Текст книги "Гнилая брюква за тридцать ударов током"

– Очень хороший карбон, – сказал он и щёлкнул пальцем по большому ботинку на постаменте. – Ни один палец не отвалился. А ведь столько лет уже прошло… Как ты думаешь, когда все мунговцы вымрут и всё это безобразие вдруг обнаружат неизвестные исследователи, что они подумают?

Далго-По ехидно оттопырил и без того большую нижнюю губу:

– Напишут в отчёте, что нашли кладбище… Вон памятник девочке, которая упала с брусьев… Вон там могила двух шахматистов, которые умерли от голода над доской… – он похлопал пластмассового отца семейства по ноге. – А тут покоится прах отца и сына…

– Ага, и Святого Духа, – сыронизировал Дохля. – Ты погляди, как они улыбаются! – он поднял вверх ладонь, будто держал на ней что-то невидимое. – Если бы я прилетел на неизвестную планету, а там повсюду торчали довольные рожи, я бы подумал, что попал в Рай.

– Ну да, – согласился Далго-По. – Если не от кого будет узнать правду, пришельцы решат именно так… Только вот в Раю живые люди, а тут куклы. Пластмассовый рай… Вот поэтому Мунга мерзкая страна. Лжёт даже на собственной могиле… Ей-богу, я когда-нибудь решусь и отправлюсь к воротам. Надо лишь убедить себя на сто процентов.

Математик развернулся и пошёл прочь от памятника.

– Если ты и пойдёшь к воротам, то только со мной, – бросил он через плечо.

Самолёт вынырнул из редеющего тумана всё-таки неожиданно, словно катился им навстречу. Его тупое слегка голубоватое рыло с вогнутыми широченными стёклами, обнявшими кабину пилотов, с массивными шасси и колёсами в человеческий рост, высокий постамент из гранита – всё это снизу для простых людей казалось внушительным и величественным, как древний сфинкс. Вместо трапа к передней двери самолёта возвышалась каменная лестница с такими же массивными перилами, словно это была лестница не в обычный пассажирский самолёт, а в зал для коронации царственных особ. Честно говоря, это выглядело неуклюже и безвкусно, даже глупо…

У лестницы Далго-По остановился – он ведь приходил сюда ещё совсем мальчишкой. За руку с отцом или, сидя у него на плечах, точно также как на той дурацкой статуе… Воспоминание свалилось вдруг, словно брызги дождя с качнувшихся ветвей, заставило вздрогнуть, остановиться на мгновение – и тут же исчезло в пустоте.

– Иди первым, – сказал Далго-По.

– Почему это?

– Ну, ведь это же твоя идея, – Весельчак отступил от лестницы в сторону. – Ты абсолютно уверен, что никого нет внутри?

– Абсолютно.

– Тогда иди. Я в отличие от тебя не верю уже никому. Даже самому себе… У тебя есть нож или что-нибудь острое?

Математик посмотрел на него как-то зло и даже презрительно, словно обиделся за подозрительность товарища:

– Неужели ты подумал?.. Неужели я бы привёл тебя в ловушку!

Дохля решительно зашагал вверх по лестнице: полы его драного пальто подскакивали вверх, а отодравшийся каблук на правом ботинке клацал как кастаньета. Казалось, он специально громко топал, чтобы показать своё бесстрашие и честность компаньону. Дойдя до железной двери, он обернулся и помахал ручкой, подражая высокопоставленным лицам из кадров документальной хроники. Далго-По в ответ поднял руки над головой, соединил в приветственном жесте и потряс ими. «Что за мальчишеские забавы! Прекрати!» – он вспомнил, как мать заорала ему из окна, когда он во дворе собирался на спор спрыгнуть с крыши сарая.

Математик скрылся за железной дверью, оставив её чуть приоткрытой. Видимо, для напарника.

Далго-По, тяжело топая по ступенькам, стал подниматься. Шесть дней находиться абсолютно без еды чревато, любая физическая нагрузка становилась тяжёлым испытанием. «Странно, – подумал Весельчак, – ничуть не устал, пока шёл до самолёта через весь город… а тут, на какой-то лесенке… Вот-вот – моё сердце выскочит через открытый рот!..»

С отдышкой он добрался до верхних ступенек и успокоил себя тем, что сейчас поест и слабость пройдёт. «Самое главное, не объедаться, – мысли прыгали в голове, как резиновые шарики. – Есть понемногу… Потихоньку. По маленьким кусочкам. Жевать. Долго-долго жевать…»

Далго-По толкнул приоткрытую дверь и шагнул вперёд.

– Эй, счетовод!.. я ни ляда не вижу тут… – тихо выругался он и налетел на какую-то железяку, больно ударившись коленом. – Где ты, мать твою околесную?!

В ответ не было ни звука.

– Ты что сдох, что ли?..

Тут он почувствовал, как кто-то схватил его за руку, сначала с одной стороны, затем с другой. Хватка была сильной, у математика бы явно не хватило на это сил. «Засада! – мелькнуло в голове Весельчака. – Видно, кто-то оказался проворнее нас…»

Мужчину потащили вперёд, скорее всего, в хвост самолёта. Никаких кресел для пассажиров не было уже в помине. Ещё с тех самых времён, когда Далго-По ходил сюда маленьким мальчиком со своим отцом, чтобы потягивать сладкий сок через трубочку за уютным цветастым столиком и глазеть в иллюминатор. Теперь иллюминаторы были забиты листами от обшивки и заткнуты всякой дрянью. Когда дверь в самолёт захлопнулась, воцарилась кромешная тьма.

Он почувствовал, как его развернули и бросили в широкое кресло. Затем чиркнула спичка и загорелся длинный язык фитиля. Скоро свет отодвинул тьму, и он смог оглядеться: несколько заросших рож смотрело на него из пляшущей под огнём пустоты, как смотрят охотники на пойманного зайца, с кровожадным любопытством и жадностью. «Если это мизеры, нам крышка, – мелькнуло в голове Далго-По. – Говорят, некоторые мизеры занимаются людоедством, – вспомнились чьи-то слова. – Только их называют выродками… Неужели это конец?..»

К своему удивлению он не испытывал ни ужаса, ни страха. Единственное, что его беспокоило, это боль. Он не желал даже микроскопической боли: если и суждено умереть, то пускай всё повторится как в детстве – чик, мама щёлкает выключателем в спальне и маленький Далгонарий погружается в мир, где грёзы и сны живут вместе…

– Пожалуйста. Не делайте мне больно, – по-детски попросил Далго-По. – Убейте как-нибудь незаметно. Чтобы я ничего не видел и не ждал…

Одна из заросших рож с тремя металлическими зубами, участливо заглядывала ему в лицо, будто бы разгадывала мысли пленника:

– Не бойся, мы убьём тебя нежно, быстренько: вжик, спица в ухо – и ты уже отдыхаешь где-нибудь там… – он задрал глаза к потолку. – Вместе со святошами.

– Ну, конечно! – обиделось лицо с ноздреватым картофельным носом синюшного цвета, как у алкаша, который пьёт политуру. – Такого симпатичного зайчика отправить в лучший мир без фейерверка? Без музыки? Не позволю!.. Представляю, как он будет музыкально взвизгивать, когда я начну медленно вырезать у него на башке свою любимую пословицу. Ты знаешь мою любимую пословицу?

Несколько небритых рож переглянулись между собой и показали гнилые зубы.

– Нет, – Далго-По осторожно мотнул головой.

– Чем умнее голова, тем наваристей уха, – алкаш зачмокал губами, по-идиотски вытянув их трубочкой. – Я просто обожаю высасывать мозги таких вот умников через соломку. Чпок – вставил в ушко и посасываешь, прям как в ресторане.

Весельчак был ни жив, ни мёртв, но вспомнил вдруг про Дохлю и удивился, что того нет рядом. Он решил, что приятель успел спрятаться и позавидовал чёрной завистью. На кой ляд послушался этого математика-маразматика!

– Так, где этот урод? – сказал с металлическими зубами. – Он же обещал, тварь, жирненького бродяжку. А это что? – задохлик!

Краем глаза Далго-По увидел, как из темноты в зону мерцающего пламени выволокли перепуганного Дохлю – лицо будто выбелено мелом.

– Ты кого нам привела, интеллигентская гнида?! – рожа с металлическими зубами приблизилась к застывшему лицу математика. – Он же от голода еле ходит. Даже со страху не обмочился – полная апатия к жизни!.. Какое мне удовольствие глодать его деревянные мослы?! Может быть, ты хочешь, чтобы мы тебя на клычок посадили, а?

Дохля беспомощно шевелил губами, что-то блея:

– У него щёки… вон какие щёки… очень пухлые щёки…

– Да замотал ты с его брылами! – заорал другой с рассечённой бровью. – Посиди на одной воде, у тебя рыло разнесёт, как у свиньи, – он подошёл к Хмурому Весельчаку и слегка ткнул его кулаком в грудь, отчего тот ойкнул и сжался в комок: – Ну что это! – одни рёбра, как решётка вокруг парка. Бурый, предлагаю сожрать их обоих.

Бурый тут же откликнулся, это был тот с тремя металлическими зубами:

– Ты что, Шершавый, переходишь на пресную брюкву? – он скривил рот от несъедобных мыслей. – Если мы сожрём «ходока», нам никто больше не поверит. Да и сам он ничуть не мясистее, такой же задохлик.

Никто не возразил. Бурый запустил пятерню в свою рыжую бороду и дёрнул, словно собирался вырвать клок, сказал резко:

– Мы не просто его отпустим! Мы исполним своё обещание и дадим три килограмма брюквы. Всем ясно?

Из темноты вышел четвёртый подельник в чёрной вязаной шапке с худым измождённым лицом и клочьями седой бороды. Он взял Дохлю за руку и потащил по длинному брюху самолёта к выходу. По пути всучил ему кулёк, очевидно, с брюквой, и вытолкал наружу, осветив на мгновение мрачное чрево рассеянным осенним светом.

Хмурый Весельчак лежал в кресле ни жив, ни мёртв с одной лишь мыслью – умереть прямо сейчас от разрыва сердца! Хлоп – и твоя жизнь закончилась внезапно, как в старом кинотеатре, когда вдруг обрывается кинолента, а по экрану прыгают пятна и белые квадратики, потом чик – и всё остановилось…

Из темноты доходил запах чего-то подгоревшего и сладковатого, от такого запаха тошнота подкатывалась к горлу… Первое, что всплывало в воспалённом мозгу, это куски жареного человеческого мяса посреди железного поддона, плавающие в собственном жиру…

Весельчак ощутил ужасную слабость во всём теле, невозможно было пошевелить даже пальцем. Если бы ему сейчас предложили бежать из плена, он бы не смог – смерть навалилась на всё тело холодной тяжестью, будто снежная лавина, отбирая последние силы и надежду…

– Ладно, – сказал с металлическими зубами. – Пускай Угрюмый сперва помоет корыто. А то оттуда несёт, как из выгребной ямы…

Силуэты людоедов закачались в мерцающем свете, они замычали что-то непонятное для ушей Далго-По, хотя из-за звона в ушах он бы и так ничего не понял; только открывающиеся рты, как чёрные отверстия на бледных лицах, виделись Хмурому Весельчаку; эти могильные ямы были живые и приближались к несчастному, чтобы втянуть внутрь и растворить в себе, как в космической пустоте…

«Тебя поглотит Бесконечность, – подумалось Далго-По или кто-то неведомый прошептал ему. – Вот она перед тобой…»

Вдруг из темноты, справа от Весельчака, вынырнула чумазая физиономия с всклокоченными волосами. Лицо было абсолютно гладкое с мягкими чертами, и можно было предположить, что это существо женского пола или подросток.

– Хо, и что это канитель тут развели?.. – голосок у чумазой физиономии был осипший, то ли от простуды, то ли от долгого крика. – Доходяга прям… – она осматривала Весельчака, словно купленный товар с разных сторон, а один глаз смотрел почему-то совсем в другую сторону. – Предлагаю обменять его на вжизика, на одного, больше всё равно не дадут. Зато вжизики плотненькие все – прям как огурчики!..

– Да заглохни, дура! – заорал Шершавый с рассечённой бровью. – Я уже второй месяц пощусь этой поганой брюквой. Скоро сам стану вжизиком!..

Остальные загоготали.

– Если станешь вжизиком, мы тебя оприходуем! – аж задним числом!.. – алкаш брызгал слюной и тряс головой, как баран, радуясь собственному остроумию.

Издевательский смех товарищей по банде только раззадоривал Шершавого: он ловко ухватил это непонятное существо за тонкую шею и сдавил так, что та засипела:

– Зачем мы держим эту косоглазую сучку? Всё равно с ней никто не спит – она, видите ли, боится залететь!.. – она пыталась отбиться, размахивая руками и ногами, как игрушечная обезьянка на ниточках, но не могла дотянуться до его туловища. – Я сейчас её трахну или задушу – одно из двух!.. Может ещё кто-нибудь хочет поиметь эту подтирку? – сказал он и встряхнул её как следует. С его стороны это было весьма неосторожно: она использовала инерцию движения, высоко подкинула ноги и заехала насильнику ботинком в ухо, отчего Шершавый взвыл и ослабил хватку.

Этой секунды оказалось достаточно: она, взметнув во все стороны тряпьё на своём худом теле, отчего стала похожа на храброго воробья с воинственно нахохленными перьями, взлетела вверх и оказалась на плечах у своего врага, в руках её блеснуло длинное лезвие – и тут же впилось остриём в горло Шершавого!..

– Хо! Предлагаю всем Шершавого вместо себя! – крикнула она недругу в ухо. – Задолбала эта тупая тварь!

– Ну, Косая, ну, шустрит! – радовался алкаш больше всех. – Даю ухо на отсечение, она сейчас прикончит Шерша.

– Не прикончит, – отрезал Бурый. Он подошёл к маленькой амазонке, сидящей на закорках лохматого мизера, и протянул руку: – Слезай… Шерш с голодухи всегда нетерпеливый, вот и несёт всякую чушь… Я прав, Шершавый?

– Прав, прав, – проговорил Шершавый, косясь на блестящее лезвие.

Косая слетела с его плеч так же легко, как и запрыгнула, похожая теперь на хищного зверька с мохнатым туловищем и торчащими оттуда худыми, но цепкими лапками.

Тут и Угрюмый вернулся от двери в своей вязаной шапочке с неизменно каменным лицом: неясно было в курсе он всего произошедшего секунду назад или нет. Он неспешно подошёл к Весельчаку и ухватил за щеку, оттянул кожу так, что у бедолаги брызнули слёзы из глаз.

– Хилый улов, – выговорил он. – Но если со святошами как следует поторговаться, можно выгадать даже двух вжизиков.

Бурый, видимо, был у них за авторитета, потому что к нему сразу же развернулись остальные физиономии с немым вопросом. Бурый осклабился, опять блеснув своими тремя зубами, наверное, не знал точно, что ответить, сплюнул в сторону и выдавил из себя:

– Смотрите сами… Если есть резон, почему бы и нет. Если резона нет… – он пожал плечами, отделываясь от окончательного решения.

Алкаш с картофельным носом закашлялся в сжатый кулак, будто прочищал горло для длинной и важной речи.

– Давайте сделаем так, – сказал он. – Пусть Косая идёт к святошам и перетрёт с ними эту темку. Если согласятся, идём на обмен, ну, а если нет…

Косая хищно вынырнула из темноты, обошла кресло с Далго-По, то ли принюхиваясь, то ли пытаясь понять мысли пленника, ухватила его за волосы и больно дёрнула.

– Чё это я одна попрусь. Чё это мне бегать туды-сюды!.. – она была обижена, и голос её становился визгливым. – Идём все вместе или никуда не идём.

Бурый наморщил лоб как при решении сложной задачи:

– А это мясо куда денем?

– С собой возьмём, – Косая удивилась вопросу. – Сразу там и обменяем.

За всё это время душа Далго-По несколько раз падала на самое дно тёмного колодца и так же несколько раз взмывала вверх, почуяв лёгкий ветер надежды… Он кое-что слышал про вжизиков, про этих странных сектантов, которые готовили себя для Вечной Жизни – отсюда, кстати, и пошло их прозвище «вжизики», намекая на шизоидные отклонения или просто умственную отсталость. Когда-то Мунга официально исповедовал Протуберанскую веру, но все высокие священники исчезли вместе с правительством, остальные святоши разбрелись кто куда. Эти бедолаги, видать, и стали основой новоявленной секты.

Больших подробностей о вечножизниках он не знал, да и не стремился узнать, самое главное на Мунга – выжить, вся остальная информация лишняя. Ходили слухи, будто эти сумасшедшие исповедуют какие-то опасные обряды, но жили они так скрытно, что никто ничего толком не знал. Почуяв надежду на спасение, ум Далго-По проявил удивительную цепкость и сообразительность, он сразу же понял, что его хотят обменять на двух вжизиков, а сие означало, что бесславная гибель в желудках этих уродов откладывается… Он не знал, удастся ли ему сбежать от полоумных сектантов, он лишь вспомнил, что те обитали в старой клинике для душевнобольных с решётчатыми окнами и массивными железными воротами на колёсах, за которыми он никогда не был. Весельчак рассудил, что сектанты вряд ли занимаются людоедством, а его скорее всего обменяют на каких-нибудь «грешников», которых в наказание отдают людоедам на съедение. Он уже придумал целую речь о спасении души и прелестях райской награды, которую скажет своим спасителям и, может быть, станет их идейным вдохновителем, тем самым обезопасит себя, а в дальнейшем заставит отпустить его с почестями, то есть с едой и с ящиком зелёного пива… Хотя если он станет их идейным вдохновителем, если святоши в беспрекословном подчинении, зачем уезжать из обители – благоденствуй там до скончания века!.. Далго-По погрузился в мысли, не обращая внимания на своих захватчиков, на их разговоры, будто бы он наблюдает всё со стороны, когда на киноэкране ему крутят хронику давно прошедших событий.

Он шёл, окружённый лохматыми выродками в меховых куртках и брезентовых штанах, которые больше всего ценились на Мунга. В руках у каждого были стальные арбалеты – огнестрельное оружие считалось огромной редкостью, старые запасы патронов кончились, а новые взять было неоткуда – они готовы были выстрелить в любую секунду, если бы кто-то вдруг выскочил из-за толстого корявого дерева. Центральный проспект города был когда-то проложен поверх древней топи, которая, учуяв смерть мегаполиса, взбунтовалась и теперь разрывала асфальт и даже бетон стволами деревьев, толстыми корнями и через несколько десятков лет грозилась превратить некогда многолюдный широкий проспект в непролазную лесную чащу.

Пока они шли вдоль заростающего проспекта, Далго-По несколько раз чуть не упал, запинаясь о толстые корни вязов и тополей.

– Не вздумай сломать руку или ногу, – пригрозил Бурый. – Прикончу на месте. Сразу же.

Какая заботливость! Хмурый Весельчак и сам бы рад остаться целым, только вот идти приходится слишком быстро, а сил не хватает…

Косая, увидев, как часто и тяжело дышит их пленный, предложила остановиться и немного передохнуть.

– Ничего, дойдёт, – Угрюмый переложил арбалет с одного плеча на другое и зыркнул на пленника. – Осталось нет ничего… Сейчас многие двинулись к воротам. Не нарваться бы на каких сумасшедших.

Мда, только на Мунга одни сумасшедшие могли опасаться других, ещё более сумасшедших, чем они.

Далго-По с трудом узнавал улицы, по которым когда-то гулял в молодости: всё зарастало, разрушалось, ветшало и осыпалось…

Часа примерно через три они добрались до психиатрической клиники, обнесённой высоким каменным забором с колючей проволокой вверху. Угрюмый ударил в громадные ворота сапогом. Эффект был такой, как если бы кто-то щёлкнул пальцами по гранитной глыбе.

– Так не годится, – Угрюмый поднял с земли камень потяжелее. – Давайте: каждый возьмите камень.

Он размахнулся и перебросил камень через ворота – тот с глухим стуком упал на той стороне.

– Ну, давайте, давайте! – заорал Бурый остальным, и ухватил увесистый осколок бетонного покрытия.

Все принялись бросать камни, и даже Далго-По попытался размахнуться каким-то булыжником, но Косая вовремя выбила его из рук пленника, иначе он бы ненароком заехал кому-нибудь по голове.

– Эй, вы, обезьяны! – встревожились с другой стороны ворот. – Хватить швыряться!

Довольный вожак сразу же показал металлические зубы и крикнул:

– Мы хотим поменять одного городского на двух ваших вжизиков.

– Сегодня у нас неприёмный день, – ответили с другой стороны. – Мы должны пройти очищение от скверны. Только после этого мы предоставим избранных для вознесения.

– Ну, и долго вам прочищаться?.. – алкаш хотел что-то ещё добавить язвительное, но, увидев взгляд Угрюмого, заткнулся.

– Приходите через неделю, – сказали за воротами. – Это уже наверняка.

– Через неделю?! – алкаш аж подпрыгнул на месте. – Да через неделю ядерная война с союзниками! Через неделю я сгорю от пьянства без жареного мяса!.. Через неделю! У вас мозги, что ли, испарились?

За воротами возникла небольшая пауза, а затем такой же ровный голос ответил:

– Если вас это не устраивает, идите к воротам СОБНа. Может быть, там пожалеют, может, дадут пластмассовую косточку…

Последняя фраза была произнесена с язвительной интонацией, и алкаш уже собрался было разразиться десятиэтажным мунговским матом, но Угрюмый показал свой волосатый кулак, и он заткнулся.

– Нам нет резона ждать целую неделю, – сказал Угрюмый тому, кто был за воротами. – Мы убьём нашего пленника прямо здесь, у вас под воротами. Это будет ваш грех.

За воротами засмеялись:

– Ничего, мы как-нибудь отмолим свои грехи. Убивайте.

Далго-По весь похолодел от последнего слова, он чуть не захлебнулся потоком слов, которые изверглись из его груди:

– Как это убивайте?! Ведь вы верите в чистую и бессмертную душу! Вы верите в то, что человек создан для вечной жизни на божьих планетах. Вы говорите, что душа должна очиститься от скверны, прежде чем предстанет перед светлыми очами нашего великого Творца. Как же вы сами можете нарушать заповеди Создателя Вселенной, если призваны охранять их и выполнять? Как же вы можете призывать неразумных и убогих душой нарушать святые заповеди? Разве не боитесь вы оказаться пред Шестыми вратами, что ведут к Вечной Жизни, которые закроют перед вашим носом, и вы будете вечно скитаться в Стране туманов и призраков? Я сам всю свою ничтожную жизнь шёл к Шестым вратам, чтобы от них пройти сквозь Седьмые врата в райский сад нашего Творца небесного!..

На той стороне опешили от такой красноречивой тирады, послышалось несколько голосов, которые громко спорили друг с другом, видимо, решали отпирать ворота или нет.

– Ты кто? – раздался вопрос через какое-то время.

Выродки-мизеры уставились на своего пленника так, будто он был вождём их племени и от его ответа зависело очень многое. Алкаш кивнул ему головой, а Косая сжала кулак и подняла вверх, что означало одобрение. Далго-По не надо было упрашивать, слова сами слетали с языка:

– Я странник этого мира, который мечтает найти покой и радость своей душе и послужить во имя нашего Создателя и для блага Его! – говорил он смиренно и твёрдо, словно читал молитву. – Никогда не думал я, что, дойдя до обители божьих послушников, буду отринут ими, как бездушный камень у дороги, буду попран ими как грязь смердящая!.. Ибо сказано святыми отцами нашими: помогите ближнему своему, как если бы он…

– Ладно, хватит причитать! – окрикнули из-за ворот. – Дайте нам время. Мы сделаем обмен.

– Сколько времени? – спросил Бурый.

– Час.

– Хорошо. Но не больше, – Бурый взглянул на Далго-По, который осмелел и смотрел уже не забитым взглядом пленника, а почти равного. Видимо, главному выродку это показалось чем-то оскорбительным и неправильным, он сдвинул брови и, глядя в упор на Весельчака, добавил:

– В общем, даём вам час. Если опоздаете, сожрём этого болтуна прямо тут под воротами. Так что, шевелите святыми калошами!..

Далго-По растерялся и попробовал улыбнуться, как бы говоря вожаку, он-то понимает, это всего лишь игра, чтобы вжизики поторопились, но вместо улыбки получилось что-то глупое и малодушное…

Они просидели возле ворот на вывороченных из земли кусках асфальта и бетона около часа, выродки уже стали швыряться мелкими камушками в Далго-По, который находился между ними, и зубоскалить по поводу рецептов приготовления их пленника. Отличить шутки от их истинных намерений для Далго-По было невозможно, он вздрагивал при каждом ударе камушком и смотрел куда-то в пустоту…

Наконец-то в небольшой железной двери рядом с воротами открылся глазок величиной с яйцо и оттуда сказали:

– Подведите его сюда к двери и отойдите.

Бурый подтолкнул Весельчака куда приказали, а все остальные встали полукольцом метрах в пяти.

– А ну-ка, на пятьдесят метров отсюда! – приказали губы, просунувшись в отверстие глазка.

– А мы вам не верим! – крикнул алкаш.

– Мы вам тоже не верим, – спокойно ответили губы, – поэтому на пятьдесят метров от объекта – кыш!

Когда условие было выполнено после небольших препирательств, дверь приоткрылась и оттуда показалась рука, она поманила к себе Весельчака – и быстро втащила его внутрь, как только тот приблизился. Далго-По буквально столкнулся в дверях с двумя мужчинами с мертвенно-белыми лицами от испуга – их силой вытолкали наружу и быстро захлопнули дверь.

Комната, в которой оказался Далго-По, когда-то была проходной на территорию больницы, о чём напоминал железный штырь для вертушки, торчащий из каменного пола и большое окно сбоку, где бдительный дежурный следил за входящими и проверял документы. Далгонария встречали трое в длинных оранжевых одеждах с белыми широкими полосами, идущими от воротника в обе стороны по плечам вдоль рукавов до запястья. Один из них был с высоким белым колпаком на голове, чем-то напоминая чудаковатого повара. На колпаке было написано что-то на непонятном языке ярко-красными буквами. «Повар» подошёл к Весельчаку и слегка приобнял его.

– Рады видеть тебя, брат наш одноклеточный, – сказал вжизик в колпаке, чем озадачил Весельчака.

– Почему одноклеточный?

– Потому что все мы происходим от одной клетки Творца нашего, – блаженно улыбаясь, произнёс тот, что в колпаке. – Здесь находятся только выбранные нашим Создателем братья, которые в беде и в радости славят имя Творца нашего!.. – он поднял вверх руки, разведя ладони в стороны, будто держал широкую чашу, за ним этот жест повторили двое остальных, и произнёс нараспев: – Амэнэ-бамэнэ-дамэнэ!..

– Амэнэ-бамэнэ-дамэнэ… – пробубнили двое святош глухим эхом.

Далго-По машинально пролепетал то же самое одними губами, чисто интуитивно понимая, что это какой-то важный обычай, который надо соблюдать. В это время с улицы раздался истошный крик двух несчастных, которые по вине Далго-По там оказались. Ему стало дурно, и двое помощников ловко подхватили его под руки и потащили вперёд из тесной проходной. Весельчак понимал, что с этими двумя скоро произойдёт что-то ужасное, чего он сам чудом избежал – да-да, их съедят вместо него, чтобы он дальше коптил это небо и трясся за свою никчёмную никому ненужную жизнь…

Его повели по дорожке, выложенной из плитки, она хотя и была стёрта подошвами и временем, но кое-где ещё радовала глаз едва заметным рисунком цветов и пташек.

– Меня зовут Волуарий-Гу, можно просто Вол-Гу, – тот, что в колпаке, шёл впереди и говорил, не оборачиваясь, только полы его оранжевых одежд развевались на лёгком ветру. – Я пылесдуватель со стола нашего Вседержителя, а также воздухогонятель над его святой головою!.. После того, как все наши Священные тексты были уничтожены взбесившимся населением Мунга, Вседержитель единственный, кто помнит их наизусть, кто является сосудом мудрости и святости. Он был очень удивлён, что кто-то из мирян помнит Священные тексты, когда я рассказал ему о твоих речах.

Если бы он говорил это без пафоса, то Далго-По решил бы, что над ним смеются, он даже покосился на двух сопровождающих, подглядеть за их реакцией, но те шли с серьёзными благоговейными лицами, будто и вправду пылесдуватель было почётным чином равным министру или президентскому советнику. «Он, видимо, и не представляет, что означает его имя, – догадался Весельчак, глядя с каким самомнением Волуарий вышагивает по дорожке. – Оно означает: Обгладывающий Брошенные Кости. Интересно, что за шутник дал ему такое прозвище?» Далго-По решил пока не выражать никаких эмоций и не вступать в разговоры, дабы не навредить себе. Вол-Гу словно бы прочитал его мысли и добавил:

– Если будешь всю дорогу молчать, особенно, с нашим Вседержителем, можешь забыть о милости. Разговаривай с ним учтиво, аккуратно и без лишних эмоций. Слишком сильные эмоции оскорбляют его, это говорит о том, что безродный грешник посмел говорить с ним на своём грешном языке.

– Он говорит на языке Мунго-До? – вырвалось у Весельчака против его же воли.

Волуарий бросил на него короткий и злой взгляд:

– Что, считаешь, умнее всех? Смотри, а то накопаешь тут кучу врагов!.. – потом добавил уже более снисходительно. – Нам неизвестно о чём ты говоришь, о каком языке. Мы спасли тебя лишь потому, что нам нужен проводник до Шестых ворот… Советую тебе держать язык за зубами и никому не рассказывать о том, что ты знаешь путь к Шестым воротам. Если окажется, что мы ошиблись, тебя ждёт очищение от лжеразглашательства.

Далго-По хотел уже было заикнуться, что понятия не имеет, как добраться до Шестых ворот, потому как всем были известны только пять… И вспомнил, как говорил что-то о Шестых вратах. С чего это взбрело ему в голову? Он стал судорожно искать по закоулкам своей памяти, какие ассоциации заставили его придумать Шестые ворота?.. Священные книги Мунга были ему доступны, он работал долгое время в главном хранилище книг, которое в древности называли библиотекой. Да-да, он припоминал, в одной из книг, которую чаще всего читали священники, было написано про семь врат к Вечной Жизни. Ну да, тогда были настоящие священники: с большим золотым пятиколечьем на груди, с широкими красными воротниками и высокими белыми клобуками на голове. Весельчак покосился на Волуария, у которого на голове самодовольно покачивался белый поварской колпак со священными буквами – жалкая подмена! Да-да, он вспомнил эту надпись из большой священной книги, она означала «войди в Шестые врата, и Седьмые откроются сами». Теперь понятно: они хотят найти Шестые врата, чтобы попасть в Вечную Жизнь. Но он-то знал точно – в Стене только пять ворот!.. Придётся их дурачить, пока хватит сил, чтобы вновь не оказаться в лапах мизеров-людоедов.

Далго-По заметил, что кусты барбариса вдоль тропинки аккуратно подстрижены, а асфальтовые дороги, разрезающие центральный парк внутри клиники на пять равных частей, подметены. На парковых газонах ровными рядами росли непонятные соцветия из крупных листьев, напоминающих лопухи. Только эти листья были длиннее и с волнистыми краями. По-моему, это был какой-то овощ… Если святоши так следили за чистотой внутри обители, значит, обосновались тут надолго, сообразил Далго-По.

Они подошли к низенькому крылечку, ступени которого вели в полуподвальное помещение, прикрытое синей крашеной дверью. Вол-Гу снял свой поварской колпак, спустился по ступенькам вниз и жестом пригласил за собой Весельчака.

Далго-По зашёл за крашеную дверь и увидел длинный коридор с синими крашеными стенами и побеленным потолком, какие обычно в старых поликлиниках, куда он ходил с родителями на прививки. На мгновение ему почудилось, что он оказался во сне про своё детство, только вот оранжевая спина Волуария мешала полностью оторваться от реальности. Провожатый свернул направо и толкнул белую пластиковую дверь…

Видимо, когда-то это был кабинет главного врача, где он принимал больных и их родственников: массивный письменный стол, кушетка с зелёной клеёнкой, раковина с пересохшим краном без трубы и слива, сводчатый потолок и полуподвальное оконце с решёткой. Волуарий кивнул на кушетку, и Весельчак беспрекословно ему подчинился, примостившись на краешек. За медицинской ширмой послышался кашель, кто-то крякнул, прокашлялся и скоро оттуда выкатился толстый дядька в белой ночной рубахе и кальсонах, завязывая на ходу тесёмки на волосатой кучерявой груди. Его лысина блестела, как стеклянное яйцо, обрамлённое венцом из седых всклокоченных волос. Он сел за письменный стол, достал изнутри толстую книгу, небрежно обёрнутую ржавой клеёнчатой бумагой, и начал листать.