Текст книги "Константин Великий. Равноапостольный"

XV

Константин мучительно долго, по своим ощущениям, простоял в пятом ряду строя легионеров. Когда он наконец смог сделать шаг и оказаться в четвертом, тут же освободилось место впереди, и император встал в третий. Еще немного – и Константин окажется впереди, сможет сразиться с врагом. Мысленно он торопил этот момент, изнывая от желания вступить в бой.

И тут император не увидел, а почувствовал, что на линию противника накатила какая-то волна. Алеманы под командованием Эрока и Криспа гнали бегущих людей Лициния в сторону битвы, и те сзади налетели на сражавшихся товарищей. Легионеры Восточной армии оказались зажаты между алеманами и солдатами Константина. Их боевые порядки смешались. Единый фронт распался. Началась резня и давка. Люди Лициния бросились в разные стороны, сбивая друг друга с ног.

Константин рухнул на колени и закрыл лицо руками.

«Господи, Ты не оставил меня! Спасибо! Спасибо, Господи!» – По его щекам потекли слезы.

У Авла, потрясенного неожиданной атакой алеманов не меньше Константина, не было времени дивиться случившемуся, битва еще не закончилась. Он отправил контуберналов передать приказ пехоте освободить для солдат Лициния проход, чтобы те могли убежать. Если их сжать в тиски слишком крепко, то боевой порядок восстановится сам по себе, противники встанут спина к спине и будут отчаянно сражаться. При этом Авл подтянул остатки конницы. Всадники налетали на солдат, вырвавшихся из окружения, не давая им опомниться и заставляя бежать дальше. Вскоре армия Лициния была рассеяна по округе.

Когда Константин узнал, что Эрок, взяв с собой Криспа, повел алеманов в атаку, даже несказанная радость от победы не смогла погасить вспыхнувшего в нем гнева.

– Вы же могли погибнуть! Крисп мог погибнуть! – Император был готов наброситься на Эрока, который с самодовольной ухмылкой спешился и поклонился Константину.

– Прости меня, о Божественный, я нарушил твой приказ, вывел своих людей из резерва. – Вождь алеманов опустился на одно колено и склонил голову. – Я отправил к тебе посланника, но он так и не сумел найти тебя в гуще боя. А медлить было нельзя. Лициний открыл фланг, лучшего момента для атаки и представить невозможно. Если бы ты мог увидеть это моими глазами, о Божественный, то согласился бы со мной.

– Ты переступил не только через приказ, но и через данную накануне клятву! – процедил сквозь зубы император. – Зачем ты взял с собой моего сына?

– Отец, я умолял высокородного Эрока… – попытался вмешаться Крисп, но Константин жестом велел ему замолчать.

– Я остался верен клятве, о Божественный, защищал твоего сына, ни на мгновение не сводил с него глаз, – спокойно возразил вождь алеманов. – Уведя своих людей в бой, но оставив Криспа, я бы унизил его.

– Если бы ваша атака провалилась, я бы потерял гораздо больше, чем жизнь. – Голос императора звучал спокойнее, в нем появились ледяные нотки. – Ты рисковал будущим всей моей семьи! Ради чего?

– Я поклялся оберегать Криспа, о Божественный, пока род Флавиев – Констанциев не утвердится на троне, – напомнил Эрок. – Лициний побежден, могущественных врагов у тебя не осталось. Ваш род на самой вершине. Моя клятва исполнена. Разве это не лучший из исходов? Не нужно бежать поджав хвост, умасливать рейнские легионы, чтобы заручиться их поддержкой.

– Вот как, – вздохнул Константин. – Я доверил тебе самое дорогое, что у меня есть. А ты и не собирался беречь это, предпочел рискнуть, чтобы разом получить желаемое!

– Я дал клятву и был готов умереть, исполняя ее, – твердо произнес вождь алеманов. – Но не стоит судить нас римскими мерами. Мы волки, о Божественный, а не псы. Если ты хотел беспрекословного подчинения, тебе стоило обратиться к Авлу. Я поступил как считал необходимым. И боги оказались на моей стороне. – Усмехнувшись, он добавил: – Христос оказался на моей стороне.

– Если бы сейчас мои солдаты не были готовы носить тебя на руках, я бы приказал заковать всех вас в цепи, даже Криспа.

– Не став сегодня героем, я бы, скорее всего, погиб, – улыбнулся Эрок.

– Я больше не хочу тебя видеть, убирайся с глаз моих! Марк Ювентин будет новым магистром конницы.

– Справедливо, – кивнул варвар, он давно служил и уже сам хотел попросить отпустить его. – Но, так или иначе, я исполнил клятву, а выполнишь ли ты свою, о Божественный?

– Твои люди получат землю, они ее заслужили. В Галлии. Распоряжение об этом будет готово сегодня же. Что до тебя, благородный Эрок, то, раз ты не умеешь терпеть, я не дам тебе нагрузить золотом твоих лучших лошадей. Отправляйся в Сирмий на том же коне, на котором сражался. Не вздумай менять его по дороге, ты должен ехать только на нем, – сказал Константин, окидывая взмыленного скакуна Эрока оценивающим взглядом. Он был, несомненно, силен, но явно не предназначен для перевозки тяжелых грузов. – В Сирмии ты можешь взять из моей сокровищницы столько золота, сколько увезет твой конь, но только он! Если скакун падет от взваленной на него тяжести, то все до последней монеты вернется в сокровищницу. Помни, за тобой будут наблюдать. Попытаешься обмануть меня – не получишь ничего! Хитрость, жадность и нетерпение могут лишить тебя всего.

Ухмылка вновь искривила губы вождя алеманов, но на этот раз император уловил в ней оттенок грусти.

– Мы дали друг другу клятву, но ее слова каждый понял по-своему, по-своему ее и исполнил.

– Ты достойный вождь своим людям, благородный Эрок. Теперь вы хозяева собственной земли. Надеюсь, она станет для вас домом, – произнес Константин, смягчившись. – Но не забывайте, вы подданные Рима, и он в любой момент может призвать вас на службу.

– Мы еще не раз ему верно послужим. – Варвар низко поклонился императору.

Эрок повел своих людей в лагерь, чтобы начать сборы, а с рассветом отправиться в путь. Константин взглянул вслед удаляющимся алеманам, и ему стало тоскливо. Хотя они с Эроком не могли стать друзьями в силу происхождения и статуса, император крепко привязался к этому своенравному, грубоватому варвару. Он много лет был его верным соратником, с которым они через многое прошли.

Константина потянуло окликнуть вождя алеманов, позвать вернуться, но он удержался и отвел взгляд. Теперь все изменится. Императору и его семье нужно иное окружение, более послушное и исполнительное. Таким, как Эрок, более не место подле трона. Константин вздохнул. От размышлений его оторвал примчавшийся Марк Ювентин. Глаза у патриция горели, он весь дрожал от возбуждения, повязка, перетягивающая полученную в бою рану на руке, была влажной от крови. Император никогда не видел Марка таким взбудораженным.

– Все еще не можешь поверить в нашу победу? – спросил у него Константин, улыбнувшись.

– Мой брат, о Божественный… Я встретил Кассия в бою. Он весь изранен, едва живой. Я отнес его в свой шатер. Разреши оставить его там и поставить охрану у входа.

– Зачем охрана? – удивился император.

– Я повздорил с готами из-за Кассия, едва не дошло до резни. Они жаждут ему отомстить. Сейчас варвары напьются, и как бы… – Марк замялся.

– Можешь оставить брата у себя. Что бы у вас ни случилось с готами, я запрещу им трогать римского патриция, – сказал Константин. – Но твой брат предал меня, поэтому заботься о нем сам. У моих лекарей полно работы. Они займутся им в последнюю очередь.

– Благодарю, о Божественный. – Марк склонился в низком поклоне.

Патриций удалился. Константин решил пройтись вдоль поля битвы в сопровождении гвардейцев, Авла Аммиана и Криспа. Военачальник выглядел изможденным, шел молча, опустив голову, о чем-то размышляя. Крисп был растерян. Ему хотелось ликовать, но он боялся, показав свою радость, разгневать отца. Стараясь не попадаться Константину на глаза, Крисп держался позади. Вскоре молодого человека начало мутить от удушливых запахов пота, крови, испражнений, внутренностей и примятых трав. Ветер, дувший в их сторону, усиливал зловоние. Крики воронов и протяжные жалобные стоны раненых окончательно подорвали самообладание Криспа. С трудом сдерживая тошноту, которая грозила вывернуть его наизнанку, он остановился и стал оглядываться, куда бы скрыться.

– Так звучит и пахнет триумф, – произнес отец, обернувшись. – Тот, кто терпит поражение, не видит и не чувствует всего этого, он мчится, спасая свою жизнь. А победителю достается поле битвы вместе с плодами его свершений. Когда во время торжеств подданные будут кидать цветы к ногам твоего коня, вспомни эту вонь. Пусть стоны умирающих слышатся тебе сквозь праздничную музыку. Недалек тот день, когда ты займешь мое место во главе наших армий. Я хочу, чтобы ты всегда помнил, какой ценой оплачиваются войны.

Не зная, как ответить, Крисп кивнул. Убедившись, что император не смотрит в его сторону, Авл тихо усмехнулся. Слова Константина показались бывалому воину забавными.

Гвардейцы доложили, что командир похоронного отряда просит позволения обратиться к императору. Константин разрешил. Ответив кивком на приветствие, он произнес:

– Орлибий, сегодня тебе и твоим людям предстоит трудная ночь. Но то, что именно вам предстоит выполнить свою работу, а не отряду Лициния, большая радость для всех нас.

Командира похоронного отряда Гая Орлибия в армии прозвали Хароном. Он делал вид, что сердится на это, но на самом деле ему очень нравилось такое прозвище. Орлибий чаще всего носил старый выцветший плащ, хотя имел несколько новых. Он был невысокий, коренастый, постоянно немного горбился, говорил неприятным низким голосом.

– Хоронить тех, с кем служил, всегда грустно, о Божественный, с кем работал, делил хлеб и сражался… с кем дружил. Но позаботиться о них – великая честь, – сказал Орлибий, затем как можно почтительнее добавил: – Однако мы получили приказ копать могилы не только для наших товарищей, но и для солдат Лициния. Задача слишком трудная для моего отряда. Прошу дать мне еще людей, о Божественный, хотя бы пленных! Пусть они позаботятся о своих.

– У нас нет пленных, – поправил его император. – Люди Лициния теперь мои подданные. Всех, кто не совершал преступлений, а только служил, исполняя приказы, я прощаю, как живых, так и мертвых. – Константин указал на поле битвы и произнес: – Там нет чужих, Орлибий, только наши товарищи. Ты получишь еще людей. – Император кивнул в сторону Криспа, тот вздрогнул и покосился на Орлибия. – Мой сын будет первым из них. Он с радостью поможет тебе, будет упорно работать наравне со всеми. – Последнюю фразу Константин произнес с нажимом; это означало, что командир похоронного отряда обязан заставить Криспа как следует потрудиться. – Забудь, что он мой сын. Я отдаю его в твое полное подчинение, Орлибий. Остальных людей тебе выделит высокородный Авл.

– Благодарю, о Божественный, ты оказываешь нам великую честь! – Орлибий низко поклонился сначала императору, затем Авлу.

На его лице отразилось недоумение. Он судорожно пытался сообразить, хорошо для него оборачиваются дела или тревожно.

– Принимайтесь за работу, скоро я пришлю вам еще людей, – сказал Орлибию Авл.

Тот снова поклонился и ушел.

Крисп робко последовал за командиром похоронного отряда.

– Закончишь с Орлибием – отправляйся к лекарям. Весь путь до Никомедии ты будешь ухаживать за ранеными, – произнес император, когда сын проходил мимо него.

Крисп вновь только кивнул.

– Напрасно ты так с ним, – сказал Авл, проводив Криспа взглядом. – Парень проявил храбрость, достойную своего отца.

Константину понравилась прямота, с которой к нему вдруг обратился Авл.

– Он нарушил мой приказ… мой строжайший запрет. И за это его будут славить мои солдаты, а в Никомедии к ним присоединятся простые жители. Я ничего не могу с этим сделать. Однако прежде, чем пожать лавры героя, пусть искупит вину непослушания, – пояснил император.

– Сурово, но справедливо, – согласился Авл. – Прости, о Божественный, что осмелился сомневаться в твоем решении.

– Ты единственный из приближенных, кому я могу это позволить, Авл. Но не забывайся!

– Ты мудрейший из всех военачальников, которых я когда-либо встречал, о Божественный. Твой план исполнился идеально. Лициний открыл свой фланг, и ты разгромил его одной контратакой. Но я даже представить не могу, какой нужно обладать выдержкой, чтобы столько ждать! Мне бы не хватило твердости… уверенности, что этот момент наступит.

– Тебе бы не хватило веры, – произнес Константин, легкая улыбка тронула уголки его губ.

– Верно, – кивнул Авл. – Я бы использовал алеманов гораздо раньше, и, скорее всего, проиграл бы. В лучшем случае сумел бы отступить, сохранив остатки армии. До сих пор не могу поверить, что все так сложилось. Твой замысел был прост и при этом достоин величайших военачальников Рима.

– Благодарю, Авл, – спокойно ответил император. – Только восхищайся не мной, а Господом, насколько порой запутанны и неисповедимы Его пути. Я же тебе говорил, что не планировал никаких внезапных маневров. Алеманы вообще не должны были участвовать в сражении. Единственный приказ, который получил Эрок, – увести Криспа в Галлию, если Лициний победит. В случае моей гибели сын должен был продолжить мое дело. Но они ослушались приказа. Им представился момент, и их атака не захлебнулась благодаря воле Божией!

– У Господа нет других рук, кроме наших, – сказал Авл. Константин удивленно взглянул на него, и военачальник, почесывая затылок, пояснил: – Слышал вчера в лагере, как священники говорили об этом.

– Я отдал себя Господу, дабы Он рассудил нас с Лицинием. И что бы мне ни выпало, победа или гибель, я был готов это безропотно принять.

– Боюсь, для меня это слишком, – вздохнул Авл. – Прости, о Божественный, но я больше не выдержу.

– Чего именно?

– Варваров, которые не уступают нам в прямой схватке. Битв, в которых нужно беззаветно полагаться на чужого Бога, и это даже не Митра. Видимо, мое время ушло, о Божественный. Мне пора уходить.

Император решительно покачал головой:

– Нет, ты еще нужен мне. Особенно сейчас!

– Я уже стар. Все меняется, и это пугает меня. Конница выигрывает битвы, становясь важнее пехоты. А я всегда презирал всадников. Бог христиан затмевает других божеств… моих божеств, которым я всю жизнь молился. Скоро вреда от меня станет больше, чем пользы. Позволь мне уйти сейчас на пике моих заслуг. Меня ждет супруга и новый дом, в который вложено столько времени и средств, но еще толком не обжитый. Я обязательно поставлю там алтарь Христа, пусть и Он бережет мой кров.

– Авл, мы только что разгромили Лициния. Мне предстоит взять бразды правления над всей Империей с ее протяженными границами, а прежде присоединить земли и остатки войск моего зятя, пока в них не начался мятеж. Эрока пришлось отослать. На кого мне опереться, если я и тебя отпущу?

– На Марка Ювентина, он давно достоин подняться выше. Его брат, если сумеет оправиться от ранений…

– Кассий переметнулся к моему врагу! – возразил император.

– И насколько я слышал, стал одним из его лучших людей, – кивнул Авл. – Он набрался ценного опыта и может быть полезен. Вскоре Далмаций вернется из Персии. А взгляни, какого сына ты вырастил, о Божественный. Любой отец мечтает о такой опоре. В твоем подчинении много достойных военачальников. Я могу подготовить преемника в короткий срок. Только скажи кого или позволь мне выбрать самому. – Константин молчал, Авл после небольшой паузы продолжил: – На службе мне найдется преемник, а вот у рода Аммианов наследника нет. Я не успел завести детей. Мне нужно позаботиться об этом, пока не поздно.

Император сжал зубы до болезненного скрежета, затем выдохнул и холодно произнес:

– Я понял твое желание, Авл, и подумаю над ним. А пока веди армию в Никомедию. Я возглавлю преследование Лициния, чтобы лично его пленить.

Авлу не понравилось это намерение императора, но возражать он не стал. Едва битва закончилась, как за Лицинием и его свитой направили в погоню всю оставшуюся легкую конницу. Константин собрал своих гвардейцев, велел каждому взять по второй лошади из запасного табуна и вместе с ними помчался следом.

Вечером в лагерь прибыл посланник из Сирмия. Он заявил, что у него важное сообщение от Божественной Фаусты, и предъявил дорожную грамоту, выписанную дворцовой канцелярией. Константин уехал, поэтому его привели к Авлу.

– К сожалению, Божественного августа сейчас нет в лагере, и в ближайшее время едва ли ты сможешь предстать перед ним, – сказал военачальник, внимательно разглядывая посланника.

На вид ему было лет двадцать, бывалый всадник, крепкого телосложения, однако он выглядел измотанным, с трудом удерживал прямую осанку, немного сутуля плечи, дорогой дорожный плащ местами порван и покрыт дорожной пылью.

– Как же Господь жесток ко мне! – воскликнул посланник; он не был христианином, но, следуя веянию, которое воцарилось при императорском дворе, постоянно вспоминал Господа. – Я в пути много месяцев, ваша армия постоянно двигалась, из-за войны часто приходилось искать объезды, чтобы не попасть в руки врага. Последние недели я не мог пользоваться почтовыми станциями. Моя одежда вся в грязи, лошадь истощена и вот-вот рухнет подо мной.

Его лицо исказило отчаяние. Усталость навалилась с утроенной силой, он сгорбил спину и опустил взгляд.

– Божественный Константин поддерживает постоянную связь с Сирмием, – произнес Авл. – Божественная Фауста могла бы отправить послание с императорской почтой.

– Август предупредил ее, что письма могут перехватить. Он даже будет писать некоторые из них, рассчитывая на это.

Авл кивнул:

– Божественный Константин возглавляет преследование Лициния. Вряд ли ты сумеешь его догнать, да я бы и не советовал. Гвардейцы изрубят тебя на куски и только потом посмотрят твою дорожную грамоту.

– Выходит, Лициний разбит? – спросил посланник, оживившись.

– Именно.

– Значит, теперь я должен нести весть от Божественной Фаусты всем, а не только августу лично. Останавливаться в каждом городе и селении, которые буду проезжать, чтобы поделиться с их жителями великой радостью! – просиял посланник. – Спешить мне больше не нужно.

– Что же это за весть такая? – удивился военачальник.

– У Божественного Константина родился еще один сын и наследник! В ночь, перед тем как август отправился в поход, Господь благословил близость Божественных супругов. Рождение ребенка было знаком скорой победы августа Константина. Вот она, благая весть!

– Воистину благая! – согласился Авл. – Раз так, отдохни немного, поспи да выстирай плащ. Я распоряжусь, тебе выделят палатку и принесут туда ужин, а лошадь накормят.

– Благодарю! – Посланник низко поклонился.

«Последний враг побежден, а род Флавиев – Констанциев стал еще крепче. Теперь он будет править веками, – подумал Авл, почесывая в затылке. – Константина и впрямь бережет Христос. Пожалуй, поставлю Ему в своем доме два алтаря!»

XVI

Константин решил возглавить погоню за Лицинием, чтобы развеять царившую внутри досаду с пепельным привкусом пустоты. Он выиграл битву всей своей жизни, но не испытывал ни радости, ни удовлетворения. Из-за того что пришлось прогнать Эрока, а Авл пожелал в скором времени уйти, на душе было еще тоскливее. Император чувствовал себя как никогда одиноким. Он терял двух своих самых давних соратников.

Найти способных военачальников не так трудно, тут Авл прав, но никому из них Константин не сможет настолько доверять. Он познакомился с ними, когда примчался к отцу, спасаясь от Валерия. Пара загнанных лошадей, перепуганная супруга и маленький Крисп на руках – вот все, что у него тогда было. Сразу после смерти Констанция Хлора рейнская армия еще плохо знала Константина. Он был чужим в этих краях. Именно поддержка Авла и Эрока склонила легионы на его сторону, позволив стать цезарем Галлии и Британии. А ведь Валерий, август Востока, на тот момент самый могущественный человек в Империи, осыпал бы золотом и милостями тех, кто прислал бы ему голову Константина. Вождь алеманов, несомненно, задумывался над этим, но все же выбрал сторону Константина и всегда придерживался ее.

С тех пор прошло семнадцать лет, целая жизнь. Все эти годы Авл и Эрок были ему надежной опорой. Пожалуй, даже Далмаций не понимал императора так хорошо, как они. Он делил с ними, пусть и не в равной мере, все трудности, невзгоды и триумфы. Константин возвысил их. Земля, люди, золото… Авл и Эрок обеспечили себя и несколько поколений своих потомков. У них ни разу не было повода пожалеть о своем выборе. И вот теперь их дороги навсегда расходятся.

«Давно пора найти кого-нибудь более исполнительного и кроткого, чем Эрок. Он слишком заносчив даже для варвара, – подумал император. – А Авл и впрямь постарел. Мне нужен кто-то энергичнее и не столь ворчливый».

Константин уже придумал, кем их заменит, но, как ни старался, не мог представить будущего без этих двоих.

Нагнать Лициния никак не получалась. Он тратил минимум времени на отдых; поменяв лошадей, уничтожал за собой почтовые станции, чтобы преследователям ничего не досталось. Его свита сократилась до десятка человек, зато у каждого было по нескольку лошадей.

Когда восемь лет назад Лициний разгромил Максимина Дазу и заставил того с позором бежать в Никомедию, он даже не догадывался, что ему предстоит повторить участь своего врага.

«У судьбы скверное чувство юмора!» – мрачно думал Лициний.

Флот Константина контролировал Босфорский пролив. Армию через него переправить было бы невозможно. Но небольшой отряд августа Востока и его свиты сумел проскользнуть.

Лициний планировал укрыться в Никомедии. Она хорошо укреплена, у нее сильный гарнизон. На подготовку к штурму Восточной столицы уйдет много времени, если Константин вообще на него решится. Скорее всего, он возьмет город в осаду. Его люди будут маяться без дела, проедать припасы и умирать от болезней. А Лициний начнет стягивать оставшиеся у него силы, он призовет отряды из каждого захудалого пограничного форта, каждого морщинистого ветерана, уже мечтающего об отставке. Выставит новую армию, даже если ее придется собирать по крупицам.

«Я еще повоюю!» – убеждал себя Лициний.

У него было много золота и земель. Можно бросить клич наемникам. Снова попросить помощи у персов, только на этот раз пообещать взамен что угодно. Пусть жирные советники Шапура Второго захлебнутся в своей жадности. Главное – одолеть Константина!

«Ничего еще не кончено! Я проиграл битву, но война только начинается!» – твердил Лициний.

На подступах к Никомедии его встретили Констанция с сыном внутри скромного паланкина, лишенного пурпурного цвета, в окружении нескольких служанок и небольшой охраны. Они тайно покинули столицу через скрытый проход, которым Лициний намеревался проникнуть в город.

Взглянув на супруга, императрица едва сдержала слезы, которые больно обожгли ей глаза. Она отвернулась и быстро смахнула их. Август словно постарел лет на десять. Морщины изрезали лицо, седина, будто снег, припорошила волосы и бороду. Но главное, свет в его больших карих глазах потускнел, некогда могучая фигура казалась рыхлой, немного выпиравший живот, который прежде придавал августу солидности, теперь свисал, как у обычного старика. Лициниан испуганно смотрел на отца, не в силах понять, почему с ним произошла такая перемена.

– Что случилось? – Лициний бросился к ним. – Вы бежали из города? Вам грозила опасность?

Август крепко обнял жену и сына. Чувства захлестнули их. Мальчик заплакал. Лицинию самому захотелось разрыдаться, уткнувшись в плечо Констанции. С усилием, которое выразилось сдавленным вздохом, он подавил в себе это желание и отступил на шаг.

– Нам ничего не угрожало. Но тебе нельзя возвращаться в Никомедию! – сказала Констанция.

– Почему?

– Оффела, командир дворцовой стражи, собирается предать тебя. Ночью ворваться в твои покои, заковать в цепи и выдать Константину.

– Откуда ты знаешь?

– От Мирии, рабыни Оффелы; он доверяет ей больше, чем своей супруге. Она переживает за нас, поэтому пришла ко мне и все рассказала, хотя очень рисковала. Страшно подумать, что Оффела сделает с ней, если узнает.

На самом деле девушка переживала только за Констанцию. Вся дворцовая прислуга любила императрицу.

– Мерзавец! – Лициний сжал кулаки и побагровел. Он так доверял Оффеле, поручил ему охранять свою семью.

– Мирия говорит, на измену его соблазнили люди Публия Лукиана. Этот человек…

– Я знаю, кто он! – перебил супругу Лициний, которого трясло от злости. – Главный над соглядатаями Константина. Я подниму городской гарнизон и сам закую Оффелу в цепи вместе со всеми, кто с ним в сговоре. Он мне все расскажет!

– Тебе нельзя в Никомедию! – взмолилась Констанция. – Весь город говорит о твоем поражении. Богачи не хотят терпеть осаду и гневить Константина. Всюду измена! Об этом постоянно докладывают во дворец, но сделать с этим ничего нельзя. Нам нужно уехать!

– Сражение же было недавно. Я мчался быстрее любого гонца! – воскликнул Лициний. – Откуда они могут знать…

Он осекся. Мысли вихрем понеслись у него в голове:

«Щупальца Публия Лукиана уже опутали всю Никомедию. Наверняка слухи о моем поражении начали распространять задолго до самого сражения, приправляя кучей выдуманных подробностей. И с этим правда ничего не сделать, ведь я действительно проиграл! – Лициний схватился за голову. – Капризная столица! Теперь никто не захочет ни биться, ни терпеть лишения ради меня. Нужно уехать и собрать силы. Но куда?»

Он зашагал из стороны в сторону, рассуждая про себя. Жена и сын напряженно следили за ним.

«Дальше на Восток, в Ктесифон… нет, нельзя, там брат Константина. Он уже добился, чтобы персы не вмешивались в нашу войну, значит, имеет влияние при дворе Шапура. Далмаций уговорит персов выдать меня или убить! Можно попытаться проскользнуть к Эрманариху. Мы должны были быть союзниками против Константина. У меня много друзей среди знатных готов…»

Тут он вспомнил, что недавно Эрманарих не просто заключил мир с Константином, но и отдал в заложники любимого сына. Царь готов ни за что не станет рисковать жизнью Эллака.

– Боги, как же вы жестоки ко мне! – пробормотал Лициний, опустившись на землю и закрыв лицо руками.

Бежать некуда. Константин всюду расставил на него силки, ловушка ожидала даже в опочивальне собственного дворца.

«Но я же еще жив и на свободе! Можно поехать вдоль границ, собирая людей в пограничных фортах. Там простые, честные солдаты, им чужды хитрость и подлость. Они будут биться за меня, потому что я их законный император! Все беглые рабы и разбойники, которые присоединятся ко мне, получат прощение. Каждый гладиатор или колон получит шанс возвыситься и отомстить тем, кто его унижал. Я прекрасно знаю свои владения и буду кошмаром для Константина и его армии. Он еще пожалеет, что не дал мне укрыться в Никомедии. А как быть с семьей? Это опасно, да и они мне будут мешать. Пусть вернутся во дворец. Константин не тронет Констанцию, свою сестру, но сына… моего сына, он непременно казнит!»

Лициний беспомощно посмотрел на жену и ребенка. Ему мучительно хотелось сказать им что-то обнадеживающее, но, не найдя слов, он молча отвернулся. Констанция бесшумно подошла, опустилась рядом, положив руку на плечо, и прошептала:

– Позволь мне поговорить с братом. Я уговорю его пощадить нас.

Лициний взглянул на нее так, будто не понял ни слова из того, что она сказала, затем тихо усмехнулся:

– Ты единственная, кому Константин сохранит жизнь, нас с Лицинианом он казнит. Возможно, не прилюдно, а тайно. Проявит показное милосердие, а после удавит в темнице или прикажет отравить еду. На его месте глупо оставлять нас в живых.

– Ты сложишь с себя пурпур, передашь Константину свои земли и поклянешься больше никогда не бороться за власть. Потом мы вместе отречемся от трона за Лициниана как его родители. Мы станем обычной семьей. У Константина не будет причин нас убивать, мы же его родня!

– Ты хватаешься за соломинку, – покачал головой Лициний.

– Мой брат не может так поступить! – уверенно сказала Констанция. – Он не убьет двух самых дорогих мне людей! Пусть тогда и меня лишит жизни.

– Плохо ты его знаешь, – фыркнул Лициний. – С чего ему тебя слушать? Для него ты разменная монета, которую он давно использовал.

– Нет! Я же спасла его, когда… – Она на мгновение замялась, но договорила: – Когда предупредила об измене Вассиана.

– Я помню, – кивнул супруг.

– Он обязан мне! Я мечтала посвятить себя Господу, стать невестой Христовой, готовилась к этому годами. Но Константин уговорил меня отречься от цели всей жизни и выйти замуж за того, кого он укажет. Ради общего блага… ради его блага. – Уголки глаз Констанции заблестели от влаги. – Господь благословил наш брак, подарил нам чудесного сына. Я была так счастлива, но рискнула всем этим, чтобы предупредить Константина и спасти его. Никто из близких не жертвовал стольким ради него. Разве я много прошу взамен? Пощадить тех, кого я люблю!

– Ты не понимаешь, – вздохнул Лициний. – Даже если он захочет, все равно не сможет пощадить нас. Передо мной когда-то тоже стояла такая дилемма. Мы в первую очередь правители, а уже потом отцы, мужья и братья.

Слезы покатились у Констанции по щекам. Супруг захотел ее утешить, потянулся к ней, но она отшатнулось и с жаром выпалила:

– Ты все время твердишь, что я ничего не понимаю. Но, если тебе все известно, почему мы здесь оказались? Христос не просто так благоволит моему брату. Он привел его ко всем победам. Да, в войнах и политике я не смыслю, но чувствую Господа своим сердцем. Доверься мне хоть раз!

Ее всю трясло, голос дрожал, глаза покраснели, подводка для глаз растеклась. Но Лициний смотрел на Констанцию, и она еще никогда не казалась ему столь сильной и уверенной в своей правоте.

«Все-таки я слишком стар, чтобы командовать разбойничьей ордой», – подумал он, ощущая в этот момент смертельную усталость.

– Что ты предлагаешь? – спросил Лициний.

– Не будем прятаться или убегать, поедем навстречу Константину. Столкнемся с его людьми и потребуем, чтобы они отвели нас к своему императору.

– Я не буду умолять его, – покачал головой Лициний.

– Тебе не придется ронять своего достоинства. – Констанция заговорила спокойнее. – Годами вы с Константином жили в мире, как родственники и соправители. Потом разразилась гроза, вы скрестили оружие. И ты признаешь его победу как равного. Между вами нет предательства или оскорблений, которые можно смыть только кровью. Нет ничего, что справедливый и мудрый правитель, такой как мой брат, не смог бы простить своему родственнику.

Ее слова немного успокоили Лициния.

– Ты лукавила, что ничего не смыслишь в политике, – произнес он. – Похоже, мне ничего не остается, как положиться на вашего с Константином Бога.

Они не спеша поехали в направлении, откуда прибыл Лициний. Констанция с сыном в паланкине, август, его небольшая свита и охрана верхом. В полдень они встретились с преследователями, которых возглавлял Константин. Радостно улюлюкая, гвардейцы окружили их. Изнурительная погоня завершались.