Текст книги "Мигель де Сервантес Сааведра. Жизнь и творчество"

Прощай, оружие!

Мигель де Сервантес не вел дневников, не оставил мемуаров или воспоминаний о своей жизни и эпохе, впрочем как и вообще ничего лично-интимного. Мы нигде не найдем объяснений почему «soldado aventajado» Мигель де Сервантес решил оставить Италию, а вместе с ней и службу.

Как следует из документов – жалованье платили, хоть и с задержками. Может быть, ему надоела гарнизонная жизнь, бесконечные переходы из одного города в другой? Однако семьи он не имел, так что торопиться было не к кому. Скорее всего, он ясно понимал, что у однорукого бедного солдата не было никакой перспективы в военной карьере. Да и атмосфера взаимоотношений в испанской армии совсем не вызывала желания здесь «задержаться»: «власть войсковых комиссаров, строптивость сеньоров капитанов, происки квартирмейстеров, хитрости и уловки казначеев, жалобы селений, выкупы за постойные билеты, наглость рекрутов, драки постояльцев, требование в обоз больше скота, чем нужно, а в заключение на собственном опыте убедился в том, как нужда поневоле заставляет проделывать все то, что он видел и что он, безусловно, осуждал», – так дон Мигель вспоминает воинскую службу в новелле «Лиценциат Видриера».

Сервантеса волновали и тревожили вести с родины. В течение последних двух лет в семье мучительно не хватало денег. У отца Мигеля ухудшились отношения с компаньонами, двумя итальянцами Боччи и Мусаччи, желавшими избавиться от глухого экс-хирурга. Деньги, доставшиеся от Локадело, уже давным-давно были прожиты. Над семьей снова нависла опасность преследования кредиторами, как это уже случалось в 1570 году.

Любовник сестры Сервантеса Андреа, уже упоминаемый нами Алонсо, унаследовавший состояние своего отца, уклонялся от своих ранее обильно расточаемых авансов. Целая кипа нотариальных актов демонстрируют бесконечные просрочки платежей, рекламации и т. д. Алонсо, овдовевший в 1576 году, снова женился. Все попытки получить обещанные деньги были тщетны. Последнее прошение Андреа, представленное в суд в 1578 году, также оказалось бесполезным.

Активных боевых действий в ближайшее время не ожидается, и дон Мигель подает в отставку, чтобы вернуться в Испанию. Ему удается получить весьма важные для своей карьеры на родине рекомендательные письма от герцога де Сессы и дона Хуана Австрийского на имя Филиппа II.

К сожалению, эти документы до нас не дошли, но мы можем догадываться об их содержании на основании другого письма, посланного три года спустя (Сервантес уже был в плену) герцогом де Сесса матери Мигеля Леоноре де Кортинас. Осторожный и уклончивый вельможа сообщал, что его «покалеченный протеже» просил у сеньора дона Хуана Австрийского разрешения вернуться в Испанию и ходатайствовать там о дополнительной компенсации за свою службу.

Сервантес, видимо, всерьез решил испробовать себя на гражданском поприще. У него был в этом отношении живой пример деда и дяди, которые сделали себе карьеру на административных должностях. Рекомендательные письма для такого рода деятельности просто бесценны, они сулили дону Мигелю надежду на преуспевание в будущем.

Глава 3. Алжирский плен

На борту галеры «El sol»

В первых числах теплого южного сентября 1575 года Мигель де Сервантес, «soldado aventajado», отдавший пять лет военной службе, взошел вместе со своим братом Родриго и несколькими друзьями на палубу галеры «Солнце»(«El sol»), отправлявшейся из Неаполя в Барселону. Галера, которой командовал Гаспар Педро де Вильена, была одним из четырех судов небольшой флотилии дона Санчо де Лейва. После некоторых проволочек, задержавших выход кораблей, галеры, наконец, вышли в море.

Корабли держали курс на Барселону вдоль французских берегов. Превратности судьбы, преследующие Мигеля, не упустили и здесь проявить свой коварный характер. Налетевшая сильная буря разметала корабли. Три из них, однако, благополучно добрались до порта. Но именно галеру «Солнце» 26 сентября у мыса Трех Марий захватили в плен берберийские пираты.

Существует несколько версий пленения писателя. На наш взгляд, наиболее близок к истине испанский ученый Хуан Баутиста Авалье.

В результате своего исследования ученый восстановил узловые моменты случившегося. Оказалось, что Мигель де Сервантес покинул Неаполь не 20 сентября, как утверждалось биографами на протяжении двух столетий, а 6 или 7 числа того же месяца. А буря случилась 18 сентября, когда флотилия шла вдоль берегов Италии и Прованса и была разметана возле Порт-де-Бук. И, наконец, сам захват галеры пиратами произошел действительно 26 сентября, но не возле Трех Марий, а напротив каталонских берегов, недалеко от Кадакеса или Паламоса. Можно себе представить отчаяние несчастных европейцев, попавших в плен к берберам почти в конце своего путешествия, почти у равных берегов.

Захватил галеру «Солнце» албанский ренегат Арнаут Мами. Его помощником был другой ренегат, грек по происхождению Дали Мами. Испанцы в течение нескольких часов яростно сопротивлялись, и многие из них, в том числе и капитан, пали в бою. Оставишеся в живых были связаны по рукам и ногам и перенесены на разбойничьи галеры. В это время на горизонте появились остальные галеры христианской флотилии, что заставило корсаров спасаться бегством, увозя с собой добычу.

Через три дня галеры Анраут Мами прибыли в Алжир. Начались долгие и тягостные дни африканской неволи Мигеля де Сервантеса и его младшего брата Родриго.

Пиратский рай

Пленение и последующее затем рабство оставили глубокий след в творчестве писателя. Во многих произведениях, так или иначе, присутствуют эпизоды, напоминающие о тяжелых годах, проведенных в африканской неволе, и об ужасе пиратских набегов.

«Внезапно в сад ворвалась шайка бизертских корсаров, сошедших в ближайшей бухте с двух галиотов и ускользнувших от внимания башенных часовых и береговых скороходов-перехватчиков… Набег свой турки произвели с обычной для них быстротой…», – так в новелле «Великодушный поклонник» описывает Сервантес неожиданный набег на сицилийский город Трапани и захват главных героев произведения – Рикардо и Леонисы. Схожий эпизод присутствует и в «Галатее», первом романе Сервантеса. В новелле «Высокородная судомойка», рассказав о тунцовых промыслах, Сервантес замечает, что «здесь никто спокойно не спит, и каждый боится, что его в один миг перевезут из Саары в Берберию. Поэтому все укрываются на ночь в береговые башни, выставляя своих дозорных и часовых, и таким образом в уповании на чужие глаза отваживаются смежить свои собственные очи, хотя иной раз бывало и так, что дозорные и часовые, пикаро, надсмотрщики, а заодно лодки, сети и вся ватага занятого на работе народа засыпали в Испании, а просыпались уже в Тетуане». Подобного рода описания можно обнаружить в пьесе «Алжирская каторга», романе «Странствия Персилеса и Сихизмунды», в «Дон Кихоте» и др.

Все побережье Северной Африки тогда было пиратским, этим жили в той или иной степени все страны Магриба.[77]77
  Магриб (араб. – запад), регион в Африке, включающий Тунис, Алжир, Марокко (собственно Магриб), а также Ливию, Мавританию, Зап. Сахару, образующих вместе с собственно Магрибом Большой Магриб, или Арабский Запад. Оран, город и порт в Алжире, на Средиземном море. В описываемое время принадлежал Испании.


[Закрыть] При этом особой жестокостью, как это часто бывает, отличались принявшие ислам европейцы-ренегаты: испанцы Юсуф и Мурад-ар-раис, прозванный Бродягой, венецианец Мами-ар-раис (по арабски ar-rais – главный, капитан), венгр Джафар, албанцы Мурад и Мами, последний организовывал захват галеры «Солнце» с двадцативосьмилетним Мигелем де Сервантесом на борту. Пиратам нельзя было отказать в храбрости и дерзости, все испанское побережье постоянно находилось под страхом их стремительных набегов. Позднее Сервантес составит целую галерею образов этих людей в своих произведениях.

В обыденном представлении пиратское пристанище связано с уединенным, довольно грязным местом, чаще островом, где много вина и пьяной поножовщины. Так нам преподносят мир корсаров кинематограф и литература романтизма и неоромантизма, таковым он представляется сознанию читателя, воспитанного на романах Стивенсона и Дюма. А на самом деле?

Алжир середины XVI века – подлинное пиратское гнездо – был богатым городом с населением 150 000 человек, более населенным, чем Палермо или Рим, а по оживленности не уступал Неаполю.

Алжир имел все признаки процветания: оживленный порт с маяком, набережную, как правило, с большим количеством расположенных на ней магазинов; множество горожан, снующих по узким улочкам, бесчисленные дворцы, чьи дворики скрывали великолепные фонтаны, и сады. Город защищали высокие крепостные стены. Сервантес застал его почти в полном расцвете. Алжир, уже триста лет являвшийся одним из центров работорговли, через пятьдесят лет достигнет апогея своего развития.

Административно будучи одной из провинций Оттоманской империи,[78]78
  Оттоманская империя, или Османская империя (Европейско-Оттоманская империя), название султанской Турции. Сложилась в XV–XVI вв. в результате турецких завоеваний в Азии, Европе и Африке. В период наибольшего расширения (2-я пол. XVI в. – сер. 70-х гг. XVII в.) включала, кроме собственно Турции, весь Балканский п-ов, значительные территории на севере Африки, Месопотамию и др. Распалась после поражения в 1-й мировой войне. Написанное в терцинах (3-стишная строфа, ряд которых дает непрерывную цепь тройных рифм aba bcb cdc), «Послание» было обнаружено в 1863 году в архиве графа Альтамиры. Оно содержит обширную комплиментарную часть, с восхвалением государственных талантов и заслуг адресата, а также горячий и настойчивый призыв автора к организации и посылке экспедиции против Алжира. Окончательная атрибуция этого произведения дело будущего.


[Закрыть] Алжир представлял собой, по существу, вольную пиратскую республику, жившую почти исключительно пиратскими набегами и морским грабежом. Это была своеобразная форма тотальной войны между христианами и мусульманами, вместе с тем возведенная в статус государственной политики, древняя индустрия разбоя, чьи корни теряются в глубине веков. При упоминании о своеобразной скрытой войне приходит на ум противостояние Англии и Испании, когда знаменитый английский пират «Ее Величества» Фрэнсис Дрейк[79]79
  Дрейк (Drake) Фрэнсис (1540-1596), английский мореплаватель, вице-адмирал (1588 г.). Руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию; в 1577-1580 гг. совершил 2-е (после Магеллана) кругосветное плавание. В 1588 г. фактически командовал английским флотом при разгроме испанской «Непобедимой Армады». Дублон (франц. doublon, от исп. doblon), старинная золотая монета Испании (чеканилась до 1868 г.), Швейцарии и Италии (XV–XVI вв.).


[Закрыть] с государственного благословения грабил именно испанские суда. И если так поступали европейцы, так что уж тут говорить об иноверцах.

Корсары Магриба довели свою техническую и тактическую подготовку до пика совершенства, чего так и не удалось бравым христианским пиратам, бороздившим просторы Средиземного моря. Быстрые, маневренные, прекрасно снаряженные алжирские галеры, являя собой своего рода экономическую опору пиратского рая, курсируя в течение года вдоль берегов Испании и Италии, захватывали сотни христианских судов, тысячи пленников, обогащая город-государство рабами и огромным количеством награбленного добра. За вычетом доли наместника султана, правящего Алжиром, пиратские трофеи – люди и товары – считались собственностью захватившего их корсара, и он мог поступать с ними по своему усмотрению. Как правило, часть пленников он оставлял себе, остальных выставлял на продажу, где после тщательной и всесторонней проверки их физического состояния покупателями они продавались с аукциона.

Пленники в основном делились на две категории: предназначенные для работы и сохранявшиеся для выкупа. Жили все они либо в специальных больших помещениях, казармах – «баньо» (baňo), либо при домах своих владельцев. Самая страшная участь была уготована тем, кто попадал во владения богатых берберийских шейхов в глубине страны или на пиратские галеры гребцами. Первые лишались надежды на выкуп, вторые могли дождаться своего освобождения только в том случае, если галера, на которой они находились, закованные в цепи и прикованные к скамьям, попадала в плен к христианским военным кораблям. Такая же безнадежная судьба ожидала и тех пленников, которых наместник Алжира отправлял в дар своему господину – турецкому султану – или же продавал для работы на турецкие галеры.

Жизнь в плену

Жизнь алжирских пленников была строго регламентирована: ожидающие выкупа не работали, однако зачастую их содержали строже других, чтобы подогреть их желание поскорее освободиться с помощью богатеньких или сердолюбивых родственников, готовых поскорее прислать деньги на выкуп. Но часто деньги интересовали пиратов меньше, чем мастерство работника. Особенно ценились строители и мастера по оснащению судов. Таким людям создавали приемлемые условия существования, однако надежды вернуться на родину у этой категории пленных практически не было.

Пиратский город-государство являл собой буквально «вавилонское столпотвоворение», среди населявших его можно было встретить людей практически любой национальности: евреев и морисков, разноплеменных берберов, европейцев всех мастей и т. д. Такой же пестрый был и состав пленников, общее число которых временами доходило до 25 000 человек. Все они, начиная от родовитого вельможи и кончая каторжником, содержались в одном месте – «баньо», на территории которых были даже свои католические церкви, больницы, харчевни. Естественно, что в подобных резервациях процветали различного рода азартные игры, нередко возникали стычки между группами пленников различной национальности.

Родовыми чертами таких поселений становились воровство, доносительство, поножовщина, доходящая иногда и до убийства. Нередки были и случаи ренегатства – перемены веры, принятия ислама, всячески поощряющегося властями. Это обстоятельство более всего беспокоило католическое духовенство. Очевидно, для слежки за поведением своей паствы инквизиция содержала в Алжире тайных агентов, которые могли при случае осведомлять и местные власти.

Выкупом пленников занимались посвятившие себя этому католические монашеские ордена тринитариев, мерсенариев и лазористов. Деньги собирались в католических странах путем добровольных пожертвований, сюда же прибавлялись взносы родных и близких пленных, средства из принадлежащего пленникам на родине имущества или недвижимости.

Важным звеном в процессе выкупа был способ переправки денег в Алжир. Как правило, такого рода операциями занимались валенсианские купцы и разного рода банкирские конторы, державшие в Алжире своих представителей, они же выступали посредниками в финансовых операциях, связанных с кредитованием выкупа и авансированием недостающих сумм. Непосредственно сам выкуп осуществлялся направлявшимися на африканское побережье особыми миссиями монашеских орденов, действовавшими либо самостоятельно, либо по поручениям родственников и доверенных лиц пленников.

Пятилетний алжирский плен Сервантеса достаточно хорошо известен благодаря различного рода документам, свидетельствам очевидцев, его друзей по несчастью, переписке по поводу его вызволения из плена. И, конечно, – произведениям самого Сервантеса (пьесам «Алжирская жизнь», «Алжирская каторга», «Великая султанша», «Доблестный испанец», новелле «Великодушный поклонник», рассказу Пленника в «Дон Кихоте», обширному «Донесению» («Informacion»), составленному 10 октября 1580 года по просьбе дона Мигеля в форме показаний двадцати свидетелей с целью опровержения лживых обвинений доминиканского монаха Хуана Бланко де Паса.

«Донесение» – документ, являющийся основным первоисточником об алжирской жизни писателя, был написан самим Сервантесом в виде 25 пунктов, подтвержденных компетентными очевидцами, людьми разного положения и звания, начиная от солдата Доминго Лопино и кончая учеными, как, например, доктор Антонио де Соса.

Весьма ценная информация содержится в известном труде Диего де Аэдо «Топография и общая история Алжира», вышедшем в 1612 году, где, помимо сведений о самом городе, среди знаменитых пленников-христиан особо выделен Сервантес. Безусловно, все эти сведения по разным причинам в той или иной мере окрашены личными симпатиями или антипатиями к писателю, однако сами факты, в них приведенные, несут достаточно объективную информацию.

* * *

Мигель де Сервантес стал собственностью одного из наиболее жестоких пиратов – корсара Дали Мами по прозвищу «Хромой», и неизвестно, как сложилась бы его судьба далее (скорее всего, плохо, учитывая, что он был инвалидом и как работник не стоил ни гроша), не будь при нем найдены рекомендательные письма за подписью столь высоких особ как дон Хуан Австрийский и герцог Сесса. Это было его спасением, он мог рассчитывать на достаточно хорошее обхождение и дальнейшее освобождение за выкуп, но эти письма имели для Мигеля и тяжелые последствия: его приняли за важную персону и назначили непомерно большой выкуп – 500 золотых эскудо.

В результате Мигель де Сервантес, как он напишет позже в «Дон Кихоте», очутился «в алжирском остроге, или, как его называют турки, «банья», куда сажают пленных христиан – как рабов короля и некоторых частных лиц, так и рабов алмахзана, то есть рабов городского совета, которых посылают на работы по благоустройству города и на всякие другие работы и которым особенно трудно выйти на свободу, ибо они принадлежат общине, но не отдельным лицам, так что если даже они и достали себе выкуп, то все равно им не с кем было бы начать переговоры. В этих тюрьмах, как я уже сказал, содержатся рабы и некоторых частных лиц из местных жителей, преимущественно такие, за которых надеются получить выкуп, ибо здесь их работать не приневоливают, а глядят за ними в оба до тех пор, пока не придет выкуп. Так же точно и рабов короля, за которых ждут выкуп, посылают на работы вместе со всеми, только если выкуп запаздывает; в сем случае для того, чтобы они более решительно добивались выкупа, их принуждают работать и посылают вместе с прочими рубить лес, а это труд нелегкий.

Я тоже оказался в числе выкупных, ибо когда стало известно, что я капитан, то, сколько я ни уверял, что средства мои весьма скромны и что имущества у меня никакого нет, все же я был отнесен к разряду дворян и выкупных пленников. Меня заковали в цепи – не столько для того, чтобы легче было меня сторожить, сколько в знак того, что я выкупной, и так я жил в этом банья вместе с многими другими дворянами и знатными людьми, которые значились как выкупные и в качестве таковых здесь содержались. И хотя порою, а вернее, почти все время нас мучили голод и холод, но еще больше нас мучило то, что мы на каждом шагу видели и слышали, как хозяин мой совершает по отношению к христианам невиданные и неслыханные жестокости. Каждый день он кого-нибудь вешал, другого сажал на кол, третьему отрезал уши – и все по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без всякого повода, так что сами турки понимали, что это жестокость ради жестокости и что он человеконенавистник по своей природе.»

Как все происходило в действительности – сказать трудно. Сервантесу, как бывшему пленнику, все виделось в мрачных тонах. Во всяком случае, как свидетельствуют пиратские историографы, наиболее смышленые пленники работали прислугой в доме, садовниками, рабочими на корабельных верфях и т. п. Квалифицированная рабочая сила, особенно обладающая специальными морскими знаниями и навыками, берберам очень требовалась и высоко ценилась на невольничьем рынке, именно их-то и подталкивали к принятию ислама и, соответственно, говоря современным языком, социальной ассимиляции и интеграции.

Алжирское сообщество при всей своей разношерстности было строго и детально ранжировано. Главным отличием служили не столько должность или богатство, сколько религиозная и национальная принадлежность. Наверху иерархической социальной пирамиды находились турки, составлявшие административную и военную элиту Алжира, к ним примыкали корсары самых разных наций. Низ пирамиды составляли рабы, число которых к концу XVI века, как полагает историк Диего де Аэдо, было около 25 000, не считая рабов-негров. Между верхом и низом этой социальной структуры находились ренегаты, купцы-христиане, мориски-ремесленники, четко выделялась еврейская община. Все эти уровни были связаны между собой множеством непростых отношений, так, например мавры и христиане при взаимной ненависти называли друг друга не иначе как «собаками». С другой стороны, нередки были любовные истории между людьми не только различной веры, но и различного социального положения – хозяевами и их рабами, что хорошо описано Сервантесом. Пленник в «Дон Кихоте» повествует о том, как мирно жило это разношерстное общество. Очевидно, иного и быть не могло. В противном случае жизнеспособность самого Алжира была бы в принципе невозможной, ведь в случае непримиримой вражды все вылилось бы в кровопролитное противостояние, никакое финансовое процветание было бы невозможно. Алжир в этом смысле представлял сложную саморегулирующуюся структуру, все социальные слои которой на подсознательном уровне понимали неизбежность определенной взаимососуществования.

В надежде на освобождение

Сервантес в течение первых месяцев своего плена узнал очень многое. Ему, очевидно, как инвалиду, было разрешено бродить по городу, где он много и тесно общался с миром, который был ему до этих пор совершенно незнаком. Эти бесценные наблюдения за жизнью и бытом Алжира наполнили многие страницы его произведений.

Конечно, он мечтал об освобождении из плена и сразу известил родных о своем несчастье. Но мог ли он надеяться на то, что его нищая семья сможет собрать выкуп в 500 золотых эскудо? Он жил только одним – надеждой на спасение из плена тем или иным путем: «В Алжире я рассчитывал найти иные способы осуществления того, о чем я так мечтал, ибо надежда обрести свободу никогда не оставляла меня, и если то, что я замышлял, обдумывал и приводил в исполнение, успеха не имело, я не падал духом и тотчас цеплялся и хватался за какую-нибудь другую надежду, пусть слабую и непрочную», – повествует пленник в «Дон Кихоте».

Мысль о побеге, несмотря на весьма малые шансы на успех и опасность быть пойманным и посаженным на кол, неотступно преследовала Мигеля. В январе 1576 года, в самый разгар теплой алжирской зимы, он вместе со своими друзьями Кастанедой и Антоном Марко предпринимает первую попытку побега, решив добраться до Орана, находившегося в четырехстах километрах от Алжира и принадлежавшего испанцам.

Беглецы нашли проводника-мавра, согласившегося довести их до места назначения. Однако через несколько дней пути он их покинул, и, чтобы не погибнуть в пустыне, пленники были вынуждены вернуться в Алжир. Всем удалось избежать телесных наказаний.

В марте Кастанеда и Антон Марко бежали снова, и на этот раз удачно, они добрались до Испании. Очевидно, именно они известили семью Сервантесов, что два их сына находятся в плену, потому что в апреле 1576 года, а затем в феврале следующего Родриго де Сервантес тщетно пытается получить одолженные почти десять лет назад лиценциату Педро Санчес де Кордова 800 дукатов.

В том же апреле Родриго выставляет на продажу часть своего имущества, даже не зная сколько денег он сможет за него выручить. Семья использует все возможные способы, чтобы найти деньги на выкуп братьев из неволи. Отец Мигеля посылает в Совет Кастильи, а затем в Королевский Совет письма с просьбой о помощи – тщетно. Девятого ноября 1576 года Родриго де Сервантес подготавливает новое прошение, подкрепленное сертификатом о чистоте крови, но ему снова отказывают в денежной помощи. Сознание того, что сыновья в плену и их жизням угрожает смертельная опасность, было выше материнских сил, и донья Леонор решается на обман. С помощью старинного друга семьи, Гетино де Гусмана, ей удается выдать себя за вдову и, сыграв на жалости властей, получить 16 декабря сумму в 60 дукатов.

Одновременно помочь пленникам пытаются и монахи. По поручению своего ордена Хорхе де Оливар, Хорхе де Онгай и Херонимо Антич отбывают в Алжир, где и оказываются 20 апреля 1577 года с большой суммой денег и различными товарами. Получили ли они от родителей Мигеля необходимую сумму? Вряд ли, потому, что средств хватило только выкупить Родриго де Сервантеса, за которого была назначена меньшая цена – 300 дукатов. Можно себе представить состояние души Мигеля, который знал, что скоро его брат окажется дома, в кругу близких, а ему суждено неизвестно еще сколько времени находиться в неволе, ведь собрать 500 дукатов на его выкуп было для нищей семьи делом безнадежным. Одно освобождение Родриго полностью опустошило и без того тощий кошелек Сервантесов. Однако и в этих обстоятельствах дон Мигель остался верен самому себе – никогда не падать духом и лелеять любую, самую призрачную надежду. В его голове уже созревал план нового побега. Для этого он хотел воспользоваться отъездом брата в Испанию. Тот по приезде на родину должен был найти смелого капитана и договориться с ним, чтобы под покровом ночи его судно подошло к берберийскому берегу, забрало пленников и доставило их в Валенсию или на Майорку. Предприятие, безусловно, опасное, но шанс на успех был.

В начале мая Мигель приступил к реализации своего плана. Дождавшись, когда Дали Мами уехал из города, четырнадцать пленников бежали и укрылись в пещере в глубине сада судьи Хасана, в трех милях от Алжира, здесь они должны были скрываться до подхода корабля. В этом убежище, благодаря помощи садовника – раба судьи-наварца Хуана, а также самого Сервантеса, которые приносили им пищу, беглецы провели пять месяцев, показавшихся им вечностью. И что самое удивительное – на протяжении всего этого времени турки не заметили их исчезновения. Сервантесу, оставшемуся в городе, в случае раскрытия причастности к побегу грозило или «крючкование», или сожжение на костре. «Крючкование» – жесточайшая казнь: осужденного вешали за ребро на крюк, торчащий из городской стены. Мучения длились долго, и несчастный умирал от жажды.

Время шло, а судно с испанских берегов не появлялось. Кто мог предвидеть, что Родриго де Сервантесу придется целое лето ждать отъезда на родину? Почему ожидание судна было столь долгим? Его величество «случай» играет в таких делах не последнюю роль.

А произошло вот что. В июле 1577 года на место Рабадан Паша, бывшего хозяина Родриго, бейлербей Улудж-Али назначил одного из своих фаворитов – Хасан Агу, жестокого венецианского ренегата, который постарался удвоить цену за уже выкупленных пленников и ни за что не хотел их отпускать. И только когда брат Хорхе де Оливар, один из трех монахов, приехавших вызволять несчастных христиан, предложил оставить себя в качестве залога, Хасан согласился отпустить пленников, и 24 августа конвой из 106 вновь обретших свободу католиков тронулся в обратный путь. Среди них был и Родриго.

Едва вернувшись на родину, младший Сервантес принялся выполнять поручение брата и через четыре недели вооруженный фрегат под командованием некоего Вианы, также в свое время побывавшего в плену, отправился с Майорки к берегам Алжира. За несколько дней до назначенного для отплытия дня Сервантес присоединился к беглецам. То ли его захватили корсарские галеры, то ли появилась какая-то опасность, помешавшая осуществить задуманное?..

Фортуна отвернулась от пленников. Одни из тех, кто был посвящен в их план, некий ренегат из Мелильи по кличке «Золотильщик» («El Dorador»), поняв, что побег не удался, испугался и рассказал обо всем Хасану, и утром 30 сентября беглецы были схвачены турецкой стражей. От неожиданности они даже не смогли оказать сопротивления. Согласно свидетельствам Сервантес, несмотря на ожидавшее его суровое наказание, вел себя очень мужественно. Он взял на себя всю вину, назвавшись главным зачинщиком.

Такое поведение Сервантеса позволило освободить от подозрений не только остальных его участников, но и брата Хорхе де Оливара, монаха, оставшегося у пиратов заложником и обвиненного в сообщничестве. Однако какова же была расплата за столь дерзкий побег? Крайним оказался несчастный садовник, которого турки через несколько дней повесили вниз головой. Сервантес, как зачинщик, также не избежал кары, хотя она и была менее жестока: его заковали в цепи и в течение пяти месяцев держали в тюрьме.

Сообщая о происходивших событиях, монах Диего де Аэдо в «Топографии и всеобщей история Алжира» пишет: «Хасан-паша, правитель Алжира, говорил, что его пленники, корабли да и весь город останутся в целости лишь до тех пор, пока этот калека испанец будет сидеть в тюрьме, так сильно он боялся замыслов Мигеля де Сервантеса».

Отбыв наказание и выйдя из тюрьмы, Сервантес в марте 1578 года придумывает новый план освобождения. Он тайно посылает некоего мавра с письмами в Оран[80]80
  Оран, город и порт в Алжире, на Средиземном море. В описываемое время принадлежал Испании. Пьеса «Алжирская жизнь», или «Алжирские нравы» («El trato de Argel», «Los tratos de Argel»). Встречаются разные написания. Переделанная позднее Сервантесом в «Алжирскую каторгу» («Los banos de Argrl»), до сих пор не переведена на русский язык.


[Закрыть], адресуя их генералу маркизу дону Мартину де Кордова, другим важным лицам, своим оранским друзьям и знакомым с просьбой прислать людей, чтобы вызволить из неволи группу пленников.

Однако и новому плану было не суждено сбыться. По дороге в Оран мавр-гонец был захвачен алжирской стражей и доставлен Хасан-паше, который, увидев на письмах подпись Сервантеса, повелел наказать гонца палками, отчего тот и скончался. Самому Сервантесу было велено дать 2 000 палочных ударов. Для того чтобы быть забитым насмерть, за глаза хватило бы и четверти назначенного, поэтому цифра 2 000 была скорее названа с целью надломить мужество неукротимого испанца. Но и на этот раз дону Мигелю удалось избежать смерти.

Каким образом, кто заступался за непокорного раба?

Можно, конечно, пофантазировать, что таким защитником могла быть некая таинственная мавританка, влюбленная в отважного испанца, как это описано в «Дон Кихоте» со слов бывшего алжирского пленника. Но повседневная жизнь Алжира подобные любовные приключения исключала. Христианин, замеченный в общении с мусульманкой, был бы немедленно казнен, исключение составляли только принявшие ислам.

Сервантист Жан Канаважио выдвигает химерическую «дипломатическую» гипотезу, что между турками и испанцами через посредников – валенсианских купцов, монахов-выкупщиков, вице-короля Валенсии и других велись тайные переговоры, о чем свидетельствуют испанские архивы. «Сервантес со своими связями, реальными и предполагаемыми, мог быть вовлечен в этот процесс как официальный информатор. В этом случае становятся понятными два прощения, дарованные ему Хасаном».

В «Донесении» один из свидетелей, некий Алонсо, указывает, что Сервантесу удалось избежать жестокого наказания в результате заступничества «третьих лиц».

Скорее всего этим защитником был Дали Мами, ставший Капитаном Моря (Capitan del Mar) и не желавший лишаться ценного пленника, за которого он надеялся получить хорошие деньги.

Родные Мигеля не прекращали своих усилий по освобождению Мигеля, в марте 1578 года, как раз тогда, когда сорвалась третья попытка бегства, Родриго де Сервантес подал прошение в Совет Кастильи с просьбой о финансовой помощи для освобождения брата. Но в ответ – глухое молчание.

Семья, тем не менее, продолжала свои попытки. Не остались в стороне и сестры. Двенадцатью годами позже бывший алжирский невольник, ходатайствуя перед Советом Индий о какой-либо должности в колониях, отметил в петиции, что его сестры пожертвовали ради его освобождения своим приданым. Безусловно, это звучало убедительно и горестно. Однако зная, что семья Сервантесов из благих намерений иногда позволяла себе некоторые «неправды», можно поставить под сомнение это утверждение писателя.

Сестра Магдалена действительно помочь не могла. Некий Фернандо де Лоденья, а затем баскский идальго Хуан Перес де Алсега между 1578 и 1580 годами выдали ей определенные обещания, которые позже не были выполнены.

Андреа же начала заниматься пошивом одежды. Она оказалась более благоразумной, чем ее младшая сестра, и ее вклад в дело освобождения брата оказался в пять раз больше, чем смогли собрать родители. Скорее всего, именно она через монахов-выкупщиков передала валенсианцу Эрнандо де Торресу в июне 1578 года основную часть из 100 дукатов, которые представляли вклад обеих сестер в общее дело. К сожалению, Торрес, который должен был отправиться в Алжир для выкупа пленника, не выполнил своей миссии.