Текст книги "Форс мажор"

Вот только затворничество как лекарство полезно лишь при условии, что твоя собственная раковина тепла и уютна. «Раковина» у Полины по определению была большой и роскошной. Но вот тепла и уюта в ней становилось все меньше. К примеру, практически не было уже сладких утренних поцелуев, которые ранее нередко перерастали в нечто большее, из-за которого Ладонин опаздывал на деловые встречи. Не было многозначных взглядов через стол, после которых мгновенно требовался счет, «да побыстрее». Не было третьего, пятого, десятого…

Нет, конечно, нельзя сказать, что все окончательно и бесповоротно запущено. Игорь по-прежнему делал ей подарки, готовил сюрпризы, а возвращаясь домой, традиционно интересовался, как она провела день. И все равно Полина все больше начинала ощущать себя не женщиной, а мебелью. Таким, знаете ли, красивым элементом интерьера или декора ладонинской квартиры, ладонинской жизни.

Все сложилось… нет-нет, не пошло – предсказуемо банально. Привыкшему побеждать, уверенному в себе на сто с половиной процентов, удачливому, жесткому, а порой и жестокому бизнесмену Игорю Ладонину приглянулась девица. Как запросто могла приглянуться любая другая вещь. Он захотел ее столь сильно, что не пожалел времени и денег – очаровал, отбил, забрал к себе и получил удовольствие. Здесь: как от девицы, так и от самого процесса добывания. Но в какой-то момент неминуемо наступило пресыщение: страсть превратилась в привычку, а некогда чужое – в окончательно свое, которое никуда уже не денется… И вот тогда эту самую вещь водрузили на каминную полку.

Слов нет, она и здесь, на этом почетном месте, пока еще смотрится вполне изящно. И даже пыль с нее пока еще периодически сдувают. Вопрос: надолго ли хватит усердия хранителя? Не настанет ли такой день, когда о существовании этой вещи элементарно забудут? Пусть даже не по злому умыслу, а так, исключительно по рассеянности. В конце концов – кто она в жизни Ладонина? Даже не бюрократический штампик в его паспорте. Даже не мать его ребенка, о котором Полина всегда мечтала в разы больше, чем о пресловутой загсовской отметке.

Круг замкнулся. Она снова сидит одна. Снова в полуподвальной, напыженной от собственной элитарности и крутости кафешке. И снова раскладывает пасьянсы своей непутевой и нескладной бабьей судьбы. И что же дальше? Опять в слезы?

Ольховская поймала себя на мысли, что сейчас ей безумно хочется немедленно, буквально сию секунду плюнуть на все и спрыгнуть с этой самой полки. Раз и навсегда! Оставить Игоря, уйти и вернуться в более привычный, более комфортный для себя мир. Со всеми его, мира, немудреными радостями, проблемами, страстями и страстишками. Причем, в первую очередь, уйти именно ради последних. Уйти, пока еще не до конца, не до критически последней песчинки истекло ее женское время, ее «время Ч». После которого само слово «страсть» уместнее всего сочетается разве что со словом «алкоголь».

В эту минуту она почти физически ощутила, как ей не хватает эмоций, не хватает любви, понимания и тепла. Ощутила и поняла, что без этих обязательных составляющих она просто не умеет, а главное, не хочет жить. Без них она все равно что дорогая роскошная иномарка с пустым топливным баком, застрявшая ночью на богом забытом проселочном тракте. Вроде бы и смотрится шикарно, вот только движения нет…

«Боже, о чем я только думаю?! – словно очнувшись, укоризненно одернула себя Ольховская. – Игорь в тюрьме, Толик погиб, Саныч в больнице, фирму лихорадит, а я сижу здесь и разрабатываю план подкопа. Словно к попытке бегства. Дескать, выкручивайтесь сами, как хотите. И мерси за прием».

Она затребовала счет и, не дожидаясь, пока официант принесет сдачу, вышла на улицу. Ей было ужасно стыдно за свои крамольные мысли. По дороге домой она пообещала самой себе, что больше никогда, ну хотя бы в ближайшее время, пока не утрясется с Игорем, не будет думать о «белой обезьяне». Вот только в строгом соответствии с небезызвестной философской притчей получалось это у нее довольно плохо.

* * *

Так оно всегда и бывает: то взлет, то посадка; то снег, то дожди… Сегодня Козырев полдня промаялся от безделья, не зная, как убить время. А вот завтра, в день загодя распланированной встречи с Катериной и Смоловым, придется вставать ни свет ни заря и, затарившись в ближайшем киоске «антиполицаем», мчаться на службу. Увы и ах, но это была она, мать всех «грузчицких» подстав – внеплановая и внезапная Подмена.

Горящую путевку в жизнь диспетчер отдела выписал по телефону в двенадцатом часу ночи, когда Козырев уже балансировал на грани мертвецкого сна и полумертвецкой яви. Паша с трудом врубился в суть происходящего, на автопилоте завел два будильника – обычный и на мобильнике (мастерство не пропьешь!), и лишь тогда, не раздеваясь, рухнул на диван. Так и уснул – мордой в тряпках.

Здесь следует заметить, что внеплановой свалившаяся на Козырева подмена была лишь отчасти. События последних недель недвусмысленно указывали, что нечто подобное в обозримом будущем вполне способно сдетонировать и случиться. Так, собственно, и вышло – водитель «семь-три-первого» экипажа, за руль которого спешно высвистали Козырева, накануне днем, что называется, пострадал за правду. В данном случае – в ходе краткосрочного боевого контакта между участниками экипажа и охранниками частного детского садика «Солнышко».

А началось всё с того, что примерно с месяц назад дежуривший по ОПУ товарищ Безмылов устроил засаду в одном из тихих и неприметных переулочков исторического центра города, о существовании которого не догадываются не только туристы, но даже многие коренные жители губернского города с аббревиатурой «СПб». А коли не догадываются, то, понятное дело, сам Бог велел именно здесь и разместить «кукушку» одного из отделов НН. А именно – отдела, ведомого доблестным Василием Петровичем Нечаевым. И вот жила себе эта «кукушка» тихо, мирно, долго и счастливо, пока вдруг новоиспеченному Заму Безмылову не пришло в голову самолично проверить – а в должной ли мере соблюдается соответствующее положение соответствующей инструкции о правилах посадки/высадки «грузчиков» в районе конспиративной квартиры? Не наводят ли они, «грузчики», своими суетливыми действиями представителей резидентур и конкурирующих спецслужб на мысль о том, что именно в этом квадрате располагается секретный стратегический объект государственной важности?..

Задавшись такой благой целью, Безмылов засел в дозоре и очень быстро сумел убедиться в том, что таки да – наводят, причем нисколько по этому поводу не заморачиваясь. Подъезжают и отчаливают едва ли не от самых дверей «конторы». При этом еще и загружаются в салон оперативного транспорта не конспиративно – поодиночке и с интервалами, а шумной ватагой, со всем своим скарбом. И это в то время, когда, по версии создателей сериала «Тайная стража», заурядный спутник-шпион способен со своей орбиты засечь и опознавательно зафиксировать не только физиономии объектов, но и сведения о регистрации и семейном положении из соответствующих граф паспорта! Словом, знатный шкандаль закатил тогда Безмылов, многим в отделе после него и по сей день дурно отрыгивается.

Соответствующие оргвыводы были сделаны незамедлительно: отныне оперативным водителям отдела под страхом отсечения доплат к должностному окладу за так называемые «особые условия» было строго-настрого приказано парковаться не ближе чем в квартале от «кукушки». Приказать-то приказали, вот только поди-найди в центре города, да еще в дневные часы не то что стояночку – хотя бы «кармашек» для временного причаливания. И это даже без учета того обстоятельства, что местная автолюбительская роза ветров исторически сориентирована на одностороннее движение. Короче, крутись как знаешь. Хоть на малом ходу «грузчиков» по одному из салона десантируй. Вот тогда смекалистые механики и облюбовали более-менее удобную бухточку в непосредственной близости от детской площадки элитного дошкольного учреждения «Солнышко». Вообще-то, там висел знак, запрещающий парковку, но разве такая малость могла служить препятствием для слуг государевых? Тем более что, как выяснилось впоследствии, знак этот повесило само руководство учреждения, пометив столь нехитрым способом свою территорию.

Нетрудно догадаться, что инициативу механиков незамедлительно восприняли в штыки сотрудники охраны детского сада. А как вы хотели? Сие заведение посещали преимущественно сопливые отпрыски ВИПов и госчинов, а посему ежедневное появление на экранах камер слежения подозрительных людей в черном и сером как минимум нервировало. Кто знает, что там у них на уме? Может, теракт планируют? А может, и того хуже – к киднеппингу готовятся?

Охрана несколько раз вызывала наряд из ближайшего отдела милиции с просьбой разобраться с подозрительными личностями и их паркующимися в неположенном месте тачками. Милиция несколько раз приезжала, что-то выясняла, но всякий раз убиралась восвояси, не объясняя причин. А главное – не предпринимала никаких мер по устранению раздражающего фактора. А затем и вовсе перестала подрываться по подобным звонкам. Попытки «детсадовских полицейских» прокачать ситуацию собственными силами успехом тоже не увенчались. Всякий раз их самым банальным образом игнорировали: либо молча отмахивались, как от назойливых мух, либо вежливо, но при этом очень уверенно посылали. Так что в какой-то момент руководство учреждения смирилось с непрошеными соседями как с неизбежным злом. А вскоре и вовсе перестало обращать на них внимание.

Но так уж случилось, что в эту субботу на охрану периметра заступил наряд, состоящий сплошь из новичков – молодых, ретивых и слегка отмороженных. Заметив припаркованную в непосредственной близости от ворот охраняемого объекта «десятку» со скучающим водителем, старший наряда в строгом соответствии с инструкцией отправился устранить безобразие. И предсказуемо был послан через опущенное по случаю жары водительское стекло.

От такой наглости «детсадовский полицейский» чуть не проглотил сигарету. Дурнопахнущая жидкость со сложным химическим составом немедленно ударила ему в голову. Он отошел в сторону и дурным голосом заверещал в рацию, вызывая подмогу. И здесь водитель «семь-три-первого» совершил непростительную, а потому роковую ошибку – не поднял стекла, прикинув, что с минуты на минуту его экипаж должен пройти на посадку.

Собственно, он и подошел. Только не через минуту, а спустя целых пять. За это время два дюжих молодца, спущенных с поводка оскорбленным в самых лучших чувствах начальником, действуя на удивление ловко и слаженно, вытащили механика из салона через окно и принялись старательно и со знанием дела пинать его ногами. В общем, конфуз случился. Причем для нашего механика, надо признать, весьма болезный. Но подоспевшие к окончанию безнадежно проигранного первого раунда «грузчики» «семь-три-первого» быстро уравняли составы играющих на поле команд. А затем запрошенная по станции подмога из «конторы» и вовсе обеспечила безоговорочное преимущество. Теперь уже методично и со смаком пинали лежавших на асфальте охранников. В конечном итоге всех примирил «лесник» в виде подъехавшей патрульно-постовой «буханки», поднятой на уши звонками прильнувших к окнам окрестных аборигенов. Так что, по сути, обошлось малой кровью – всего-то три направления на черепно-лицевую хирургию: одно – неосмотрительному механику и два других – охранникам. Плюс – небольшая чехарда с перетасовкой сменных экипажей на ближайшие несколько дней с учетом временно осиротевшего «семь-три-первого». Словом, ничего страшного. Как говорят работники эстонской «скорой помощи»: «Время лечит!»

* * *

Как ни странно, но в этот насыщенный событиями день Батя, в отличие от тех же Козырева и Лямки, вернулся домой раньше обычного. А ведь когда его вот так выдергивали по старой службе, «обычное» начиналось после одиннадцати вечера.

Люба, как всегда, суетилась.

– Ставь на стол, – лихо скомандовал супруг.

Проходя по коридору, он услышал возню свояка в ванной. Секунд десять поподслушивал, а попозже, когда тот вышел, присоветовал:

– Жена, ясное дело, ничего не узнает, но вот старая любовница может не простить. Пойдет анонимка в местком…

– Откуда знаешь? Люба сдала? – испугался свояк.

– Нет, не Люба… Нюх у меня.

Глава четвертая

Женщина может быть другом мужчины лишь в такой последовательности: сначала приятель, потом любовница, а затем уж друг.

А. Чехов. Дядя Ваня

«Светает. Ах, как скоро ночь минула…» Разбуженный сразу двумя источниками отвратительного будильничьего визга, Козырев лишь неимоверным усилием воли заставил себя подняться. После холодного душа ему стало немного легче, а два стакана крепкого чая окончательно разогнали остатки тумана в голове, обеспечив вполне пригодную для полетов ясную погоду. Только выходя из комнаты, Паша заметил лежащую на полу записку. Похоже, вчера, так и не дождавшись его возвращения, Михалева просто сунула ее в дверь. Козырев развернул листок и прочитал:

«Пашк! Днем звонила Илонка. Сказала, что на „Большом вальсе“ были все сотрудники „Русского отдела“ из числа получивших приглашения. Так что твоя версия не подтверждается. Шлифуй дальше. На всякий случай запиши мобильный Илонки. Можешь звонить ей безо всякого стеснения, напрямую. Тем паче, ей самой очень понравилось играть в шпионов. P. S.: Если с утра будешь мучаться похмельем, возьми у меня на нижней полке в холодильнике пакет молока».

Вот тебе и «работа с источниками»! А ведь Козырев так надеялся, что сумеет самолично и оперативно, отчасти в пику Смолову с его недюжинным профессиональным опытом и офигенными техническими возможностями, размотать всю цепочку первым. И вот теперь все обломалось в доме Облонских! Обидно…

По дороге на службу Паша бесцеремонно потревожил мобильным звонком Катерину. Рассказал про нарисовавшийся форс-мажор и попросил взять на себя организационные хлопоты по переносу малого совета в Филях на вторую половину дня. Разбуженная Востроилова, хотя и неласково обозвала его засранцем, но, тем не менее, обещала все устроить и соответствовать.

* * *

Очередную сходку назначили в одном из самых романтичных мест далеко не самого романтичного района города. Карьеры у бывшего кирпичного завода, что на пересечении Бухарестской и Димитрова в Купчино, в летнюю пору становятся местом паломничества жителей окрестных кварталов. Тех, которым либо влом, либо жаба душит ехать загорать на залив или на перешеек. Конечно, это вам не Копакабана, но, между прочим, в иных уголках города и такого нет. В самом деле, не полезешь же в здравом уме купаться, к примеру, в Мойку или Фонтанку. И не потому, что существует риск попасть под гребной винт речного трамвайчика или там скутера. Просто скученность в главных городских речках ныне такова, что даже микробам здесь уже тесно.

Идея встретиться в Купчино принадлежала Смолову. Сложилось так, что последние нескольких месяцев он практически все выходные проводил на работе. В результате количество негативных эмоций супруги перешло в качество, в связи с чем Смолову был предъявлен жесткий ультиматум: один выходной в неделю – исключительно семейный. В противном случае в его жизнь вводятся жесточайшие санкции – как экономические, так и физиологические. Вплоть до отлучения от супружеского ложа. А поскольку вчера Виктор Васильевич весь день потратил на анализ телефонных соединений компьютерщика Николая и изучение трафика электронной почты секретарши, ему стоило немалого труда придумать грамотную отмазку для воскресной вылазки на встречу с партнерами по «ладонинской концессии». Пришлось закосить под крепкого хозяйственника и тем самым заполучить разрешение отлучиться на авторынок – новые колпаки присмотреть, опять же неплохо бензонасос поменять, надо то, надо се…

Получив благославение, Смолов вышел из дома, под внимательным перископом супруги нарочито лениво пересек двор и свернул за угол. После чего двинул свои бразды в противоположную от знаменитой автобарахолки на Фучика сторону.

Ох и народу было в это время на южном берегу! Не то что яблоку – огрызку некуда упасть. Козырев и Катерина оказались здесь впервые. Так что пришлось минут пятнадцать блуждать по озвученным начальником вешкам и ориентирам, дабы отыскать те самые живописные кустики, в куцей тени которых их поджидал мучаемый отнюдь не духовной жаждой Смолов.

– День добрый, – первым поприветствовал Паша. – Еле вас нашли. Народу столько, что без GPS фактически не обойтись.

– И вам не хворать… Я тоже еле вас дождался. Так пива хочется, ажно в мошонке… Пардон, забыл, что здесь дамы. Принесли?

– Да принесли, принесли, – успокоила Катерина. – Вон у Пашки целый пакет этого добра. Вообще, не представляю, как можно за один присест столько пива выпить?

– А что там пить-то? Судя по объему пакета, там всего-то… – Смолов прищурился, прикинул в уме, – всего лишь шесть банок.

– Семь.

– Старею. Не тот уже глазомер, не тот… Кстати, к вопросу о человеческих возможностях в плане выпивания. Вы в курсе, что еще в середине семидесятых в некоторых японских портовых городах владельцы баров, специально для американских моряков, завели ремни безопасности? Навроде тех, что имеются в автомобилях и в самолетах?

– Это зачем?

– Слишком много было случаев травматических падений принявших на грудь завсегдатаев с высоких табуретов у барной стойки. И с тех пор спиртное понабравшимся морякам отпускают, лишь предварительно закрепив на сиденьях страховочными ремнями.

– Жуть какая!

– Э-эх, Катюш, мало в тебе романтизьму, – констатировал Смолов, выуживая из принесенного пакета первую банку. – Оп-па, а на фига вы этого хохляцкого пойла набрали? Что, ничего приличнее не было?

– Так вы же не сказали, какое брать.

– Досконально знать вкусы и предпочтения руководителя есть наипервейшая обязанность подчиненного, – назидательно заметил Смолов. – Та же «семерка», почитай, на каждом углу продается. А вы мне тащите «Оболонь». Да еще и выпущенную чуть ли не во времена первой оранжевой революции.

– А вы, Виктор Васильевич, тоже «Балтику» любите? – поинтересовался Паша.

– Огненной страстью к пиву вообще не пылаю, но… уважаю. Особенно «семерку». А что?

– У нас в экипаже парень есть. Так он на почве любви к пиву окончательно свихнулся. У него даже прозвище Балтика-три. Мы тут на днях шутканули, что японцы палочками едят все, включая пиво. Так он на это дело купился и пообещал, что скоро тоже научится.

– Из «Балтики-три» хороший моряцкий «Ворошилов» получается, – задумался о своем Смолов.

– Вы хотели сказать «шило»?

– Э-э, брат, это до дерьмократической власти на флоте «шило» гнали. А вот после нее – сплошь и всюду «Ворошилова».

– А это как?

– Да, в принципе, рецептура прежняя. Вот только раньше на кораблях спирт без проблем доставали. А теперь – исключительно воруют. Потому и «Ворошилов»… Кстати, я не наблюдаю на горизонте нашу очаровательную работодательницу.

– Полина в курсе, где и во сколько мы встречаемся, – пояснил Козырев. – В принципе, уже должна была подъехать. Мы договорились, что, как только она доберется до поворота, сразу отзвонится. А дальше я ее встречу.

– Ну раз такое дело, малость подождем. Давай, Павлентий, накатим, пока не нагрелось. Катьк, а ты чего? Присоединяйся к мужской компании.

– Спасибо, не хочется. Если не возражаете, я лучше пока немного позагораю.

– Еще бы мы возражали, – усмехнулся Смолов и заговорщицки подмигнул Паше.

Катерина непринужденно сняла футболку, под которой обнаружилась предусмотрительно надетая верхушка купальника, поднялась и, отойдя в сторону, с наслаждением вытянулась, подставляя солнцу зажмуренное лицо. Глядя на Востроилову, а в первую очередь на ее правильной, полуокруглой формы и достойную во всех остальных отношениях грудь, туго прихваченную невеликим кусочком материи, Козырев невольно замечтался, вспоминая события недавней ночи. В эту минуту заниматься делом, хотя бы и столь благородным, как спасение друга, абсолютно не хотелось. Хотелось неги, хотелось безделья. В конце концов дико хотелось секса. Но в этот момент Пашу совсем некстати обломал Смолов:

– Браток, ты варежку-то малость прикрой. А то слюна на песок капает, – беззлобно порекомендовал Катин начальник. И, высосав до последней капли свою банку, добавил: – Что, хороша девка?

– Ага, – автоматически согласился Козырев.

– Самому нравится… Слушай, а чего вдруг тебя сегодня подорвали? Я утром дежурному звонил, вроде никакого ЧП в городе не приключилось. Даже все эти пидорасные-несогласные, и те стройным маршем на пляжи отправились.

В ответ Паша вкратце пересказал Смолову историю вчерашнего «елдового побоища» за место парковки под солнцем. Выслушав, Виктор Васильевич отработанным движением лишил невинности вторую банку и, весомо глотнув, констатировал:

– Н-да, есть такая буква в этом слове. Народ нынче совсем с глузду съехал. Причем поголовно. Крутые буквально все. Амбиции буквально амбарные. В нашей фирме, кстати сказать, с неделю назад нечто похожее приключилось. Сотрудник у нас есть, Генка Певзнер. Давно работает, неплохой паренек, даром что еврейских кровей… Кстати, ничего, что я малость нетолерантно выражаюсь?

– Да все нормально, – отмахнулся Паша. При чем тут «еврейский вопрос», когда в непосредственной близости от тебя маняще выгибается навстречу солнечным лучам такая… Такая, выражаясь словами старика Паниковского, «фемина»?

– Так вот. Ехал он на работу по Фонтанке. Там, как водится, вечные пробки. Ну, пригорал, туда-сюда… Прикинул, попробовал втиснуться меж двух сосен и своими диоптриями малость просчитался. Короче, царапнул крылышко иномарке. Хотя, какое царапнул? Так, слегонца лизнул шершаво… Оно фигня, конечно, но Генка как честный человек остановился, вылез: дескать, готов принести извинения и удовлетворения в удобной для вас форме и валюте.

– И что?

– А то, что из иномарки вываливается потерпевший, весь такой из себя распальцованно-параллелепипедообразный тушкан, и безо всяких приветствий-прелюдий достает из барсетки «Осу» и шмаляет. Прямо в грудину. Хорошо не в лоб. Хотел и второй раз шмальнуть, да Геша, падая на проезжую часть, успел засветить ксиву. Вот такой вот «ченч» – царапина на крыле супротив трещины в ребре. Нефиговый обмен, а? Кстати, для справки: цена вопроса крыла при данном столкновении и при страховке – ноль рублей ноль копеек.

– Ну да, до боли знакомая ситуация, – согласился Козырев.

Смолов говорил все правильно, все по делу. Вот только вступать в полемику и поддерживать разговор абсолютно не климатило. Хотелось молчать, подставлять морду солнцу и смотреть на Катю. И хотеть Катю.

– То-то и оно, что знакомая. И до боли, – продолжил развивать свою мысль Смолов. – Вот ты мне скажи… Ты, который оперативный водитель. Что такое в этом мире происходит? Что такое с нами случилось? Почему водителям образца двадцать первого века вдруг резко стало по душе исключительно одно – чтобы им всем уступали место на дорогах, а в случае ДТП падали ниц, независимо от вектора виновности. При этом, разумеется, отделываясь испугом неподдельным.

– Так ведь подобная метаморфоза, она не с одними только водителями произошла.

– Согласен. Не только. Но в данном конкретном случае объясни ты мне, почему дорожные амбиции кратно превосходят все эмоции вне проезжих частей? Почему все несут себя на сиденьях автомобилей, словно в кресле верховного распорядителя? При этом – юмора ноль. Управляющихся с рулем задниц терзают всего лишь маленькие пузырчатые комплексы. И ладно бы рядом с ними дивы длинноногие находились. Здесь вопросов нет, понты хотя бы в мотивации. Одна беда – див на всех категорически не хватает. А в результате имеем омерзительные сцены рядом с местами ДТП.

– То что омерзительные, это точно!

– Вот ты как-нибудь сугубо этнографически присмотрись: тучные и хлипкие, характерные и интеллектуальные – все тут же выскакивают из салонов с оскорблениями. И тут же получают филологическую сдачу как минимум. Далее – неловкая потасовка, так как драться 99 процентов не умеют, а 99 процентов из 99 никогда и не пробовали. Со стороны это либо нелепо, либо смешно, но полно идиотских рисков. Скажешь, не так? По-твоему, я что-то не то вкуриваю?

– Да нет, все правильно, – подтвердил Паша. – Просто…

– Ни хрена не просто, – не дал ему завершить Смолов. – Современные мужики поражены сокровенными представлениями о своем скрытом внутреннем герое. Это не рыцарь и не мушкетер. Это… догадываешься, кто?

– Бандит?

– Он самый. Заметь, о бандитах знают в основном исключительно по ТВ, но точно чувствуют, как натуральные бандиты ведут диалог и поступают. При этом подражания выглядят чудовищно! Редкие оставшиеся в живых и в здравой памяти гангстеры, видя эти шоу остроклювиков, вздрагивают от карикатур на самих себя: «О как!» Отсюда те, кто бандитов вынужден высокомерно презирать, благодаря недавно приобретенному статусу менеджера, обязательно прикупят себе ружье охотничье импортное (заметь, не побывав в лесу за последние десять лет ни разу), пистолет для самообороны или нож метательный вьетнамского подводного спецназа. Последнее, как правило, для «случайной» демонстрации пришедшему гостю в его рабочий кабинет. Как факт принадлежности к спецназу российскому.

Здесь Козырев немного смутился, поскольку как раз такой вот «понтовый» нож в прошлом году Лямка подогнал ему на день рождения.

– Так вот скажи мне, Паш, отчего же мы тогда гневаемся на наркоманов, у которых мотивации абсолютно логичные: ломка – убил – добыл – доза – тюрьма? А?!.. Понять нельзя внешне адекватных галстучных мужчин. Откуда в них такое космическое отношение к своим персонам, мгновенное отупение, мелкотравчатая ярость, а после – бездеятельное раскаяние возле халата жены и в кабинете милиционера? Возможно, это мои фантазии, но думается, что дело здесь – в тотальной неуверенности, в превышении пределов своей компетентности. В обнимку с завышенной самооценкой и неудовлетворенностью как следствие.

Паша не успел ответить, так как именно на этой смоловской коде у него засигналил мобильник. Звонила Полина. Решив, что та подъехала к условленному месту, Козырев подскочил и направился в сторону дороги. Однако, на ходу обменявшись несколькими фразами, притормозил и, отойдя в сторонку, принялся о чем-то ее распрашивать.

– Полина? – уточнила Катя, когда Козырев, закончив разговор, вернулся.

– Ага. Очень извинялась, но подъехать не сможет.

– Что-то случилось?

– Не совсем по нашей части, но случилось.

– Поясни, – потребовал Смолов, вскрывая очередную банку.

– Вчера вечером им позвонили какие-то прикормленные зайцы из типографии и доложились, что в нескольких центральных городских газетах в понедельник должна выйти заказуха на Ладонина. Причем для вящей убедительности она сопровождается ксерокопией депутатского запроса, который некий народный избранник на днях одновременно зафигачил в Прокуратуру России, Федеральное Собрание и в Администрацию Президента.

– И что в этом запросе?

– В принципе, стандартный набор. Дескать, Ладонин пьет кровь христианских младенцев, участвует в рейдерских схемах, финансирует национал-патриотов, а в промежутках между этими занятиями ворует экспонаты из Эрмитажа.

– Согласен, неприятно. И что теперь?

– А теперь Полина вместе с их коммерческим директором мотается по редакциям и за наличку выкупает полосы, одновременно договариваясь о постановке блоков. В общем, работают с продажной прессой. С целью недопущения очернения светлого образа Игоря Ладонина. А после этого мотанется в больницу к Санычу.

– Как там у него дела?

– Да вот, наконец пришел в себя. И сразу затребовал Полину с отчетом.

– Паш, я поняла практически все, кроме одного. Постановка блоков – это что?

– Если честно, я и сам до конца не понял. Вроде бы есть возможность за деньги договориться, чтобы эти материалы не выходили не только завтра, но и в течение какого-то времени. То есть такая негласная запрет-ка на выход любых негативных материалов об Игоре.

– Ни фига себе! Об этической стороне вопроса я, конечно, скромно умолчу, но ведь, чтобы провернуть такое, это ж какие деньжищи нужно заслать!

– Какая этика, Катюш, побойся Бога! – усмехнулся Смолов. – Технология воздействия на общественное сознание или на конкретных лиц стара как мир. И уж кому не владеть ею в совершенстве, как представителям второй древнейшей? Кстати, ты какую этическую сторону имеешь в виду? То, что некрасиво за деньги размещать в прессе заказные материалы? Или что неприлично мочить человека в тот момент, когда он не имеет физической возможности адекватно ответить?

– И ту и другую.

– Ну-ну. Барышня ты наша тургеневская… Но насчет того, что тема безумно затратная, – здесь согласен. Если нападающая сторона заплатила свою цену за размещение материалов (а бесплатно у нас такие штуки не прокатывают, даром что депутатский запрос, – рынок, мать его ити!), то сторона вторая, защищающаяся, всяко должна эту цену перебить. Иначе какой смысл? При положительном исходе вопроса первый транш по-любому придется возвращать, дабы не нарушить хрупкого равновесия между темными и светлыми. Вот только, на мой взгляд, все равно не в коня корм. Да и денег жалко.

– А почему не в коня?..

– Ну, допустим, на некоторое время заткнут глотку местным газетам. Опять же их сейчас столько расплодилось, что договориться с каждой просто нереально. Но ведь есть еще газеты центральные, на которые длань ладонинская, при всем моем уважении, всяко не простирается. Наконец, как они собираются решать проблему Интернета? Эту плотину ничем не заткнешь. Ни пальцев рук, ни самых бешеных бабок не хватит. А ведь в Сети можно разместить буквально все: любые интриги, заговоры, скандалы. Причем, заметь, в отличие от тех же газет, хотя бы формально пытающихся декларировать некие нормы приличия, в Сети цензуры нет.

– А разве на Интернет-издания нельзя подать в суд?

– Подать можно. Но так как серверы в большинстве случаев находятся в США, Новой Зеландии или на каком-нибудь Берегу Слоновой Кости, то любая правовая атака обречена на издевательство. Потому и говорю – денег жалко. Хоть и чужие, а все равно жалко. Тем более что сегодня, каюсь, намеревался поклянчить у Полины Валерьевны небольшой авансец. За ударную работу в персональный выходной.

– Удалось что-то накопать?

– Скорее да, чем нет.

– Выкладывайте, Виктор Васильевич, не томите.

– А может, сначала Паша поделится с нами своими творческими изысканиями по работе с эрмитажными источниками?

– Да не вышло там никаких изысканий, – вздохнул Козырев. – Проверили: в тот вечер все сотрудники «Русского отдела» приперлись на этот чертов концерт. Так что в моем случае – мимо денег.