Текст книги "Наружное наблюдение: Ловушка. Форс-мажор (сборник)"

Про Тимофея Ильича говорили, что он «пьет все, что горит, а что не горит, поджигает и все равно пьет». Короче, Копперфилд отдыхал. Поначалу такая уникальная особенность моряцкого организма лейтенанта Смолова шокировала, попеременно приводя то в восхищение, то в состояние панического ужаса. Но потом Витя привык. Принюхался и успокоился. Потому как человек – это вам не зверь какой-нибудь, он ко всему привыкнуть может. Тем более на флоте. Тем более на Северном. И уж совсем тем более – на атомном.

А вот боевой командир товарищ Штанюк к пьяным выходкам Коломийца так и не приноровился. Как следствие, его локальные стычки с Тимофеем Ильичом переросли в затяжную, ведущуюся с переменным успехом партизанскую войну. История этой подводной «герильи» вполне достойна попасть в учебники по конфликтологии (раздел «Ксенофобия в замкнутом коллективе, созданном по армейскому образцу»). Своего апогея противостояние командира и подчиненного, за которым с неподдельным интересом следил весь экипаж, достигло в ночь на пятое декабря 1991 года.

В ту ночь товарищу Штанюку не спалось по причине отсутствия в постели жаркого тела супруги, которая накануне отправилась в трехдневный шопинг в город Североморск. Одному в койке было холодно и неуютно. А нереализованное либидо давило на подкорку и требовало хоть какой-то реализации. Отправляться на блядки здесь, в Гаджиево, где тебя знает каждая собака, было небезопасно. Поэтому Штанюк принял волевое решение – нагрянуть с внезапной проверкой на родную субмарину и сублимировать нерастраченную сексуальную энергию в командирскую. То есть отдрючить дежурных за нарушения правил несения вахты на АПЛ в ночное время. А в том, что подобные нарушения найдутся, сомневаться не приходилось.

Аки тать в нощи, товарищ Штанюк пробрался на пирс, минуя известные ему кордоны, и навел на лодке такой шорох, что впоследствии об этой его вылазке старожилами были сложены несколько легенд. А также матерные частушки размером в восемнадцать куплетов, самым приличным из которых был следующий:

 
Тихо вокруг.
Только не спит Штанюк.
Нет в гарнизоне таких больше сук,
Как наш командир Штанюк.
 

В эту беспокойную ночь свой последний визит неугомонный Штанюк нанес в отсек к радиотехникам. Здесь перед грозными очами капитана и по-собачьи преданными глазенками старпома, еще до конца не прочувствовавшего, как он крупно погорел, предстала следующая картина: на штатном месте отдыха командира БЧ-4 пьяно похрапывал зашедший в гости на огонек акустик Смолов, а сам гостеприимный хозяин сидел на полу рядышком и мирно сосал из горлышка «Жигулевское», два дня назад завезенное в Гаджиево по случаю окончания инспекторской поездки на Северный флот маршала Язова. Тимофей Ильич был в тельняшке и в офицерском кителе, небрежно наброшенном на плечи. Форменная одежда ниже пояса была представлена исключительно не первой свежести кальсонами.

Старпом хотел скомандовать «на подъем, смирно», однако от увиденного дыхание в его зобу сперло. Количество предыдущих косяков и замечаний он мысленно помножил на два, однако от волнения никак не мог получить искомую цифирь. Так что пришлось капитану Штанюку нарушить субординацию и начать общение с подчиненным без рекомендованного уставом посредника:

– Капитан второго ранга Коломиец!

– И-ик, – бодро откликнулся Тимофей Ильич. Вообще-то, он хотел сказать: «Я», – но на выходе из горла звук, запнувшись обо что-то, трансформировался и редуцировался в немного оскорбительное – потому как якобы пьяное – «и-ик».

Оскорбленный товарищ Штанюк испепелил подчиненного взглядом, принюхался и, учуяв витающий по закутку запах «шила», поспешно прикрыл глаза, дабы старпом не заметил, как они покрылись ностальгической поволокой. «Опять пьют. Каждый день пьют, с-суки. И никакой тебе язвы. Да что там язвы – даже гастрита нет. Вот ведь, с-суки», – подумал капитан и… обиделся.

Но тут наконец пришел в себя старпом:

– Капитан второго ранга Коломиец! Встать! Почему в таком виде?! Немедленно доложите по форме, что с вашей формой!..

Тимофей Ильич вздрогнул, перевел взгляд на старпома, какое-то время фокусировал свое зрение, подправляя наводку, а затем выдал ответный залп:

– Щенок! Или не знаешь, что, когда настоящие моряки пьют пиво, они снимают перед этим штаны и аккуратно вешают их на спинку стула?..

…И напрасно потом объяснял начальству очнувшийся и мгновенно протрезвевший Смолов, что в данном случае обращение «щенок» отнюдь не является оскорблением старшего по званию. Да и вся произнесенная Коломийцем фраза таковым считаться не должна, ибо всего лишь является дословной цитатой из романа известного писателя Валентина Пикуля «Реквием каравану PQ-17». А роман этот, между прочим, посвящен героизму советских моряков и их британских союзников, проявленному в годы Великой Отечественной войны.

Доводы Смолова руководство не удовлетворили. В итоге оба собутыльника были взяты под арест и на следующий день первой же лошадью направлены вслед за женой Штанюка в Североморск. Только не на шопинг – на губу. Там-то через три дня они и узнали, что государство, рубежи которого они защищали даже сейчас, сидючи на гауптвахте, прекратило свое существование. А на следующий день Тимофей Ильич подал рапорт с просьбой уволить его из рядов Вооруженных сил. В качестве причины он указал нежелание служить на флоте малопонятного федеративного образования. К тому же, как было указано в рапорте, в аббревиатуре названия этого образования имеется буква «гэ», а он, капитан второго ранга Коломиец, человек хотя и партийный, но суеверный…

Рапорт, понятное дело, заставили переписать, но просьбу Тимофея Ильича удовлетворили и на гражданку отпустили. Даже без «волчьего билета», о чем лично похлопотал… кто бы вы думали?.. Командир АПЛ Штанюк. Сей благородный с его стороны поступок объяснялся достаточно просто: после стресса, приобретенного приснопамятной ночью и усиленного беловежскими событиями и оргвыводами, сделанными по результатам инспекторской поездки маршала Язова, товарищ Штанюк… развязался. О, как он развязался! Впрочем, это уже совсем другая история…

А Тимофей Ильич вернулся в родной Ленинград, который вскорости стал Петербургом, какое-то время кантовался без работы, но в конечном итоге по блату устроился в Управление кадров ГУВД. Да, не зря ему завидовал Штанюк – медкомиссию бывший кап-два Коломиец прошел без каких-либо осложнений и проблем. Врачи удивлялись и разводили руками: «Как? Неужели и правда пятнадцать лет на атомном флоте прослужили? Да у вас организм, как швейцарские часы! Вас бы, батенька, в поликлинику сдать, для опытов». Словом, слабо еще в отчественной медицине изучены загадочные механизмы благоприятного воздействия этилового спирта, приводящие к нормализации функций иммунной системы у отдельных индивидуумов, помещенных в условия экстремальных сред.

На новом милицейском поприще Тимофей Ильич зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, с ходу продемонстрировав незаурядные организаторские способности. Коломиец остепенился, приобрел брюшко, а вместе с ним и авторитет. Он благополучно пересидел в своем кресле нескольких начальников Главка, всякий раз с приходом нового медведя на воеводстве благоразумно отказываясь от поступательного движения по карьерной лестнице. Словом, сделался спокоен и мудр аки зубр. Даже выпивать стал гораздо реже и в гораздо более скромных объемах. При этом, разбирая периодически поступавшие к нему «залетные» дела, в основе которых в большинстве случаев лежала, как не трудно догадаться, банальная пьянка с большей или меньшей степенью отягощения вины, Тимофей Ильич старался по возможности не отягощать карму «залетчика», дабы заблудший милицейский сын мог возвратиться к своей пастве с минимальными потерями. А на возражения коллег, пытающихся вести непримиримую борьбу с зеленым змием в погонах, Коломиец неизменно цитировал Мандельштама: «В нашей стране не пьют, а соображают». Добавляя от себя: «А сообразительные парни органам нужны позарез».

Впрочем, случались и исключения, когда Тимофей Ильич в силу разного рода душевных волнений, вызванных регулярно накатывающейся ностальгической волной, принимал решение тряхнуть стариной и провести мастер-класс по профессиональному запою. Одна из таких «встрясок» случилась в марте 1994 года, когда в командировку в Питер на двое суток прикатил Смолов. В итоге сорок восемь часов, проведенных Виктором Васильевичем в Северной столице, были распределены следующим образом:

– утрясание служебных вопросов и проставление отметок «прибыл-убыл» в комендатуре – девять часов;

– поход по магазинам, согласно списку, составленному женой и дополненному сослуживцами, – четыре часа;

– праздничный ужин на квартире у Коломийца – тринадцать часов (включая три часа, бесполезно потраченных на сон);

– правильный опохмел в пивном ресторане «Жигули» – пять часов;

– поездка на спортбазу ГУВД с посещением бани и полыньи на Кавголовском озере – шестнадцать часов;

– возвращение в город на Финляндский вокзал с последующей загрузкой тела Смолова в вагон силами Коломийца и дежурного милиционера-водителя – один час…

На вокзале Виктора Васильевича ждала дочка, которую привез друг. Жена на весенние каникулы увезла свой класс в Москву («Третьяковку смотреть») и должна была вернуться только завтра.

Обнялись, поцеловались. Дочка узнала отца. Она еще не умела говорить, но очень по-взрослому удивилась: «О-о-о!..» Капитан третьего ранга Савхин, торопливо пожав руку, сразу принялся рассказывать:

– Как ты уехал – началось! Матрос всех матросов Воронов, это который в тот раз трап утопил, помнишь?..

– Не скандалила? – перебил его Смолов, беря сверток с дочерью на руки.

– Что ты! Я ее в бухту носил, волны показывал! Ей так понравилось! Она хохотала и командовала: еще волну!

– Это как?! – оторопел Смолов.

– Запоминай: ате ва – это «еще волну».

– Понял.

– А буи – это «будем жить».

В военном городке они встретили мичмана Васюхина. Тот поздоровался, и было видно, что синдром тревоги после вчерашнего загула дает о себе знать.

– Ты бы на сладкое временами переходил, а? – посоветовал Смолов.

– Сахар – белая смерть, – отшутился мичман.

– А «шило» – зеленый друг, очевидно? – уточнил Виктор.

– Васюхин, сходи на посудину, докопайся до кого-нибудь! А то неправильный опохмел может привести к запою, – приказал друг Смолова.

Витя пошел от них в сторону к своему дому. Там его ждала няня – всезнающая и всемогущая старушка и фактический его командир. А куда деваться? Без нее – капут.

«Все правильно: неправильный опохмел и запой», – прошептал Витя. О чем он подумал в этот момент? О встрече с Коломийцем или о том, как надо жить дальше? А в длиннющем коридоре вечный капитан-лейтенант Карамазов заорал: «Да, я вор, но не подлец!»

Смолов досадливо глянул в окно. По деревянной скользкой мостовой два матросика тащили бак с помоями. Было ясно, что этим баком они прикрывают свое передвижение по городку, чтобы не остановили, не поручили что-либо.

«Как все предсказуемо, – вздохнул Смоллет и подумал: – А чем противна предсказуемость? Своим соприкосновением с внешним миром. Внутренний изменился, а за этим окном матросы, всегда озираясь, будут воровато тащить объедки».

Дочка улыбалась и гукала. Няня, Александра Ивановна, пеленала ее.

– Перебирался бы ты, Витя, в большой город. Я тут телевизор смотрела – чую, гикнется скоро ваш Посейдон на атомных ногах к едреной фене, – надоумила она неожиданно.

– Куда это гикнется?

– Туда! Ты вот капитан, а дурак дураком. А у меня четыре класса, а жизнь-то я повидала! Сталин помер – все думали, порядок установил навечно. А не успели препарировать усатого, а Ваську в кутузку ужо упекли…

– Какого Ваську?

– Сына его! Генерала, а не капитанишку, как ты!

– Иванна, ты чего разошлась? – ошарашенно спросил Виктор.

Ночью, крутясь на тоненькой подушке, Смолов понял, что, по большому счету, она права…

Через три месяца он уволился с флота, забрал в охапку жену, дочь и прочий немудреный скарб (от подаренной на память матросами рынды освободился, пристроив ее в надежные руки дежурного по вокзалу) и махнул в Ленинград.

Через месяц после необходимой в таких случаях акклиматизации, выразившейся в немудреном запое и ежевечерних посиделках со старыми знакомыми, Смолов побрился, надел чистую рубашку и явился в Управление кадров ГУВД пред светлые очи Тимофея Ильича. Он-то и посодействовал устройству Смоллета в Управление «Р». Особых проблем у Виктора Васильевича при этом также не возникло – он был техническим специалистом самого высокого класса и в ментовскую специфику врубился легко и непринужденно, хотя в душе, пожалуй, все равно так и остался флотским, а не милицейским офицером.

Разница, кстати, есть. И отнюдь не маленькая.

* * *

25 июля 2003 года Смолов, предварительно посетив гастроном, приехал на Каляева, 19. Здесь на лавочке его уже поджидал с недавних пор пенсионер Коломиец, с которым Виктор Васильевич «забился» отметить предстоящую годовщину былого величия российского военно-морского флота. Продемонстрировав на входе ксивы (каждый свою), они поднялись на четвертый этаж и прошли в кабинет старого флотского товарища Женьки Зырянова, которого уходивший на пенсию Тимофей Ильич умудрился сосватать в свой, далеко не самый пыльный в Управлении, отдел. К слову, бывшие армейские всегда достаточно высоко котировались в системе МВД. Особенно на должностях, требующих усидчивого педантизма и безукоризненного знания (а главное – четкого исполнения) нескончаемого потока спускаемых сверху инструкций. Так что для ушедшего с флота по сокращению штатов бывшего замполита Зырянова такая работа, да еще и в структуре Главка, оказалась самое то. В его обязанности входило формирование личных дел вновь поступающих на службу сотрудников, что предполагало постоянное общение с новыми людьми. А знакомиться и общаться Женя любил. Особенно когда новые знакомцы являлись представительницами прекрасного пола. Нередко подобное общение перетекало в бурные, но кратковременные романы. В этом смысле Зырянов был похож на китайский фонарик с батарейками китайского же производства – быстро и ярко загорался и столь же быстро сдыхал.

Вот и теперь, когда Смолов и Коломиец с шумом ввалились в Женькин кабинет, тот немного скривился, поскольку в данную минуту вел увлекательную приватную беседу с юной соискательницей ментовских погон. Барышня пришла в Управление кадров по размещенному в Интернете объявлению. Ничего не попишешь: дикая текучка кадров и некомплект по целому ряду позиций вынуждали руководство Главка заниматься вербовкой потенциальных кандидатов даже столь пошлым образом. Лучшие из лучших уже давно работали вне Системы, так что приходилось искать любых. Хоть это и не вполне соответствовало устоявшемуся образу идеального (здесь: в первую очередь идейного) стража правопорядка.

Рыжеволосая барышня была юна и хороша собой: правильные черты лица и приятный, ненавязчивый макияж. Однако волевой, хотя и не грубый подбородок и что-то неуловимое во взгляде давали понять, что барышня далеко не так проста, как кажется, и не столь доступна, как смотрится. Такой пальца в рот не клади – отстрелит. Да-да, именно так: помимо традиционной дамской сумочки, роль которой в данном случае исполнял расшитый бисером рюкзачок, при ней находился еще и огромных размеров… спортивный лук, который с трудом поместился в единственном свободном в кабинете закутке – между сейфом и входной дверью. Как ее с этим оружием пропустил на входе постовой, оставалось загадкой. Скорее всего, обаяние барышни удачно наложилось на то обстоятельство, что никаких указаний по поводу этого вида стрелкового оружия в служебной инструкции прописано не было.

– Привет тебе, охотница Диана. И вам, король бильярда и дивана! – фальшивым тенорком сымпровизировал Смолов, высвобождая правую руку для приветствия. При этом находившийся в ней увесистый пакет предательски звякнул. – Не помешаем?

– Здоров-здоров, мужики, – засуетился Женька, поспешно вставая. – Слушайте, вы меня в камералочке подождите. Пока мы с Екатериной… э-э…

– Михайловной, – подсказала барышня.

– Да-да, конечно. А мы с Екатериной Михайловной уже скоро закончим.

– С такой красавицей, и скоро?! Нет, не может быть! Не верю! – прогремел старый черт Коломиец, фривольно подмигивая.

От этой казарменной шутки Катя немного смутилась и отвела взгляд в сторону – аккурат туда, где покоился лук.

– В камералочку, так в камералочку, – согласился Смолов и потянул Коломийца за рукав. – Пошли, Тимофей Ильич, от греха подальше. Похоже, Екатерина Михайловна – девушка суровая. А ну как осерчает, расчехлит свой лук, да и засадит тебе стрелу прямо в яблочко. Я, естественно, имею в виду в глазное. Как, Екатерина Михайловна, попадете?..

– С такого-то расстояния? Запросто, – улыбнулась барышня.

– Вот видишь. У тебя и так зрение «минус два». А станет «минус четыре». Так что пойдем. А вы на нас, господа хорошие, внимания не обращайте. Беседуйте, сколько нужно, и кончайте… э-э, я хотел сказать заканчивайте… Тьфу, черт! Короче, мы с Ильичом подождем. Нам сегодня особо спешить некуда…

Камералкой Зырянов именовал миниатюрную комнату отдыха, попасть в которую можно было только через его рабочий кабинет. Дабы не афишировать сие забытое Богом, комендантом и верховным руководством пристанище алкоголиков, прелюбодеев и любителей покемарить в рабочее время, ведущая в камералку дверь была собственноручно декорирована Женей под створки встроенного в стену шкафа.

Будучи завсегдатаями этого укромного уголка, Смолов и Коломиец по-хозяйски отыскали посуду, достали тарелки и серивировали нехитрую снедь. «Немедленно выпили». Причем в норматив уложились: емкость 0,5 раздавили минут за десять. Еще через пару минут в дверях показалась лохматая голова Зырянова:

– Сейчас, мужики. Я только в прокуратуру звоночек сделаю, и все… Блин, а вы что это, уже пьете?! Не могли меня подождать?

– Дышите глубже, капитан Зырянов, вы взволнованы, – усмехнулся Коломиец.

– И я даже теряюсь в догадках, от чего больше, – развил его мысль Смолов. – То ли от уменьшения запасов горючего на одну условную единицу, то ли от общения с юной охотницей.

– Кстати, прощаясь, юная охотница попросила от своего имени поздравить вас, господа офицеры, с приближающимся профессиональным праздником и пожелала семь футов под килем. Хотя в вашем возрасте осадка давно не та…

– Что ж ты, Женечка, сдал все наши пароли и явки?

– В том-то и дело, что я ничего ей не говорил. Она как-то сама догадалась.

– Хм, а вот это интересно. Слушай, она еще здесь?

– Вот только-только ушла.

– Тогда погодьте, ребята, я сейчас вернусь…

Виктор Васильевич нагнал Катерину, когда та уже выходила из здания.

– Любопытно было бы взглянуть, как вы с ним в маршрутку забираетесь? – без предисловий поинтересовался он, имея в виду лук.

– Да, зрелище довольно забавное.

– Не тяжело целый день вот так таскаться?

– Нормально. Привыкла.

– Я, собственно, хотел поблагодарить вас за поздравление. Кстати, не откроете секрет, как вы догадались, что я и мои не столь юные друзья имеют отношение к флоту?

– Если честно, даже не знаю. Просто мне так показалось.

– А все-таки?

– Во-первых, у вашего Ильича… Извините, но вы его именно так называли… на тыльной стороне ладони татуировка – якорь.

– Есть такое дело. Это все?

– Во-вторых, вы явно собрались отметить какую-то дату. Я это заключила по характерному звону бутылок в вашем пакете.

– А версию ритуальных пятничных запоев вы, следовательно, отмели напрочь? Знаете, в моей молодости была такая песня… Впрочем, вас тогда еще и на свете не было.

– «Но каждую пятницу лишь солнце закатится»? – напела Катя.

– Точно. Молодца. Так пурква бы и не па?..

– Мне показалось, что в таком составе вы собираетесь не слишком часто.

– Почему?

– Опять же – не знаю. Может быть, потому, что Евгений Владимирович, увидев вас, поднялся и пошел навстречу. И вообще, сделался как-то излишне суетлив.

– Гениально. Еще одно очко в вашу пользу.

– А учитывая, что ни внешний вид, ни окружающий антураж ну никак не выдают в Евгении Владимировиче потенциального именинника, я решила, что в данном случае речь может идти о каком-то общем празднике. А ближайший – это день ВМФ. Последнее воскресенье июля, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– Ах да… У него еще заставка на мониторе с военным кораблем. Явно любительский снимок, не компьютерные обои.

– Браво, Екатерина Михайловна. Как говорил Евгений Весник в «Неуловимых», позвольте поцеловать вашу ручку.

– Спасибо. Позволяю, – Катя, ничуть не смущаясь, протянула свою ладошку.

– У вас рука кожей пахнет. Это как-то связано со спецификой стрельбы?

– Ага, приходится надевать перчатку, чтобы не повредить фаланги пальцев, натягивая тетиву.

– Это обязательно?

– Если вы хотите сделать всего несколько выстрелов, в принципе, можно и обойтись. Но когда за день выпускаете по сотне стрел, лучше подстраховаться.

– Вы к Женьке… Вернее, к Евгению Владимировичу пришли на службу наниматься?

– Ага. По наивности своей думала, что в милиции тоже требуются собственные спортсмены.

– Боюсь, оружие у вас не вполне подходящее. Вот кабы ПМ или, на худой конец, снайперская винтовка. А с луком, это к шерифу Нотингемскому. Кстати, а почему не в профессиональный спорт?

– Старая я для профессионального спорта. Да и звезд с неба не хватаю. Чтобы стать настоящим чемпионом, надо выбивать 102 из 100.

– А у вас какие показатели?

– Гораздо скромнее, – усмехнулась Катя.

– И что теперь? Будете пробоваться в отрасли народного хозяйства?

– Пока не решила. Да и Евгений Владимирович обещал поузнавать.

– Не отчаивайтесь. Раз обещал, значит, сделает. Я лично прослежу.

– Спасибо. Удачи вам.

– И вам не хворать…

Когда закончились принесенные Смоловым и Коломийцем боеприпасы, а Женька, как самый молодой, сгонял в подвальчик за добавкой, Виктор Васильевич ненароком поинтересовался:

– Куда думаешь девчонку попробовать?

– Какую девчонку? – не понял захмелевший Зырянов.

– Охотницу Диану.

– Ах, эту? Вишь, и тебе рыжая запала! А вы с Ильичом все надо мной потешались. Не знаю пока, надо будет поспрашать. Девка видная. Я бы ее к себе устроил, но у нас без волосатой лапы никак. Элитное подразделение.

– Элитное подразделение дармоедов, – уточнил Коломиец.

– Ой, а сам-то давно ли перестал быть таким, господин пенсионер? – обиделся Зырянов. – Еще и цацку на уход получил. И ведь взял, не побрезговал.

– А знаешь, Женька, за что в екатерининские времена старому пердуну, генералу Пашкову дали орден Святого Андрея Первозванного? Тогда весь двор тоже все судачил да удивлялся: а за что, собственно? А в канцелярии пояснили: это ему за службу по морскому ведомству. Ибо десять лет этот страдавший запорами старик не сходил с «судна».

Народ дружно расхохотался. Разгоравшийся было пожар мгновенно погасили.

– Слышь, Жень, если что, я знаю, у нас в Управлении есть вакансии контролеров ПТП. Она девчонка с мозгами, так что для старта вполне неплохой вариант.

– Ладно, поспрашаю. Но сам знаешь, к вам устраиваться – не меньший геморрой, чем у генерала Пашкова. Если карма хоть немного да отягощена – дохлый номер.

– И все-таки попробуй при случае.

– Я ж сказал, Василич, постараюсь… Нет, а ведь точно запала ему девка, ой как запала. Седина в бороду…

– Ладно, Женька, хорош. Лучше наливай, – проворчал Коломиец. – Доживешь до наших седин, вот тогда и посмотрим на твою западалку… Ну что? Давайте-ка, мужики, выпьем за то, чтобы количество погружений всегда равнялось количеству всплытий.

– Принимается. Поехали…

И они посидели. А потом посидели еще. А потом еще.

А потом прошло навскидку где-то годика полтора. И вдруг…

* * *

Рядовой кабинет в далеко не рядовом Управлении «Р». На окнах жалюзи в серой копоти, которые однажды полузакрыли и с тех пор, похоже, больше не пытались шевелить. Из мебели наиболее выделяется стол времен конца восьмидесятых, ящики в котором открываются мучительно и нервно. Рядом с ним – выкрашенный в эротически розовый железный ящик, над которым скособоченно красуется бог весть чей портрет, выжженный на доске под лаком.

Во всю площадь стола развалены бумаги, лишь издали кажущиеся секретными. Бумажки, бумаженции и бумажищи – все это эхо ушедшей империи. Впрочем, не все так ущербно. Вот, к примеру, за наваленными тайнами торчит офисный и вполне новый стул, долларов эдак за сорок. А перед столом – глубокое кресло производства неведомого молодому поколению ГДР. Кресло еще вполне моложавое, хотя и с нюансами.

Из иной обстановки, если не считать растянувшегося вдоль стены дряхлого дивана, на который не жалко плюхнуться с размаху, пожалуй что и все. Остальное, скорее, элементы декора. Например, лист, приколотый иголкой к торцу столешницы, с призывом: «Чем больше грехов, тем слаще покаяние». Или выведенный маркером на внутренней стороне двери иной, нежели внешняя, шершавости вопрос: «Напрасно лыбишься: анекдот, рассказанный мною, не смешной». Что же касается стен, то на них за последние десять лет было пришпилено много чего: графики дежурств кого-то, телетайпы с «ТРЕБУЮ!!!», пачки фотороботов, похожих на всех, кого не запомнил в этой жизни. Очень наблюдательный усмотрел бы в них даты прошлого столетия. Но так ли это важно? Сорвешь – и придется играть в дартс новеньким. А что это в конечном счете изменит?

Володя Исаков сидел на том самом «модном» стуле и удивленно вчитывался в документ, полученный от секретчика Любы, фамилию которой в Управлении не помнили с момента ее заступления на должность. К документу скрепкой прижимались еще какие-то сведения: «сдал – принял – фигурант – не представилось возможным». Но эти иные, к тому же скатывающиеся в рулончик листочки Володю раздражали. Засим он рывком отстегнул от документа все лишнее и отмахнул себе за спину: бумажки с грифом «ДСП» обиженно осели на набухшую от грязи батарею, вросшую в осколки паркета, небрежно прикрытого второй свежести линолеумом.

Во время свободного планирования частей свитка где-то в коридоре распахнули дверь, и волна кислорода душевно порхнула по кабинету. Единственная форточка, дрогнув, изменила проржавевшим петлям, кашлянула, словно курящий сорокалетний мужчина утром, и, вследствие этих малозначительных телодвижений, агентурная записка № 541 причудливым образом бесшумно всосалась за ребра радиатора. Всё! Мир никогда не учтет страхи источника под псевдонимом «Мичурин». Но это и есть тайный ход карты в судьбах. Кстати сказать, в масштабах резиденций владык мира и происходит нечто подобное. А слабо представить изменение будущего в судьбе губернского города из-за пустячного сквозняка в анфиладе Зимнего дворца?

Секретно

Экз. един.

РАЗОСЛАТЬ:

Исаков В. И.

Самойлов О. Д.

Апачиди Х. Т.

СВОДКА № 7 Рег. № 16340

По объекту 86-М8709–04 за 12.12.2004

Количество листов: 3

*** 607 ***

22:16:34–22:24:31

Вх. номер телефона не определен

Антон (А) Разговаривает с «СС»

А: Хвастайся. С каких щей тебя допрашивали?

(Игриво. С беспардонностью человека, которому, скорее, любопытно, нежели важно.)

«СС»: До этого не дошло. Беседовали. Это так сейчас называется.

(Немного устало и слегка раздражаясь, но с вынужденной готовностью поддержать неожиданную беседу.)

А: Так и в сыскной называлось. Помнишь душераздирающие разговоры Порфирия Порфириевича с Раскольниковым?

(Достаточно привычно нашел интеллектуальную аналогию. Необходимо отметить, что следователя, который допрашивал Родиона Раскольникова, звали Порфирий Петрович. Фигурант не поправляет своего знакомого, что говорит, скорее, о нежелании, чем об отсутствии знаний.)

«СС»: Ну, лексически «полномоченные» на него мало походили. В разговоре явно сквозила озлобленность из-за невозможности вмазать по зубам.

(Слышен плеск воды. Судя по звучанию в динамиках, фигурант залезает в ванну. При произнесении этой фразы чуть вдыхает в себя – похоже, вода в ванне явно горячее ожидаемой.)

А: Так это же хорошо! Значит, ничего у них нетути.

(Произносит фразу, желая показать жизненный опыт, отсутствующий в действительности.)

«СС»: Разумом понимаю… Я вот сейчас в ванне, а следователь где-нибудь у себя в сортире, через дверь с женой переругивается. Все же некомфортно.

(Скорее, не отвечает, а разговаривает сам с собой. По-видимому, поглаживает свободной рукой плечи.)

А: Ты уверен, что они не взялись серьезно?

(Не понимая, что начинает раздражать собеседника плоскими догадками.)

«СС»: Брось. Это только в никудышных детективах после допроса за злодеем следят и прослушивают телефоны. Поговорить со знакомыми – так всех прослушивают плюс везде диктофоны…

(В голосе сквозит нервозность от пустых разговоров.)

А: Как они отнеслись к твоей версии происшедшего?

(Похоже, хочет услышать историю, в которой одни «колют», а другой отпирается. Из серии «борьба мировозрений».)

«СС»: Без симпатии. Либо знают больше, чем спрашивают…

(Дает знать интонационно, что не хочет и устал обсуждать ситуацию с тем, кто не может и не собирается помочь.)

А: Либо?

(Забегает вперед, обнажая не скорость мысли, а собственную недалекость.)

«СС»:…Или чуют. Знаешь, есть такая банальная поговорка, мол, «дураки там не работают». Так вот работают. Да еще и такие дураки, что мы и не слыхивали… Но эти не дураки.

(Окончательно и исключительно для себя делает вывод о сотрудниках. Скорее всего, задумывается.)

А: Умные?

«СС»: Не уверен. Но не дураки.

(Произносит столь же протяжно.)

А: Официально, под протокол, что ты им сказал?

(Никак не может уняться!)

«СС»: А ты предполагаешь, что я мог сказать что-то неофициально?

(А вот это уже похоже на «иди ты!».)

А: Не цепляйся к словам!

«СС»: Долдоню все то же: был туман – узнать не мог – темно – на небе тучи – кто-то шел…

(Справка: слова из песни Высоцкого «Рядовой Борисов».)

А: А конкретнее?

(Последняя капля!)

«СС»: Да не запомнил я примет никаких!

(Отвечает громко, практически срываясь.)

А: А почему, объяснил?

(Зря он так!)

«СС»: Да потому, что видел убийцу только со спины!.. Да им только скажи! Сдуру поймают, потом опознавай, в лицо ему пальцем тыкай…

(Кричит, только что не матерится.)

А: Понятно.

(Явно не понимая смысла.)

«СС»: Понятно!!! Мразью он был!

А: Ну, не нам судить. Убийство все-таки…

(Вяло и дидактически, соображая, что надо заканчивать разговор. Отключает связь.)

Примечания:

______________________

______________________

______________________

Начальник ______________________

мн 16340с

отпечатано в единственном экземпляре

без черновика

без дискеты

рабочий файл уничтожен

исполнил

печатал

05.02.04

Копий не снимать, аннотаций не составлять

Здесь же, в кабинете, на упомянутом раритетном диване развалился Виктор Васильевич Смолов. Закинув ноги на диванный валик, он докуривал треснутую сигарету, обжимая ее прорыв пальцами. Ему было лень тянуться за блюдцем-пепельницей с горой окурков, и он стряхивал пепел за стопку оперативно-розыскных дел, вывалившуюся из его потрепанной спортивной сумки. После недавнего убоя он не спал почти двое суток и за это время осознал, что быстро душегуба будет не установить. А завтра, не дай бог, укокошат еще кого-нибудь, и тогда все станет до очередной проблемы. Так что взгляд у Смолова был… коровий. В смысле, все ему сейчас было до лампочки.