет?!! – с полоборота завелся Мешечко. – Они наколбасили лет по десять на душу и раз шестой, так, для справки, а страдать должны мы?!.. Ты слышишь, что метешь-то?!

– Ша, брек! Дебаты разводить не будем! – вмешался Жмых, гася страсти. – С гонором он там или всего лишь с гонореей – нас это не касается. Наше дело обеспечить безопасность господина Гурцелая. А оценкой его моральных качеств пусть занимаются другие… Поехали дальше. Что у вас, Олег Семенович?

– Из управления кадров пришла депеша: срочно провести с личным составом занятие на тему суицидов.

– Чего-чего? Каких еще суицидов?

– Минуточку, – Олег Семенович с важным видом раскрыл свой рабочий блокнот и поискал нужную страницу. – Если дословно: «О профилактике чрезвычайных происшествий с личным составом». Говоря коротко: изучение личного состава на предмет признаков острых кризисных состояний и признаков высокой вероятности реализации попытки самоубийства.

– Что за бред! Какие тут могут быть признаки?

– О, их довольно много. Сейчас, у меня тут всё законспектировано… Например, «продолжительная конфликтность и раздражительность, склонность к быстрой перемене настроения»; «утрата самоконтроля, проявление эстетских реакций и панических действий…»

– Каких-каких реакций? – уточнил Мешок.

– Эстетских. Далее: «длительное подавленное состояние, сопровождающееся эмоциональными всплесками (например, жалобы на недостаток сна или повышенная сонливость)…»

– Всё, тады, похоже, мне кердык! Пора покупать веревку и мыло.

– В каком смысле?

– Лично у меня все признаки – налицо.

– Ты напрасно иронизируешь, Андрей, – обиделся Кульчицкий. – На самом деле, проблема очень серьезная.

– Так я ж про то и толкую. Кто, говоришь, тебе эту темку подкинул?

– Управление кадров.

– М-да, скажи мне, кто ты, и я тебе скажу, кто ты… Между прочим, товарищ заместитель по работе с личным составом, а вы в курсе, что завтра у одного из ваших подчиненных день рождения?

– Это у кого?

– Вот о чем в первую очередь должен заботиться руководитель! – картинно вздохнул Мешок. – Заботиться, дабы не утратить самоконтроля.

– У Гришки, что ли? – напряг память Жмых.

– Точно так.

– И по сколько скидываемся?

– Как обычно.

Павел Андреевич достал бумажник, отсчитал пять сотенных купюр и переадресовал их Мешку.

– И все-таки: что по поводу суицидов? – напомнил Олег Семенович.

– Не ссы, Олег. Будут тебе суициды, – дружески хлопнул его по плечу Мешечко. – Я уже физически ощущаю, как во мне начинают просыпаться эстетские реакции. А пока – бабки гони, да?..

Санкт-Петербург,

27 августа 2009 года,

четверг, 07:54 мск

В строгом соответствии с десятилетиями не менявшимся расписанием со стороны столицы к перрону Московского вокзала мягко накатывала «Красная стрела». Навстречу ей, распугивая обалдевших встречающих и носильщиков, в нарушение всех «правил вокзального поведения», на перрон взобрался черный «Мерседес» с синим проблесковым маячком на загривке и остановился напротив второго вагона. Из «мерса», аккуратно поддерживая внушительных размеров брюшки, вылезли два небравых, но бровастых милицейских полковника и застыли в почтительном ожидании.

Ждать пришлось недолго. Вслед за проводницей на твердую питерскую землю вступил сухопарый седовласый товарищ в форме генерал-майора в сопровождении очаровательной капитанши. Ни в звании, ни формами своими не уступавшей самой Оксане Федоровой. (Здесь тайным эротоманом предлагается сглотнуть слюну.)

– Здравия желаем, товарищ генерал-майор! С прибытием вас в Северную столицу! – молодцевато гаркнул за двоих полковник № 1, расплываясь в приторной лисьей улыбочке.

– Позвольте?! – Полковник № 2, не дожидаясь ответа, перехватил у московского гостя его чемодан, а также дорожную сумку его спутницы.

– Доброе утро, товарищи!.. Ради бога, осторожнее, там стекло!.. Прошу любить и жаловать: мой референт, Алла Борисовна. Не Пугачева, но – какие наши годы? Правда, Аллочка? – Будущая звезда шоу-бизнеса, смущенно улыбаясь, вытянула ладошку, и полковники благоговейно к ней приложились. – У нее чудесное бельканто, в караоке выбивает сто очков из ста возможных. Правда, с табельным оружием результат пока похуже, – хохотнул генерал-майор.

– В гостиницу, Леонид Степанович? – делово уточнил полковник № 1, не зная как правильно реагировать на начальственную шутку. Так как в сложившейся ситуации даже привезенная сугубо из представительских и «плотских» соображений московская капитанша – всё равно суть начальство.

– Успеется, – московский гость, резко посуровев, глянул на часы. – Мы к вам, в Питер, на недельку пожаловали. Вроде как и времени впереди много, но дел – еще больше. С вашим статусом криминальной столицы покончили, теперь будем с рейдерством разбираться. Раз уж, – генерал-майор укоризненно покачал головой, – раз уж своими силами не в состоянии справиться… Посему давайте сразу в Главк. Надеюсь, в эту пору Владислав Юрьевич уже на рабочем месте?

– Конечно, – с жаром ответил полковник № 2.

– Вот и отлично. Как говорится, первым делом самолеты. Ну а девушки, – московский гость игриво посмотрел на референтшу, – а девушки потом.

– Может, все-таки сначала заскочим позавтракать? Всё уже готово, нас ждут.

Генерал-майор задумался.

– Вы как, Алла Борисовна?

– Если честно: я голодная как собака! – с детской непосредственностью изрекла референтша. – А еще в туалет очень хочется!

Московский гость, улыбаясь, виновато развел руками: дескать, желание дамы – закон – и дал благосклонную отмашку:

– Что ж, раз ждут, тогда позавтракаем. Как говорят хорошие танцоры: «Одно другому не мешает».

Полковники почтительно захихикали и поспешили распахнуть перед гостями дверцы «Мерседеса», тем самым окончательно перегородив для простого люда проход по не самой широкой платформе.

В соответствии с лозунгом солнца проблесковый маячок всё это время продолжал «светить всегда, светить везде»…

* * *

В элитном доме на углу Московского проспекта и Благодатной улицы всё, включая лестничные пролеты с их гигантскими окнами и мраморными подоконниками, уставленными кадками с пальмами и прочей растительной живностью, соответствовало мощи той эпохи, в которую дом этот был возведен. Уютно устроившись меж пальм, Ильдар Джамалов с ногами сидел на подоконнике и предсказуемо развлекал себя игрой в «шарики» на мобильном телефоне в ожидании «цыганочки с выходом» в исполнении непростого клиента Гурцелая.

Следует сказать, что Анзори Паатович Гурцелая был человеком многих талантов. В первую очередь – предпринимательских, криминальных и глубоко порочных. Таланты свои он активно переводил в практическую плоскость и преуспел в этом деле настолько, что полгода назад был задержан сотрудниками СКП по обвинению в рейдерстве. Сиречь в незаконных захватах чужой собственности. По всем признакам Гурцелая реально светило корней-чуковское «От двух до пяти». И тогда порядком струхнувший Анзорик пошел на сделку – не с совестью, которой у него отродясь не было, но со следствием. Суть сделки сводилось к тому, что в обмен на условное Анзорик принялся давать показания на своих товарищей по общественно-криминальному движению «Рейдерский Петербург». В первую очередь, на одного из крупнейших преступных авторитетов города над вольной Невой господина Литвина. Во многом именно стараниями Гурцелая Литва и оказался за решеткой. А вскоре в это нехорошее место загремели и другие заслуженные деятели бандитской субкультуры.

При таких некрасивых раскладах Анзорику, естественно, потребовалось присвоить почетный статус свидетеля, находящегося под государственной защитой Российской Федерации. Но это только в голливудских фильмах гангстеров, согласившихся сотрудничать с ФБР, держат в армейских казармах, кормят пиццей, а потом под чужими данными переселяют в сельскую Оклахомщину. Где те до скончания дней получают небольшую дотацию от государства. В российских же реалиях особо ценные свидетели сами диктуют «где, как, на какие и с кем?» они будут жить. Так что сугубо внешне в бурной жизни господина Гурцелая почти ничего не изменилось – просто если раньше он рассекал на полубронированном джипе с охраной, оплачиваемой из своего кармана, то теперь карман Анзорика оставался в целости и сохранности. Ибо функции охраны официально вменили «гоблинам». Так что еще большой вопрос: когда Анзорик был могущественней и опасней для оппонентов – до залета в «Кресты» или после благополучного выхода из оных?