Текст книги "Константин Великий. Равноапостольный"

XII

Шли месяцы, а приказ об атаке на Византий так и не поступал. Когда до Фессалоников стали доходить тревожные вести о трудном течении готской кампании, Крисп засомневался, понадобится ли флот вообще. Если дела так плохи, как говорят, то отец, скорее всего, вернется в Сирмий и отложит войну с Лицинием до лучших времен.

«Неужели старик прав?» – удивлялся Крисп, вспоминая слова Сенниса Флора.

Солнечная, беззаботная атмосфера Фессалоников начинала действовать и на него. С каждым днем все сильнее тянуло расслабиться, понежиться на пляже, искупаться в море, перестать постоянно во все вникать, искать себе работу и нагрузки.

«Еще немного, и я сдамся», – с некоторой досадой подумал как-то Крисп, глядя на закат и потягивая вино под неторопливые рассказы Сенниса о былых временах.

Но в ту же ночь его разбудил робкий стук в двери спальни. Это был смотритель дома, который хотел доложить о прибытии гонца со срочным посланием. Крисп обо всем догадался еще до того, как отогнал сон. «Наконец-то», – промелькнула в голове мысль. В письме от Константина оказалось всего три строчки:

«Отплывайте как можно скорее! Цель тебе известна. Ваш успех – ключ к скорому миру. Да пребудет с вами Господь!»

Флотом Лициния командовал Гай Абант, опытный моряк из простолюдинов. Когда-то он служил под началом Сенниса Флора. Его корабли стояли у Геллеспонта.

– У Абанта больше судов, поэтому поведет он их, скорее всего, полумесяцем, чтобы взять нас в кольцо, – рассуждал Сеннис. – Я бы точно так поступил. Самые мощные корабли – на флангах, чтобы давить, а в середине строя заслон из судов полегче. Их задача – только сдерживать нас. В ответ мы тоже пойдем полумесяцем, но выгнутым, с ударной силой в центре, чтобы прорваться.

Узнав утром, что необходимо выступать на Византий, Крисп глубоко вздохнул, но возражать не стал.

– А если мы увязнем? – спросил Крисп. – Нас же раздавят.

– Это очень опасно, – согласился Сеннис. – Но иначе нельзя при атаке на превосходящего противника. Построившись в линии, мы будем менее уязвимы, но и шансов преуспеть станет в разы меньше. Я стар, мне нечего терять. Но разве тебе, благороднейший, стоит так собой рисковать?

– Что ты хочешь сказать?

– Неожиданная хворь может помешать тебе выйти в море, и ты останешься в Фессалониках, выздоравливать…

– Я прекрасно себя чувствую! – прервал его Крисп. – Ничего со мной не случится. А ты хоть и вправду немолод, но старостью своей еще не насладился в окружении роскоши и прекрасных рабынь. Она ждет тебя после победы, поэтому не вздумай погибать!

Они улыбнулись друг другу.

– Я уже приказал начать погрузку. Но она займет пару дней, если не больше, – сказал Сеннис. – Нужно поднять много снаряжения и провианта, а пирсов не хватает.

– Значит, мы успеем нанести на корабли хризму, – произнес Крисп. – На паруса и корпус. Чтобы Господь хранил нас.

Старик помрачнел:

– Нептун капризен, он может разгневаться. А моряки крайне суеверны. Любая неудача или дурное предзнаменование – и они падут духом. Тогда мы обречены!

– Скажи им, что мы не отвергаем бога морей, а призываем в помощь Бога Всевышнего, Именем Которого мой отец сокрушил всех своих врагов.

– Это было на суше, – возразил Сеннис.

– Господь Вездесущ! Он в ветре, молниях и волнах. Вероятно, во всей Империи не найдется человека, который больше тебя знает о кораблях, высокородный Сеннис, но много ли ты понимаешь в богах?

– Я знаю, что их нельзя гневить!

– Тогда задобри Нептуна щедрыми подношениями, раз так беспокоишься из-за него. Ты говоришь, наши моряки могут пасть духом, а представь, как затрепещет враг, увидев хризму. Не важно, на чью сторону встанет бог морей, если нас будет оберегать Сам Господь!

– Мне бы твою уверенность, благороднейший Крисп.

– Тогда стань христианином. Когда истинно верующий идет в засуху молиться о дожде, он берет с собой непромокаемую накидку.

– Зачем?

– Чтобы не простудиться на обратном пути. Ты сам признал, что тебе нечего терять, а представь, как много можно приобрести.

– А если мы все погибнем, то попадем в христианский Рай?

– Возможно, – пожал плечами Крисп.

Гай Абант удивился, когда ему доложили, что флот Константина покинул Фессалоники и движется к Мраморному морю. Он думал, Сеннис Флор будет скорее обороняться, чем атаковать. Решив, что раз дичь сама рвется в ловушку, то не стоит ей мешать. Абант приготовился встречать противника.

Утро выдалось ветреным, но облака плыли светлые, легкие, не предвещавшие ненастья. Моряки и солдаты Абанта вповалку спали на палубах, набираясь сил перед скорым сражением. Белокрылые чайки кружили над мачтами. Силуэт молодого месяца из бледного серебра таял, словно кусочек небесного льда. Колышущаяся водная гладь казалась зеленоватой. Линия горизонта на востоке едва заметно розовела.

Из тумана, мерно раскачиваясь на волнах, плавно показались корабли с хризмой на парусах. Дозорные сперва приняли их за мираж. Это были либурны, шедшие под парусами, с убранными веслами. Забили тревогу.

«Должно быть, старик и мальчишка плыли всю ночь, – подумал Гай Абант, выходя из каюты. – Ветер им был попутный. Тем лучше, покончим с ними скорее».

Он прочистил глотку и скомандовал:

– Приготовиться!

Над его флагманской триерой поднялся сигнальный флаг, означающий боевую готовность. Солдаты спешно облачались в доспехи, гребцы опускали весла. Корабли Сенниса шли фронтом в десять либурн, за ними следовали еще пять, остальной флот был скрыт туманом. Это показалось Абанту странным.

– Старик совсем из ума выжил, – пробормотал он, отгоняя смутную тревогу.

Ветер усиливался. Это было на руку Сеннису Флору, но его гребцы почему-то не опускали весел, чтобы разогнаться еще сильнее. На корме передних кораблей показались матросы, человек по пять. Они как по команде прыгнули в воду. На носу шедших позади либурн собрались лучники. Прозвучал трубный сигнал. В воздух взмыли огненные стрелы. Расстояние было слишком велико, чтобы стрелять в противника, но лучники в него и не метили. Описав в воздухе короткую дугу, стрелы стали вонзаться в палубы идущих впереди кораблей.

– По своим же стреляют! – ахнул кто-то из людей Абанта.

Опытный флотоводец вдруг понял, в чем дело. Стараясь не поддаваться ужасу, он закричал:

– Разойтись! Пропустить эти корабли! В стороны, в стороны!

Либурны вспыхнули, их корпуса были пропитаны горючей смесью. Пламя, шипя, поглощало бочки с маслом, установленные на палубах. Течение и ветер все быстрее гнали горящие суда. Сложно сказать, что сильнее испугало моряков Гая Абанта: пламя или хризма на стремительно догорающих парусах. Паника помешала им действовать слаженно.

Один из легких кораблей Лициния слишком стремительно начал маневр и врезался в борт соседнего судна, с треском переломив ему несколько весел. Пока они пытались расцепиться, в них ударилась горящая либурна. Загорелись канаты, с них огонь быстро перекинулся на сухие доски корпуса. Пока одни члены экипажа тщетно пытались справиться с пламенем, другие прыгали за борт.

Из тумана показались триеры Константина. Они стали обстреливать противника из онагров горшками с горящим маслом и каменными ядрами.

– Теперь главное – не дать им опомниться! – сказал Сеннис Криспу.

Они стояли на носу флагмана, наблюдая, как разворачивается сражение.

– Я же говорил, что мне не просто так приснился Ангел с пылающим мечом, – произнес сын императора. – Это был знак!

– Вначале я понадеялся, что твой Ангел спустится к нам с Небес и сожжет корабли Лициния. А потом вспомнил про брандеры[6]6
  Брандеры – суда, нагруженные горючими материалами, которые поджигают и направляют на неприятеля.


[Закрыть]. Но, если бы не попутный ветер, ничего бы не вышло!

– А он не мог быть другим, – возразил Крисп. – С нами же Бог. Всегда бери непромокаемую накидку, когда молишься о дожде.

– Еще не время торжествовать, – сказал Сеннис, а затем скомандовал: – Бейте кучнее!

Центр противника был прорван. Часть кораблей сгорела, другая бежала. Флагман Гая Абанта уцелел, он отступил на левый фланг. У флотоводца Лициния еще оставалась надежда взять Сенниса в клещи, ударив с двух сторон. Но у его людей, потрясенных в начале сражения атакой брандеров, не было времени, чтобы успокоиться и перегруппироваться.

Триеры Константина подняли и втянули весла, пропуская вперед либурны. Те, стремительно пройдя вражеский центр, разрезали флот Лициния надвое и стали охватывать его правый фланг. Они маневрировали между более тяжелыми судами, осыпая их огненными стрелами, ломая им весла своими таранами, тем самым лишая возможности маневрировать. Окружив большой корабль впятером, либурны брали его на абордаж.

Тем временем триеры обстреливали из онагров левый фланг неприятеля. Шла яростная перестрелка. Несколько горшков со смолой упали на палубу флагмана, Крисп тушил ее вместе с солдатами. Одна триера сгорела, другая получила серьезные пробоины от каменных ядер, экипаж изо всех сил боролся, чтобы удержать ее на плаву. Абант потерял в перестрелке три корабля.

Сеннис стремился не разгромить левый фланг противника, а только задержать, пока не освободятся либурны. Он начал плавно брать Абанта в полукольцо. Флотоводец Лициния, видя, что его центр разгромлен, а правый фланг обречен, решил спасти хотя бы остатки кораблей. Подобный исход Сенниса вполне устраивал: он позволил Абанту прорваться и уйти, а сам отправил предложение сдаться еще сопротивлявшимся морякам противника, обещая сохранить им свободу. Глядя вслед отступающему командиру, они охотно согласились.

– Что будем делать с пленными? – спросил Крисп.

– Это пополнение, а не пленные! – воскликнул Сеннис, он был на кураже. – Вот это сражение! Именно так я мечтал закончить свою службу!

– Пока не время торжествовать, – напомнил сын императора с улыбкой. – Нам еще нужно взять город!

Гай Абант отступил к Никомедии, где соединил оставшиеся у него корабли с флотом, защищавшим столицу. Теперь он собирался взять инициативу в свои руки и выступил навстречу Сеннису и Криспу. Но оказалось, вместо столицы Лициния они полным ходом идут к небольшому городу, расположенному в месте соединения Босфорского пролива, Мраморного моря и залива Золотого Рога. А помешать им уже невозможно.

Византий был взят за полдня. Вперед Сеннис отправил суда, захваченные в битве у Геллеспонта; они шли под флагами Лициния. Городской префект и командир гарнизона даже не заподозрили, что это может быть противник. Они подумали, корабли пришли защищать Византий. Лишь когда солдаты начали выгружаться, а в бухте показались суда с хризмой на парусах, у них открылись глаза.

Командир гарнизона попытался оказать сопротивление. Он повел в порт отряд, но триеры обстреляли его из скорпионов и онагров, вынудив отступить. Городской префект, собрав вигилов, укрылся в своем особняке. Сеннис без суеты закончил высадку. Солдаты гарнизона Византия вместе со своим командиром укрепились в шести башнях городских стен. Когда к ним приблизилась корабельная пехота во главе с Криспом, они осыпали ее стрелами и дротиками.

– Вы храбрые воины и хотите исполнить свой долг! – обратился к ним сын императора. – Но кровь лить уже незачем. Византий наш! Префект сдался, отдав нам город. Если вы будете упорствовать, нам придется разнести ваши шаткие башни онаграми. Сложите оружие, и вам ничего не грозит!

Он подошел к каждой из башен, повторяя это. Его голос звучал твердо и громко. Но Крисп так старался говорить грозно, подражая отцу, что слишком широко открывал рот, отчего со стороны выглядел забавно. Реакции на его слова не последовало.

– Подождем еще немного, – ответил он на предложение Сенниса начать снимать с триер онагры, чтобы подтащить их поближе.

Обдумав речь Криспа, солдаты гарнизона стали выходить, вначале по одному, а затем группами. Последним сдался командир.

– А как быть с городским префектом? – спросил Сеннис. – Он со своими вигилами может нам много крови попортить. Они заблокировали все улочки, ведущие к его особняку. Надо их обстрелять!

Старику хотелось еще пометать снаряды из онагров.

– Отправим ему весть, что гарнизон Византия сложил оружие, – улыбнулся Крисп. – У него нет шансов. Пусть встречает нас как дорогих гостей!

XIII

Армии Константина и Лициния стояли лагерями близ Адрианополя, разделенные широкой равниной, единственной подходящей для битвы в этой гористой местности. Соправители выехали навстречу друг другу в сопровождении небольшой свиты, чтобы последний раз поговорить перед тем, как скрестить оружие, сделать вид, будто все еще пытаются избежать кровопролития.

Лициний был в парадных доспехах, шлеме с высоким гребнем, за спиной развевался пурпурный плащ. Конь пегой масти шагал величаво, мерно переставляя длинные ноги. Шелковистая грива лоснилась, острые уши стояли торчком, взгляд крупных глаз животного казался отрешенным. Позади августа клином ехали его телохранители и военачальники. Каждый из спутников держался чуть позади и сбоку от идущего впереди, образуя как бы крылья за спиной у Лициния.

«Наверняка они отрабатывали этот выезд», – усмехнулся Константин, глядя, как зять пытается произвести впечатление.

Сам август Запада облачился в кавалерийские чешуйчатые доспехи, в которых впоследствии собирался идти в бой. Он и его спутники ехали в несколько линий. Его конь накануне захворал, поэтому Константин выбрал из запасных лошадей приглянувшуюся ему белую трехлетнюю кобылу. Ее вид нельзя было назвать внушительным, но в сухих мускулистых ногах чувствовалась сила. Ей было трудно идти спокойно. Она заламывала уши, храпела, кусала удила, прося поднять ее в галоп. Связки играли под тонкой кожей шеи. Константину приходилось то и дело успокаивать животное.

Соправители не стали спешиваться, поприветствовали друг друга сидя верхом.

– Ты предательски атаковал меня с суши и моря! – сказал Лициний. – Долгие годы между нами были мир и согласие. Ты нарушил их, даже не объявив войны!

– Все началось с того, что твой военачальник вероломно напал на нас, – парировал Константин. – А ты не заклеймил его преступником и бунтовщиком.

– Агрикола выполнял свой долг, защищал вверенные ему земли.

– От соправителя и родственника своего императора? Если ты велишь своим людям встречать нас с оружием в руках, то между нами давно уже война!

– Раз ты не хочешь кровопролития, как и я, то уводи свои легионы, возвращайтесь домой, – предложил Лициний.

– Чтобы ты атаковал нас на марше? – покачал головой Константин. – Между нами больше нет доверия. Мы должны разрешить наши разногласия раз и навсегда! Если ради этого придется пролить кровь, да будет так!

– Делаешь вид, что тебя вынуждают, но на самом деле все идет так, как ты задумал! – фыркнул Лициний. – Какие ловушки готовишь на этот раз? Вновь надеешься перехитрить меня? Мои разведчики знают здесь каждый камешек!

– Мне не понадобится ничего придумывать. Господь решит нашу судьбу. Ты последний из Его великих гонителей. С Диоклетианом или Галерием тебе не сравниться. Однако власть, вложенная в твои руки, колоссальна. Если ты Ему еще нужен, то мне не одолеть тебя. Но я уверен, твое время прошло. Оглянись, за тобой пустота.

– За мной лучшие легионы Востока и боги наших предков!

– Это ничто против Его воли; вспомни, как могущественны были твои предшественники. И где они теперь? – произнес Константин. – Когда я выдал за тебя свою сестру, то надеялся: мы сможем жить в мире. Но оказалось, это невозможно. Каждый из нас хочет укоренить свой род и своих богов. Нам слишком тесно друг с другом. Семь лет назад у городка Кибалиса мы делили земли и власть, теперь на кону будущее наших семей и всей Империи. Я знаю, Господа тебе не одолеть, но Его замысел мне неведом. Возможно, у Него есть на тебя планы, а время христианина на троне пока не пришло. Тогда я паду, а твое правление продлится. Но, даже если так случится, не радуйся. Ты и все твои свершения обратятся в ничто, станут лишь назиданием, как нельзя поступать. Я готов отдаться воле Господа и верю, что пройденный мной путь был ненапрасен. Бог со мной!

– Я борюсь с тобой, а не с Христом, – возразил Лициний. – У Бога, Которому молится моя жена, мало общего с Тем, Кого ты зовешь Господом! Он милостив, мудр и благ. Я люблю слушать, когда она говорит о Нем, и готов отдать такому божеству должное. Твой же Господь жесток да вечно голоден. Он жаждет поглотить не только жертвы Своих одержимых последователей, но и всю ойкумену, наших предков, богов, сам Рим. Ты считаешь себя особенным, но поступаешь так же, как любой правитель до тебя: воюешь, держишься за власть, расправляешься с врагами. Скажешь, в твоих землях нищие не голодают, рабы не гнут спину, а богачи не упиваются роскошью? Ты отличаешься лишь покровителем, которого себе выбрал. Но это страшный зверь, а не верховный Бог! Нет никакой Его воли или замысла! Есть только великий жертвенный огонь, разожженный мучениками, сжигавшими в нем свою жизнь. А ты хочешь отдать этому пламени весь мир? Наши дети получат в наследство тлеющие угли.

– Довольно! – прервал его Константин. – Епископ Осий говорил, что Бог один, но каждый чувствует и понимает Его по-своему. Сколько сердец, столько и богов. Зверь, о котором ты говоришь, живет внутри тебя. Твоя борьба с ним безнадежна. Ты обречен стать его жертвой… жертвой самого себя. Мне даже жаль тебя!

– Прибереги свою жалость, – поморщился Лициний. – Она тебе еще самому пригодится.

Вернувшись в лагерь после переговоров, военачальники стали просить Константина устроить совет. Он нехотя согласился. В шатре закипели споры. Императору предлагали различные планы грядущего сражения. Константин слушал молча, а затем краткой фразой или покачиванием головы их отвергал. Убедительнее всех высказался Авл Аммиан:

– Поступим так же, как в битве у Вероны, о Божественный. У противника больше войск. Дадим ему продвинуться в центре, а на флангах постараемся оттеснить, затем перебросим часть войск в середину, ударив врага в тыл и по бокам. Сзади оставим резерв; если что-то не получится, он выравняет положение, позволив нам избежать разгрома.

– Мы не будем намеренно уступать центр, – отрезал император. – Ты правильно сказал, высокородный Авл, мы поступили так у Вероны. Лицинию это известно. Он будет осторожен и не пойдет безрассудно развивать наступление.

– Как же нам тогда победить, о Божественный? – не сдержался Авл. – Мы в меньшинстве.

– С Божией помощью, – спокойно произнес Константин.

Военачальники переглянулись. В их взглядах мелькнула тревога.

– Мы на открытой местности, всюду дозорные и разведчики врага, – пояснил император. – Ловушки могут выйти боком нам самим. Лициний сделал выводы из последней битвы. Наш план будет прост: биться до победы. Верх возьмет не тот, у кого больше легионеров, а тот, кто сильнее духом.

– Мы можем отступить на более выгодные позиции, – предложил кто-то.

– Пути назад нет! – ответил Константин, даже не взглянув на того, кто говорил. – Мы должны сломить врага, а не обмануть его. В хитрости можно соревноваться бесконечно. Благодаря ей выигрывают лишь некоторые битвы. А в войнах побеждают силой воли и духа! Наша армия закалилась в походе против готов, солдаты Лициния давно не участвовали в настоящих сражениях. Но главное, с нами Господь! – Немного помолчав, он добавил: – И все те боги, которым вы молитесь. Любое божество тянется к сильным, слабые почитатели унижают его. Во время битвы вы почувствуете, как небесные покровители Лициния будут один за другим переходить на нашу сторону. – Константин окинул военачальников внимательным взглядом: – Теперь вам ясно, к чему нужно готовить себя и своих людей? Сражаться, не думая ни о чем другом, пока противник не обратится в бегство или не сложит оружие. А если кому-то из нас суждено погибнуть, то принять свою смерть без сожалений. Тот, кто умирает, исполняя свое светлое предназначение, отправляется прямиком на Небеса. Мы здесь для того, чтобы закончить междоусобицу, не дав ей разгореться. – Военачальники молчали. – Те, кто сомневается, чувствует, что может дрогнуть, не выходите на бой, оставайтесь в своих шатрах. Я приму сражение и с горсткой солдат, таково мое предназначение. Готовы ли вы разделить его со мной?

– Я с тобой, о Божественный, что бы ни случилось, – сказал Авл.

– Я с трудом понимаю Бога христиан, но вижу: те, кому Он благоволит, непобедимы, – осклабился Эрок. – Так зачем мне волноваться? Нас все равно ждет триумф!

– Моя судьба связана с твоей, о Божественный, – подхватил Марк Ювентин. – Если ты зовешь нас на бой, я могу спросить только об одном: когда нам выступать?

Остальные военачальники последовали его примеру. Они восклицали: «Мы готовы! Веди нас!»

Император удовлетворенно кивнул.

Несмотря на то что внешне Константин излучал уверенность, томящая тоска терзала ему душу. Оставшись один в своем шатре, он некоторое время нервно ходил из стороны в сторону, а затем, упав на колени перед большим крестом, стал истово молиться. Император клал земные поклоны, касаясь лбом ткани, покрывавшей пол. Когда слова молитвы закончились, он зашептал:

– На Тебя уповаю, Господи! Пошли мне знак! Дай мне знак, Господи!

Его прервал Авл. Он остановился у входа в шатер и попросил позволения войти. Военачальник оказался не один, вместе с ним был высокий, широкоплечий, загорелый юноша.

– Прибыл твой сын, о Божественный, – с улыбкой доложил Авл.

Император застыл в растерянности, он не сразу узнал Криспа. Сын возмужал, черты лица лишились остатков детской наивности. От него пахло конским по́том, колючая щетина окаймляла подбородок. Под серым плащом, покрытым дорожной пылью, виднелись кольчужные доспехи.

«Вот он, знак! – осознал Константин. – Спасибо, Господи!»

Император подошел и крепко обнял сына, но затем с тревогой спросил:

– Люди Лициния отбили Византий?

– Нет, город наш, – заверил его Крисп. – Сеннис Флор организовал надежную оборону.

– Тогда почему ты здесь? – Тон отца резко стал строже. – Тебе было велено захватить и удерживать Византий!

– Не гневайся. – Сын упал на колени. – Я не мог там оставаться. Сеннис справится без меня, моя помощь ему больше не нужна. В такой момент я должен быть рядом с тобой, отец! Отправь меня в бой, позволь сражаться!

Константин жестом отпустил Авла.

– Как ты попал сюда по вражеским землям? – спросил император.

– Притворился гонцом. Префект Византия выдал мне дорожную грамоту с печатью. Увидев ее, встречные патрули и заставы пропускали меня. На почтовых станциях я менял лошадей, показывая грамоту.

Константин рассмеялся:

– Ты открыто ехал по территории Лициния и брал его лошадей? – Он кивком разрешил сыну подняться.

– Пришлось сделать крюк, объезжая армию Лициния. На последней станции мне дали паршивого коня, я его едва не загнал. Слава Богу, успел до сражения, боялся опоздать. У твоего лагеря меня остановил конный разъезд, – рассказывал Крисп. – Они не поверили, что перед ними сын императора, хотели меня прогнать. Но я выпрямился в седле и заговорил с ними твоим тоном, всадники засомневались, отвезли меня в лагерь, где показали Авлу.

– Моим тоном? – переспросил Константин.

– Не стойте на пути, сопроводите к моему отцу, он ждет меня! – произнес Крисп, подражая интонациям Константина; получилось действительно похоже.

Император улыбнулся:

– Побудь здесь, отдохни, я скоро вернусь.

Константин вышел из шатра. Он подозвал слуг и приказал им:

– Принесите моему сыну воды умыться, чистую одежду и еду.

А сам направился к Эроку. В шатре вождя алеманов он застал двух молодых полуобнаженных женщин, лишь тонкая белая ткань прикрывала их бедра и грудь. Одна из них массировала Эроку плечи, другая разливала по трем чашам вино из кувшина. Обе были высокие, с длинными светлыми волосами и ярко-голубыми глазами.

– Готовлюсь к битве, – осклабился вождь алеманов. – Враги будут кричать от ужаса так же громко, как эти женщины сегодня ночью.

– Я думал, ты оставил своих любовниц в Трире, – произнес император.

– Старых оставил, новых приобрел, – пожал плечами Эрок.

– Они готского племени? – спросил Константин. Вождь алеманов кивнул в ответ. – Я же приказал вернуть Эрманариху всех пленных.

– Ты велел освободить их, о Божественный, – осторожно поправил Эрок. – Я так и сделал, но девушки захотели остаться со мной. Это их право как свободных людей. Я не смог им отказать.

Женщины кинулись императору в ноги и взмолились:

– Не отправляй нас обратно, о Божественный! Нам было так плохо, а здесь мы счастливы.

– Наденьте что-нибудь и оставьте нас, – отмахнулся от них Константин.

Эрок кинул им свой плащ. Женщины завернулись в него вдвоем и вышли. Вождь алеманов проводил их взглядом, затем потянулся к чашам с вином.

– Ты все-таки что-то задумал? – спросил он.

– Нет, свой план я озвучил на совете. – Император, покачав головой, отказался от вина. Эроку с сожалением пришлось поставить и свою чашу. – Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал, вернее, пообещал сделать.

– Все, что пожелаешь, – меланхолично произнес вождь алеманов.

– Я молился Господу о знаке. Думал, гром грянет, птица пропоет у самого шатра или, когда ночью выйду взглянуть на небо, увижу падающую звезду. Но вместо этого явился Крисп.

– Как видение? – спросил Эрок.

– Нет, живой, настоящий, примчался ко мне из Византия. Хочет сражаться с Лицинием.

– Должно быть, совсем заскучал со стариком Флором.

– Хочу, чтобы ты и твои люди присмотрели за Криспом. Если я погибну, отвези его в Галлию, сплоти вокруг него рейнские легионы и племена германцев, – сказал Константин.

– Погибнешь? – переспросил Эрок, глаза его чуть сощурились. – Ты же не можешь проиграть, с тобой Господь!

– Крисп – моя гарантия, что, даже сложив голову, я не потерплю поражения. Он продолжит начатое мной, укрепит наш род на троне и постоит за веру Христову.

– Чтобы легионы и племена поддержали Криспа, его придется облачить в пурпур, а я думал, ты этого не хочешь, – заметил вождь алеманов.

– Если я одолею Лициния, то смогу подготовить трон для Константина-младшего; если нет, то моим наследником станет Крисп. Его любит армия и народ. Из него выйдет славный правитель. Но это будет шаг назад: еще один полукровка на троне.

– Порой надо отступить, чтобы потом вновь двинуться вперед, – сказал Эрок.

– Ты будешь беречь Криспа как зеницу ока. Алеманы не будут участвовать в сражении, я оставлю вас с сыном в резерве. Если станет очевидно, что битва проиграна, уводи Криспа и своих людей в Галлию; будет сопротивляться – вяжи его по рукам и ногам и кидай поперек седла. По пути заберите с собой Фаусту с детьми и мою мать из Сирмия.

– А мне казалось, ты даже не допускаешь мысли о поражении, – вздохнул вождь алеманов.

– Верь в лучшее, но будь готов ко всему, – ответил император. – Одно я знаю точно: Господь не оставит мой род. Он не просто так посылал мне знаки и помогал. Служи нам, благородный Эрок, и будь спокоен. Возможно, путь окажется тернист, но в конце мы все равно восторжествуем. А тебя и твоих людей ждет заслуженная награда.

– В день смерти твоего отца я присягнул тебе на верность, – напомнил вождь алеманов. – Разве у тебя хоть раз был повод усомниться в моей верности?

– Нет, – покачал головой Константин. – Но твоя присяга потеряет силу после моей смерти. Ты должен поклясться на крови, что будешь оберегать Криспа и поможешь ему взойти на трон.

– Взамен, если тебе удастся победить Лициния или мне возвести Криспа в августы, я хочу столько золота, сколько смогут увезти мои кони, а мои люди должны стать гражданами Рима и получить столько же земли, сколько дают выходящим в отставку легионерам.

– Я сегодня же велю добавить это в мое завещание, – согласился император.

Эрок взял маленький нож для резки фруктов, занес руку над чашей с вином, слегка надрезал себе ладонь вдоль линии судьбы и крепко сжал пальцы. По темно-красной глади побежала рябь от алых капель.

– Я клянусь оберегать Криспа, сражаться за него, защищать от врагов, сплачивать вокруг него людей до тех пор, пока род Флавиев – Констанциев не станет править всей Империей. Тогда я потребую свою награду! – произнес Эрок.

Константин взял у вождя алеманов нож, надрезал свою ладонь, капли крови упали в чашу.

– Я обещаю заслуженное вознаграждение тебе и твоим воинам за вашу службу. Пусть моему духу нигде не будет покоя, если Крисп или кто-то из моих потомков поступит с вами не по справедливости.

Император сделал большой глоток из чаши, затем протянул ее Эроку. Вождь алеманов осушил ее до дна.