Текст книги "Константин Великий. Равноапостольный"

XIV

Константин вернулся в свой шатер. Крисп, сидя на стуле с высокой спинкой, заменявшем в походе обеденное ложе, ел сочные персики с хрустящим свежеиспеченным хлебом. К его губам, влажным от сладкого сока, прилипло несколько желтых крошек. Когда вошел отец, он хотел подняться, но император жестом разрешил ему остаться сидеть. Константин хотел заговорить, но рот его наполнился слюной при взгляде на жующего сына. Константин взял персик с подноса, принесенного слугами, и откусил.

– Что с твоей рукой? – спросил Крисп, увидев, что у отца перевязана ладонь.

– Царапина, – отмахнулся император, прожевав нежную мякоть. – Отдай коня, которого тебе дали на почтовой станции, в обоз. У меня есть для тебя славная лошадь, белая трехлетка.

– Благодарю! – просиял Крисп. – Что бы ты мне ни поручил, клянусь, не подведу!

– Ты останешься в резерве вместе с алеманами. Пообещай, что будешь беспрекословно подчиняться Эроку!

– Обещаю.

– Каким бы ни был его приказ!

– Каким бы ни был его приказ, – повторил Крисп. – Исполню все, что он велит.

– Хорошо, – кивнул Константин. – В битве с Лицинием для меня многое решится; возможно, это конец моего пути. Но, что бы со мной ни случилось, для тебя все только начинается. Если я выиграю, нам еще многое предстоит совершить вместе, а если погибну, то только ты сможешь довершить начатое. Твоя гибель будет для меня большей катастрофой, чем поражение в битве. Не забывай об этом и береги себя!

– Я… постараюсь, – растерянно пробормотал Крисп.

– Иди отдохни, я приказал разбить для тебя шатер.

Когда сын ушел, император кликнул прислугу:

– Приготовьте гонца, нужно срочно доставить послание во дворец. Принесите мне пергамент, чернила и воск.

Он внес изменения в свое завещание и отправил его в Сирмий.

Тем временем Лициний, стоя на помосте, сколоченном на скорую руку, обратился с речью к своим солдатам:

– Грядет великий день! День, когда мы постоим за веру и наследие наших предков. – Он указал рукой в сторону, где располагался лагерь Константина: – Там стоит армия под знаменами Распятого. Преступника, приговоренного к позорной казни. Неужели вы хотите, чтобы ваши дети и внуки тоже поклонялись Ему?

Солдаты недовольно загудели.

– Тогда давайте смоем это черное пятно с наших земель!

Радостный рев прозвучал в ответ.

– Они говорят, Господь делает их сильнее. Возможно. Но цена за эту силу – рабство! У них ничего не остается: ни жизни, ни даже свободных мыслей. Христос карает не только за поступки, но и за помыслы. А вся слава от их побед, не важно, громких или совсем малых, достается Одному лишь Господу. Христиане – безликое орудие в Его руках. Разве вы, гордые римляне, можете быть чьими-то невольниками?

Громовое «нет!» прокатилось по рядам.

– Мы чтим своих богов, но никогда не унижаемся перед ними. Наши боги, боги истинные, благоволят сильным, а не ничтожным! Христиане говорят о свершениях Константина, о чудесах, которые творила хризма, но разве они могут сравниться с великими победами римских легионов под сенью орла? Сотни покоренных царств, тысячи разгромленных армий. Империя, над которой никогда не заходит солнце, – вот плод истинного величия Юпитера Громовержца, Митры Непобедимого, Квирина и Марса!

Солдаты принялись стучать мечами о щиты.

– Они называют своего Господа Всемогущим, а где было Его могущество, когда христиан истязали и казнили, жгли Священные тексты, храмы ровняли с землей? Его силу питают смятение и страх, которые испытывают противники, видя христианские знамена; они проигрывали еще до того, как вступить в бой. Но разве вас можно напугать?

Снова раскатистое «нет!» и удары мечей о щиты.

– Мы бьемся не только за себя, но и за будущее наших детей. Сражайтесь так, чтобы эту битву помнили в веках! За нами боги, наши отцы и деды. Не дадим Константину попрать их!

Вскинув мечи над головами, солдаты разразились боевым кличем, перемежая его оскорблениями в сторону Константина и христиан. Лициний помолчал, давая им выплеснуть этот порыв, затем заговорил уже спокойнее:

– Этот вечер – ваш, выпейте вина, поешьте сочного мяса. Я приказал лагерным торговцам не скупиться, каждый получит мех с вином и подобающее угощение. А когда голова Константина окажется на пике, мы устроим грандиозный пир, на который будет не стыдно позвать даже богов!

Лициний сошел с помоста под радостные возгласы солдат. Он направился к своему шатру, его нагнал Кассий Ювентин. Телохранители перегородили ему путь, но август велел им пропустить Кассия.

– О Божественный, позволь мне собрать людей и последить этой ночью за легионерами. Скоро в бой, нельзя, чтобы они перебарщивали веселясь.

– Порой лучшая встряска перед сражением – это отпустить вожжи и дать немного свободы. – Лициний устало улыбнулся. – Я уже назначил тех, кто будет следить за порядком в лагере. А ты должен выспаться и набраться сил, высокородный Кассий. Тебе уготована важная роль в битве… возможно, решающая.

Он пригласил Кассия в свой шатер, налил в кубок вина и протянул ему.

– Твой брат сейчас с Константином? – спросил август.

– Скорее всего, но я не уверен. Мы много лет даже письмами не обменивались. Слышал, он хорошо проявил себя в походе против готов, больше о нем ничего не знаю.

– Когда мы победим, Кассий, ты станешь магистром конницы Запада и Востока. Надеюсь, Марк уцелеет в битве, для него тоже найдется подходящее назначение.

– Это великая честь, о Божественный! – воскликнул Кассий.

– И ты ее достоин, но прежде нам нужно выиграть сражение, – напомнил Лициний. – Из-за козней Далмация Шапур отказался поддержать нас, но все же прислал нам в помощь отряд. Всего один, но какой! Он может переломить ход битвы.

– Что это за отряд? – удивился Кассий.

– Отборные клибанарии[7]7
  Клибанарии – тяжелобронированная кавалерия, доспехами был защищен не только всадник, но и конь.


[Закрыть].

Всадники прибыли налегке, их броня была спрятана в обозе, поэтому даже из приближенных Лициния не многие знали о них.

– Ты поведешь этот отряд, Кассий, – произнес август. – Вы будете стоять в резерве, пока не получите сигнал; двинетесь в обход фланга, сметая кавалерию противника, и ударите в тыл. Такого Константину не выдержать, его армия будет разбита.

За несколько месяцев до похода Лициний сделал вид, что пробует создать собственный отряд клибанариев, во главе с Кассием. Попытку август объявил неудачной. Патриций был разочарован, он упорно тренировался, готовясь к этой роли. Теперь ему стал ясен смысл той затеи. Кассий получил необходимые навыки, при этом мало кто заподозрит наличие у Лициния клибанариев.

– Я хотел бы увидеть своих людей, о Божественный, мне вести их в бой.

– Тебя отведут к ним, – кивнул август. – Они уже чуть-чуть говорят по-нашему. Выпей с ними вина, повеселись немного, нельзя всегда быть таким серьезным.

Лициний старался выглядеть воодушевленным, уверенным в себе, но Кассий улавливал притворство, и это угнетало его.

«Мы идем на заклание», – промелькнула у него мысль, но он тут же встряхнул головой, отгоняя ее.

Огни в лагере Лициния горели ярче обычного. Константин и Авл поднялись на смотровую вышку взглянуть на них.

– Разведчики говорят, там пир, – сказал Авл. – Словно они уже празднуют победу.

– Или понимают, что больше им не погулять, – произнес император.

– Можно застать их врасплох, атаковав лагерь перед рассветом, – предложил Авл.

– Нет, – покачал головой Константин. – Я же сказал, мы выиграем этот бой потому, что за нами Господь, а не хитрость. Ни у кого не должно остаться сомнений, за Кем истина.

– Я мало понимаю в богах, но в одном уверен: чем лучше твой план, тем проще божеству тебе помочь.

– Мы уже атаковали так готов и Агриколу. Лицинию это известно. Он надеется, мы сами себя перехитрим. Наш план хорош своей простотой. Господь поможет нам.

Пока в лагере Лициния пировали, солдаты Константина спокойно ужинали. Каждому выдали по куску солонины, кружке вина и свежеиспеченный хлеб. Они сидели у огня, ели, разговаривали, шутили, порой негромко напевали. Священники, большинство которых сопровождали армию, а некоторые пришли из окрестных селений, переходили от костра к костру. Если им были не рады, они осеняли солдат крестным знамением и удалялись. Но чаще священники присаживались к огню, заводили неторопливую беседу, спрашивали о страхах и тревогах, выслушивали, давали советы, благословляли. Спокойствие, царившее в лагере Константина, придавало его людям уверенность. Ночь, за исключением дозорных, они встречали в своих палатках, в объятиях крепкого сна.

На следующее утро Лициний велел дать сигнал к подъему на несколько часов позже, чтобы солдаты могли отоспаться. Легионеры в лагере Константина проснулись в положенное время и, позавтракав, занялись повседневными делами: проверкой снаряжения, чисткой котлов, пополнением запасов воды. Ни одна из сторон не рвалась в бой. Скорое сражение ощущалось как крайне неприятное дело, которое непременно нужно закончить.

Когда разведчики донесли, что в стане Лициния началось движение, Константин вывел свою армию из лагеря, построил и обратился к ней с короткой речью. Он был верхом на гнедом коне, запасном скакуне Авла Аммиана.

– Мы прошли долгий путь. Чтобы закончить эту войну, остался последний шаг. Он будет трудным, но мы преодолеем его вместе, плечом к плечу, как делали это всегда. Враг будет биться отчаянно. Он загнан в угол, и ничего другого ему не остается. Что ж, подарим им славную смерть!

Одобрительный рев прозвучал в ответ.

– Лициний говорит своим людям, что они бьются за богов и наследие своих предков. Но на самом деле он пытается удержать тени давно ушедшего прошлого. Да, мы идем под знаменами Христа, Он наш покровитель. Но сражаемся мы не только за Него, но и за то, чтобы каждый мог свободно поклоняться тому божеству, к которому тянется его сердце, и чтобы гонения времен Диоклетиана с Валерием больше никогда ни для кого не повторились! С нами Всемогущий Бог, Истина и Сила!

– За нашего августа! – провозгласил Авл, вынув из ножен меч. – За Константина!

– За Константина! – подхватили остальные военачальники, а за ними солдаты.

Вдоль рядов прогремели удары мечами о щиты и боевой клич. Император подозвал к себе Авла.

– Принимай командование. Армия, включая палатинскую гвардию, в твоем распоряжении, план битвы тебе известен.

– А как же ты, о Божественный? – удивился военачальник.

– Ты справишься не хуже меня, – произнес Константин. – Я буду среди легионеров.

Император властно поднял руку, давая понять, что не примет возражений. Вздохнув, Авл направился на небольшую возвышенность, где должен был находиться главный военачальник. Константин обернулся к своим контуберналам. Лабарум, Христову хоругвь, держал голубоглазый светловолосый юноша, имени которого император не мог вспомнить.

– Как тебя зовут? – спросил он у юного контубернала.

– Гай Лонгин, о Божественный, – ответил тот.

– Дай мне хоругвь, Гай Лонгин, я сам буду нести ее, а ты держи надо мной щит. – Взяв лабарум, Константин обратился к остальным контуберналам: – Отправляйтесь за Авлом. Мне от вас не будет проку, а ему вы пригодитесь!

Он спешился и велел отвести коня обратно в лагерь. Они с Гаем Лонгином прошли первую линию строя, состоявшую из пяти рядов, и встали позади нее. Легионеры с удивлением оборачивались. Константин им коротко кивал, а те улыбались. Император с ними и готов разделить их участь, что бы ни случилось.

Битва началась с перестрелки. Небо потемнело от сотен копий и стрел, летевших с обеих сторон. Описывая дугу, они со свистом рассекали воздух и обрушивались смертельным дождем. Легионеры держали плотный строй с сомкнутыми щитами. По команде они резко расступались, первые два ряда метали копья, а потом снова смыкались.

В щит, которым Гай Лонгин укрывал себя и императора, вонзилось несколько стрел. Потери были небольшими, но Константин постоянно слышал, как кто-нибудь вскрикивал или взвывал. Убитых и тяжелораненых быстро оттаскивали, их место занимали легионеры из задних рядов.

В какой-то момент перестрелка стихла. Чутьем опытного воина Константин уловил, что солдаты Лициния занервничали. Для большинства из них это было первое настоящее сражение, и вот им предстояло ринуться в рукопашную схватку. Долгая перестрелка остудила задор, распаленный перед битвой.

– Вперед, в атаку! – крикнул Константин, отстранив от себя щит Лонгина. – Затянуть баррит! Вперед!

Трибун, командовавший первой линией, услышал императора и повел легионеров в бой. Раздался оглушительный звон: две стены из щитов налетели друг на друга. Сперва люди Лициния дрогнули и начали пятиться, не выдерживая натиска. Два, затем три шага назад; казалось, их строй вот-вот развалится. Легионеры Константина радостно ревели. Но Лициний отправил подкрепление. Отступавшие уперлись в них, и положение выравнялось.

– Принесите мне этот штандарт! – приказал август Востока, увидев возвышавшийся за первой линией противника лабарум. – Я осыплю золотом и искупаю в вине отряд, который захватит хоругвь!

Лициний подумал, что Константин отдал лабарум знаменосцу первой линии, пытаясь тем самым придать легионерам мужества. Если бы он знал, что хоругвь держит сам император, то бросил бы на центр противника все свои силы, позабыв про фланги и тыл, лишь бы заполучить голову Константина. Вместо этого Лициний вел битву осторожно, наращивая свое преимущество.

Авл Аммиан был не менее искусным военачальником. Он делал все, что мог, но план императора связал ему руки. Лишенный маневра, Авл с болью в сердце видел, что постепенно уступает. Опыт, который люди Константина приобрели в походе против готов, не давал того перевеса, на который надеялся император. Лициний теснил противника и на флангах, и в центре.

– Держитесь! Вы в силах выстоять! – подбадривал своих легионеров Константин. – Они скоро выдохнутся!

Но давление не ослабевало. Всё новые и новые отряды вступали в бой. Порядки перемешивались, битва приближалась к решающей стадии. Облако пыли окутало сражавшиеся армии, лишая военачальников обзора.

«Пора». – Авл решил использовать свой главный резерв, диких германских воинов, которые сыграли заметную роль в исходе прошлой битвы двух соправителей.

Прозвучал устрашающий сигнал северных рогов. В центре легионеры Константина немного расступились, пропуская берсеркеров. Германцы ринулись в атаку, словно спущенные с цепи изголодавшиеся псы. Их боевые кличи, напоминавшие звериный рев, разнеслись по полю, прорезая шум битвы. Солдаты Лициния были наслышаны о полуоборотнях, которых Константин отлавливал в дремучих северных лесах, а затем годами приручал. От вида германцев у них кровь застыла в жилах.

Берсеркеры ворвались в самую гущу сражения, не щадя ни врагов, ни самих себя. Они рубились, высекая искры; кровь лилась ручьями. Стена из щитов, которой их встретили легионеры Лициния, поначалу выстояла, пошатнулась, но все же устояла. Тогда вождь свирепых германцев, высокий, косматый, широкоплечий, как столетний дуб, велел своим людям расступиться и в одиночку бросился на строй врага. Берсеркеры сопроводили его поступок одобрительный ревом.

Легионер, попытавшийся отразить удар вождя, рухнул, щит, за которым он укрывался, раскололся надвое. Не успел варвар снова размахнуться, как его пронзили мечами сразу с двух сторон. Он выронил топор, упал на колени, но тут же вскочил, выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в шею другому легионеру. Они вместе повалились наземь.

В стене из щитов образовалась маленькая брешь, берсеркеры ринулись в нее. По строю противника словно пробежала трещина, которая начала увеличиваться под ударами германцев. Легионеры Константина, вдохновленные успехом варваров, устремились в атаку с новой силой. Горстка свирепых язычников подарила надежду армии, сражавшейся под христианскими знаменами.

Однако Лициний и его военачальники подготовились к новой встрече с берсеркерами. Восстановив относительный порядок в своих рядах, они отвели легионеров немного назад, а против германцев бросили застрельщиков, вооруженных дротиками и пращами. Не носившие тяжелых доспехов, берсеркеры были практически беззащитны перед обстрелом. Не обращая внимания на приказ отступить, они бросились на врага. Большинство из них полегло под градом дротиков и камней. Добежавшие до застрельщиков германцы успели искупаться в их крови, прежде чем погибнуть. Но, сколько бы они ни забрали с собой врагов, размен не был равноценным.

Лициний нейтрализовал главный резерв противника. Теперь уже его солдаты с удвоенным рвением ринулись в бой. У Константина вырвался вздох отчаяния. Он поднял глаза кверху, в очередной раз обращаясь к Господу в безмолвной мольбе. Небеса молчали, а лабарум казался все тяжелее и тяжелее. Рука, державшая его, дрогнула, знамя Христово покачнулось. Император прижал хоругвь к груди, обхватив ее обеими руками.

Лициний бросил оставшуюся у него кавалерию, кроме клибанариев, на правый фланг Константина, делая вид, что собирается опрокинуть его. На самом деле ее задача была связать боем конницу противника. Лициний чувствовал, что армия его соправителя держится из последних сил и у нее уже не могло остаться серьезных резервов. Он решил нанести сокрушительный удар.

– Передай Кассию Ювентину приказ выступать! – произнес Лициний, отправляя контубернала. – Если ему и его людям удастся захватить Константина, награда превзойдет все их ожидания.

Огибая левый фланг, клибанарии направились в тыл Западной армии. Кассий не спешил: если лошади, которые покрыты броней и несут на себе всадника, с ног до головы закованного в железо, даже лицо закрывала маска наподобие забрала, выдохнутся раньше времени, атака провалится. Им наперерез помчалась легкая конница наемных кочевников. Степняки, демонстрируя удивительную сноровку, привставали в седлах и пускали стрелы одну за другой. Но те лишь отскакивали от брони клибанариев, не причиняя вреда.

Кассий перестроил своих людей клином, сам оказавшись на его острие, и приказал ускориться. Клибанарии смели легкую конницу со своего пути. Выбитые из седел пиками, кочевники пролетали несколько метров, прежде чем рухнуть в пыль. Уцелевшие степняки ушли в стороны от бронированного клина. Они пустили вслед тяжелой кавалерии стрелы, но догонять ее не стали.

Клибанарии обошли левый фланг войск Константина и стали поворачивать, заходя им в тыл. Такой удар не выдержала бы ни одна армия.

– Вперед! – закричал Кассий, подгоняя коня.

Воины, следовавшие за ним, разразились боевым кличем. Кровь стучала у патриция в висках, сердце бешено колотилось. Оставалось совсем чуть-чуть, и враг, еще недавно казавшийся непобедимым, будет разгромлен. Христос склонится перед богами Рима. Кассий несся как на крыльях, чувствуя за спиной поддержку своих славных предков. Он защитит их веру и наследие!

Но тут клибанарии увидели перед собой стену, ощетинившуюся копьями. Она состояла из щитов с необычными для римлян узорами. Солдаты, державшие их, в большинстве своем были высокими, светловолосыми, в шлемах на германский манер.

«Готы», – догадался Кассий.

Эрманарих отправил вместе с сыном, отданным в заложники, отряд своих отборных воинов, чтобы те, признавая власть Константина, служили Эллаку и оберегали его. Готы едва ли стали бы играть заметную роль при дворе императора, и все же Эрманариху было так немного спокойнее.

По завершении готской кампании Константин отправил Эллака во дворец в Сирмий, под опеку своей супруги и матери, а воинов Эрманариха взял в поход против Лициния, обещая им щедро заплатить. Те с радостью последовали за ним.

Клибанариям нужно было сворачивать: глупо атаковать в лоб пехоту, вооруженную копьями. Но закованные в железо всадники, разгоряченные скачкой, вошедшие в раж после столкновения со степняками и уверенные в своей непобедимости, не собирались отступать перед горсткой дунайских варваров. Даже если бы Кассий попытался, они бы ему не подчинились. Клибанарии мчались на готов, намереваясь смести несчастных со своего пути.

Вдруг конь Кассия взвился на дыбы. Патриций припал к шее животного, обхватил ее руками и с трудом удержался в седле. Конь заржал, тряся головой. Всадник справа от Кассия рухнул вместе со своим скакуном и со звоном покатился по земле. Клибанарий слева вылетел из седла, когда его лошадь тоже взвилась. Двое всадников промчались мимо Кассия. Через несколько метров конь под одним из них упал. Второй продолжил скакать в атаку, но делал это в одиночестве. Остальные клибанарии резко тормозили, налетали друг на друга, выпадали из сёдел. Наступательный порыв мгновенно иссяк.

– Чеснок, – сокрушенно произнес Кассий.

У Авла Аммиана практически не осталось людей, чтобы прикрыть тыл. Он приказал разбросать противоконное заграждение, железные звездообразные рогульки с острыми шипами, которые солдаты называли чесноком, в тех местах, где противник вероятнее всего попытался бы их обойти.

– Назад! Разворачивай! – кричал Кассий; команды тонули в оглушительном лошадином ржании и потоке ругани персов на родном для них языке. – Назад! Уходим!

Его конь немного успокоился, но, похоже, слишком сильно поранил копыто, чтобы снова скакать. Решая, как поступить, патриций прежде всего постарался восстановить порядок в отряде. Едва он начал преодолевать сумятицу и хаос, как к клибанариям подбежали готы, которые быстро расправились с единственным умчавшимся вперед всадником.

Кассий выронил пику, когда пытался удержаться в седле. Он выхватил меч, отвел им выпад копья, направленный ему под мышку, где у доспехов было уязвимое место, а затем ударил нападавшего ребром щита, сбив с того шлем. Гот упал, однако патрицию не дали даже секунды перевести дух: новые противники налетели с двух сторон.

В Кассии опознали командира отряда и попытались взять живьем. Он ранил еще одного варвара, сделав удачный выпад мечом. Несмотря на то что движение патриция было быстрым и отточенным, его руку успели перехватить. Сразу несколько готов тянули Кассия, пытаясь вытащить его из седла; он упирался изо всех сил. Удар копьем пришелся в левое плечо. Доспех выдержал, острие скользнуло по металлу, но от толчка патриций покачнулся. У него не оставалось шансов удержаться, сейчас он упадет, и сражение для Кассия закончится.

В этот момент один из его людей подскочил и всадил пику в бок готу, стаскивавшему патриция с седла. Второй варвар тут же отскочил. Кассий успел сориентироваться и приземлился на ноги, использовав щит как дополнительную точку опоры. Клибанарии подались вперед и взяли своего командира в кольцо. Выхватив мечи, они успешно отражали натиск готов. Те несли потери и никак не могли достать никого из тяжелоэкипированных всадников.

Варвары уже готовы были отступить, когда на клибанариев налетели легионеры Константина. Кто-то отобрал из раненых, отправленных в тыл солдат еще способных сражаться и повел их на подмогу готам. Клибанариев окружили и зажали. Атаковали со всех сторон, убивали лошадей. Животные, падая, придавливали ноги всадников. Оказавшихся на земле, беспомощных клибанариев добивали скопом, осыпая ударами.

– Прорывайтесь! – кричал Кассий. – Уходите!

Атака провалилась, отряд разгромлен. Без лошади, на которой можно ускакать, патриций был обречен, он решил попытаться спасти хотя бы кого-то из своих людей. Повторяя снова и снова приказ отступать, Кассий ринулся на врагов. Тяжелые доспехи делали его неуклюжим, но это с лихвой компенсировалось неуязвимостью к большинству атак, которые оставляли лишь вмятины и царапины на железе.

Патриций еще никогда не получал такого наслаждения от битвы. Его меч сеял смерть, противники падали к ногам. Кровь врагов пьянила сильнее любого вина. Далекий прадед Кассия Петроний Ювентин Кальд, павший под стенами Алезии, увидев сейчас своего потомка, сказал бы: «Славное дело!» – и усмехнулся бы, обнажив несколько зияющих дыр на месте выбитых зубов.

Кассий щитом парировал удар копья, шагнул вперед и вонзил острие своего длинного меча атаковавшему готу чуть пониже кадыка. Лезвие вышло из раны с противным чавкающим звуком. Варвар рухнул, дергаясь в судорогах. Предсмертные хрипы врага звучали музыкой для ушей Кассия, но слушать их не было ни секунды. Оглушенный ударом щита легионер уползал от патриция на четвереньках. Кассий резанул по голени пехотинца из вспомогательных войск, тот упал перед ним на колени. Прежде чем добить его, Кассий криво усмехнулся, точь-в-точь как его далекий предок, правда, зубы у него были еще целы.

«Я воплощение Марса! – мелькнула мысль у патриция. – Бог войны, мы с тобой плечом к плечу!»

За спиной послышался топот копыт, остаткам отряда удалось вырваться, они скакали прочь. Этого Кассий и добивался. Теперь можно сдаться, высокопоставленных пленников редко убивали, ведь за них можно было потребовать выкуп. Но патриций покрыл бы себя позором, провалив атаку. Поэтому он решил достойно погибнуть.

Кассий сразил еще двух противников, когда трибун, служивший Константину, – вероятно, именно тот, кто и собрал раненых в тылу, – растолкал солдат и вышел вперед. Левая рука, которой он сжимал щит, была у него перевязана. Движения, фигура, осанка трибуна показались Кассию смутно знакомыми, что-то кольнуло внутри. Шлем и щит скрывали его лицо.

Однако у патриция не было времени разбираться в своих чувствах, он ринулся в атаку, прежде чем противник успел встать в боевую стойку. Трибун с трудом отразил выпад Кассия, при этом припал на одно колено: сказались рана и усталость. Приподнявшись, он попытался ответить; патриций отбил его удар ребром щита, а затем обрушился на противника градом атак. Он колол и рубил как одержимый. Трибун парировал, снова припав на колено, под напором Кассия его клонило к земле. Патриций чувствовал близкую победу, когда противник резко ударил его щитом по ноге, быстро перекатился и вскочил на ноги. Тут Кассий увидел, с кем сражается: это был его родной брат Марк…

К горлу подкатил ком. Рука, сжимавшая меч, сама опустилась. Он замер, глядя на брата, которого не видел много лет. Ярость, бушевавшая внутри пламенем, застыла обжигающим льдом.

Марк решил, что противник попросту выдохся. Кассий и впрямь тяжело дышал. Трибун одним движением выбил у него меч, затем кинулся в ноги и повалил наземь. Готы набросились на поверженного патриция. Они рубили и кололи его. Вражеский командир был ценной добычей, особенно для тех, кто сражался только ради золота. Но варварами овладела жажда мести. Слишком много крови их собратьев пролил Кассий, и он должен за нее расплатиться. Марк пытался остановить готов, но те его не слушались: какое им дело до римского трибуна?

– Оставь, не надо, – слабым голосом пробормотал Кассий. – Пусть добьют…

Варвары не пытались сорвать с патриция доспехи или попасть в их уязвимые места. Они намеренно били изо всех сил, не разбирая куда, чтобы выместить как можно больше ярости. Марк подозвал легионеров. Между римлянами и готами началась перепалка. Варвары не желали отойти от пленника, а трибун не решался приказать легионерам оттащить их, опасаясь, что начнется резня. Шлем у Кассия сбился, он из последних сил отстегнул его, приподнялся и попытался сказать Марку, чтобы тот не вмешивался. Но с разбитых губ сорвался лишь протяжный стон. Ужас отразился на лице трибуна, когда он увидел, что поверженный командир клибанариев – его брат.

После короткого замешательства Марк, выставив щит, ринулся отталкивать готов, легионеры последовали за ним. Перед глазами у Кассия все поплыло. Он слышал бряцанье металла, крики, ругань, топот ног, но все это доносилось откуда-то издалека. Патриций опустил голову на холодные металлические перчатки и провалился во тьму.

– Дай мне свой щит! – приказал Константин Гаю Лонгину. – Возьми лабарум и отнеси его Авлу Аммиану. Пусть он отдаст Христову хоругвь Криспу, моему сыну. Это мое последнее повеление.

– Последнее? – растерянно переспросил контубернал, но тут же спохватился и попросил: – Разреши мне остаться с тобой, о Божественный.

– Иди, Гай. – Император печально улыбнулся. – Видишь этих людей? – Он указал на ряды легионеров впереди. – Они сражаются и гибнут по моему приказу. Будь одним из немногих, кому я велю спастись.

Константин взял щит и встал в строй.

– Решил помочь вам добить их! – сказал он находившимся рядом с ним легионерам, те одобрительно закивали.

В их усталых, покрытых пылью лицах читалась мрачная решимость, они скорее умрут, чем покажут врагу спину.

«Гораздо лучше принять смерть так, чем принимать смерть от немощи и болезни, в своей постели, – подумал император. – Крисп меня не подведет!»

Вырвавшиеся клибанарии скакали тем же путем, огибающим фланг, каким шли в атаку. Лициний расстроился, что ему не удалось завершить сражение одним решительным ударом, однако сильно переживать не стал. Он медленно, но неумолимо теснил противника на всех направлениях. Силы Константина слишком увязли в битве, чтобы их можно было организованно вывести из боя и отступить. К закату армия Запада будет разбита.

Один из контуберналов Лициния указал в сторону отступающих клибанариев и что-то сказал. Август с досадой отмахнулся от него. Он и сам заметил, как спасается бегством его тяжелая конница. Контубернал не унимался. Лициний уже сделал вдох, собираясь осадить юношу гневной тирадой, когда вдруг понял, что пыль, поднимаемая клибанариями, слишком велика для остатков разбитого отряда. Кто-то преследует побежденную конницу и на ее плечах вот-вот ворвется Лицинию в тыл.

– Не может быть, – прошептал август.

Константин держался из последних сил, его армия истекала кровью. Неужели у него могли сохраниться резервы, достаточные для контратаки? А момент для нее Лициний предоставил идеальный.

– Тит, Люций, скачите и узнайте, кто приближается к нам следом за клибанариями! – приказал август двум своим контуберналам, затем обратился к военачальнику Сексту Випсанию: – Собери всех, кто остался в тылу…

Из облака пыли вырвалась конница алеманов под предводительством Эрока и Криспа. Она смела тонкий заслон, который успел выставить Секст Випсаний. Началась паника, все смешалось. Лицинию и его окружению пришлось спасаться бегством, чтобы прорывавшиеся к ним алеманы не убили их или не взяли в плен. Одна контратака решила исход всей битвы.