Текст книги "Голец Тонмэй"

Тот подхватил трубку, сунул в рот, закрыл глаза и тоже затянулся. «О, какая радость! Какое счастье! Надо же, это ведь сам старец Ичээни приехал как сват!» – такие мысли лихорадочно завертелись в его голове.

Так два ламута решили сложный вопрос. Старец Ичээни сумел исправить сватовство. Теперь он сам, как отец сыновей, действует по обычаю ламутов. На другой день он отправился к сестре соседа. И тут обоюдное согласие было достигнуто. Так обзавелись семьями два сына.

Теперь сыновья живут и кочуют с семейством Митэкэ. В летнее время два рода воссоединяются для выпаса оленей. Гнус, комары, оводы-иргат не дают покоя оленям, когда их мало. Олени теряются, гибнут от истощения. А когда оленей пасут вместе, то и пастухов побольше, и олени прибавляются. А с осени аргишат по своим угодьям. Тогда старец Ичээни на время расстается с младшими сыновьями…

Как ни крути, сложна кочевая жизнь ламутов.

* * *

Сыновья время от времени наведываются к родителям. Однажды ненароком продолжили недавний разговор.

– У них крепкие изгороди. Амбары просторные… Мне еще лабазы понравились, – на этот раз начал старший Тонмэй.

– И мы строим изгороди, загоны. Разве не так? – Этиркит мельком глянул на отца, словно ища поддержки. Старец отдыхал, прикрыв глаза, спиной прислонившись к завернутому спальному мешку.

– Мне понравились их просторные амбары. – Тонмэй пропустил слова Этиркита.

– Амбары и у нас имеются, – воскликнул Гякичан.

Тонмэй улыбнулся, потом говорит:

– Тучные олени мне понравились. Много их.

Какое-то время разговор в таком духе продолжился между братьями.

Отец сел и заговорил:

– Надо почаще ездить к близким и дальним сородичам. Знакомиться и родниться. Вот мы вернулись из долгой поездки. Увидели, как живут мямяльцы. Оленей пригнали. Осенью мы тоже погоним туда своих оленей. В основном молодых самцов – явканов. Будем крепко жить, коли наладим тесные связи со своими сородичами. А пока поездим по нашим заимками и отремонтируем все наши постройки… Приедут мямяльские сородичи… Чтоб нам не краснеть со стыда и было что показать, – заключил отец.

Сыновья молча приняли слова отца и хотели было покинуть сярму…

– Куда торопитесь, не чужие же. Мяса для вас сварила. – мать не ожидая реакции сыновей, положила на землю, застланную свежей хвоей, плоский стол. А посередине поставила большой деревянный поднос, на котором дымились куски жирного мяса.

– Ешьте, дети… – отец улыбнулся сыновьям. В его улыбке таилась молчаливая ласка сурового на вид отца, повидавшего жизнь.

Сыновья не заставили себя уговаривать. Не чужие ведь они у своих родителей.

Глава четвертая. Женитьба Тонмэя

В окрестностях Гольца Тонмэя заметно посветлело. Его недосягаемый пик стал виден издалека, сверкая ровной белизной.

«Зима прошла. Отныне шаг за шагом начнет светать. А там, глядишь, и сама весна о себе заявит», – как-то утром молвил старец Ичээни, глядя на макушку горы-великана.

Прошло еще несколько дней. На вершине Гольца заиграли золотистые лучи солнца.

Ламуты вышли из чумов и, прикрыв ладонями глаза, стали смотреть на макушку Гольца.

«О, Солнце!» – шептали мужчины.

«Какое это счастье – дожить до нового Солнца», – говорили женщины.

Хотя солнечный луч только блеснул ненадолго и скрылся, никто не приуныл. Все знают: это предвестник весны. Скоро дни станут светлее. Для ламутов это – знак судьбы. Коли благополучно дотянули до первых солнечных лучей, значит, им дано жить и дальше.

Старец Ичээни в честь встречи Солнца велел забить двух мангаев – не телившихся упитанных важенок. Для ламутов настал радостный памятный день…

Прошло время. Теперь солнце появлялось каждый день. Стало заметно светлее. Снег на склонах Гольца и на его распадках заискрился. Речные долины от нахлынувшего обильного света будто пробудились и стали просторнее.

Ламуты много времени стали проводить вне чумов, где светло и солнечно. У каждого есть, чем заняться.

Тонмэй сидел на меховой подстилке у костра под ветвистым деревом и старательно строгал обрубок сухой березы под топорище. Привык готовить топорище про запас. В кочевьях вдруг возникнет нужда в замене захудалого топорища, а заготовка, заранее приготовленная, тут как тут, будто сама просится в руки.

Отец подошел незаметно и молча наблюдал за тем, как ловко строгает сын. Руки не суетятся, умело двигаются, подчиняясь воле сына, только круглые стружки медленно копятся рядом. Они тоже понадобятся при растопке очага в сярму.

«Уже повзрослел сын. Вон как умело строгает. И нож у него острый. Пора бы сыну остепениться. Сколько можно жить без своей семьи? Пора уже», – подумал старец Ичээни и вздохнул.

…Старец Ичээни еще в гостях у Горго чуткой душой уловил смятение в душе сына. Видел, как Тонмэй мимолетно бросал взгляд на дочь хозяина. Еще с тех дней старец Ичээни долгими ночами думал о будущем сына, в котором видел продолжение и своей жизни.

– У тебя неплохо получается, сын, – молвил довольный отец, стараясь отвлечься от мыслей о женитьбе сына.

Тонмэй взглянул на отца.

– Про запас строгаю, – отозвался он скромно.

– Правильно делаешь. В жизни это понадобится. Уже сам решаешь, как жить, что заготовить. Мне это нравится, – отец сел рядом.

«Ама меня хвалит. А я не заметил, как он подошел ко мне. Так можно и абагу проморгать. Нехорошо получилось», – думал между тем Тонмэй, продолжая строгать.

– Слышишь меня, Тонмэй?

– Слушаю, ама.

– Помнишь, старый Горго пригласил нас на весенний сэбдек?

– Помню. Он говорил Эгден эвин. – Тонмэй отложил в сторону почти готовое топорище и поправил дрова в костре, ожидая дальнейших слов отца. Он не скажет ему, как часто вспоминает про ту поездку к мямяльским сородичам, как при этом сердце начинает сильно колотиться, а его самого охватывает такая сладостная истома, которую раньше не испытывал.

– Горго кроме нас пригласил и соседних ламутов. Из тех, что живут у ламу[36]36
  Море.


[Закрыть], – заговорил отец. Голос у него тихий, ровный. – А сэбдек или Эгдэн эвин – одно и то же. Суть веселья в том, чтобы ближе знакомиться и лучше узнать друг друга.

– Наверняка собрал многих, – живо откликнулся сын.

– А что ты думаешь, Тонмэй, насчет поездки туда еще раз?

– Ама, ты предлагаешь мне поехать к абага Горго?! – заволновался Тонмэй.

– Ты меня правильно понял, сын.

– С кем я поеду? – впервые за весь разговор улыбнулся Тонмэй.

– Мы вдвоем поедем. Еще кого-нибудь возьмем с собой. – Отец вынул трубку, засыпал немного табаку, большим пальцем надавил сверху. Тонмэй поднес зажженную лучинку…

* * *

Подготовка новой поездки к мямяльским ламутам оказалась не из легких. Несколько дней потратили на отбор молодняка из оленьего стада. Для этого всех оленей загнали в кораль. Каждого оленя, отобранного для старика Горго, валили на снег и острым ножом на боку оставляли отметку. Отобрали порядка тридцати молодых оленей. Среди них около десятка самцов. Товарных оленей отпустили на волю. А молодняк поздно вечером смешали с упряжными и верховыми оленями. Пусть привыкают друг к другу. А затем всех выпустили из кораля. Взрослые олени знают куда идти. Они цепочкой потянулись к знакомой сопке за чумом. Там белого ягеля сколько угодно под уплотнившимся снегом. Олени легко копытят. Молодые олени пошли за старыми. Тонмэй остался доволен.

На другой день занялись починкой нарт. В грузовые нарты положили новые копылья про запас. В случае поломок в тайге трудно найти подходящий материал для починки нарт. Затем во вьючные сумы сложили запасные тарбаза, рукавицы, упряжь…

В это время к Тонмэю подошел Гякичан и толкнул в бок.

– Отец послал меня за тобой.

– Что с ним?

– Кажется, что-то случилось. Не знаю. Мне ничего не сказал. Сначала позвал Дэгэлэн Дэги. О чем-то переговорили. Когда Дэгэлэн Дэги ушел, отец послал за тобой.

Тонмэй зашагал к чуму.

«Что могло случиться с отцом? Собирались же вместе ехать, как в первый раз…» – на ходу думал Тонмэй.

Отец полулежал на оленьей шкуре, спиной прислонясь к спальному мешку, отодвинув его к стенке чума. Глаза полузакрыты.

– Ама, я пришел. Зачем позвал? Что случилось? – Тонмэй осторожно присел возле отца.

Старец медленно открыл глаза.

– Ты знаешь, сын мой, я, кажется, заболел…

– Что произошло, ама?! – Тонмэю вдруг стало жарко. Он распахнул на себе меховую тужурку.

– Не волнуйся. Встану… – едва слышно пробормотал отец.

– Скажи же, что с тобой?

– Возле нарт голова вдруг закружилась. Едва не свалился.

– Почему меня не окликнул, был же рядом.

– Не хотел тебя отрывать от дела. – Отец закрыл глаза.

– Сильно напугал ты меня, ама.

– Не беспокойся, сын. Пройдет. Пока полежу. Ты иди, занимайся своим делом.

Тонмэй вышел. Душа уже не лежала к поездке. Все мысли об отце: «Как я поеду без него? Может, отложим поездку, а там видно будет. Как же так, отец?! Ты же всегда был крепким и сильным. Нам казалось, что тебя ничто не свалит, ты был для нас защитой и опорой, как Голец Тонмэй. Ты же сам всегда говорил нам, что пока Голец Тонмэй стоит на земле, с ламутами ничего не случится. Я верил и верю твоим словам, ама. Знаю: пока ты жив, нам ничто не угрожает. Так ведь, ама?..»

Он встал и повернулся к Гольцу Тонмэю и почему-то увидел только его силуэт. Не понял, то ли в горах идет снег, то ли там, вверху, вьется снежная буря. Силуэт Гольца то исчезал, то неотчетливо появлялся. Вот тут-то Тонмэй почувствовал, как его щеки стали вдруг мокрыми. Может быть, это снежинки? Нет, не похоже. День стоит ясный. Ладонью коснулся лица. «Это же слезы текут… Мои слезы…» – подумал Тонмэй и оглянулся. Рядом никого не было. Тыльной стороной ладони вытер глаза. Теперь и Голец стал лучше виден. Тонмэй поклонился священной скале и тихо прошептал: «Прошу тебя, наш заступник и спаситель, Голец Тонмэй, подними на ноги отца моего. Он заболел нежданно. Помоги, как можешь…»

Ему показалось, что Голец Тонмэй посветлел. Тонмэй долго глядел в его сторону. Много веры и надежды было во взгляде молодого ламута. Вдруг будто новые силы влились ему в душу. Приободренный, он продолжил сборы. День проходил, незаметно подкрались сумерки. Только могучий Голец Тонмэй, словно подбадривая молодого ламута, возвышался над миром.

* * *

К вечеру отцу полегчало. Он подсел к столу, когда сыновья вынули из котла куски вареного мяса. Аромат наполнил весь чум. Это ни с чем не сравнимый дух, впитывая который каждой клеткой своего тела, ламуты чувствуют полноту жизни.

Ичээни немного поел.

– Тонмэй, кажется, я не смогу поехать, – наконец проговорил он.

– Как же мы без тебя, ама? – затревожился Тонмэй.

– Как бы ты, сын мой, ни относился ко мне, я не вечен. У каждого свыше точно обозначены начало и конец его земной жизни, так что привыкай жить и действовать без меня.

– А может, отложим поездку? Поедем, когда ты выздоровеешь, ама.

– Поездку к мямяльским сородичам откладывать нельзя… Нам дорого время, не следовало бы им разбрасываться. Поезжайте, Тонмэй. За меня сильно не горюй. Пока не тороплюсь к предкам. Пускай пока подождут. Я еще поживу. – Едва заметная усмешка мелькнула на усталом лице отца.

Тонмэй слова отца выслушал молча.

Старец по-своему понял молчание сына.

– С тобой поедут Гякичан и твой дед Дэгэлэн Дэги.

Услышав про Дэгэлэн Дэги, Тонмэй обрадовался.

«С ним интересно, но выдержит ли такую дальнюю поездку дед? Он такой же старый, как мой отец…» – подумал он.

– Ты не сомневайся в Дэгэлэн Дэги. Прими его, как меня. Он еще пригодится в твоей жизни, – сказал отец, будто прочтя его мысли.

– Ама, как ты скажешь, так и будет.

– Отберите самых сильных и выносливых упряжных и верховых оленей, – под конец вечерней трапезы распорядился отец. – А я пока вздремну.

* * *

Старый Горго с раннего утра возится возле чума. Придирчиво рассматривает грузовые нарты. Обходит каждую, затем переворачивает и смотрит, все ли ладно.

– Ама-а! – неожиданно раздается чей-то голос.

Старик обернулся и увидел сына Гирге.

– Это ты, Гирге? Испугал старика, – пробурчал Горго.

– Вижу, ама, годы давят тебя. Не почуял даже, как я подошел… – засмеялся Гирге.

– Говоришь так, будто радуешься моей старости, – пробормотал отец.

– Нет, ама… Не обижайся на меня. Я к тому, что так можно к себе подпустить коварного человека или зверя, не чуя его.

– Ты дельно говоришь… В самом деле, любая беспечность может подвести. Всякое может случиться. Ты прав, сын, в самом деле годы давят на меня, да и слух подводит.

– Нарты проверяешь, да?

– На днях откочуем отсюда.

Гирге знает про кочевку. Помолчав, говорит:

– Ама, наши соседи уже выехали…

– Какие соседи? – недоуменно спросил отец.

– Старец Ичээни снарядил к нам сыновей… – отвечает Гирге.

Старик Горго ничего не сказал, молча опустился на нарты. Он давно понял, что у сына дар предвидения. Сказанное им не заставляло себя долго ждать. Все происходило так, как говорил Гирге. Отец не стал допытываться и просто спросил:

– Стало быть, повременим с кочевкой?

– Лучше подождем тут. Я так думаю. А коли ты решился на кочевку, значит, так тому быть, – заключил Гирге.

– Ты прав. Здесь подождем их. А когда они выехали?

– Только выехали. Дорога неблизкая, сам знаешь, ама.

– Они едут одни?

– Оленей гонят к нам.

– Узнаю друга Ичээни. Он с молодых лет такой. Честный, настоящий ламут, – морщинистое лицо Горго осветилось теплой улыбкой.

* * *

С кочевкой решили повременить. Вместо этого сошлись на том, чтоб заняться хозяйством. С этой стоянки они будут добираться до Эгден Кунтэк[37]37
  Эгден Кунтэк – название местности, в переводе означает «Широкая долина».


[Закрыть] с ночевкой в середине пути. Когда всем стойбищем откочуют до Эгден Кунтэк, сыновьям старца Ичээни придется преодолеть лишнее расстояние. Ламуты давно облюбовали Эгден Кунтэк для встреч и традиционных игр.

В Эгден Кунтэк Горго решил устроить Эгден эвинэк. На игры съедутся ламуты близких и дальних родов. Горго еще в начале зимы отправил гонцов к разным ламутам, приглашая на весенний праздник. Хорошо, что к ним приедет сам старец Ичээни с сыном. Горго приятно будет еще раз увидеться со своим другом Ичээни.

В ожидании гостей без дела не сидят. Несколько семей по просьбе Горго откочевали до Эгден Кунтэк. Там они заготовят дрова для растопки. Наедут гости. Поставят свои чумы. После долгой езды они не должны тратить силы и время на заготовку дров для очага. Сородичи Горго заранее заготовят много сухостоя и завезут до места общей стоянки на реке Эгден Кунтэк. Это дрова для всех.

Заодно отремонтируют кораль-загон. Оленей станет много. Надо сделать так, чтобы в корале им не было тесно. Поездят по ягельным местам, чтоб проверить следы хвостатых. Заодно узнают, есть ли волки в тех местах или обходят стороной. Если наткнутся на следы, то надо уточнить, сколько особей. Так делают для безопасности оленей.

Дальновиден старый Горго.

Он попросил Гирге, чтобы тот оставался при нем. Когда сын рядом, отец спокоен, приходится с ним держать совет по разным житейским вопросам. Гирге – дельный, толковый парень. Отец сыну, конечно, так не говорит.

Оказалось, Горго, оставляя сына при себе, как в воду глядел. Через пару ночей тот пришел к отцу и говорит:

– Снегу много на пути едущих к нам соседей. Олешкам трудно на глубоком снегу. Ама, пожалуй, я поеду навстречу им. Как ты на это смотришь?

– Коли так, как ты говоришь, то надо ехать. Тебе виднее, Гирге. Ты просто так говорить не будешь, поезжай.

* * *

Молодые олени ложатся на снег и не поднимаются. Другой бы на месте Тонмэя отчаялся, не зная, как дальше быть.

Ехавший сзади Дэгэлэн Дэги догнал Тонмэя с оленями. Впереди поджидал Гякичан. Его упряжные отдыхают лежа. Им особенно тяжело, когда приходится грудью пробиваться сквозь толщу снега.

– Подождем немного, пускай отдохнут, – предложил старик.

– Опасно, дедушка, могут не подняться олешки.

– Я прожил на свете долго. Не припомню такого обильного снегопада. Моя маленькая голова не знает, как поступить. Ты парень с головой. Скажи, как быть дальше?

– Нам бы как-нибудь пробиться вон до того леса. Там бы остановились на ночь. В лесу снег мягче бывает. – Тонмэй спокоен.

– Уставший олень обычно не поднимается. Скорее подохнет, чем встанет.

– Мы во что бы то ни стало пригоним их к старцу Горго. Так велел мой отец, – твердо откликается Тонмэй. Он представил себе больного отца. «Коли не доедем до сородичей, усугубим болезнь отца. А прорвемся, значит, подымем его дух. Другого не дано. Когда это было, чтоб ламут приуныл и повернул обратно? Какой позор, коли не преодолеем эту снежную целину…» Мысли у Тонмэя вертелись в голове, как косяк оленей в тесном загоне.

– Дедушка, кажется, я нашел выход, – голос Тонмэя оживился.

Он упал на колени и стал молиться Гольцу Тонмэю с просьбой помочь им в пути.

– Тогда объясни. – Дедушка Дэгэлэн Дэги, всегда многословный и неунывающий, на этот раз как-то сник. Видно, сильно устал, да и годы давят.

– Сейчас оленей оставляем тут. Пускай покуда отлежатся. А мы втроем прорвемся вон к тому лесу. Олени почувствуют сладость дыма и по одному потянутся к нам.

– Дельно думаешь… – воодушевился старик.

– Впереди пойду я сам. За мной Гякичан. А ты, дедушка, поедешь за нами.

Тонмэй повел за собой верхового оленя. С каждым шагом проваливается в снег по пояс. С трудом выбирается.

К нему пробрался Гякичан. Остановился, чтоб отдышаться.

– Что решил? – спрашивает Гякичан. – Мои олени выбились из сил.

– Нам нужно как-нибудь вон до того леса добраться. – Тонмэй шумно дышал. – Не вешай нос. Поведу твоих оленей, чтобы пробить санную дорогу. А ты возьми моего учага. Устал ты сильно, как вижу.

Так и сделали.

Тонмэй, стиснув зубы, упорно продвигался вперед. Пускай медленно, но шел. Не останавливался. Оглянулся назад. Обрадовался, увидев во след идущий караван. Гякичан тоже пробивался пешком, ведя учага Тонмэя. А к нему за шею связал упряжных оленей дедушки Дэгэлэн Дэги. Остальные олени все еще лежали. Только их головы еле виднелись над снегом.

Тонмэй двинулся дальше. Снежный наст крепок, как лед. Еще немного, еще… Тонмэй вспотел, но не останавливается. И вдруг… О чудо! Снег стал мягче. Остановился, поджидая спутников. Когда те подъехали, Тонмэй подошел к ним.

– Лес вон рядышком. Заживем теперь. Снег уже помягче стал, – голос Тонмэя уже другой.

Настроение у его спутников заметно улучшилось. Отдышавшись, двинулись дальше. Тонмэй вновь вырвался вперед. Олени Гякичана и дедушки тоже оживились.

– Здесь есть сухие дрова… – донесся бодрый голос Тонмэя.

Наконец подъехали спутники. Тонмэй разгреб снег.

– Ягель! Есть тут ягель! Значит, заживем! – вскричал он.

Всех оленей распрягли и отпустили на волю.

– Дедушка, мы сами управимся. А ты посиди пока на нартах. Отдохни, – обращается Тонмэй к деду.

– Одной смертью умрем. Зачем мне сидеть?! – живо откликается Дэгэлэн Дэги.

– Гякичан, а это что?! Видишь? – отойдя шагов на двадцать, удивленно воскликнул Тонмэй. – Подойди сюда.

Гякичан подошел и увидел прислоненные к толстому суку громадного дерева старые шесты для илуму. Он и удивился, и обрадовался.

– Как я вижу, здесь когда-то останавливался охотник. Видно, с семьей. Место удобное. Бери их и ставь остов для илуму. А я дров нарублю, – сказав так, Тонмэй с топором двинулся в глубь леса. «Вот же рядом сухостой стоит. А он почему прошел мимо?» – удивленно подумал Гякичан.

Вдвоем быстро поставили илуму.

Тонмэй нарубил много дров. Дэгэлэн Дэги развел огонь. А Гякичан деревянным ковшиком наполнил котел и чайник зернистым снегом. Ламуты весьма разборчивы в этом деле. Каким попало снегом не станут наполнять посуду. Они знают толк в этом. Из поколения в поколение накопили знания о снеге. Верхние слои снега не пригодны для питья. В них микробы и источники разных болезней. Набирают только зернистый снег, состоящий из блестящих ледяных крошек. Он чистый и годный.

Над илуму потянулись вверх, словно радуясь, клубы густого дыма. Это был проверенный на вековых тропах кочевья непреходящий знак жизни.

Раз появился и струится дым, значит, жить можно. У каждого из путников есть чем заняться. Гякичан разбирает вещи на нартах, сортирует их. Дед занимается чайником. Следит и вовремя подкидывает порции зернистого снега.

Тонмэй натаскал сухих дров, нарубленных крупно. Такие дрова горят долго. А мелкие быстро прогорают без видимой отдачи. Ламуты и тут опытны.

Тонмэй свалил несколько молодых деревьев, собрал их мерзлые ветви и затащил охапками в илуму для подстилки.

– Вот это хорошо! – вырывается у Дэгэлэн Дэги. Видавший и преодолевший множество трудностей на своем долгом веку, дед радуется не только хвойной подстилке, но отдает должное трудолюбию и выносливости Тонмэя. «Совсем, как отец», – думает он.

Завершив дела, Тонмэй походил по лесу. За лесом вверх потянулась невысокая сопка. Окружающий таежный мир приятно удивил его.

– Здесь можно сколько угодно жить. И сухостоя много, и ягельные места вокруг. Выше сопка сплошь ягельная, – поделился Тонмэй, зайдя в чум.

В это время чайник, будто спохватившись, вскипел. Заварили. Гякичан острием ножа хотел было покопаться в котле, где варится мясо.

– Подожди, подожди, Гякичан! Зачем ножом-то в кипящий котел? – взволнованно вскричал дед. Гякичан, все еще держа нож над котлом, удивленно оглянулся на деда.

– Бери, вот этим ковыряйся, – он протянул ровную, крепкую лучинку, расщепленную из сухого полена. – Никогда ножом не тыкай в кипящий бульон.

– Почему, дедушка? Я дома все время так делаю, – откликнулся Гякичан.

– Твое счастье, что я этого не видел раньше. Грешным делом занимаешься. Ты ножом тычешь не только в кипящий бульон, а заодно и в душу огня на очаге. Этим можешь навредить и себе, и своим близким. Кто-нибудь из них ослепнет. Понимаешь ты это?! Или, самое малое, потеряешь нож.

Гякичан, будто уличенный в чем-то постыдном, быстро положил нож на подстилку. Взял в руки лучину, острием стал переворачивать в котле куски мяса.

Пока не спеша пили чай и ели мясо, над лесом и ближним краем снежной мари медленно растекался сизый дым.

Люди, занятые трапезой, не заметили, как обессиленные молодые олени, увидев дым и хватая его сладкий дух заиндевелыми ноздрями, стали медленно подниматься на ноги и друг за дружкой потянулись по свежему санному пути туда, откуда манил сизый дым спасения…

– Вы продолжайте чаевничать. Торопиться уже некуда. А я пойду к олешкам. Подниму их и пригоню сюда, – сказал Тонмэй и вышел из чума.

Тут же донесся его радостный голос:

– А олешки-то сами идут к нам! Как хорошо! Вот что значит запах дыма!

Гякичан выскочил за полог и громко засмеялся.

Следом не торопясь вышел Дэгэлэн Дэги. Радостно посмотрел на приближающихся оленей.

– Олени спасены, – тихо пробормотал он и поклонился во все стороны. Это был знак благодарности духам мари, леса и гор.

Этот случай подтвердил жизнеутверждающую силу едко-сладкого дыма костра на долгих вековых кочевьях. Никто не видел, никто не подсчитал, скольким ламутам вдохнул радость жизни этот неувядающий в веках синий дым костра, скольким вернул веру в свои силы и в свою звезду на скользких, порою непреодолимых путях-дорогах. Этих гордых и мужественных детей горно-таежной стихии ничем не удивишь и не поколеблешь. Сила непокорного духа и беспредельная жажда жизни позволяла им преодолевать любые трудности. Если бы ни эти беспримерные человеческие качества, то ламуты давно бы исчезли и канули в Лету. Удивительно и невероятно то, что при таких суровых условиях жизни они из века в век сохраняли свою природную человечность, доброту и верность друг к другу. Не умея ни читать, ни писать, они не одичали. Вечная неравная борьба за выживание не разобщила, а объединила ламутов.

По мере приближения к опушке леса олени выше поднимают головы. Разбредясь вдоль опушки леса, неторопливо принимаются копытить снег, чуя белый ягель под толщей снега.

Дэгэлэн Дэги всматривается вдаль. Его бледные губы шевелятся. Стало быть, дед благодарит Духа Гольца Тонмэя за вызволение из тисков погибели.

Ламуты возвратились в чум.

– День-два здесь останемся, чтоб олени отдохнули и попаслись на ягельной сопке. Завтра с утра я на лыжах пройду по мари и проложу дорожку. Думаю, наиболее трудный участок пути мы проехали, – поделился своими планами Тонмэй.

– Как ты похож на Ичээни в пору его молодости, – улыбается Дэгэлээн Дэги.

– Может, я внешне напоминаю отца. А во всем остальном мне не дотянуться до него, – скромно ответил Тонмэй.