Текст книги "Рота"

– Да-да… Хорошо, брат… Гоблины уходят в гору. Много… Откуда знаю? Видно. Только что пошли… Не знаю, по направлению Улус-Керт. Скажи Абу-Кутейбе или Хамзату… Хорошо, брат…

…В нескольких километрах от горы Исты-Корт, куда ушла рота Самохвалова, находился заброшенный лагерь строителей ЛЭП – несколько вагончиков-времянок с остатком надписей на стенках, сохранившихся еще с советских времен, – «Ордена Знак Почета трест Грозэнергомонтажстрой», «Экран социалистического соревнования» и «Валерка-ишак». Сейчас в этом лагере располагался отряд Хамзата. Этот отряд давно уже не был мононациональным – Хаттаб Хамзату, конечно, доверял, но «усилил» на всякий случай его «войско» – дагестанцами, таджиками, узбеками, а также несколькими арабами и афганцами. С тех пор в отряде основным языком общения стал русский.

У одного из костров в добротной турецкой униформе сидел на корточках Хамзат, лишь накануне вернувшийся из питерской командировки. Хамзат насадил на веточку кусок хлеба и обжаривал его в пламени костра, когда к нему подошел командир десятки Магомед – уголовного вида дагестанец в характерной каракулевой шапочке. Хамзат поднятой рукой ответил на приветствие и спросил с усмешкой, кивнув в сторону арабо-афганского костра:

– Ну что там? Братья успокоились наконец?

Магомед осклабился, показав рондолевые зубы:

– Все тыхо, командыр. Братья не поняли, почему село нэльзя? Сколько ночь идем – горы, спим – земля. А село – рядом. Это твой тейп? Там русский баба есть?

– Откуда? – улыбнулся Хамзат. – Я ночью ходил… Мне – можно. Арабы и афганцы – нельзя. Не будем ссориться…

Магомед пожал плечами, присел рядом, потом поднял голову, заметив какое-то движение в тумане:

– Командыр! Смотри – афганец бежит из штаба «Джамара» – каторый пленный «собака» печенку съел.

К их костру действительно быстрыми шагами подходил бородатый, темнокожий и сухощавый муджахед.

– Саляму алейкум!

– Алейкум ас-салям…

Хамзат сделал рукой приглашающий жест, но афганец покачал головой, он торопился вернуться к своим:

– Хамзат, тебе каманда Хаттаб. Нада ставят. Феделял из Рошни-Юрт Улус-Керт пошел. Нада праверят. Закроют дарога – здэс убиват будет. Фахмиди – понят?

– Фахмиди – понял, – кивнул Хамзат. – Аджале карэ шайтан аст.{Персидская поговорка: «Поспешность – промысел шайтана».}

Афганец щелкнул языком, улыбнулся и пошел обратно в туман. Хамзат снял горячий хлеб с веточки, разломил, отдал половинку Магомеду. Пока тот дул на горячий кусок, поставил ему задачу:

– Возьмешь двух братьев с документами – прописка Улус-Керт или близко. В обычной одежде, без оружия. По дороге двух женщин старых найдешь – как родственники… Все вы – беженцы, понял? М-м-мах, когда ты по-чеченски научишься? Денег не бери. Только советский – мало. Придешь Улус-Керт. Там есть магазин-лавка. Слева от него – дом Исрапилова. Пойдешь к нему разменять советский четвертной – вот этот, я тебе его даю – видишь, номер кончается на 02. Это – пароль. Исрапилов тебе деньги менять будет – должен показать такую же, только номер кончается на 03. Теперь запоминай – он будет тебе как-будто деньги менять – советский на российский. Даст две десятки. Если в Урус-Керт спокойно – он даст деньги, где номер кончается на 2 или 0. Если гоблины мимо прошли – номера будут кончаться на 5 или 6. Тогда надо будет братьев собирать, пока туман… Пока туман – «вертушек» нет.

Магомед, молча пожирая хлеб, кивал головой. Из ближайшего вагончика, зевая, к ним вышел Алик. На Алике была надета новенькая, еще совершенно чистая униформа, такие же новенькие высокие ботинки. Хамзат молча посмотрел на него, в какой-то момент у него возникла идея отправить Алика вместе с Магомедом, но потом Хамзат отказался от этой мысли. Если уж решил он сделать из парня муджахеда – значит, надо быть последовательным. Нельзя прятать его от войны. Пусть он побыстрее в первый раз выстрелит в русского. Тогда он станет настоящим чеченцем. Может, тогда он станет просто нормальным…

* * *

…Рота десантников шла тяжело, медленнее, чем те гипотетические три километра в час, о которых говорил Самохвалов Примакову. Ничего удивительного в этом, конечно же, не было. Такой медленный темп передвижения не свидетельствовал о плохой подготовленности личного состава. Просто практически каждый десантник был нагружен как вьючный ишак. Судите сами: каждый рядовой помимо автомата и лопатки тащил на себе по семь боекомплектов. Боекомплект, или БК, – это четыре магазина к автомату. Четыре умножаем на семь – получается двадцать восемь. Да плюс по четыре гранаты. Плюс всякая мелочовка – ножи, индивидуальные пакеты, какие-нибудь энзэшки из жрачки (основной-то запас еды перло хозотделение). А в роте – три ротных пулемета – их вдвоем переносят. Да к каждому пулемету – десять цинков. Считай – тридцать солдатиков на себе по цинку прут. Да еще три миномета. Да мины к ним. Плюс гранатометы и выстрелы к ним. А еще мины противопехотные. А еще…

Впрочем, наверное, и этого неполного перечисления хватит, чтобы представить себе весь кайф, который можно было поймать от этой прогулки на природе. Чуть разгружали только боевое охранение – остальные – каждый – тащили на себе минимум по полцентнера. Плюс – все время шли почти вверх градусов под пять. И грязное месиво под ногами…

Тяжело шла рота. Люди все же – не ишаки. Даже с учетом того, что эти люди служат в ВДВ.

Самохвалов нервничал. Зимой в Чечне смеркается рано – вот майор и хотел дойти до места засветло – хуже нет, чем окапываться и обустраиваться в темноте…

Привал Самохвалов скомандовал лишь часов в одиннадцать, когда личный состав уже в прямом смысле падал от усталости. А прошли-то всего-навсего километров десять с «хвостиком». И еще надо было пройти больше пяти.

Во взводе старшего лейтенанта Панкевича первые минуты привала никто не проронил ни слова – все дышали.

Первым молчание нарушил Конюх:

– Я весь мокрый, пацаны. Хоть выжимай. Сил нет эту хрень переть!

Маугли, закуривая «Приму», «посочувствовал»:

– Эх, Копытный! А ведь все от твоей жадности. Мог бы налегке прогуляться.

– Это как это? – не понял Конюх, и Маугли разъяснил ему:

– Ну как-как… Нанял бы местных пацанов, они бы тебе мигом все дотащили. Так все великие путешественники поступали – входили в плотный рабочий контакт с местными.

Маугли говорил абсолютно серьезно, и Конюх понял, что над ним глумятся, только когда Веселый угрюмо буркнул:

– Рот закрой! А то залетит чегось… Местные бы тебе дотащили… Угу! И еще уши бы отрезали! И в жопу бы их…

Взвод заржал – шутка, конечно, была немудреной, но пацанам нужна была разрядка. Они действительно очень устали.

Невдалеке перекуривали Числов с Самохваловым. Они обернулись на смех – майор нахмурился было, но потом сказал, устало махнув рукой:

– Ржут, значит, еще силы есть… Это хорошо.

– Хорошо-то хорошо, – вздохнул Числов. – А идем медленно.

– Ну и что ты предлагаешь? – раздраженно свел брови Самохвалов. – Плеткой их стегать? Так они до места дотащатся и свалятся. А нам еще окапываться. Хорошо еще – там старые минные поля остались… С первой войны еще… Я так думаю – к ним привязываться будем. Все как-то… понадежнее… Как сам думаешь?

Числов ответить не успел – неподалеку послышался шум, будто по склону кто-то запустил несколько крупных камней.

Самохвалов сощурился, приглядываясь:

– Японский городовой! Кто это там? У Панкевича, что ли?

– Нет, – покачал головой Числов. – Это завьяловские… У Панкевича вон пацаны – ржут сидят.

– Да, – сказал Самохвалов. – Сам вижу… Блин, как слоны на водопой, ядрен-батон…

– Товарищ майор, – через паузу спросил Числов. – А почему вы сразу на Панкевича подумали – на автомате? Я к тому, что у Левона взвод-то приличный… А вы к нему… Почти так же, как Примаков.

Самохвалов сердито засопел было, но все же ответил:

– Вот ты тоже, Числов… Найдешь время, понимаешь, для онанизма душевного… Черт его знает, Панкевича твоего. Офицер он дельный, не спорю, но какой-то… Тихий, что ли? Безответный… Иной раз просто хочется, извини, зло сорвать. Вот – как Христосик просто. На нем – знаешь, что не обидится… Вот тогда, со стогами этими, когда Примаков его дрюкнул. Я же сам сказал тот стог оставить. А он – ни гугу… Ну и полковник его… Я, кстати, потом Примакову все объяснил, а он знаешь что мне сказал? Что тихих в десанте не бывает. Вот.

– Можно спорить, – повел шеей Числов.

– Можно, – кивнул Самохвалов. – Да только на хер нужно? Хочется тебе – хоть в жопу целуй Левона. Я что, его схарчиваю, гноблю? Давай, Сергей, не будем? Никто к нему специально не придирается. А любить – не обязан. Я что, не вижу, что Завьялов или тот же Орлов с Саранцевым – распиздяи в три раза больше? Все вижу. Не сомневайся – вижу. Не слепой. А вот они мне – ближе как-то. А тебе – конечно, Панкевич…

– Почему «конечно»? – спросил Сергей, и майор аж сморщился:

– Все, Числов, завязывай! Не ко времени ты эти ковырялки затеял. Сейчас будем выяснять, кто как к кому относится и почему! Аккурат для «выхода» базар! Оставь это для Питера – вот там, с бабами…

– С какими бабами? – напрягся было Числов, но Самохвалов сморщился еще больше:

– С никакими. Все! Хорош! А то сейчас договоримся… Все! Не охуевай, Сережа. Ты лучше глянь, какая срань: туман-то – еле расходится. А ведь скоро полдень. Смекаешь, к чему я?

– Смекаю, – вздохнул Числов. – Надо ребят поднимать. Через пятнадцать минут – подъем – марш?

– Да, – сказал Самохвалов. – А то нам потом наша же жалость боком выйдет. Погоди, глянь-ка… Числов, видишь? Или мне уже мерещится?

Сергей прищурился – Самохвалову не мерещилось: сквозь рваные клочья тумана вдалеке действительно неясно видны были пять темных фигур, пересекавших склон.

– Японский городовой! – хлопнул себя по ляжкам майор. – А боевое охранение у нас где? Завьялов, блин!! Спишь, блядь! Задержать, досмотреть… Живо, живо!!

Лейтенант Завьялов с бойцами побежал к непонятно откуда взявшимся людям – и тем самым подарил роте лишних пятнадцать минут отдыха…

Митя вернулся минут через двадцать пять, тяжело дыша и вытирая со лба пот рукавом бушлата:

– Товарищ майор, уф… сейчас… Это беженцы… В Улус-Керт возвращаются. Две бабки лет под пятьдесят и три мужика… Мужики помоложе… Я проверил – все с документами. Без оружия. Даже – без холодного. Ничего нет. Только тряпки, хлеб, консервы какие-то. С самого Грозного идут. Вонючие.

Самохвалов, выслушав доклад, с досадой оглянулся на хранящего невозмутимое молчание Числова и переспросил:

– Что, и даже ножа не было?

– Нет, – помотал головой командир разведвзвода. – Я же говорю – все чисто!

– Эх, разведчик… – сплюнул Самохвалов.

– А что такое? – не понял Митя. Майор только рукой махнул, и пояснения пришлось давать Числову:

– Митя… Если у них даже ножа нет, как же они тогда консервы открывали?

– А-а, – понял Завьялов. – Так я…

– Бэ! – отрезал Самохвалов. – Ладно… Не нравятся мне что-то эти беженцы. Но не гоняться же теперь за ними? Шут с ними, все равно на «вованов» наткнутся – пусть те и отфильтруют… Все, хорош! Числов – командуй!..

Майор не мог знать, что «вованы» не дошли до своего рубежа. Их командир, капитан Ельцов, «повелся» на мелкий вроде бы отряд боевиков, начал преследование. Прав был Примаков – молодым был этот офицер. Достойным, способным, но – слишком молодым. Его втянули в лощину, навязали бой, подожгли бэтээр… Ельцов и начальству-то доложил, когда дело совсем «запахло бертолетом». Из штаба вэвэшников ему вставили:

– Зачем в бой вступил? Застрянешь! Отлипни от них!

Но «отлипнуть» у Ельцова уже не получилось.

Ну да не будем его слишком сильно укорять – он жизнью заплатил за свою ошибку, погибнув в том бою. Мертвые сраму не имут. Другое дело, что «вованы», ввязавшись в тот бой, практически оставили роту Самохвалова без поддержки. Более того – когда у них дела стали совсем плохи – на выручку им пришлось бросить десантную роту – фактически единственную резервную…

…Таким образом, разведгруппа дагестанца Магомедова, которую проверял лейтенант Завьялов, сама, что называется воочию, смогла убедиться в достоверности информации, поступившей из Рошни-Юрта. Более того, Магомед успел прикинуть и примерную численность десантников. Теперь явка в доме Исрапилова ему нужна была уже не для получения информации, а лишь для связи. Исрапилов, к которому послали «беженцев» из магазина в Улус-Керте, где они пытались за советские деньги купить хлеб, связь дал. (В Чечне, кстати говоря, советские деньги имели хождение довольно долго. По «специальному» курсу «специальные» люди меняли такие купюры на российские. Таким менялой был и Исрапилов – к нему посылали всех. И боевиков, и настоящих беженцев.)

По предоставленной трубке Магомед условным языком доложился Хамзату:

– Брат, я дэнги паменял, все нормально. Хотя – мнэ уже нэ нада было. Я на дарогэ сам сто рублэй нашел. Понял меня? Кто-та на вершину лез – патерял. Я сам нашёл. Понял?

– Понял тебя, – отозвался Хамзат. (А понять было не сложно – Магомед докладывал, что сам видел около сотни десантников, движущихся в направлении Исты-Корта.) – Понял. Там точно сто рублей? Одной бумажкой?

– Точна, – подтвердил Магомед. – Ну, может, надорвана немного – если менят, за неё чуть меньше савсэм новых дадут…

– Хорошо, – сказал Хамзат. – Молодец, брат! Скажи меняле, чтобы он спросил всех друзей – может, они потеряли. Пусть идут ко мне. С утра вместе посмотрим, чьи это деньги. И сам с ними приходи. Понял меня?

– Харашо понял, брат, – кивнул Магомед и отключился.

Исрапилову он озвучил распоряжение Хамзата – передать информацию всем собиравшимся вокруг Улус-Керта командирам о выдвинувшейся к Исты-Корту роте, о пункте сбора. В заброшенном лагере строителей ЛЭП – не позднее следующего утра – то есть именно так, как и обговаривали заранее…

* * *

…К своему рубежу рота подошла уже почти в четвертом часу. Самохвалов все больше нервничал и как мог подгонял своих людей. До самой вершины Исты-Корт они не дошли метров семьсот, и Самохвалов принял решение дальше не идти. Решение это имело свою логику, но оно стало первой роковой ошибкой майора… Самохвалов рассуждал-то здраво: ползти еще эти семьсот метров пришлось бы долго – там угол подъема был уже не пять-шесть градусов, а все одиннадцать-двенадцать. Туда добрались бы только – дай бог, в сумерках. И хрен его маму знает, на кого там в этих сумерках можно было бы нарваться. (На самом деле боевики придут на вершину только утром – но Самохвалов этого не знал. И не мог знать. Он мог только угадать – но на этот раз он не угадал.)

Вот чем руководствовался майор Самохвалов, когда глядя задумчиво в карту, сказал остановившемуся рядом Панкевичу:

– Ну что, Левонтий. Если пройдем кустарник – дальше укрыться будет негде. Только на саму высоту лезть. А туда мы уже не успеваем. Стало быть – здесь и встанем.

Панкевич заглянул в карту, потом оглядел местность и высказал свое мнение:

– Топосъемка – шестьдесят бородатого года. Смотрите – по карте впереди сплошной кустарник… Ага, и еще ложбинка… Вот здесь, ближе к речке… Как она: Шаро-Аргун? Может – там встанем? Оттуда и до вершины – метров пятьсот.

– Нет, – покачал головой ротный. – Высота не подросла. А кустарник – зайцы сгрызли. Когда от топографов прятались.

Самохвалов еще раз огляделся и решил окончательно:

– Нет, станем здесь. Какой-никакой, а рубеж. Тем более – смотри: вот здесь вроде бы старые минные поля. Они худо-бедно нам дополнительно жопу прикроют. А завтра дальше двинемся, посмотрим. Все, окапываемся. Числова ко мне!

Практически без отдыха, с марша, роте пришлось окапываться и обустриваться. Взвод старшего лейтенанта Панкевича получил задачу оборудовать КП роты. Капитан Числов вместе с артнаводчиком Никитой Сухановым занялись обустройством минометных позиций. Взвод старшего лейтенанта Саранцева с несколькими приданными отделениями вовсю занялся тыловыми позициями – и это была вторая роковая ошибка Самохвалова, почему-то решившего, что если откуда-то и полезут, так в первую очередь – с тыла. Возможно, конечно, что на решение майора повлияло то обстоятельство, что тыл и так уже был усилен старыми минными полями и именно там все можно было быстрее всего «полностью довести до ума». В тот день интуиция дважды подвела опытного майора. Наверное, его ангел-хранитель просто заснул от усталости…

…А «передок» обустраивал неполный взвод старшего лейтенанта Орлова. Десантники достали кирки и топоры и долбили, долбили, долбили, как проклятые, твердый грунт. Окопы намечались медленно – под грязью был сплошной гравий.

Ротный медик прапорщик Марченко между тем пользовал всех натерших ноги или подвернувших их на марше. Лечил в основном зеленкой и матюгами.

Костерки кое-где разложили, но совсем маленькие – так, лишь руки погреть. Огонь побольше развело только хозотделение – они быстро развернули ПХД{Пункт хозяйственного довольствия.} и начали греть гречневую кашу с тушёнкой – ну и чай, куда же без него российскому солдату.

…Первую смену покормить горячим удалось уже лишь в глубоких сумерках. Несмотря на промозглую погоду, на холод никто не жаловался. Пока.

…Вообще говоря, Самохвалов предвидел холодную ночь, и потому в роте было с собой литров пять спирта – «чистяка», «прозрачной», «неразведенной», как его называли. Конечно, ротный не мог давать прямых указаний, чтобы взводные выдавали солдатам «грамм по пятьдесят». Армия есть армия – поэтому майор применял «эзопов язык». Звучало это примерно так:

– Смотри, чтобы твои не замерзли! Понял? Но если поймаю кого с запахом! Понял?

– Так точно, понял, товарищ майор!

Они обустраивались почти всю ночь – и все равно глубина окопов лишь кое-где достигала полутора метров. Некое подобие блиндажа соорудили только для боеприпасов. Бойцам дали поспать часа по три – на ящиках и ветках у костра, по очереди. Офицеры, практически все, – не спали совсем. Чуть покемарил лишь лейтенант Дима Завьялов, которого с утра собирались отправить в разведку к вершине.

Ночь прошла спокойно. Для большинства это была последняя ночь в жизни. Но они, конечно, этого не знали. Человеку не дано предугадать свою судьбу…

* * *

…Когда забрезжил рассвет 29 февраля, Самохвалов с Числовым сидели у костерка и ждали, пока связист разогреет им тушёнку. Числов рукой прикрыл зевок:

– Сегодня лишний день зимы… Високосный год… А завтра – весна.

– Угу, – отозвался Самохвалов. – Точно, лишний день. Левонтий говорил, в его взводе у бойца день рождения. У Родионенко, что ли. Вот угораздило парня – день рождения раз в четыре года!

– Бывает, – улыбнулся Числов. – Наверное, он его обычно первого марта отмечает. Хороший день.

– Чем? – не понял Самохвалов.

– Первый день весны, – пожал плечами Числов. – Для России – это все-таки особый день. У нас ведь самое главное – это зиму перезимовать и до весны дожить.

– Да? – хмыкнул Самохвалов. – Никогда не задумывался. Может, ты и прав… Ладно, нам до этой весны еще целые сутки. Их и вправду – прожить надо. Где Завьялов?

Через несколько минут к ним подошел зевающий во весь рот лейтенант Завьялов. Самохвалов насупился:

– Ты еще потянись. Твои поели?

– Доедают, товарищ майор.

– Вот и хорошо. Пусть доедают и… В следующий раз надо будет не консервы, а пайки брать – легче и быстрее греются. Ладно, Митя. Разведку проведем по полной – с вершины доложишь, тогда и мы пойдем. Задача ясна?

– Так точно, товарищ майор, – кивнул Завьялов. – Только…

– Чего еще?

– Товарищ майор, у меня младший сержант Елагин идти не может – он сильно ногу натер.

Самохвалов скривился, как будто у него зубы свело. Числов отвернулся, пряча улыбку. Майор подозрительно покосился на капитана и гавкнул на Завьялова:

– Яп-понский городовой! Лучше б ты сам себе чего-нибудь натер! Еще б и скипидаром намазал! Я же говорил – запаси бабских прокладок – длинных…

– Зачем? – ошарашенно потряс головой Завьялов.

– Затем, – передразнил его Самохвалов. – Лучше стельки не придумаешь. Так, ладно… Панкевич! Панкевич!!!

От соседнего костра оторвался и подбежал Рыдлевка:

– Я, товарищ майор.

Самохвалов устало потер пальцами чуть воспаленные после бессонной ночи глаза:

– Так, Панкевич, дашь Завьялову сержанта.

Старший лейтенант переступил с ноги на ногу:

– Товарищ майор, но у меня же…

– Дай! – оборвал его ротный. – Это приказ! Этого снайпера дай. Николаева.

Панкевич побежал к своему костерку:

– Сержант Николаев!

– Я.

– Вперед. Пойдешь с лейтенантом Завьяловым.

– Есть, – спокойно ответил Тунгус и начал быстро собираться. Маугли, аппетитно лопавший кашу с тушенкой, локтем толкнул жевавшего рядом Веселого:

– Везет Тунгусу! Разведка – это круто. А мы – сначала вверх, потом – окапываться, потом – вниз. Дристня.

Веселый, у которого был день рождения, меланхолично пожал плечами:

– Тунгус под дембель медаль зарабатывает. Нормально. Ему – по-честному…

Маугли усмехнулся:

– Знаешь, у кого медаль под дембель без вопросов будет? У Конюха. Я тебе говорю. Пскопские, они – такие. Хозяйственные. Вот ни у кого не будет, а у него – будет.

Веселый примирительно махнул рукой:

– Да ладно тебе, Мау… Копытный – не такое уж говно. Он, кстати, за «Зенит» болеет. Правда, недавно начал, ну да ничего.

Через пятнадцать минут разведвзвод лейтенанта Завьялова ушел в рваный утренний туман. Четвертым за взводным шел сержант Пимен Николаев. Провожавший взвод взглядом Самохвалов вдруг подозрительно покосился на стоявшего рядом Рыдлевку:

– Левонтий, ты чё?! Ты его перекрестил, что ли?

Панкевич смутился и даже немного покраснел:

– Да нет… Я так… Машинально…

– Машинально, – хрюкнул Самохвалов. – Скоро святой водой кропить начнем – в духе новых веяний. Тебе, Левон, в полковые попы надо двигать. Вот там бы у тебя карьера пошла… Вон, Числова поисповедовал бы…

Ротный бурчал еще что-то – Панкевич и Числов предпочли дипломатично отмолчаться…

* * *

…А на вершине Исты-Корт, в направлении которой ушел разведвзвод лейтенанта Мити Завьялова, боевики уже оборудовали свой наблюдательный пункт. Снизу он, конечно же, не был виден: его хорошо маскировал густой в человеческий рост кустарник. На небольшом возвышении был установлен оптический прибор с диковинными «навороченными» окулярами. Около прибора стоял Хамзат, два араба и один афганец. Рядом с ними вертелся Алик в своей новенькой форме. Наемники поглядывали на него с легким раздражением. Алик подошел к Хамзату и взял его за руку:

– Брат, я хотел тебе спасибо сказать – за форму. Она, наверное, дорогая.

– Нравится? – улыбнулся Хамзат.

– Нравится.

Хамзат повернулся к афганцу, кивнул на Алика и пояснил на смеси русского и дари:

– Саид-джан, это мой брат – барадар. Один школа-мактаб учились. Сегодня первый раз – бой. Амруз – джанг шоди…

Афганец безэмоционально глянул даже не на Алика, а как бы сквозь него и склонился к прибору.

Хамзат шепотом сказал Алику:

– Брат, не вертись – прибор уронишь. Упадет – настройка электронная собьется. А прибор американский, десять тысяч долларов стоит. Как тридцать твоих форм.

Алик виновато кивнул и отошел в сторону. Хамзат наклонился к Саиду:

– Что? Снизу – идут, да?

Саид, не отвечая, отстранился от прибора и начал прислушиваться. Потом опять припал к окулярам и, наконец, уверенно сказал:

– Идут. Взвод – мал-мал-меньше.

Его черные обмороженные пальцы ласково поглаживали прибор…

Хамзат махнул рукой, и к нему подбежал боевик-чеченец. Хамзат вполголоса сказал ему:

– Скажи Саламбеку: как растянутся перед секрет-засадой – всех сразу стрелять.

И пояснил свое распоряжение Саиду с обмороженными пальцами:

– У нас – 10 брат – засада эти – убиваем, ждем следующих. Надо, чтобы гоблины все вверх пошли. Они все вверх – мы все вниз. Сразу. Мы – наступаем сверху. Они внизу – оборона нет. Фахмиди – понял?

– Мифахвам – понят, – хмуро, не глядя на Хамзата, отозвался Саид…

* * *

…Не имея возможности наблюдать продвижение взвода Завьялова визуально, Самохвалов, конечно, нервничал. Он курил, не отходя от связиста, и вызывал, вызывал Завьялова – пожалуй, чаще, чем обычно. Что-то очень не нравилось майору в этой туманной тишине. К тому же к утру Самохвалов уже получил информацию о больших проблемах у вэвэшников и знал, что в ближайшее время снизу со стороны Улус-Керта их роту никто не «подопрет». И вообще – если с той стороны никто из федералов не встал, то черт его знает – кто там шляется и в каком количестве. Оно, конечно, всякое бывает – может, на «вованов» и случайно напали, но… Чтобы навязать бой почти двумстам бойцам внутренних войск (да с техникой) – это какими же надо располагать силами?

Майор досмолил очередную сигарету и хмуро бросил связисту:

– Давай еще раз вызывай…

– Вымпел, Вымпел, ответь Сошке, – забубнил связист в микрофон. – Вымпел, ответь Сошке…

Рация захрипела, булькнула и отозвалась:

– Я – Вымпел. Прием…

Самохвалов перехватил у связиста «матюгалку»:

– Дима, как погода?

– Ничего, – отозвался Завьялов. – Пока ясно. До моря – остановки четыре. Маленьких. Выхожу к пляжу… Здесь много песка…

– Ну, что я говорил! – сказал Самохвалов подошедшему Числову. – Впереди густой кустарник. Как на карте. До вершины Диме метров четыреста…

На самом деле про то, что карта показывала впереди густой кустарник, говорил Рыдлевка, а майор как раз в этом сомневался, но Числов того их разговора не слышал. Капитану, казалось, передалось волнение ротного. Он посмотрел Самохвалову прямо в глаза и тихо сказал, имея в виду подготовку взвода разведчиков:

– Кустарник… А по лесу-то ребята почти и не работали. Ходили по горам да аулам, чай пили. А леса они не знают.

Самохвалов лишь молча кивнул…

…Первое отделение разведвзвода – восемь бойцов – во главе с лейтенантом Завьяловым шло в стелющемся по земле тумане прямо к духовскому секрету. Они шли вдоль кромки кустарника и разговаривали. Это было неправильно – в тумане отличная слышимость, но Завьялов разговорчики не пресекал. Более того, шедший пятым в колонне боец как раз ко взводному и обратился:

– Командир, а помните, когда в декабре на вершину вышли – тогда какие фотки сделали! Помните, тогда еще говорили, что Грузию было видать…

Шедший сразу за лейтенантом сержант Кузьмин помешал Завьялову ответить – он попытался перестроить болтуна на боевой лад:

– Пятый: справа вверх двадцать – кусты…

– Ага, – откликнулся боец. – Кажись, заяц сиганул…

Последним в первом отделении шел Живчик, автоматически среагировавший на версию о зайце:

– Ага, заяц… за волком погнался… Голодный, наверное… Потому что с тушёнки охренел.

По всему отделению плеснуло смешком, кто-то «добавил юмора»:

– Не-ет. Стояк у него утренний. Завелся, мужик…

Лишь когда ржать начали чуть ли не в голос, лейтенант приструнил бойцов, впрочем, не особо жестко:

– Кончайте треп…

…Между тем затаившийся в засаде уголовного вида боевик со славянской наружностью докладывал Хамзату по трубке шепотом, визуально наблюдая десантников:

– Хамзат, тут до тэбэ хлопцив дэсить. Може, трошкы ще… прыпызднылысь?

Хамзат решил, что дальше ждать – уже нет смысла. Да и его самого постоянно дергали и торопили – заброшенный лагерь строителей ЛЭП был уже просто переполнен боевиками, а новые отряды и группы все подходили и подходили. Всю эту человеческую массу нельзя было долго держать так скученно в месте, которое просто размерами не соответствовало такому количеству людей. Поэтому Хамзат скомандовал наемнику-западенцу, несколько лет назад принявшему ислам:

– На счет пять. Огонь по последним. Чтобы первые жопу показали. Аллаху акбар!..

…Болтливый боец (его звали Миша Груздев) все никак не унимался, пытаясь на отдышке рассказать скабрезную байку:

– …И тут он её – раз… и по самые помидоры…

Остальные сопели, но молчали – говорить, в общем-то, было тяжело, они же лезли наверх.

Договорить Груздеву помешали автоматные очереди из засады. Груздев удивленно обнял сам себя за плечи, к нему инстинктивно бросились шедшие сзади.

– К бою! – заорал нерастерявшийся Завьялов. – Уходим влево в туман! Вниз! Шестой – Сошку на связь… Кузьмин, прикрой…

Сам лейтенант отходил, пятясь, постоянно огрызаясь короткими автоматными очередями по кустам – цели он не видел, но именно одна из его «слепых» очередей оборвала жизнь муджахеда-украинца. Тем не менее только туман спас взвод разведчиков от немедленного уничтожения на месте. В тумане искривляется пространство, искажается истинная дистанция до цели.

Солдатик-связист (новенький, вместо не вернувшегося еще из госпиталя Димы Гущина) перекатывался вниз вместе с переносной станцией. Его прикрывали огнем подходившие снизу и отходившие сверху Кузьмин с Завьяловым…

…Хамзату быстро доложили о том, что его засада-секрет оказалась, мягко говоря, не очень эффективной. Ну по крайней мере – не такой эффективной, как от неё того ожидали. В этой ситуации у Хамзата просто другого выхода не оставалось, как преследовать разведвзвод Завьялова всеми имевшимися в его распоряжении силами – то есть всем отрядом. Ведь он зачинал бой фактически на глазах верховых эмиров. Как говаривал когда-то Салман Радуев – это был важный политический момент. Запоминается и отмечается впоследствии самая большая удача и – самая первая. Поэтому Хамзат бросил вниз, на преследование, практически весь отряд. Туда же послал и очумевшего от выстрелов Алика:

– Брат, тебе надо вниз, с остальными! У тебя кинжал есть? Значит, режь горло собакам! Добивай их!

– Это деда кинжал, – зачем-то пояснил Алик не слушавшему его Хамзату.

– Аллаху акбар! Вперед, брат!

Хамзат подтолкнул Алика, и он побежал вместе со всеми вниз, туда, где грохотали автоматные очереди. Долго он, впрочем, не пробежал – споткнулся о камень и упал, больно ударившись подбородком о мушку автомата. Когда Алик встал – его новенькая форма была уже испачкана грязью. Отряхивавшегося Алика обогнали другие боевики, один из бежавших арабов на ходу дал ему пинка. Алик снова упал, а когда поднялся, увидел, как поднимавшиеся навстречу двое муджахедов тащили за ноги тело боевика-западенца – с вывалившимся языком и цепляющимися за камни неестественно широко разведенными руками. На левом запястье был вытатуирован трезубец… Снизу слышалось какое-то рычание, гортанные команды, выстрелы и вой – то ли волчий, то ли человечий. Но откуда здесь взяться волкам?

Алика затошнило, чтобы отвлечься, он стал горстями собирать ноздреватый талый снег, кое-где лежавший в кустах, и пытаться им оттереть свою перепачканную униформу, уже не выглядевшую столь шикарно…

* * *

…Когда сверху донеслись выстрелы, к Самохвалову инстинктивно подтянулись практически все офицеры роты. Все молчали, напряженно вслушиваясь в треск радиостанции и в звуки боя наверху. Наконец мембрана разродилась искаженным отчаянным голосом лейтенанта Завьялова:

– Сошка, сошка! Засада! Духов десять – с пляжа! У меня один трехсотый и… Кажется, уходят… нет… Кого-то в кусты тащат…